Нация англичан

 

Я вам, Аршамбо, сейчас сказал, что наваррская партия трудилась не покладая рук. На следующий же день после руанского пиршества во все стороны были отряжены гонцы – первым делом, конечно, к тетке и сестре Карла – к Жанне и Бланке. И во Вдовьем Дворе сразу началось снование, будто в прядильной мастерской… А затем к зятю Карла – Фебу… Как-нибудь я вам о нем непременно расскажу; это государь довольно, я бы сказал, необычный, но скидывать со счетов его тоже нельзя. И так как наш с вами Перигор, в конце концов, ближе к его Беарну, чем к Парижу, неплохо было бы в один прекрасный день… Об этом мы еще с вами потолкуем. И наконец, Филипп д'Эвре, возглавивший всю эту бурную деятельность и вполне успешно заменявший старшего брата, повелел Наварре собрать войска и вести их, не мешкая, к морю, а тем временем Годфруа д'Аркур поднимал сторонников Карла в Нормандии. Прежде всего Филипп поторопился послать в Англию мессира де Морбека и мессира де Бревана, участвовавших в прежних переговорах, и наказал им просить у англичан помощи и поддержки.

Король Эдуард III встретил посланцев Филиппа довольно прохладно. «По мнению моему, хороши лишь честные соглашения, когда то, что произносят уста, доказывается на деле. Если короли, заключившие союз, не доверяют друг другу, успеха им не видать. В минувшем году я открыл свои гавани для кораблей его высочества Наваррского; я снарядил войско и передал его под начало герцога Ланкастера, желая усилить войско короля Наваррского. Мы почти полностью подготовили текст нашего соглашения; мы условились о постоянном сотрудничестве и обещали никогда не заключать ни мира, ни даже перемирия в одиночку. А его высочество Наваррский чуть ли не на следующий день высаживается в Котантене, соглашается вступить в переговоры с королем Иоанном, клянется ему в любви и приносит вассальную присягу. И если ныне находится он в узилище, если его тесть поймал его в свои тенета, как изменника, вина в том не моя. Поэтому-то, прежде чем прийти королю Наваррскому на помощь, я желал бы быть уверен, что родичи мои д'Эвре, прибегающие к моей защите, лишь когда на них обрушиваются несчастья, не повернутся лицом к другим, едва я вытащу их из беды».

Тем не менее Эдуард отдал кое-какие распоряжения, призвал к себе герцога Ланкастера и повелел начать приготовления к новой высадке на континент, одновременно он направил соответствующий приказ принцу Уэльскому, находившемуся в Бордо. И так как от посланцев Филиппа Наваррского Эдуард узнал, что Иоанн II, обвиняя во всех смертных грехах своего зятя, обвиняет также и английского короля, он сразу же отправил послания и Святому отцу и императору Священной империи, а также многим государям христианского мира, и в посланиях этих отрицал, что находится в сговоре с Карлом Злым, однако всячески хулил Иоанна II за недостаток доверия и за его действия, которые не подобают, по его мнению, королю «ради чести рыцарской» и короля недостойны. Его послание к папе было написано куда быстрее, чем такое же послание короля Иоанна, и, уж поверьте мне, составлено совсем иначе.

Мы с королем Эдуардом недолюбливаем друг друга: он считает, что я слишком привержен интересам Франции, а я считаю, что он недостаточно чтит примат Церкви. При каждой встрече у нас происходят баталии. Ему бы хотелось посадить на папский престол англичанина, а еще лучше, чтобы вообще никакого папы не было. Но я должен признать, что для своего народа он прекрасный правитель: ловкий, осмотрительный, когда нужно быть осмотрительным, отважный, когда можно быть отважным. Англия ему многим обязана. И к тому же, хотя ему всего сорок четыре года, он пользуется уважением, каким пользуются лишь престарелые государи, ежели они, конечно, были хорошими государями. Возраст монархов измеряется не датой их рождения, а длительностью их царствования.

В этом отношении Эдуард III, так сказать, древнее всех правителей Запада. Папа Иннокентий – всего лишь четыре года верховный священнослужитель. Император Карл, хоть и был избран десять лет назад, короновался только в позапрошлом году. Иоанн Валуа как раз отпраздновал…

– пленнику не так-то радостно праздновать такое событие… – шестую годовщину после своего миропомазания. А он, Эдуард III, на престоле уже двадцать девять лет, вернее, почти тридцать.

Внешне это мужчина прекрасного сложения, величественной осанки, правда, чуть раздобревший. Длинные белокурые волосы, шелковистая выхоленная бородка, голубые глаза – на мой вкус, чересчур большие. Настоящий Капетинг. Он как две капли воды похож на своего деда Филиппа Красивого и от него же унаследовал немало достоинств. Какая жалость, что кровь наших королей принесла такие прекрасные плоды в Англии и такие убогие во Франции! С годами Эдуард, совсем как и его дед, становится все молчаливее и молчаливее. Что вы хотите! Вот уже тридцать лет он видит, как пресмыкаются перед ним люди. По их походке, по взгляду, тону голоса он догадывается, на что они рассчитывают, чего от него ждут; знает, сколь велико их тщеславие, а главное, знает, чего каждый из них стоит. Приказы его немногословны. Он сам говорит: «Чем меньше произносишь слов, тем меньше их будут повторять и тем меньше искажать их смысл».

В глазах всей Европы он прославлен как герой. Битва у Слейса, осада Кале, победа при Креси… Франция целое столетие не знала поражений, а Эдуард разбил ее, или, вернее говоря, разбил своего французского соперника, коль скоро война эта началась, по его словам, лишь с одной целью, – утвердить свои права на корону Людовика Святого. Но, конечно, и с целью прибрать к рукам благоденствующие французские провинции.

Не проходило и года, чтобы он не высаживал на континент свои войска – то в Булони, то в Бретани – или не приказывал, как то было два последних лета, совершать набег из своего герцогства Гиеньского.

Прежде он сам водил своих людей в бой и не зря снискал себе славу доблестного воина… Теперь он в походах участия не принимает. Теперь его войсками командуют умелые военачальники, закалившиеся во многих кампаниях; но мне думается, что успехом своим он главным образом обязан тем, что войско у него постоянное и состоит в подавляющем большинстве из пеших ратников; такое войско и много подвижнее, и не обходится так дорого, как наше громоздкое рыцарское воинство, которое каждый раз приходится созывать, и никогда его вовремя не соберешь, и вооружены они, экипированы кто во что горазд, и не обучены согласованным действиям на поле боя.

Конечно, звучит оно куда как красиво: «Отечество в опасности. Нас призывает король. Пусть каждый поспешит ему на помощь!» А с чем спешить-то? С палками? Придет, придет еще время, когда все короли возьмут пример с Англии и будут вести войны обученными людьми, настоящими солдатами, которые пойдут туда, куда им прикажут, без пререканий и отлынивания.

Видите ли, Аршамбо, государству вовсе не обязательно, для того чтобы стать могущественным, иметь огромную территорию или большое народонаселение. Надо только, чтобы в народе было развито чувство гордости, чтобы он был способен на порыв и чтобы им долгое время правил разумный монарх, который сумел бы зажечь в душах людей огонь высоких устремлений.

И вот в государстве, насчитывающем шесть миллионов душ, включая Уэльс – и это еще до чумы, а после божьего бича осталось всего четыре миллиона, – Эдуард III создал благоденствующую и грозную нацию, которая, как равная с равными, говорит с Францией и со Священной империей. Торговля сукном, морские перевозки товаров; присоединение Ирландии; умелое хозяйничанье в богатой Аквитании; неукоснительное и безропотное исполнение королевских приказов; армия, в любую минуту готовая выступить и не сидящая сложа руки,

– вот что превратило Англию в такую могучую, такую богатую державу.

Сам король владеет сказочным богатством: уверяют, будто оно столь велико, что он не в силах подсчитать его. Но я-то отлично знаю, что он его считает, иначе он ничего бы не имел. А тридцать лет назад, когда он вступил на престол, в наследство ему досталась пустая казна и долги чуть ли не всей Европе. А ныне к нему идут с просьбой о займах. Он перестроил Виндзор, украсил Вестминстер… ну если вам так угодно, пусть будет не Вестминстер, а Вестмутье, но я так часто бывал в Англии, что привык произносить их названия по-английски, ибо, любопытное дело, с тех пор как англичане задумали захватить Францию, они все чаще и чаще, даже при дворе, говорят на своем саксонском языке и все реже и реже по-французски… Каждую свою резиденцию король превращает в сокровищницу. Многое покупает у ломбардских купцов и у кипрских мореплавателей, и не только восточные пряности, но и всякого рода изделия, которые потом служат образчиком для английских ремесленников.

Кстати, раз уж разговор зашел о пряностях, я должен, Аршамбо, сказать вам несколько слов о перце. Перец – прекрасное помещение денег. Прежде всего перец не портится; в последние годы цены на него все растут и растут, и по всему видно, что еще будут расти. На складе в Монпелье у меня лежит перца на десять тысяч флоринов, а взял я его в частичное погашение долга от одного тамошнего купца – Пьера де Рамбера, который не мог вовремя расплатиться с кипрскими поставщиками. А коль скоро я каноник Никозии… никогда, правда, там не бывал, ни разу, увы, не бывал, ибо, по рассказам очевидцев, остров этот красоты несказанной… поэтому-то я и уладил это дело без хлопот… Но вернемся к королю Эдуарду.

Королевский стол в Англии – это не просто громкие слова, и у всякого, кто попадает туда впервые, дух захватывает от обилия и блеска золота. Золотой олень почти в натуральную величину украшает середину стола. Кубки, кувшины, блюда, ложки, ножи, солонки – все из чистого золота. Стольники за одну перемену притаскивают столько золота, что из него можно было бы начеканить монеты для целого графства. «Ежели придет такой случай, то мы в крайней необходимости можем все это и продать», – говорит король. Но даже в трудную минуту – а какая государева казна таких минут не переживала? – Эдуард спокоен и знает, что всегда может получить любой кредит, так как всему свету ведомы его богатства. А сам он является своим подданным только в роскошнейших одеяниях, расшитых золотом, в бесценных мехах, весь усыпанный драгоценными каменьями, а на сапожках у него золотые шпоры.

Но при всей этой выставляемой напоказ роскоши не забыт и бог. В одной только Вестминстерской часовне четырнадцать викариев, а прибавьте к этому еще певчих и всех служек в ризнице. Коль скоро Эдуард считает, что папа находится под властью французов, он, очевидно, вызова ради все время увеличивает число служителей Церкви, но дарует эти должности только англичанам и не делится бенефициями со Святым престолом, из-за чего у нас с ним вечно идут споры.

Итак, когда богу воздано богово, остается еще семья, а у Эдуарда III десять человек детей, и все они живы Старший – принц Уэльский и герцог Аквитанский, как вам это известно; ему уже двадцать шесть. А самого младшего, графа Букингемского, кормилица только-только отняла от груди.

Каждого из своих сыновей Эдуард наделяет значительным герцогством или графством; дочерям старается устроить такой династический брак, который мог бы послужить его замыслам.

Пари держу, что ему, королю Эдуарду, жилось бы весьма тоскливо, если бы он не был предназначен Провидением на то, что более всего способен делать,

– править. Да, да, его не так уж сильно занимало бы собственное существование, надвигающаяся старость, не так бы спокойно он глядел в глаза приближающейся смерти, если бы не выпало ему на долю направлять чужие страсти и указывать другим людям цель в жизни, а это помогает забыть о самом себе. Ибо люди лишь тогда чувствуют всю цену жизни и могут достойно ее прожить, когда все их деяния и все их мысли посвящены какому-то великому свершению, с которым они неразрывно связывают свою судьбу.

Именно это и вдохновляло Эдуарда, когда он учредил в Кале свой Орден Подвязки, который так процветает и в подражание коему наш злосчастный король Иоанн, основав Орден Звезды, породил на свет божий поначалу весьма пышную, а затем довольно убогую его копию…

Именно эта тяга к величию подвигает короля Эдуарда, когда он вынашивает план, о котором вслух не говорит, но который ни от кого не скроешь – превратить Европу в государство английское. Не то чтобы он мечтает держать весь Запад под своей единоначальной властью или хочет покорить все государства и превратить их в своих вассалов. Нет, нет, его замысел иной – свободное объединение королей или правительств, где он играл бы первенствующую роль, и благодаря этому объединению не только воцарился бы мир внутри этого союза, но можно было бы больше не опасаться Священной империи, если бы даже она не согласилась примкнуть к нему. И пика них обязательств в отношении Святого престола; я подозреваю, что втайне он вынашивает этот замысел… Первых успехов он добился во Фландрии, оторвав ее от Франции; он вмешивается в дела Испании, запускает щупальца даже в Средиземноморье. О, если бы ему удалось заполучить Францию, представляете, что бы он наделал, что бы он мог наделать!.. Впрочем, его замысел не так уж нов. Король Филипп Красивый, его дед, тоже вынашивал план объединения Европы, что обеспечило бы вечный мир.

С французами Эдуард любит говорить по-французски, с англичанами – по-английски. Может он беседовать и с фламандцами на их родном языке, чем немало льстит их самолюбию, и, пожалуй, этим объясняется его успех в их стране. А со всеми прочими он говорит по-латыни.

Вы, понятно, спросите меня, Аршамбо, почему бы не уступить столь одаренному, столь талантливому, столь взысканному судьбой правителю в его притязаниях на французский престол? Почему бы не посодействовать ему в этом? Почему мы из кожи лезем вон, чтобы сохранить престол за этим наглым дурачком, да еще родившимся при таком неблагоприятном сочетании небесных светил, каким нас наградило Провидение, лишь для того, без сомнения, чтобы послать испытание нашему злосчастному королевству?

Э-э, нет, племянничек, мы всей душой стремимся к этому прекрасному объединению западных государств, мы тоже его жаждем, но мы хотим, чтобы оно было под эгидой Франции – другими словами, чтобы управлялось оно французами, за коими оставалось бы преимущественное положение. Мы твердо убеждены, что, коль скоро Англия станет слишком могущественной, она будет попирать законы нашей Церкви. Франция же избранное богом государство… Да и король Иоанн не вечен.

Но вы понимаете также, Аршамбо, почему король Эдуард так упорно поддерживает этого Карла Злого, который обманывал его уже десятки раз. Все дело в том, что маленькая Наварра и огромное графство Эвре – весьма заманчивые куски не только для его притязаний на корону Франции, но также в вынашиваемом им плане объединения христианских государств, который накрепко засел ему в голову. Что ж, надо дать и королям помечтать немного!

Вскоре после прибытия посольства наших любезных друзей Морбека и Еревана в Англию туда собственнолично явился его высочество Филипп д'Эвре-Наваррский, граф Лонгвиль.

Высокий, белокурый, прекрасно сложенный и гордец нравом, Филипп Наваррский столь же прям и честен, сколь лукав его старший брат; и именно благодаря свойствам своей натуры младший, храня верность старшему, скрепя сердце участвует во всех его коварных проделках. Он не наделен в отличие от старшего брата даром красноречия, но привлекает к себе людей сердечным своим теплом. Он сильно пришелся по душе королеве Филиппе, которая уверяет, что он-де ужасно похож на ее супруга, когда Эдуард был в том же возрасте. Что, впрочем, и не удивительно: Эдуард и Филипп – кузены по многим родственным линиям.

Славная королева Филиппа! Еще в девушках она была розовенькая и пухленькая и обещала стать со временем просто толстухой, как большинство женщин Геннегау. И обещание свое сдержала.

Король любил ее спокойной любовью. Но с годами у него появились и другие сердечные увлечения, редкие, но неистовые. В числе их графиня Солсбери, а теперь Алис Перрер, или Перрьер, придворная дама королевы. Желая развеять свою досаду, Филиппа утешается едой и становится все толще и толще.

Вы спрашиваете о королеве Изабелле? Ну да, ну да, она еще жива, во всяком случае, месяц назад еще была жива… Вот уже двадцать восемь лет живет она в Кэстл Ризинг, в огромном и унылом замке, куда заточил ее сын после того, как обезглавил ее любовника лорда Мортимера. Будь Изабелла на свободе, она могла бы доставить сыну немало хлопот. Французская волчица… Раз в году, на Рождество, он приезжает ее навестить. Его права на французский престол – это от нее, от Изабеллы. Но она же и причина династического кризиса во Франции, потому, что сообщила своему отцу Филиппу Красивому о любовных шашнях Маргариты Бургундской и тем доставила великолепный предлог отстранить от престола потомство Людовика Сварливого. Признайтесь, есть нечто забавное в том, что сорок лет спустя внук Маргариты Бургундской и сын Изабеллы заключают союз. Нет, и впрямь стоит жить, чтобы стать свидетелем такого!

И вот Эдуард и Филипп Наваррский в Виндзоре вновь берутся за составление прерванного на середине договора, первые кирпичи коего были заложены еще во времена переговоров в Авиньоне. И понятно, договор по-прежнему тайный. В первоначальных наметках имена договаривающихся правителей не должны были вообще быть названы. Король Англии именуется «старший», а король Наваррский – «младший», как будто этого вполне достаточно, чтобы их замаскировать, и как будто из содержания самого договора все и так не становится очевидным! Все эти меры предосторожности, может, и хороши для королевских канцелярий, но, разумеется, не могут ввести в заблуждение тех, кого следует опасаться. Если тайну нужно сохранить действительно в тайне, не следует заносит» ее на бумагу, вот и все.

«Младший» признает «старшего» законным королем Франции. Опять все то же начало и вся суть договора, короче, его основа основ. «Старший» признает за «младшим» права на герцогство Нормандское, графства Шампань и Бри, виконтство Шартр и весь Лангедок вместе с Тулузой, Безье, Монпелье. Говорят, что Эдуард уперся насчет Ангулема… очевидно, потому, что это слишком близко к Гиени, и, если договор этот – да не будет на то воля божья! – поможет ему укрепиться, он не позволит Наварре вклиниться между Аквитанией и Пуату. В качестве возмещения он согласен поступиться Бигорой, чем Феб, дойди это до его ушей, был бы не слишком обрадован. Как видите, если сложить все эти земли вместе, получится солидный кусок Франции, даже весьма солидный. Удивительное все-таки дело – человек, рассчитывающий править нашей страной, отдает такой кусок своему вассалу. Но, с одной стороны, он превращает владения Наваррского как бы в вице-королевство, что полностью отвечает его заветной мечте о новой империи, а с другой – чем больше он округляет владения принца, признающего его королем, тем сильнее территориальная опора его законности. Вместо того чтобы потихонечку да полегонечку добиваться присоединения герцогств и графств, он может рассчитывать на поддержку всех этих провинций разом.

Что касается всего прочего: раздела военных расходов, обязательств ни в коем случае не заключать сепаратных перемирий, – то все это самые обычные пункты любого договора и заимствованы они из первоначального проекта. Но союз именуется «постоянным союзом».

Да, чуть не забыл упомянуть об одном забавном недоразумении, происшедшем между Эдуардом и Филиппом Наваррским: Филипп потребовал, чтобы в договор вписали сумму в сто тысяч экю, которые были упомянуты в брачном контракте Карла Наваррского и Жанны Валуа и, конечно, так никогда и не были выплачены.

Король Эдуард удивился:

– Но почему же я должен платить долги короля Иоанна?

– А как же иначе? Вы взойдете вместо него на престол, значит, вам придется взять на себя все его обязательства.

Юному Филиппу нельзя было отказать в апломбе. Только в таком возрасте можно позволить себе говорить подобные вещи. Король Эдуард III рассмеялся, что случалось с ним не часто.

– Пусть будет так. Только после того, как я коронуюсь в Реймсе. Но не до миропомазания.

И Филипп Наваррский отбыл в Нормандию. Пока переносили на веленевую бумагу то, о чем было договорено. пока обсуждали точные формулы одного пункта за другим, пока перевозили документы с одного берега Ла-Манша на другой… От «старшего» к «младшему»… а тут еще военные хлопоты… словом, этот тайный договор стал явным, во всяком случае, для тех, кто был заинтересовав его знать, а подписан он был окончательно только в начале сентября в замке Кларендон, всего три месяца назад, незадолго до битвы при Пуатье. А кем подписан? Филиппом Наваррским, который с этой целью вторично отправился в Англию.

Теперь вы понимаете, Аршамбо, почему дофин, который, если помните, был против ареста Карла Наваррского, упорно держит его в темнице, тогда как, находясь сейчас во главе государства, давно мог бы его освободить, тем паче что на него со всех сторон наседают с просьбами. Пока договор с Англией подписан не Карлом, а Филиппом Наваррским, его можно считать пустой бумажкой. А вот если его подпишет Карл – это уже будет совсем иное дело.

И посейчас король Наварры, из-за того что сын короля Франции держит его в заключении в Пикардии, еще не знает… очевидно, только он один и не знает… что он признал короля Англии королем Франции, но признал, так сказать, платонически, раз не мог подписать договора.

Тут уж все окончательно запутывается, здесь, как говорится, своя своих не познаши, и мы постараемся в Меце распутать этот узел! Бьюсь об заклад, лет через сорок ни одна живая душа но сможет разобраться во всех этих делах, кроме вас, возможно, или вашего сына, потому что вы ему обо всем этом непременно расскажете…