ГЛАВА 18 Пожар
На следующий день Джилл позвонила, чтобы встретиться, последний раз в этом году. Мы немного поговорили. Она спросила, не вспоминает ли Джоди о брате и сестре. – Пару раз. В контексте того, что она мне рассказывала о доме. – Не просила повидаться с ними? – Нет. – Неожиданно до меня дошло, насколько это странно. Связь между патронатными детьми обычно только крепнет в разлуке, и, даже когда запрещены встречи детей с родителями, социальная служба обычно разрешает им видеться с братьями и сестрами. – А что, есть планы? – Пока нет. Похоже, есть основания считать Джоди несколько жестокой по отношению к ним, поэтому их всех и распределили по разным семьям. Неудивительно. Джоди была скора на руку, если ее разозлить. – А поздравления и подарки на Рождество? – спросила я. – Мы передадим, если, конечно, она захочет отправить им подарки. В тот день я спросила Джоди, не хочет ли она пройтись со мной по магазинам и купить рождественские подарки для брата и сестры. – Нет. Не хочу. – Может, хочешь подписать им открытку? Я могла бы помочь. – Нет. Ненавижу их. – Почему ненавидишь? Она задумалась: – Мама любила их больше. Она их забирала, когда ко мне приходил папа. – Ясно, милая, понимаю. – Я не была уверена, но, исходя из ее слов, можно было предположить, что младшие не были подвержены насилию, через которое прошла Джоди. Потому-то она и не принимает их. Может, она и срывалась на них только потому, что завидовала их лучшей участи и хотела отомстить за это. Всего лишь предположение, конечно, но были основания хотя бы надеяться, что младшим повезло больше. Так что Джоди была отдалена не только от своих родителей, но еще и от брата с сестрой. Ими да еще растлителями в лице тетушек и дядюшек ограничивался ее семейный круг, поскольку бабушек и дедушек на горизонте не наблюдалось. Если со мной что-то случится, многочисленная родия придет на помощь моим детям, я была уверена. Сейчас не было никаких проблем, но однажды такой вопрос уже вставал передо мной. Мы расстались с мужем, когда Эдриану было столько же, сколько сейчас Джоди, и в самые тяжелые минуты меня спасала уверенность в том, что если мне суждено угодить под автобус, то о детях будет кому позаботиться, и любить их будут, как своих. У Джоди, напротив, во всем мире не было никого, кроме нас. Вместо походов по магазинам Джоди захотела рисовать, и я дала ей бумагу, расставила краски и стаканы с водой, разложила кисти. Повязала ей фартук и оставила в покое – трудиться над шедеврами. Вернувшись, я была приятно удивлена. Джоди действительно нарисовала несколько очень неплохих рисунков. – Тебе нравится, Кэти? – гордо спросила Джоди. – Да, очень. Замечательные рисунки! Расскажешь, что на них? Что ты нарисовала? – Хорошо. Это дом. – Очень мило. А это окошко, да? – Да, окошко. А это машина. А это моя собака, тупая старая собака. Я встрепенулась. На предварительном собеседовании говорили, что Джоди подожгла свою собаку, а заодно чуть не спалила весь дом. Именно после этого инцидента детей наконец забрали у родителей на патронат. – Вот как. Расскажи мне подробнее про этот рисунок. – Это Сэм. Наша собака. Он большой и коричневый. И всегда лает. – А почему ты назвала его тупым? – Не знаю, – в нетерпении ответила она. – Ну расскажи мне. Не просто же так он тупой. – Он страшный и обгоревший. Урод. – О боже. Как же он обгорел? – спросила я, старательно изображая легкость в голосе. Мы стояли рядом, рассматривали рисунки, и нельзя было допустить, чтобы Джоди почувствовала давление. Она поболтала кисточкой в воде и провела ею по листу бумаги, кисточка была недостаточно чистой, и Джоди снова сполоснула ее. – Не хочешь рассказать, как обгорел Сэм? Обещаю, я не буду сердиться. – Это Джоди сделала, – пробурчала она. – Обернула его всего туалетной бумагой и взяла мамину зажигалку. Он прыгал, прыгал, гавкал, бегал, и все горело. – Где были твои мама с папой, когда ты это сделала? – У дяди Майка. – Ты была одна? – Нет. Бен и Чесси тоже были. – Сестру Джоди звали Челси, но у нее не получалось выговаривать это имя. – Я была за старшую. – И что было потом? – Я взяла Чесси и вывела их с Беном в сад, а эта тупая псина приперлась и стала валяться в грязи. Она была такая страшная с этой шерстью, и от нее воняло. И все время лаяла. Я потом пошла в коридор и набрала 999. Приехали пожарные и все потушили. – Очень разумный поступок – вызвать пожарных. Ты спасла Челси и Бена. – Ага. – Она взяла еще лист бумаги. – Джоди, но почему ты сделала больно своей собаке? – Она не моя. Папина. Я же говорила тебе. – Понятно. И почему ты сделала больно папиной собаке? Она сосредоточенно нахмурилась. Постепенно ее лицо окаменело, кисточку обхватил ее плотно стиснутый кулак. – Ненавижу его. Всех ненавижу, я хотела все сжечь и убежать. Страшный дом… – Она стукнула по столу. – И хочу, чтобы папу посадили. Он такой ужасный, он сидел на моем лице. Его нужно посадить, убить его! – Но при чем здесь собака, Джоди? Почему не поджечь шторы или диван, если ты хотела сжечь дом и убежать? – Ты не понимаешь. Меня бы наказали, если бы я испортила диван. Интересно, думала я, ставя перед ней печенье, она подожгла собаку с тем, чтобы наказать отца, причинив боль тому, кого он любит? Или, несмотря на свою задержку в развитии и сложности в обучении, Джоди придумала для себя план, как выбраться из этого дома? Но, не сделай она того, что сделала, она все еще была бы там, день за днем проходя через одни и те же жестокие издевательства. В последующие дни Джоди необычайно отдалилась. Я возобновила свои усилия, пытаясь сделать ее членом семьи, но она особенно упиралась и вела себя так, словно ей никто не нужен и она желает только уединения. Я видела подобное поведение и раньше: отчужденность – не редкость среди таких детей, для них это единственный способ выживания. Но у Джоди все приобрело гипертрофированный характер. Любое выражение заботы, исходящее от нас, упиралось в несокрушимую стену или становилось причиной ее насмешек. Она не хотела ни общаться, ни участвовать ни в чем таком, что составляло часть жизни нашей семьи, и устанавливала барьеры, чтобы подчеркнуть свою отстраненность. Однажды мы с девочками решили отправиться по магазинам, но Джоди отказывалась идти вместе с нами. Она шла, то опережая нас на несколько шагов, то отставая, и не проронила ни единого слова. На следующий день я повела ее в кино на «Лило и Стич», а она демонстративно села через два кресла от меня. Только когда выключили свет, она пересела ближе, потому что боялась темноты. Прежде она никогда не была в кино, но, несмотря на это, не выказала ни восторга, ни удовольствия ни до, ни после сеанса. Вот насколько притупились ее чувства. Она была замурована в своем одиночестве, и я не имела понятия, как мне достучаться до нее. Рождество оставалось моей единственной надеждой. Я верила, что праздник укрепит наши отношения. Что может больше связать семью, чем Рождество?
|