ЭКСПАНСИЯ ПОРТУГАЛИИ В БАССЕЙНЕ ЗАМБЕЗИ. ПОРТУГАЛЬЦЫ И МОНОМОТАПА 1 страница

 

Особое место в истории героической борьбы африканских народов против португальской колонизации занимает государст­во Мономотапа — «крепкий орешек» для колонизаторов. О про­шлом этой страны известно пока очень мало. Что касается поч­ти двухвековой героической борьбы Мономотапы против порту­гальской экспансии, то многие буржуазные историки преумень­шают ее значение, описывая лишь как случайный живописный эпизод африканской истории.

Между тем опубликованные архивные документы, португаль­ские хроники, описания путешественников и другие источники дают возможность воссоздать объективную историю этой борь­бы. Мономотапа — одно из немногих ранних африканских госу­дарств, о котором мы располагаем письменными документами. Хотя эти документы не столь многочисленны, а главное, не столь точны, как документы о государстве Конго, все же они дают в руки исследователя ключ к разгадке «тайны Мономо-тапы».

Они рисуют чрезвычайно богатую событиями и полную дра­матизма историю государства Мономотапа, историю, в которой были (разумеется, с поправкой на эпоху) свои Наполеоны, Талейраны, Фуше, а также Лавали и Петэны.

Вместе с тем очищенная от напластований лжи и фальси­фикаций подлинная история Мономотапы служит убедительным опровержением получившей широкое распространение в бур­жуазной историографии легенды о том, что будто бы подчине­ние африканцев португальскому господству было добровольным, а не вынужденным актом и что они без сопротивления смири­лись со своей судьбой.

 

***

 

С начала XVI в. португальцы, привлеченные слухами о бас­нословных богатствах Мономотапы, начали медленное, но упор­ное продвижение в глубь страны.

Прежде всего они вошли в контакт с вождями кланов и племен, проживавших в непосредственном соседстве с ними. Особенно много усилий португальцы приложили для того, чтобы привлечь на свою сторону враждовавшего с Мономотапой вождя Иньямунду, владения которого находились рядом с Софалой. Вначале Иньямунда, нуждавшийся в поддержке для борьбы против Мономотапы, охотно сотрудничал с португальцами.

 

Капитан Софалы Кристован де Тавора сообщал королю в 1518 г.: «Я укротил одного кафра — крупного сеньора по имени Иньямунда, который раньше был очень враждебен к Софале, а теперь стал человеком, приносящим Вашему Величеству наибольшую прибыль в фактории. Он присылает в кре­пость множество быков и коров и снабжает ее провизией лучше, чем кто-либо из королей мавров» [82, т. VI, док. 1, с. 4].

 

Однако жадность, коварство и хищническая политика коло­низаторов вскоре оттолкнули от них Иньямунду, и из союзника он превратился в грозного врага. Он заблокировал торговые пути между Софалой и хинтерландом, прекратив доступ в крепость золота.

 

Один из местных чиновников сообщал королю в июле 1518 г.: «Он (Инь­ямунда.—Л. X.) был хорошим соседом и пропускал в факторию очень много золота, а теперь... когда он знает действительные возможности капитана Со­фалы, при мысли о нем он разражается смехом и блокирует все пути... Он задерживает послов и даже убивает их. Так он поступил с Франсиску де Пайвой, а теперь — с послом, которого направил Д. Лопу» [82, т V док 73 с. 568].

 

Конфликт с Иньямундой, по-видимому, был очень затяжным, так как в письме Л. де Алмейды королю, написанном в августе 1527 г., мы читаем: «После моего прибытия в Софалу я нашел страну малонаселенной, а пути захваченными Иньямундой, так что никто не мог ни выйти из крепости, ни войти в нее. Я полу­чил от Иньямунды послание о том, что пути будут открыты только для мавров Софалы... Даже сейчас кафры не приходят сюда торговать, как они делали это в прошлом». В своем письме этот информатор приходит к следующему выводу: «Пока Иньямунда жив, Ваше Величество не сможет получать прибыль от Софалы» [82, т. VI, док. 23, с. 276—277],

К сожалению, опубликованные источники не дают возмож­ности в полной мере восстановить историю борьбы португальцев за выход к золотоносным землям Мономотапы. Можно лишь утверждать, что на протяжении всей первой половины XVI в. португальские администраторы, солдаты, миссионеры и торгов­цы активно вмешивались в политическую и экономическую жизнь этого района, стремясь всеми средствами подавить араб­скую торговлю и добиться португальской торговой монополии, а также всячески поддерживая сепаратистские движения, кото­рые привели к уменьшению и ослаблению империи Мономотапа. К середине века им удалось уже добиться существенных резуль­татов в ходе своего наступления на хинтерланд. Они построили на правом берегу Замбези форты Сена (1530 г.) и Тете (1537 г.) и не только вошли в непосредственный контакт с Мономотапой, но и постепенно включили ее в сферу своего политического, идеологического и экономического влияния. Огромную роль в этом деле сыграли миссионеры-иезуиты. Португальские колони­заторы всегда придавали духовному закабалению африканских народов не меньшее значение, чем их политическому и военному подчинению.

Начиная с 1506 г. в Софале и Мозамбике появились первые священники и представители религиозных орденов, приехавшие из Португалии. На протяжении всего XVI в. португальская ко­лонизация прибрежных и глубинных районов Восточной Африки шла как бы «двумя эшелонами». Вслед за солдатами и купца­ми, медленно продвигавшимися вверх по Замбези, шел «второй эшелон» — духовные пастыри.

Однако португальская колониальная экспансия вызвала ак­тивное противодействие, с одной стороны, местных народностей и племен—каранга, розви, маника, батонга и др., а с другой — арабских купцов, не желавших лишаться огромных доходов от прибыльной торговли с Мономотапой. Португальско-арабская борьба за Юго-Восточную Африку принимала подчас очень острые формы. Она выливалась в вооруженные столкновения, ин­триги, заговоры, грабежи и убийства.

Португальские колонизаторы видели большую опасность не только в экономической роли арабов, но и в духовном и поли­тическом влиянии ислама, который представлял собой серьез­ную идеологическую и политическую силу противодействия пор­тугальской колонизации. Арабизированные и исламизированные слои населения было очень трудно, а чаще — невозможно инте­грировать в созданную европейцами колониальную обществен­ную структуру.

В 1560 г. в Мозамбик прибыл иезуит Гонсалу да Силвейра, которому было суждено стать самым знаменитым из всех ка­толических миссионеров в Юго-Восточной Африке.

 

Он родился в Алмейриме, где тогда находился королевский двор, при котором служил в качестве главного королевского телохранителя его отец. Получив религиозное воспитание, Силвейра стал фанатичным и активным членом ордена иезуитов [118а, с. 14—15]. Обуреваемый жаждой обращать на истинный путь «погрязших в языческих заблуждениях», Силвейра в 1556 г. покинул Лиссабон, где имел репутацию одного из самых красноречивых про­поведников. Во время своего путешествия на восток он услышал о Мономотапе и, находясь в Индии, начал добиваться разрешения возглавить миссио­нерскую миссию в эту «духовно пустынную землю». Получив долгожданное разрешение, Силвейра вместе с двумя другими иезуитами, Андре Фернандишем и Андришем да Коштой, прибыл на о-в Мозамбик. Это путешествие под­робно описано в письмах самого Гонсалу да Силвейры и его спутников, хра­нящихся в библиотеке АН в Лиссабоне и изданных Пайва-и-Пона в 1892 г. [там же]. Как видно из этих источников, пренебрегая предупреждениями колониальных чиновников, иезуиты перебрались на материк и провели семь недель в краале одного вождя в районе Келимане, где обратили в христиан­ство этого вождя и 500 его подданных. После этого, оставив двух своих спутников-иезуитов продолжать работу в основанной им миссии, Силвейра поднялся вверх по Замбези и в конце 1560 г. прибыл в Зимбабве. Здесь про­поведник сразу же рьяно взялся за работу, обнаружив истинно иезуитскую изобретательность. При посредничестве Антониу Канаду, который жил при дворе могущественного африканского пранителя, он получил аудиенцию у мономотаны и с первой же беседы начал готовить его обращение в христиан­ство [там же, с. 15].

 

В докладе о путешествии отца Гонсалу, составленном иезуит­ской коллегией в Гоа (1561) [137, т. II, с. 104—115], мы читаем: «Мономотапа послал Гонсалу Силвейре большую сумму в золо­те, много коров и людей служить ему, так как португальцы ска­зали ему, что этот падре очень знатен и является одним из глав­ных лиц в Индии. Но падре с великой скромностью и благодар­ностью за такую щедрость вернул королю его подарки». Дальше в этом документе идет многозначительная фраза, которая пока­зывает, что мономотапа имел уже порядочный опыт общения с колонизаторами и хорошо изучил их разбойнические нравы. «Король был изумлен, увидев среди португальцев человека, который не хотел золота, провизии или людей, которые бы ему служили» [там же, с. 108].

Завоевав таким образом расположение этого правителя, хит­рый иезуит с находчивостью опытного шарлатана тотчас же изо­бретает еще более эффектный, чисто театральный трюк, рассчи­танный на то, чтобы окончательно сделать мономотапу своим духовным пленником: «Однажды, когда он служил мессу, не­сколько знатных лиц королевства проходили мимо дверей и уви­дели на алтаре очень красивое изображение нашей мадонны, которое падре привез с собой. Они пошли к королю и рассказа­ли, что падре имеет музинга, то есть очень красивую женщину, в своем доме и что его следует спросить об этом. Король на­правил ему письмо, в котором написал, что ему рассказали, что падре имеет женщину и... что он очень хочет ее видеть. Падре завернул картину в роскошные ткани и принес к королю, но, прежде чем показать ее, сообщил ему через переводчика, что эта дама — божья мать и что все короли и императоры мира — ее слуги. Таким образом подготовив его и увеличив его желание увидеть ее, он приоткрыл картину и показал ее королю и его матери, которые были в восторге... Король попросил падре дать ему эту даму» [там же, с. 109]. Действуя столь ловко, оборо­тистый монах быстро шел к цели: примерно через 25 дней после прибытия в страну ему удалось обратить в христианство моно­мотапу, его мать и знатнейших людей королевства [там же]. Деятельность Г. Силвейры вызывала растущее беспокойство арабских купцов, которые опасались, что, став христианином, мономотапа запретит им торговать и будет продавать золото португальцам. Арабы убедили мономотапу, что Силвейра — кол­дун и португальский шпион, «наговорив ему столь много, что он приказал предать его смерти в тот же день».

Смерть Силвейры произвела огромное впечатление не только в Лиссабоне, но и во всем католическом мире. По словам Дж. Даффи, «на короткое время внимание Рима и Лиссабона было сосредоточено на далекой африканской реке» [281, с. 107]. Пожалуй, ни одно событие в Африке в течение второй половины XVI в. не привлекло внимание Европы в такой степени, как убийство иезуита Силвейры. Обстоятельства его смерти широко комментировались, особенно в сочинениях отцов Общества Иису­са [373, с. 101]. Великий португальский поэт Камоэнс посвятил этому событию несколько строк в одном из своих сонетов [57, т. II, с. 19].

Убийство миссионеров в Африке не было исключительным или даже редким событием. Почему же в таком случае именно убийство Силвейры, а не какого-либо другого миссионера вы­звало столь большой резонанс во всей католической Европе? Есть все основания думать, что шумиха вокруг смерти этого иезуита искусственно раздувалась Лиссабоном, так как она давала превосходный предлог для прямого военного вмешательст­ва в дела Мономотапы и установления своего контроля над вож­деленными золотыми рудниками.

Из документов можно установить, что сразу же, как только известие о гибели иезуита достигло Лиссабона, началась под­готовка военной экспедиции, официальной целью которой было наказание мономотапы за смерть Силвейры. Предстоящая война была «легализована» и объявлена «справедливой» Советом выс­ших прелатов церкви (Mesa da consciencia).

Осуществляя свои захватнические грабительские войны, ко­лонизаторы не забывали подводить под них морально-юридиче­ское основание и придавать им «законный характер» с помощью изобретенной ими доктрины «справедливой войны» и прав, вытекающих из папских булл о законности проповеди Евангелия среди язычников. Лучшей иллюстрацией к этому может слу­жить составленный упомянутым Советом документ от 23 января 1569 г.: «...Императоры Мономотапы часто убивают и грабят своих вассалов и невинных людей и чинят другие дурные дела и тиранства по самым ничтожным поводам. Они приказали убить и ограбить нескольких португальцев, которые пришли мирно торговать, а один из этих императоров приказал убить падре Гонсалу, который приехал проповедовать веру Христа от имени Короля, нашего сеньора, и как его посол, посланный вице-королем Индии... Поэтому члены Совета напоминали усло­вия папских булл... по которым только Королю, нашему сеньо­ру, уступается [...] торговля во всех королевствах, островах и провинциях, которые тянутся от мыса Нау и Бохадор до Ин­дии... Король может и должен [...] приказать проповедовать свя­тое Евангелие в королевствах и владениях Мономотапы и во всех других завоеванных странах, а если кафры или другие народы завоеванных стран не захотят позволить войти этим свя­щенникам и разрешить им проповедовать Евангелие... или будут сопротивляться силой гостеприимству и торговле, которые суть общие права людей, капитаны и вассалы этого короля могут вполне справедливо принять меры обороны, делая все с жела­тельной умеренностью». Король может также «в соответствии со своим правом, особенно в этих завоеванных королевствах и вла­дениях, отменить тиранические законы и злосчастные и противо­естественные обряды, особенно несправедливые жертвоприноше­ния невинных, и если аргументы и мягкие средства будут без­результатны, будет вполне справедливо начать войну и низло­жить королей и сеньоров, которые этому сопротивляются, и на­значить других и осуществить все права справедливой войны, пока эти обряды и несправедливые убийства не будут прекра­щены» [373, с. 177].

В 1568 г. на португальский трон вступил в возрасте 14 лет король Себастьян. Как бы оправдывая свое прозвище «Афри­канец», которое он позже заработал за свою неудачную Марокканскую кампанию, юный король, обуреваемый честолюбивыми стремлениями, мечтал о создании огромных колониальных вла­дений к югу от Замбези, растянувшихся от Индийского до Ат­лантического океана. В качестве первого шага для претворения в жизнь этого грандиозного плана Себастьян решил добиться доступа к золотым ресурсам Мономотапы. У него возникла идея отправить туда большую экспедиционную армию. Главная цель была исключительно практическая: захватить золотые рудники и организовать их эксплуатацию в широких масштабах, чтобы максимально пополнить оскудевшую королевскую казну. Пред­логом для этой экспедиции должно было послужить убийство мономотапой Силвейры.

Выдвинутая королем идея вооруженного вмешательства вы­звала оппозицию со стороны меньшинства на королевском сове­те. В конце концов был достигнут компромисс, который сводил­ся к тому, что, прежде чем начать военные действия, команду­ющий экспедицией должен вручить мономотапе ультиматум в связи с недавними грабежами и убийствами португальских под­данных, не последним из которых был Гонсалу да Силвейра. Суть этого послания составляло требование разрешить свобод­ный въезд всем португальским торговцам и миссионерам и упла­тить компенсацию за прошлые обиды. Кроме того, мономотапа должен был изгнать из своего государства арабов, так как их присутствие наносит ущерб интересам Португалии.

Командующим экспедицией король Себастьян назначил быв­шего генерал-губернатора Индии Франсиску Баррету, которому были обещаны должность губернатора Мономотапы и титул «за­воеватель рудников» [79, т. II, док. 29, с. 173; 271, т. II, с. 13], что, между прочим, ясно указывает на главную цель его экспе­диции. В качестве советника ж Баррету был приставлен иезуит Франсиску де Монкларуш. В экспедиции принял участие также великий магистр Ордена св. Яго Васку Фернандиш Омем. В рас­поряжение Баррету была предоставлена тысяча добровольцев, в том числе много дворян, которым были пожалованы крупные суммы из королевской казны и обещано возобновлять эти пожа­лования ежегодно до тех пор, пока задача экспедиции не будет выполнена. Экспедиция была хорошо экипирована оружием, амуницией, вьючными животными и всевозможными припасами [137, т. VI, с. 357—358].

По свидетельству современника этих событий хрониста Диогу де Коуту, «ввиду новизны этой экспедиции, а также того, что ее целью было открытие золотых рудников, весь Лиссабон был приведен в волнение» [70, с. 358]. О том, какое большое зна­чение придавал королевский двор экспедиции Баррету, свиде­тельствуют те огромные полномочия и невиданные привилегии, которые были даны ее руководителю. Диогу де Коуту сообщает, что «было принято решение... ежегодно, до тех пор пока завое­вание не будет закончено, предоставлять ему 100 тыс. крузадо и 500 людей и что, если ему случится, плывя в Индию, встретить в море вице-короля или губернатора, те должны поднять свои флаги и зажечь огни, а в случаях, когда они могут быть вовле­чены в войну, они должны командовать вместе, советуясь друг с другом. И что по его приказам чиновники казначейства Индии должны предоставлять средства для снабжения провизией его флота» [там же]. Баррету отплыл из Лиссабона в апреле 1569 г. с флотом из трех судов. Ему был дан строгий приказ не пред­принимать ничего, не посоветовавшись с иезуитом Франсиску де Монкларушем. Согласно сведениям хрониста Д. де Коуту, учитывая нездоровые климатические условия в нижнем Замбези, Баррету и многие участники экспедиции предлагали идти к руд­никам сушей из Софалы. Монкларуш же настаивал на том, что­бы двигаться вверх по р. Замбези. В связи с возникшими разно­гласиями Баррету созвал совещание высших командиров, на ко­тором, по свидетельству хрониста, заявил, что «он имеет ин­струкции не предпринимать шагов в отношении завоевания руд­ников, не советуясь с отцом Франсиску Монкларушем, который при этом присутствовал» [там же, с. 361—362].

По утверждению Д. де Коуту, в конце концов монах добился своего, и Баррету, помня полученный приказ, решил действовать по его совету. Эти сведения Д. де Коуту, впрочем, нельзя счи­тать абсолютно точными. Их достоверность вызывает сомнение при сопоставлении с письмом В. Омема Луишу да Силве от 15 февраля 1576 г. [210], в котором говорится о хорошем взаи­мопонимании между Ф. Баррету и отцом Монкларушем. В об­наруженном сравнительно недавно другом письме В. Омема также нет никакого упоминания о разногласиях между иезуитом и Ф. Баррету [259, т. V, ч. 1, с. 93—103].

Баррету отплыл из Мозамбика со всеми своими людьми, ло­шадьми, ослами, верблюдами, оружием и инструментами для работы на рудниках и, поплыв вверх по р. Куама (Замбези), до­стиг Сены. Здесь в ноябре 1569 г. он разбил лагерь. С началом ранних дождей многие из его людей заболели малярией. Порту­гальцы заподозрили живших неподалеку арабов в том, что они отравили продукты[27] [70, с. 364—369].

Баррету «приказал им тайно окружить мавританскую дерев­ню... они убивали всех, кто попадался им на пути, а главных людей взяли в плен» [там же, с. 370]. Как свидетельствует Д. де Коуту, португальцы ежедневно привязывали пленных «по­парно к жерлам больших пушек, которые разрывали их на кус­ки, чтобы вселить ужас в других». Единственное исключение они сделали для одного араба, пожелавшего принять христиан­ство. К нему было проявлено «снисхождение»: вышеописанная казнь была «великодушно» заменена... повешением [там же, с. 372].

Но после этой зверской расправы смертность среди порту­гальцев не только не уменьшилась, но продолжала возрастать. Между тем Баррету послал своего эмиссара с охраной к мономотапе, чтобы получить его разрешение наказать вождя племени монгас, который восстал, а затем пройти в район рудников в Манике. Первое требование было лишь предлогом для второго. Пройдя 150 миль до резиденции мономотапы и действуя согласно полученным инструкциям, посланец, как сообщает Д. де Коуту, «в день, когда должен был получить аудиенцию, направил какого-то португальца со стулом и ковром, которые были помещены напротив трона мономотапы и близко от него, после чего посол вошел со всеми португальцами, которые были (вопреки принятому в Зимбабве этикету.— А. X.) одеты, обуты и с оружием» [там же, с. 372—373]. Посол вернулся в Сену, со­общив, что мономотапа не только согласился удовлетворить тре­бования Баррету, но и предложил ему 100 тыс. человек, но Бар­рету отказался от этой помощи, так как, видимо, опасался, что это может помешать его планам [там же].

Получив радостное известие, Баррету с 500 оставшимися в живых мушкетерами и 23 лошадьми двинулся «а юг. Ему предстояло пройти через княжество Китеве, владыка которого был в полувассальной зависимости от Мономотапы. По свиде­тельству Сантуша, Баррету пришлось вести «великие и жесто­кие войны с Китеве, королем земель между Софалой и Маникой, ибо тот постоянно старался помешать ему пройти к упомя­нутым рудникам, расположенным в королевстве одного из его соседей по имени Чиканга, а губернатор не мог достигнуть руд­ников, не пройдя через все королевство Китеве... Причиной его отказа было отчасти нежелание, чтобы португальцы имели дела и торговлю с его врагом Чиканга и доставляли в его страну много тканей и бус для обмена их на золото из его рудников, благодаря чему тот мог стать богатым и могущественным... а отчасти нежелание, чтобы португальцы получили сведения о его стране, пересекая все его королевство» [131, с. 217].

Правитель Китеве оказал упорное сопротивление португаль­ской армии. По свидетельству Сантуша, он дал им «много сра­жений, дерясь против португальцев очень храбро и доставляя Баррету много трудностей» [там же].

Вооруженные лишь дротиками и стрелами, африканцы со­знавали превосходство огнестрельного оружия европейцев. Не будучи в состоянии противостоять этому оружию в открытом бою, они прибегли к тактике пассивного сопротивления. Они стали прятать на пути следования португальцев все съестные припасы и уходить из своих деревень в леса. «Так, страдая от голода и постоянной войны, с оружием на плечах, португальцы добрались до города... где жил Китеве, который, услышав об их прибытии, бежал к бывшим поблизости высоким горам со свои­ми женами и большинством людей этого города, взяв их как свою охрану, так что, когда Франсиску Баррету достиг города, он встретил лишь слабое сопротивление и, предав город огню, сжег его большую часть» [там же, с. 218].

Совершив этот традиционный мрачный церемониал порту­гальских колонизаторов, Баррету с оставшимся войском устре­мился к главной цели своего предприятия — к району Маника, где были расположены заветные золотые рудники. Правитель княжества Чиканга встретил его очень радушно. По свидетель­ству Сантуша, он послал Баррету множество коров и других даров и поручил сказать ему, что «он в восторге видеть его в своем королевстве» [там же].

Баррету поблагодарил за гостеприимную встречу и послал правителю множество тканей и бус. Воспользовавшись госте­приимством и излишней доверчивостью этого вождя, Баррету сумел навязать ему соглашение, по которому португальцы впредь получали право беспрепятственного въезда в Манику и могли свободно обменивать свои товары на золото [там же]. Заключив столь выгодный договор, колонизаторы были уверены, что сумеют быстро прибрать к рукам золотые рудники, но их ждало разочарование, которое современник этих событий Сантуш описал следующим образом: «Когда португальцы оказались в стране золота, они думали, что тотчас же смогут наполнить им мешки и унести столько, сколько найдут, но когда они про­вели несколько дней около рудников и увидели, с какими труд­ностями, трудом и риском для жизни кафры извлекают его из недр земли и скал, их надежды были развеяны» [там же]. Пос­ле этого Баррету решил вернуться в Софалу, пройдя тем же путем, каким пришел в Манику, и готовился к новым сраже­ниям с владыкой Китеве. Однако на этот раз правитель Китеве не рискнул оказать сопротивление европейцам, а счел за лучшее послать Баррету предложение о мире, «которое тот принял с большой радостью, желая обеспечить этот путь для торговцев из Софалы». Согласно договору капитан Софалы должен был впредь давать Китеве ежегодно 200 кусков ткани, а взамен тот разрешил португальцам свободный проход через свои земли в «королевство» Чиканга [там же, с. 219].

После похода в Манику Баррету направился со своим вой­ском в Чикоа, где, по слухам, находились серебряные рудники. Для этого ему предстояло пройти через земли монгас (вассалов мономотапы), которые, по словам Сантуша, были «расположены на южном берегу реки (Замбези), как и Сена и Тете».

 

Сантуш описывает монгас как «черных язычников, очень храбрых и са­мых воинственных из всех племен, которые жили тогда на этих реках, и поэ­тому они доставили великие трудности нашим завоевателям, с которыми у них было множество битв» [там же, с. 263]. По мнению некоторых исследо­вателей, монгас были предками народности шона.

 

В боях с португальскими завоевателями монгас проявляли исключительное упорство и мужество. Особенно тяжелый харак­тер носила трехдневная битва с монгас в июле 1572 г. к югу от Замбези между Сеной и Тете. Благодаря мушкетам, арке­бузам и пушке 600 португальцев, поддержанных 200 африкан­цами, сумели нанести поражение 10—12 тыс. монгас, воору­женных луками, копьями и топорами [310].

 

Сантуш рассказывает, что перед сражением из рядов африканцев вперед вышла старая женщина, которая, бросив горсть пыли в сторону португаль­цев, заявила, что ослепит их всех, после чего их легко будет разбить и взять в плен. Благодаря этому обещанию колдуньи африканцы двинулись настоль­ко уверенные в победе, что взяли с собой веревки, чтобы связать португаль­цев, как овец. Однако выстрелом из фальконета эта женщина была убита. «За это губернатор снял с шеи цепочку с талисманом и надел ее на шею глав­ному канониру... Кафры же были крайне удивлены неожиданным событием и опечалены смертью своей колдуньи, на которую очень надеялись. Однако они были не так напуганы, чтобы оставить битву, но, наоборот, начали се и сражались очень храбро» [131, с. 264].

 

Описание этого инцидента мы находим и у Д. де Коуту, который под­тверждает, что гибель колдуньи «не помешала кафрам обрушиться на наших людей... с неистовыми криками и воплями, размахивая своими мечами и дро­тиками, которые они называют помберас» [70, с. 376].

Баррету приказал подпустить наступавших плотными ряда­ми монгас поближе, а затем с близкого расстояния открыть по ним огонь из фальконетов и ружей. По словам де Коуту, «этим залпом было убито столько людей, что поле покрылось трупа­ми, а когда дым рассеялся, кавалерия и пехота атаковали при­веденную в замешательство толпу кафров. Их рубили до тех пор, пока они не отступили, оставив на поле боя более шести тысяч трупов, не считая многих умерших в пути» [70, с. 377].

Второй бой два дня спустя был еще более яростным. Монгас использовали боевой порядок в виде полумесяца, который поз­же применяли и сделали знаменитым зулусы в борьбе с англи­чанами. Это принесло монгас блистательную победу. В третьем бою португальцы, число которых было значительно уменьшено войной и болезнями (главным образом сонной болезнью, вызы­ваемой мухой цеце), были вынуждены защищаться за часто­колом, затем отступить в Сену. Огромная армия, с которой Баррету начинал свою экспедицию, теперь уменьшилась до 180 человек. Это были уже не прежние блиставшие выправкой и верящие в легкий успех сытые и самонадеянные солдаты, а истощенные, больные, голодные люди, не думающие ни о чем другом, как только поскорее выбраться из «проклятого афри­канского ада». Через две недели после возвращения в Сену в мае 1573 г. Баррету заболел и умер от малярии. Его преемник Васку Фернандиш Омем, действуя в соответствии с особыми ин­струкциями, которые следовало вскрыть только в случае смерти Баррету, и советами иезуита Монкларуша, погрузил остатки разбитого войска на корабли и отплыл в Европу [83, с. 132; 281, с. 38].

Итак, первый этап войны Португалии против Мономотапы (1569—1573) закончился бесславно для португальцев. Колони­заторы на горьком опыте убедились, что захват золотых рудни­ков — задача гораздо более трудная, чем они предполагали. По словам историка Даффи, «старый солдат Омем испытывал жгу­чую боль от толков по поводу провала знаменитой экспедиции» [281, с. 38]. Собрав новую армию более чем из 400 солдат, Омем, учитывая печальный опыт своего предшественника, ре­шил достигнуть Маники не речным, а сухопутным путем.

В августе 1574 г. он отплыл в Софалу. Прибыв в этот порт, он направился к золотоносным землям Маники. Ему также пред­стояло пройти через земли вождя Китеве, который, по словам де Коуту, был «великим господином, самым могущественным из всех кафров в этих местах, за исключением мономотапы» [70, с. 387].

Чтобы задобрить этого вождя, Омем послал ему богатые подарки, прося разрешить ему пройти к рудникам. Однако пра­витель Китеве решительно воспротивился этому, поскольку, как сообщает источник, «он очень ценил торговлю португальцев, ко­торая шла через Софалу и давала ему одежду и бусы, которые для этих кафров большее сокровище, чем для нас то, что со­бирался открыть губернатор, и он опасался, что, как только руд­ники будут открыты, все эти товары пойдут в королевство Чиканга, а он потеряет прибыли, получаемые от этого» [там же, с. 387—388].

Будучи не в состоянии воспрепятствовать продвижению кон­кистадоров силой оружия, Китеве, по свидетельству участника этих событий де Коуту, решил применить уже апробированную тактику и «приказал прятать все съестные припасы и уходить из всех краалей, где должны были пройти наши люди, а также засыпать все колодцы». Относившийся к африканцам со свойст­венным колонизаторам презрением, де Коуту в данном случае не может скрыть своего восхищения и изумления их изобретатель­ностью и многозначительно добавляет: «Это показывает, что, хотя они кафры, они уж не такие варвары, чтобы не суметь ис­пользовать ту же стратегию, которую применяли короли Персии... когда в их королевство вторглись турки» [там же, с. 388]. После нескольких стычек с местными племенами Омем достиг заветной цели своей экспедиции и разбил лагерь недалеко от места, где находится современный Умтали. Здесь, как это видно из письма Омема королю, он в течение девяти дней исследовал рудники, вырыл 600 ям и взял образцы золота в слитках и в порошке [259, т. V, ч. 1, с.95]. Осмотрев рудники, португальцы еще раз убедились, что без применения механизированного и квалифицированного труда добыча руды будет малоэффектив­ной. Вернувшись в Софалу, Омем затем прошел на север. Пор­тугальцы проплыли на лодках по Замбези 150 лиг, оставив поза­ди Сену и Тете. Когда река перестала быть судоходной, они двинулись по берегу и прошли еще 150 лиг, достигнув земель, принадлежавших сашурро. Запасшись там продовольствием, экс­педиция шла еще 42 дня, пока не достигла района серебряных рудников в Чикоа. Омем добился от послов мономотапы переда­чи этих рудников в его собственность. Однако местный вождь Манаша отказался передать ему рудники, за что был схвачен и отправлен в Мозамбик. Сам Омем так описывал эти события в письме королю: «Туда прибыли три посла от мономотапы и отдали мне во владение все эти горы Бокиза и Чикоа. Они ска­зали сеньору Манаша, чтобы он немедленно отдал мне ямы, из которых добывают серебро, но тот не захотел это сделать, за что я его схватил... и держал в своей палатке закованного в цепи 16 дней». Манаша отказался сообщить врагам интересовав­шие их сведения [259, т. V, ч. 1, с. 102]. Тогда португальцы предприняли интенсивные поиски серебряных рудников. Сантуш сообщает по этому поводу следующее: «Ни один кафр не осме­ливался указать точное местонахождение рудников, ибо они очень боялись, что португальцы после открытия их отнимут у них земли и выгонят их, и потому они теперь все бежали, оста­вив страну португальцам, а также и для того, чтобы кто-нибудь из них не мог быть схвачен и принужден силой или пытками раскрыть тайну» [131, с. 282].