ПОСЛЕДСТВИЯ ПОРТУГАЛЬСКОЙ КОЛОНИЗАЦИИ

 

В научной литературе неоднократно ставился и подвергался изучению вопрос об ущербе, нанесенном колониализмом: наро­дам Африки в период их колониального порабощения.

Однако при этом внимание исследователей, как правило, фиксируется лишь на экономическом ущербе, что, по-видимо­му, связано с тем, что этот вид ущерба наиболее очевиден и поддается более или менее точной оценке.

Однако проблема ущерба не может быть до конца выясне­на, если упускать из виду другой важный ее аспект, а именно урон, который понесли народы Африки от колониализма во внеэкономической сфере.

Установление полного совокупного экономического и внеэко­номического ущерба, причиненного колониализмом народам Африки, представляет собой важную и актуальную задачу. От­ветственность колониальных держав за ущерб, причиненный аф­риканским народам, нагляднее всего может быть выявлена на примере португальских колоний, поскольку португальский коло­ниализм просуществовал 500 лет, значительно дольше, чем анг­лийский и французский. Казалось бы, португальские колониза­торы имели больше всего возможностей поднять экономический, социальный и культурный уровень «опекавшихся» ими наро­дов — времени для этого у них было более чем достаточно.

Между тем весь положительный вклад, который внесли пор­тугальские колонизаторы в экономическое развитие африкан­ских народов, в основном ограничивался тем, что они ввели некоторые новые, главным образом американские сельскохозяй­ственные культуры (маниоку, кассаву, маис, ананасы). Однако культивация этих культур не вызвала каких-либо существенных экономических или социальных изменений в африканском об­ществе, так как маис и маниока лишь заменили в качестве главных продовольственных культур просо, которое аборигены выращивали задолго до европейцев. Даже такая важная тех­ническая идея, как идея колеса, не была принята африканцами от португальцев и в тот период не привилась в Африке. В усло­виях, когда существовали только пешеходные тропы, носильщи­ки стоили дешевле и их было легче и удобнее использовать, чем запряженные лошадьми повозки, для которых требовались широкие дороги и которые были практически бесполезны в се­зон дождей [404, с. 51].

Несмотря на 500-летнее господство, португальцы очень мало преуспели в распространении среди африканцев своей религии, языка, культуры и образа жизни. Это было связано, по-види­мому, и с тем обстоятельством, что ненависть, которую они всюду вызывали, не только убивала в африканцах всякое же­лание подражать им, но и вызывала у них отрицательную реак­цию на все «португальское».

Не подлежит сомнению тот факт, что те положительные мо­менты, которые были связаны в истории африканских народов с европейской колонизацией и которые ревностные адепты ко­лониализма пытаются выдать за «цивилизаторскую миссию», представляются ничтожными по сравнению с той непомерно дорогой ценой, которую заплатила за них Африка, принесшая в жертву Молоху колониализма жизни десятков миллионов, кровь, слезы и страдания сотен миллионов своих сыновей и до­черей.

Если говорить об ущербе во внеэкономической сфере, то, по нашему мнению, следует констатировать, что колониализм ответствен перед Африкой за нанесение ей социального, мо­рально-психологического и духовного ущерба. К этому выводу приводит, в частности, изучение последствий португальской ко­лонизации в Западной и Восточной Тропической Африке. До появления европейцев в зоне будущего португальского владыче­ства существовали весьма развитые и вполне жизнеспособные общественные организмы. Здесь уже в средние века сложились классовые отношения и возникла государственность. Государст­во Бенин на Гвинейском побережье, Конго, Ндонго, Лунда в бассейне Конго, Мономотапа в Юго-Восточной Африке представ­ляют собой яркие примеры средневековой африканской государ­ственности с уже сложившимся классовым и довольно слож­ным социально и культурно организованным обществом.

Вторгшиеся в Африку португальские колонизаторы были первыми европейцами, вошедшими в контакт с народами Тро­пической Африки[66]. Они открыли большую историческую эпо­ху — эпоху общения европейцев с народами других континен­тов. С этого времени колониализм и традиционные африканские общества оказались в состоянии постоянного взаимодействия и взаимовлияния.

Хотя португальская колонизация и имела кое-какое положи­тельное влияние на Африку (знакомство с мировыми культур­ными ценностями), нельзя не учитывать, что приобщение к ев­ропейской культуре сопровождалось физическим истреблением и порабощением миллионов людей, хищническим грабежом аф­риканцев и подавлением их самобытной культуры.

Первые контакты в Африке португальцы завязали с племе­нами, имевшими первобытнообщинную организацию, но, как только колонизаторы попытались создать в Африке разветвлен­ные каналы торговли с целью получения прибылей, они неиз­бежно вошли в контакт с крупными африканскими государст­вами. С самого начала португальцы стремились подчинить их своему контролю и включить в свою империю на правах про­текторатов или колоний. В конце XV — начале XVI в. порту­гальцы предприняли идеологическую, политическую и экономи­ческую экспансию в королевстве Бенин, в XV в. овладели зна­чительной частью Марокко, в конце XV — начале XVI в. приобрели очень большое влияние в Конго, в начале XVI в. разру­шили и захватили города-государства суахили на восточном побережье континента, во второй половине XVII в. овладели государством Ндонго, в XVI—XVII вв. непрерывно вмешива­лись во внутренние дела Эфиопии и Мономотапы.

Во всех случаях контакты с португальскими колонизаторами имели катастрофические последствия для африканских госу­дарств.

Экономика и культурное развитие Бенина были в значитель­ной мере подорваны португальцами, и само это государство уцелело только потому, что португальцы, найдя путь в Индию, потеряли к нему интерес. К тому же на Гвинейском побережье португальцы очень страдали от непривычного и нездорового климата. Их уход из Бенина в значительной мере был обуслов­лен также жестокой конкуренцией голландских, французских, английских и скандинавских купцов. Все это заставило порту­гальцев ограничить свои интересы Анголой и Восточной Афри­кой, где их привлекали огромные минеральные богатства, более здоровый климат и относительно большая свобода от европей­ских конкурентов.

Государство Конго тоже испытало на себе тяжелые послед­ствия португальской колонизации. Уже к середине XVI в. оно было заметно ослаблено, от него отпал целый ряд территорий, а после ухода португальцев в конце XVII в. единство Конго было окончательно подорвано и оно распалось на мелкие по­литические единицы. Когда епископ Луанды посетил покину­тую жителями к началу XVIII в. бывшую столицу Конго Сан-Салвадор, он обнаружил, что она превратилась в место обита­ния диких животных [257, т. III, с. 222].

Проникновение португальцев в Мономотапу, начавшееся в конце XVI в. в форме союзнической поддержки и миссионер­ской деятельности, уже 100 лет спустя — к концу XVII в. при­вело к распаду этого государства. Огромную роль в уничтоже­нии Мономотапы сыграла политика земельных захватов, прово­дившаяся Лиссабоном в виде системы празу. Знаменитые ка­менные дворцы Зимбабве [см. 159; 160] были покинуты и пре­вратились в груду развалин.

Таким образом, португальская колонизация оказала разру­шительное воздействие на материальную и духовную культуру африканских народов. Она поломала и уничтожила сложившие­ся и относительно развитые традиционные социальные структу­ры. Возрождение давно уже изживших себя античных форм эксплуатации (рабства) было исторически регрессивным про­цессом, так как представляло собой шаг назад по сравнению не только со способами производства, существовавшими к тому времени в Европе, но и с теми, которые существовали в Аф­рике.

Непрерывно расширявшийся в связи с развитием сахарного производства в Бразилии спрос на рабов приводил не только к разрушению производительных сил в Африке, но и к бесчислен­ным межплеменным войнам, к превращению войны в главный нерв всей общественной жизни. Хотя в период расцвета рабо­торговли африканский рынок в зонах португальского влияния был переполнен новыми видами импортных товаров, рост тор­говли в данном случае не был признаком экономического прог­ресса.

Торговля, которую вели португальцы в Африке, характери­зовалась крайне ограниченным ассортиментом товаров (золото, слоновая кость, серебро, ткани, бусы и т. п.), а также тем, что товары, предлагаемые африканцами, были не продуктами их общественного производства, а военной добычей или данью, по­лученной с соседей. Кроме некоторых инструментов и ружей, весь импорт, поступавший в Африку, состоял из потребитель­ских товаров, которые не способствовали экономическому раз­витию континента. В обмен за них Африка отдавала людей, что уменьшало не только производительные силы, но и потребность в стимулировании роста сельского хозяйства и промышлен­ности. Возможность столь легко получать потребительские то­вары за рабов, по существу, ликвидировала стимул развивать местное производство промышленных товаров, а там, где оно все же возникало, оно было обречено на гибель из-за отсутст­вия спроса на местные изделия.

Следовательно, торговля, которую вели в Африке португаль­цы, несмотря на свои значительные масштабы, не только не стимулировала развитие производительных сил, а, наоборот, консервировала экономические и социальные институты, закреп­ляя тенденции к общественному застою [160а, с. 12—13].

Традиционные социальные структуры были либо сломаны, либо слегка модифицированы под влиянием внешнего факто­ра — колониальной структуры, созданной европейцами.

Соответственно этому африканцы, насильственно вырванные из прежней социальной структуры, были либо превращены в объект работорговли, т. е. включены в уже исторически изжив­шую себя социальную структуру, либо сохранили чуть ли не до наших дней примитивные первобытнообщинные отношения.

Колониализм, с одной стороны, деформировал традиционные структуры и подорвал зачатки ремесленного производства в об­щине, а с другой — способствовал консервации общины, дав ей административную поддержку.

Поскольку при европейском господстве примитивная перво­бытнообщинная структура обнаружила тенденцию к устойчи­вости и сохранению неизменной формы, то она оказалась как бы выключенной из исторического процесса общественного раз­вития. Таким образом, старая колонизаторская формула, гла­сящая, что только с европейским завоеванием начинается исто­рия африканских народов, должна быть перевернута и иметь следующий вид: до европейского завоевания африканские наро­ды имели свою историю, а после него были выключены из исто­рии, оказались, по выражению В. И. Ленина, «вне истории, рас­сматривались только как ее объект» [17, с. 233].

Поскольку в ходе европейской колонизации континента были уничтожены выработанные веками развития социальные и по­литические институты, можно считать, что европейское вторже­ние перечеркнуло результаты целой эпохи общественного раз­вития африканских народов. Поэтому, по нашему мнению, мож­но говорить о регрессе в социальном положении африканских народов в результате колонизации континента европейскими за­хватчиками.

Португальская колонизация способствовала разрушению традиционных отсталых обществ и замене их исторически бо­лее прогрессивными производственными отношениями, а также знакомству африканских народов с некоторыми достижениями европейской цивилизации. Однако этот процесс втягивания аф­риканских народов в исторически прогрессивный процесс раз­рушения замкнутых первобытнообщинных и раннефеодальных систем и создания единого внутреннего рынка как необходимой предпосылки для развития промышленного капитализма проис­ходил в насильственной форме, шел рука об руку с хищниче­ским разграблением природных и человеческих ресурсов завое­ванных стран.

Существовавшая задолго до европейского вторжения само­бытная и яркая африканская цивилизация была обречена ев­ропейскими завоевателями на уничтожение, а сами африкан­цы — на истребление в ходе колониальных войн и медленное вымирание от непосильного рабского труда в рудниках и на плантациях.

Колонизация Африки португальцами сопровождалась массо­вым уничтожением коренных жителей и организованной в ком­мерческих масштабах «охотой за черной дичью», осуществляе­мой самыми зверскими способами. Вывоз рабов на плантации-в Бразилию привел к резкому сокращению населения и даже к полному обезлюдению целых районов континента.

Варварское расхищение людских ресурсов Африки было од­ним из первых и наиболее губительных по своим последствиям результатов португальской колонизации.

Сокращение численности коренного населения уже в пер­вые века португальской колонизации было настолько разитель­ным, что его вынуждены признавать даже самые ярые панеги­ристы колониализма. Однако они объясняют это сокращение малозначащими или надуманными факторами.

На деле причинами резкого сокращения коренного населе­ния в зоне португальского владычества были прежде всего ра­боторговля, сопровождавшаяся массовым вывозом людей из Африки, истребительные войны колонизаторов, тяжелый рабский труд, которому они подвергали африканцев, а также заве­зенные европейцами болезни — оспа, корь и сифилис.

Высокой смертности среди африканцев способствовали так­же спиртные напитки, к которым колонизаторы «приучали» местное население, считая их лучшим стимулом, заставляющим «туземца» работать. В 1660 — 1830 гг. в Анголу ввозилось огром­ное количество бразильского рома (кашаса или агварденте). Результатом этого, как пишет историк Д. Уилер, было «истоще­ние, деградация, а иногда и смерть от отравления многих аф­риканцев» [418, с. 48].

Одним из наиболее пагубных последствий португальской колонизации был сгон многих африканских племен и народов с их исконных земель, многочисленные миграции коренного на­селения. В результате португальского вторжения в Тропическую Африку изменилась этнографическая карта этого района. Многие племена и народности были насильственно согнаны со своих земель, другие ушли из них после первых же контактов с чужеземцами, третьи покинули их еще до непосредственного столкновения с португальцами, будучи напуганы слухами об их беспримерной жестокости и силе.

Весьма характерна в этом отношении судьба народа маконде в Мозамбике, который в ранние века португальской колони­зации под прямым давлением европейцев вынужден был оста­вить свои исконные земли и переселиться в более северные районы, находящиеся на расстоянии нескольких сот километров от прежних мест обитания.

Португальский этнограф В. Геррейро, проводя полевые ис­следования в современном районе расселения маконде, записал бытующую среди них легенду, проливающую некоторый свет на причины имевшего в свое время место миграционного про­цесса: «В старину белые и черные пили воду из одного и того же источника. Однажды пришло какое-то животное и замутило воду. Белые стали браниться и говорить, что черные плохие, по­тому что они загрязнили воду. Черные отрицали это, но белые, не желая слушать их доводы, сказали: хотя вы и отрицаете свою вину, вам будет запрещено здесь пить; если же вы ослу­шаетесь, мы вас перестреляем. Поэтому мы в страхе бежали и пришли жить в эту страну, оставив белых в той» [278, с. 78 — 79]. Португальский историк и этнограф Жоржи Диаш, подчи­нивший всю свою исследовательскую деятельность малопочет­ной задаче реабилитации мрачного прошлого португальского ко­лониализма, предпринимает в своей монографии попытку тен­денциозной интерпретации этой легенды. Следуя традиции португальской реакционной историографии, он изображает пор­тугальских конкистадоров как друзей и благодетелей африкан­цев и утверждает, что под «белыми» легенда имеет в виду во­все не португальцев, а арабов или африканцев из племени ангони. «Очень вероятно, — пишет он, — что эта легенда была порождена набегами ангони, которые опустошали этот район, или же войнами, которые вели работорговцы арабского проис­хождения на берегах реки Ровума или же она является прос­тым объяснением „пост фактум" фактической ситуации [там же, с. 791.

Эти утверждения Жоржи Диаша в свете исторических фак­тов выглядят не только тенденциозными, но и совершенно без­доказательными. Ж. Сантуш, живший в Восточной Африке в конце XVI в., указывал в качестве места обитания маконде «материк, который тянется вдоль островов Киримба и Мозам­бик до Кабо Делгадо» [131, т. I, с. 88]. Между тем нынешняя область обитания маконде в низовьях р. Ровума значительно севернее и меньше той, которую указывает Сантуш. Следова­тельно, миграция имела место не раньше конца XVI в., т. е. уже после того, как маконде вошли в контакт с португальцами, и поэтому логичнее всего допустить, что легенда, записанная В. Геррейро, имеет в виду именно португальцев, а не кого-то другого. Кроме того, как известно из других примеров, под «бе­лыми» в африканском фольклоре всегда имеются в виду евро­пейцы, и поэтому гипотеза о том, что интересующая нас легенда относится не к португальцам, а к арабам или к африканцам дру­гого племени, представляется беспочвенной и нелепой.

Губительнейшим результатом колонизации было также и то, что она насильственно затормозила естественный процесс этни­ческой консолидации народов Африки. Проводя политику на­травливания одних племен и народностей на другие, сея меж­племенную вражду, подогревая существующие противоречия и* сознательно создавая новые, конкистадоры преследовали впол­не определенную политическую цель — помешать объединению народов Африки для совместной борьбы против чужеземного гнета. Результатом этой далеко рассчитанной политики было замедление процесса вызревания предпосылок для складывания этнических общностей, народностей и наций в Африке. Процесс этнической консолидации хотя и не прекратился, но пошел очень медленными темпами.

Отпечаток этой политики колонизаторов во многом сохра­няется в межэтнических отношениях в Африке даже в наши дни. Как пишет советский историк В. М. Тюрин, «в связи с тем, что маршруты невольничьих караванов проходили из внутренних районов страны к побережью, основные оси напряженности в отношениях между народностями Анголы направлены на карте горизонтально. Так, крупнейшая народность Анголы овимбунду хорошо ладит со своими северными соседями амбунду и южны­ми — ньянека и умбе: с ними не было столкновений по поводу работорговли. Напротив, напряженные отношения до сих пор отмечаются между овимбунду и их восточными соседями гангела и лунда, которые были объектом деятельности работорговцев-овимбунду» [177, с. 78].

Чтобы как-то оправдать гнусные деяния колонизаторов, реакционные буржуазные историки обычно цепляются за раси­стские теории о превосходстве белых над цветными. Так, извест­ный бразильский историк Рошу Помбу, обосновывая «закон­ность» колонизации, пишет: «Мы должны были подвергнуть низшую расу ученичеству подчиненного, и мы это сделали как в отношении индейца, так и в отношении африканца. Это един­ственный законный исторический процесс» [367, с. 80].

Вопреки попыткам реакционных историков показать, что тра­гическая история завоевания Африки и варварское расхищение ее людских ресурсов были закономерным и прогрессивным про­цессом, остается несомненным, что португальская колонизация Африки, так же как Азии и Латинской Америки (Бразилия), носила исторически регрессивный характер как по непосредст­венным результатам, так и по методам осуществления.

Завоевание и колонизация португальцами Западной и Во­сточной Тропической Африки явились составным элементом имевшего важные социально-экономические последствия процес­са первоначального накопления. Помимо других источников на­копления капитала зарождавшийся капиталистический способ производства черпал средства для своего развития из богатств, награбленных в завоеванных странах. Однако в то время как в феодальных Португалии и Испании эти средства использова­лись главным образом для снабжения рынков потребительски­ми товарами, в Голландии, Англии и Франции награбленные бо­гатства использовались в производственных целях.

Как известно, К. Маркс, говоря о «главных моментах» пер­воначального накопления, подчеркивал, что они, эти моменты, распределялись «исторически более или менее последователь­но, между различными странами, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией» [4, с. 761].

На примере португальской колонизации Африки, история ко­торой дает немало ярких иллюстраций «идиллических процес­сов» первоначального накопления, наглядно может быть пока­зан механизм первоначального накопления на колониальной почве. «Основу всего процесса» составляла и на колониальной почве экспроприация непосредственного производителя.

Но в отличие от Европы в Африке имела место «тотальная» экспроприация — лишение людей собственности, личной свобо­ды и права на жизнь, т. е. превращение их в рабов, а не в наемных рабочих, как это было в Европе, где экспроприация производителей выразилась в их отделении от земли.

В отличие, скажем, от колонизаторов античной эпохи, кото­рые облагали главным образом натуральной данью покоренные области и страны и брали оттуда рабов для своих латифундий и городских заведений, оставляя нетронутыми социально-эконо­мические отношения внутри колоний, колонизаторы эпохи пер­воначального накопления и раннего капитализма сосредоточили свои усилия на варварском расхищении материальных и люд­ских ресурсов завоеванных стран, превращенных ими в источ­ники сырья и вывозимой за границу дешевой рабочей силы (работорговля XVI—XVIII вв.). Вовлекая эти страны в миро­вой обмен, они, как правило, не затрагивали глубоко сферы про­изводства.

Колонизация западного и восточного побережий Африки пор­тугальцами сыграла большую роль в процессе первоначального накопления капитала. Она привела к концентрации крупных капиталов в западноевропейских странах, к невиданному обога­щению эксплуататорских классов в этих странах, с одной сто­роны, и к невероятным страданиям порабощенных народов ко­лоний — с другой. Богатства, приобретенные путем хищниче­ского грабежа колоний и работорговли, принявшей особенно грандиозные масштабы со второй половины XVII в., послужили одной из основ первоначального накопления капитала и разви­тия капиталистического способа производства в Западной Ев­ропе и Америке. Крупнейшие города Европы, такие, как Лисса­бон и Амстердам, Ливерпуль и Бристоль, Нант и Бордо, обяза­ны своим развитием торговле рабами [152, с. 5].

Самые большие выгоды от работорговли и грабежа колоний получила Англия, превратившаяся в главную капиталистиче­скую страну того времени. Урвавшая львиную долю из тех бо­гатств, которые были выкачаны Европой из Азии, Африки и Америки в процессе первоначального накопления капитала, раз­жиревшая английская буржуазия, придя к власти в результате революции XVII в., вступила на путь активной колониальной политики. К концу XVII в. Англия нанесла поражение Франции в целой серии войн и увеличила свои колониальные владения за ее счет, а также за счет Португалии, Испании и Голландии. Колониальная монополия наряду с промышленной монополией выдвинула Англию на авансцену мировой политики, обеспечив ей роль наиболее мощной державы на протяжении XIX в.

Изучение исторических источников приводит к выводу, что одно из самых губительных для народов Африки последствий португальской колонизации состояло в том, что она разрубила исторически сложившиеся тесные экономические и культурные связи, существовавшие между Африкой и Азией, и как бы изо­лировала на несколько столетий эти два континента.

Особенно тесные отношения до прихода европейцев связы­вали африканцев с арабами. На восточноафриканском побе­режье часто бывали арабские купцы, существовали многочис­ленные поселения арабов. Арабы очень часто женились на аф­риканках, в результате чего здесь возникло своеобразное арабо-суахилийское население. Весьма сильным было арабское влия­ние и в области идеологии и культуры. Ислам получил на восточноафриканском побережье почти повсеместное распрост­ранение.

Аравийские шейхи ежегодно посылали торговые флоты на юг — к восточному побережью Африки, чтобы приобрести там слоновую кость, рабов, специи, черепах, шкуры, железо и просо. Первые два «товара» поставляла арабам сама Африка, что же касается остальных, — Африка была как бы реэкспортером, по­лучая их с Востока. Гвоздика шла с Молуккских островов, пе­рец — из Индии, другие товары шли с Дальнего Востока, где купцы из Восточной Африки и Аравии платили местным пра­вителям большие пошлины за право иметь фактории и агентов [336, с. 7].

Азиатские купцы вывозили из восточноафриканских портов также большое количество золота и серой амбры. Особенно активное участие в торговле золотом принимали индийские купцы, имевшие большой, отличавшийся хорошими навигацион­ными качествами торговый флот. По мнению английских иссле­дователей Марша и Кингснорта, «к концу средних веков торго­вые отношения между Индией и Восточной Африкой, возможно, были столь же развитыми, как отношения между восточноафриканским побережьем и Персидским заливом» [там же, с. 7—8].

Индийские и арабские купцы привозили в Восточную Афри­ку бусы, стекло и ткани, которые они обменивали на слоновую кость, серую амбру, рабов и золото. Эта оживленная торговля велась не только с помощью морских перевозок, весьма разви­той была также караванная торговля. Караванные пути связы­вали Восточную Африку со многими странами Ближнего и Среднего Востока.

В результате португальского завоевания все эти традицион­ные связи народов Тропической Африки с народами Северной Африки и Азии были нарушены и прерваны. Восточноафриканский рынок был наглухо закрыт для арабских и индийских куп­цов. Основные торговые потоки из Восточной Африки резко из­менили свое направление. Если до португальского завоевания слоновая кость, золото, рабы и серая амбра шли из Восточной Африки в Северную Африку и Азию, то теперь подавляющая часть восточпоафриканского экспорта двинулась в Европу.

Была подорвана, в частности, весьма оживленная и имевшая широкие масштабы и хорошую организацию арабская торговля в Восточной Африке. Португальцы закрыли для арабских куп­цов восточноафриканские порты, а также их торговые морские и караванные пути. Португальцы с самого начала взяли курс на установление своей монополии на восточноафриканскую тор­говлю. Они намеревались иметь дело непосредственно с африканцами, а не делить свои прибыли с арабскими и индийскими посредниками. В результате полного вытеснения арабских куп­цов с восточноафриканского рынка арабо-суахилийские города на побережье пришли в крайний упадок.

Это было особенно заметно на юге, где португальские гарнизоны и форты в Мозамбике, Кильве и Софале строго следи­ли за соблюдением запрета на «мусульманскую торговлю».

Португальское влияние было заметно слабее на севере, где была сохранена власть местных шейхов, при условии, что они будут платить ежегодный налог [там же, с. 13]. В отличие от южных северные султаны сохранили хотя бы призрачную неза­висимость. Момбасе, Занзибару, Малинди и Ламу было разре­шено сохранить своих султанов и шейхов, формы местного са­моуправления; в торговле они пользовались большей свободой, чем южные султанаты. Правда, морские пути и здесь блокиро­вали португальские патрули, но сухопутные пути были более свободными ввиду малочисленности португальских гарнизонов.

Но города суахили в южном секторе восточного побережья в полной мере испытали на себе всю тяжесть европейского за­воевания. Побережье к югу от мыса Делгадо было зоной по­стоянной португальской оккупации, прямого колониального гос­подства завоевателей. Здесь была введена жесткая монополия португальцев на торговлю. Арабы и индийцы не имели права заниматься торговлей без разрешения португальцев. Для вы­хода в море их суда должны были иметь специальные паспор­та, для получения которых требовалось дать большую взятку. Суда, не имевшие таких паспортов, захватывались португаль­цами, их грузы конфисковывались, а пассажиры и матросы пре­вращались в рабов. Все это резко сократило объем торговых операций между Восточной Африкой и Азией, особенно Индией и странами Персидского залива. На суше арабские торговые связи с племенами хинтерланда были резко ограничены, а во многих районах — запрещены. Так, например, золото должно было покупаться португальцами непосредственно от африкан­цев, а не через посредников — арабов или суахили.

Результаты этой антиарабской политики были губительными для городов побережья. Корни их прежнего экономического про­цветания были подрублены, и многие из них вступили в полосу прогрессирующего упадка [265, с. 48]. В течение 200-летнего пор­тугальского господства многие прежде могущественные арабо-суахилийские города превратились в жалкие и почти необитае­мые деревушки с полуразрушенными зданиями. «Раньше, — пишет Куплэнд, — богатство и красота этих городов поражали визитеров из Европы. Но теперь, когда португальцы пришли, оставались два века и ушли, трудно было узнать эти прекрас­ные места. Что с этих пор больше всего удивляло европейских визитеров, так это то, что рухнувшие стены, разрушенные мече­ти и заросшие джунглями улицы показывали, что эти города были некогда богатыми и могущественными» [там же, с. 71].

По словам историков, «фактически главный результат прав­ления португальцев состоял в том, что они искалечили старые арабские поселения, которые потеряли свои широкие торговые интересы и стали захиревшими городишками, расположенными в стороне от главных торговых путей, единственной политиче­ской связью которых с внешним миром была связь с имамом Маската, который управлял Занзибаром» [336, с. 16].

Разрушение городов-государств суахили сопровождалось и гибелью многих ценностей и достижений арабской и синкрети­ческой арабо-африканской культуры. Так, португальцы почти полностью уничтожили арабскую городскую культуру в Софале, Мозамбике, Пате, Момбасе и Кильве [257, т. III, с. 224]. В этих городах, ставших португальскими колониями, постепенно исчезло арабское население, которое подвергалось преследованиям и было лишено возможности заниматься торговлей.

Тяжелое наследие оставил португальский колониализм и в области культуры. Одной из главных целей колониальной политики Португалии было стремление подвергнуть африканское население насильственной оккультурации и ассимиляции. В основе политики ассимиляции лежала концепция о неполноцен­ности и неисторичности африканцев и вытекающий отсюда взгляд на европейцев как на их естественных опекунов и на­ставников. Однако колонизаторам не удалось уничтожить тра­диционную культуру народов Африки и превратить их в «чер­ных португальцев» — простых «потребителей» лузитанской культуры. Одной из главных причин этого было «культурное» сопротивление африканских народов, стремившихся отстоять самобытный характер своей культуры. По словам А. Кабрала, «Португалии не удалось разрушить или хотя бы существенно юслабить культуру африканских народов».

В то же время, как справедливо отмечал М. де Андраде, по­литика ассимиляции привела к «культурному дуализму», выра­жавшемуся в том, что «многочисленное сельское население хотя и страдало от последствий иностранной экономической системы и было вынуждено отдавать свой труд в распоряжение капита­листической экономики, но сохраняло все же существенные чер­ты собственной культуры. В городских же районах высшие со­циальные слои имели противоположную тенденцию интегриро­ваться в колониальную систему и использовались колонизато­ром для пропаганды португальской культуры».

Таким образом, колониализм ответствен за экономический, •социальный, морально-психологический и духовный ущерб, при­чиненный народам Африки. Вторжение европейцев и их попыт­ки поставить под свой контроль ряд районов Африки — вначале ради приобретения драгоценных металлов, а позже рабов — имели роковые последствия для африканских народов. Эта экс­пансия разрушила производительные силы Африканского кон­тинента, нанесла смертельный удар по афро-азиатским связям, подавляла своеобразную культуру африканских народов. Пор­тугальская колонизация нарушила самостоятельное развитие африканских народов, которые шли теми же историческими пу­тями, что и любой другой народ мира.