Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала

Политически организованное пространство – это живой организм, в котором постоянно происходят изменения. Наиболее значимые подвижки произошли в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР), который по многим показателям вышел на доминирующие позиции в мире. 60% мирового промышленного производства, половина мировой торговли, стабильные, значительно превышающие среднемировые темпы роста ВВП – все это впечатляет. Но вот уже почти 20 лет ряд государств этого региона считает главной задачей в области экономики снижение темпов роста промышленного производства.

Перерастают ли количественные изменения в качественные? Далеко не всегда. Но в АТР все очевиднее проявляются тенденции к складыванию качественно нового феномена: геополитическое образование все больше приобретает черты экономического, политического и военно-стратегического сообщества. Становление устойчивых связей внутри этого огромного пространства, опирающихся на ситуацию, когда развитие одних государств обусловливает экономический рост других, – важнейший геополитический, геоэкономический, геостратегический фактор глобального значения. Этому способствовало прежде всего окончание холодной войны. Регион перестал быть ареной противостояния претендентов на мировое господство. Внутренние проблемы и интересы вышли на первый план. Сначала Япония заявила, что она в первую очередь азиатская держава, а в начале 1990-х гг. правительство Соединенных Штатов Америки [c. 263] декларировало приоритет своих тихоокеанских интересов перед атлантическими.

В последнее десятилетие XX в. и в первые годы XXI в. в АТР на первый план вышли отношения между государствами этого региона. В нем по крайней мере три державы: Китай, Япония и Индия – находятся на пути превращения в центры силы мирового значения. После тяжелой, но необходимой коррекции кризисом 1997 г. экономика азиатских стран демонстрирует способность и к росту, т. е. к увеличению производства, и к развитию, т. е. к освоению новых для нее отраслей. Становится очевидным, что экономические проблемы начинают занимать главенствующее положение в международных отношениях все большего числа государств этого региона.

Экономический рост и существенное повышение уровня жизни в АТР на протяжении жизни одного поколения укрепили социальную стабильность в странах этого региона, расширили их возможности для проведения более самостоятельной внешней политики, противостояния давлению с позиции силы и попыткам извне манипулировать вопросами региональной безопасности вопреки интересам автохтонных государств. Все вышеизложенное стимулировало процесс региональной экономической кооперации и умножение усилий в поиске путей к взаимопониманию, доверию, поддержанию взаимного диалога, переговорам и координации.

И хотя в силу многих причин в странах АТР существовало стойкое недоверие к многосторонним переговорам и всякого рода международным конференциям, исторически сложилось так, что именно усилиями конференций процесс разносторонней интеграции АТР продвигался вперед. Таким форумом стало Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество – АТЭС. Создание этой международной региональной организации было инициировано в 1989 г. Австралией при поддержке прежде всего стран, имевших высокий уровень экономического развития: Японии, США, Канады и Новой Зеландии, но встретило прохладный прием со стороны большинства тихоокеанских государств. Поскольку недоверие к экономически развитым странам было сильно, а члены АСЕАН – Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (Индонезия, Таиланд, Малайзия, Филиппины и Сингапур) – опасались, что высокоразвитые государства будут использовать АТЭС для навязывания своей воли [c. 264] большинству, был найден компромисс. У нового межправительственного образования отсутствовали и отсутствуют важнейшие формальные принципы международной организации: руководство, аппарат, соответствующие структуры в странах-участницах. Более того, АТЭС не наделялось и функцией ведения переговоров. Естественно, что деятельность подобного образования на международной арене была малозаметна.

Ситуация начала меняться в 1993 г., когда пришедшая к власти администрация Клинтона заявила, что рассматривает экономическое сотрудничество в АТР как приоритетное направление американской внешнеполитической деятельности. В июле 1993 г. Клинтон выступил со специальным заявлением по экономическим проблемам АТР, в котором объявил АТЭС наиболее перспективным экономическим форумом, наиболее приспособленным к решению тех общих для стран региона проблем, с которыми они столкнутся в будущем. Клинтон утверждал, что “новая тихоокеанская общность” должна подкрепляться более тесным экономическим партнерством, более открытой региональной экономикой. Фактически президент США поставил АТЭС в центр торговой и экономической политики США в регионе ¹.

За этим заявлением последовала активная организационная деятельность, и в результате в ноябре 1993 г. в Сиэтле состоялся саммит глав государств и правительств 15 стран – членов организации. В работе саммита самое активное равноправное участие принял Председатель КНР Цзян Цзимин. И хотя мировое сообщество осуждало руководство Китая за нарушение основных прав человека, то, что объем валового внутреннего продукта на душу населения в КНР за жизнь одного поколения вырос в 105 раз ², перевесило приверженность западных лидеров общечеловеческим ценностям и правам человека.

Участники саммитов АТЭС никогда не демонстрировали единодушия, всегда давали отпор стремлениям установить чей-либо диктат. Более того, не прекращаются попытки вернуть АТЭС неформальный и неполитический характер. Сохраняя формально консультативный статус, АТЭС за эти годы фактически превратилось в механизм выработки региональных [c. 265] правил ведения торговли и инвестиционной деятельности, налаживания экономического сотрудничества на региональном уровне.

Принятые в АТЭС принципы добровольности, гибкости и равенства всех его членов на практике не означают одинаковых условий и требований ко всем. Одна из главных особенностей рассматриваемой организации состоит в том, что критерием членства является географическое положение и тесная вовлеченность в региональную экономику и торговлю (примерно 50% экономической деятельности и внешнеторгового оборота должно приходиться на регион). Это не только привело к тому, что в организации участвуют страны с развитой экономикой, страны, добившиеся в последние десятилетия заметных результатов в развитии своей экономики (государства – члены АСЕАН и Чили), и страны, развитие которых находится на невысоком уровне (Папуа – Новая Гвинея), но и предопределило разный подход участников к вопросам экономического взаимодействия. В итоге в организации действуют не единые правила, как в Европейском союзе или в торговом блоке НАФТА (Североамериканское соглашение о свободной торговле, 1993 г.), объединяющем США, Канаду и Мексику, а три их уровня, соответственно трем потокам разновременного движения к экономической интеграции. Для менее развитых в экономическом отношении стран существуют более мягкие условия членства в АТЭС. Благодаря этому представители этих стран, выступая в качестве равноправных участников регионального экономического диалога и сотрудничества, избавлены как от односторонней критики, так и от патронирования.

Одним из основополагающих принципов АТЭС является принцип “открытого регионализма для глобального процветания”, однако это не значит, что организация открыта для всех. В первом саммите приняли участие главы государств и правительств 15 стран: Австралии, Брунея, Гонконга, Индонезии, Канады, КНР, Республики Кореи (Южной Кореи), Малайзии, Новой Зеландии, Сингапура, США, Таиланда, Тайваня, Филиппин и Японии. В Сиэтле было принято решение принять в число членов организации Мексику и Папуа – Новую Гвинею, а через год – Чили и наложен трехлетний мораторий на прием новых членов. Государства – члены АТЭС пользуются рядом экономических преимуществ. [c. 266]

Уже к 1997 г. АТЭС при сохранении разнонаправленных тенденций и неоднозначности подхода к ней стала работающей организацией. Были определены модель и формат диалогового процесса, учитывающие специфику “западного” и “восточного” менталитета. Достигнуто взаимопонимание, точнее, сняты все возражения относительно сроков создания в регионе режима “свободной и открытой торговли”: 2010 г. для развитых стран и 2020 г. для остальных. Остается нерушимым принцип, что каждая страна-участница разрабатывает индивидуальный план движения к сообществу “свободной и открытой торговли”, а на их основе разрабатываются коллективные планы действий, охватывающие все важные аспекты в ракурсе содействия торговле и инвестициям. Началась практическая работа в области экономического и технического сотрудничества по многим ключевым направлениям хозяйственной жизни: энергетике, транспорту, телекоммуникациям, малому и среднему предпринимательству, промышленным технологиям, рыболовству, охране окружающей среды. Определены 15 секторов для первоначальной добровольной либерализации внешне– и внутриэкономической деятельности АТЭС.

Вопрос о ранней добровольной секторальной либерализации (РДСЛ) торговли был наиболее дискуссионным в рамках АТЭС. Среднеразвитые страны, включая Мексику и Чили, считали, что эта программа отвечает прежде всего интересам высокоразвитых стран. Немаловажно и то, что решения в АТЭС не носят обязательного характера. Выход из этой затруднительной ситуации был найден на саммите 1999 г., где был достигнут консенсус о передаче в формат Всемирной торговой организации (ВТО) проблематики, связанной с РДСЛ. Тем самым дискуссионная проблема, вызывавшая напряженность во взаимоотношениях внутри АТЭС, была снята. Следует подчеркнуть, что все договоренности, достигнутые в ВТО, носят обязательный характер.

Свидетельством превращения АТЭС в работающую организацию стало и то, что в ее рамках разрабатывалась стратегия выхода из азиатского финансово-экономического кризиса и национальные антикризисные программы были открыты для всех стран-членов. То есть шел обмен ноу-хау, но страны, не затронутые кризисом, добровольно взяли на себя обязательство дополнить, в случае необходимости, пакет помощи Международного [c. 267] валютного фонда на тех же условиях, что и займы МВФ. В 1999 г. на очередном саммите АТЭС было заявлено о создании в рамках организации Фонда экстренней помощи (в размере 30 млрд долл.) для проведения стабилизационных мер в пораженных кризисом азиатских странах. Там же министрам иностранных дел стран – членов АТЭС было поручено сформулировать стратегию и разработать конкретные меры по “укреплению социальной страховочной сетки” ³.

Как и для любой международной организации, первостепенными условиями деятельности АТЭС являются заинтересованность участников в ее работе и стимулы, инициирующие умножение усилий в достижении конечных целей. Как сказал тогдашний японский премьер-министр Рютаро Хасимото, “АТЭС подобно велосипеду: пока колеса крутятся, происходит поступательное движение. Стоит только перестать нажимать на педали, велосипед остановится и упадет” ⁴. В 1990-х гг. для АТЭС было характерно поступательное движение, и именно его деятельность способствовала приобретению Азиатско-Тихоокеанским регионом важного геополитического значения. Многие специалисты и ведущие исследовательские центры мира тогда обоснованно предсказывали превращение АТР в один из главных геополитических и геоэкономических центров земного шара. В те годы начало расти число тех, кто утверждал, что на смену средиземноморской и атлантической придет тихоокеанская эра и что регион уже в первые десятилетия XXI в. превратится в главное звено мировой экономики.

В то время, когда Россия односторонне обрывала существовавшие в предшествующий период экономические и политические связи с азиатскими государствами и искала свою геополитическую идентичность, большинство стран АТР переходило благодаря ориентации на квалифицированную рабочую силу к экономическому и рыночному мышлению, к политике открытости и сотрудничества.

Поворот Российской Федерации к сотрудничеству с АТР был непрост, что обусловлено совокупностью субъективных и объективных факторов как внешнего, так и внутреннего характера. На уровне научной общественности перспективность региона и [c. 268] разностороннего взаимодействия с ним была осознана еще в конце 1980-х гг. В 1988 г. под председательством Е.М. Примакова, тогда директора Института мировой экономики и международных отношений, был создан Советский национальный комитет по Азиатско-Тихоокеанскому экономическому сотрудничеству ⁵. Этот комитет инициировал оживление контактов как на государственном, так и на региональном уровне. Они носили преимущественно научно-гуманитарный или административный характер.

Большим препятствием на пути установления активных экономических связей, а тем более сотрудничества с дальневосточными соседями являются малонаселенность, отдаленность, труднодоступность, суровый климат российских территорий, прилегающих к Тихоокеанскому побережью. Австралийцы часто прибегают к понятию “тирания расстояний” – для них оно означает отдаленность от главных центров ойкумены. Это понятие вполне может быть применено также к Сибири, Дальнему Востоку и Крайнему Северу. “Дальняя Россия” не раз на протяжении истории как бы “зависала” в геополитическом и особенно в геоэкономическом пространстве, что, конечно, никак не принижает жизнеспособности тихоокеанской России, наличия у нее потенциала развития.

В первой половине 1990-х гг. российский Дальний Восток оказался в некой серой зоне, когда, с одной стороны, возросла оторванность от заселенных и экономически развитых регионов России, а с другой – отсутствовало сколько-нибудь значимое взаимодействие как с ближайшими соседями по Северо-Восточной Азии, так и со странами АТР в целом. Поэтому решение проблем российского Дальнего Востока оказалось в прямой зависимости от решения проблем реинтеграции с остальной Россией и экономической интеграции со странами региона.

Первым свидетельством тому, что в российском руководстве началось осознание объективных реалий в данном регионе, явилось направленное Правительством РФ в марте 1995 г. заявление в Секретариат АТЭС с просьбой о приеме в эту организацию. Одновременно постановлением правительства была создана Межведомственная комиссия по делам форума АТЭС. В ее состав вошли представители федеральных министерств и [c. 269] ведомств, в том числе иностранных дел, финансов, транспорта, экономики. Руководство комиссией было возложено на министра иностранных дел. Комиссия, согласно этому постановлению, является постоянно действующим органом, созданным с целью повышения эффективности участия Российской Федерации в многостороннем торгово-экономическом, кредитно-финансовом и научно-техническом сотрудничестве стран ATP, a также для оказания содействия в решении социально-экономических, природоохранных, энергетических, транспортных, научно-технических, гуманитарных и других проблем регионов Сибири и Дальнего Востока ⁶.

Таким образом, российское правительство продемонстрировало понимание значения интеграции АТР для решения и внутренних, и внешних проблем.

АТЭС еще в 1994 г. приняла решение о трехлетнем моратории на прием в свои ряды. Кроме того, в организации действует принцип консенсуса, т. е. отсутствия возражений, а возражения против принятия Российской Федерации в АТЭС существовали, и довольно серьезные. Прежде всего, как упоминалось выше, при создании АТЭС был провозглашен принцип, согласно которому членами его могут быть только те страны, не менее половины внешнеэкономической деятельности которых приходится на регион. Среди аргументов, приводившихся против приема Российской Федерации в АТЭС, были неустойчивость ее экономического положения, непоследовательность реформ, законодательная неразбериха, отсутствие правовой защищенности иностранных инвестиций, неразвитость инфрастуктуры, преобладание устаревших технологий и плохое управление предприятиями.

Преодолеть противодействие приему России в АТЭС удалось к середине 1997 г. За прием Российской Федерации безусловно и открыто выступал Президент КНР Цзянь Цзимин. Был за и президент США Б. Клинтон, который исходил из того, что членство в региональной организации будет налагать на Россию ряд обязательств и сделает ее политику более предсказуемой. Президенту России Б.Н. Ельцину на первой красноярской встрече “без галстуков” удалось добиться того, что японский премьер-министр Рютаро Хасимото не только снял все возражения и оговорки [c. 270] против российского членства, но и взял на себя обязательство всячески содействовать вступлению России в члены сообщества. На встрече “Большой восьмерки” в июне 1997 г. в Денвере лидеры ведущих экономических держав мира специально оговорили, что они дают добро на вступление России в АТЭС. Казалось, что все проблемы, связанные с расширением членства в АТЭС, решены, тем более что против приема Вьетнама и Перу, которые шли в одном пакете с Россией, никто не возражал.

Неожиданности для России начались на встрече министров иностранных дел, т. е. на заключительном этапе подготовки саммита. Пророссийское лобби на этом этапе составляли министры иностранных дел Китая и Японии, которые педалировали географический фактор и значение сотрудничества со столь важным и крупным государством, как Россия. Против географии, естественно, никто не возражал, но австралийский и сингапурский министры мотивировали свое отрицательное отношение тем, что у России весьма незначительные и вялые экономические связи с Азиатско-Тихоокеанским регионом. Мексиканский и чилийский министры иностранных дел выступили против “особого подхода к большой державе”. Австралийский и новозеландский представители опасались того, что вступление России может существенно изменить характер сообщества, нарушит сложившийся баланс сил и приведет к формированию в организации “всесильной четверки” (Китай, США, Япония и Россия), которая будет навязывать свою волю остальным участникам.

Были возражения и организационного плана. Так, министр иностранных дел Новой Зеландии заметил: “Уже в 1997 году для проведения форума нужно было заказать 7 тысяч гостиничных номеров, а при дальнейшем расширении организации проблема размещения участников станет неразрешимой” ⁷. Поскольку на министерском уровне согласие не было достигнуто, решение проблемы было передано на рассмотрение глав государств и правительств.

По оценкам наблюдателей, на Ванкуверском саммите по проблемам принятия новых членов в АТЭС особую активность проявили США, Китай, Южная Корея и Япония. Президент США Клинтон уже несколько лет последовательно выступал за подключение России ко всем международным и региональным [c. 271] структурам – от “Большой восьмерки” и Парижского клуба до Всемирной торговой организации. Он провел личные встречи со всеми участниками саммита, на которых привел аргументы в пользу расширения АТЭС. Важнейшую для России роль на Ванкуверской встрече сыграла Япония. Премьер-министр Японии Хасимото сделал все возможное, чтобы выполнить красноярские обещания. В итоге консенсус был достигнут, и 26 ноября 1997 г. Россия вместе с Вьетнамом и Перу были приняты в члены Азиатско-Тихоокеанского экономического сообщества. Расширив число своих членов до 21, форум в Ванкувере объявил о десятилетнем моратории на прием новых, с тем чтобы отладить механизм работы организации в расширенном составе. Первыми в “листе ожидания” стоят Индия, Пакистан, Колумбия и Эквадор.

Для России вступление в число государств – членов АТЭС политически очень важно, поскольку укрепляет ее статус как члена клуба наиболее влиятельных и преуспевающих стран мира и открывает возможность оказывать влияние на процессы, происходящие в регионе. По оценке специалистов тогдашнего Министерства внешних экономических связей и торговли РФ, при полномасштабном участии в работе АТЭС выгоды России могут достичь 10 млрд долл. в год ⁸.

Среди серьезных плюсов членства в АТЭС тогдашний заместитель директора Института экономики РАН А. Улюкаев отметил доступ к разнообразному позитивному опыту принятия совместных мер, выработки скоординированной политики по защите финансовой системы, внутреннего рынка и экономики. Он высоко оценил перспективы, “открывающиеся для решения экономических и социальных проблем российского Дальнего Востока” ⁹.

Проблема заключалась в том, что выгоды и благоприятные перспективы не могли реализоваться автоматически. Требовалась активная, повседневная, кропотливая работа. Как минимум, от России ждали подтверждения заинтересованности в работе организации. Наиболее ярким свидетельством такой заинтересованности было бы участие Президента Российской Федерации в работе саммитов АТЭС. Однако на первых двух форумах после институционализации Россия была представлена [c. 272] премьер-министрами, что было расценено международными наблюдателями как свидетельство продолжения европоцентристской политики. В то же время крайне критическая ситуация, сложившаяся на рубеже второго и третьего тысячелетий, требовала рассмотрения мира в его интеграционной взаимозависимости, когда перспективы регионального и мирового развития зависели не от разделения или сталкивания стран и народов, а от объединения их возможностей и усилий как для определения национальных задач, приобретающих глобальное значение, так и для решения глобальных проблем, таких, как включение в единую всемирную информационно-коммуникационную структуру развития или защита окружающей среды, повышение уровня образования и квалификации населения планеты и т. д.

Доминирование глобальных тенденций не оставляет за скобками анализа и решения реальных конфликтов, проблем и противоречий современного мира. Мировой опыт позволяет находить пути и варианты их решения, не культивируя существующих противоречий и антагонизмов, а, напротив, нащупывая взаимоприемлемые моменты, т. е. прилагая усилия к объединению сил и средств для их разрешения.

Полнокровное участие России в работе форума АТЭС в 2000 г., активный подход, продемонстрированный Президентом РФ В.В. Путиным при обсуждении глобальных и региональных проблем в течение 2000–2001 гг., позволили России приступить к выполнению своих планов участия в региональных интеграционных процессах и создать более благоприятные условия для контактов с западными партнерами.

Стратегия соразвития на азиатско-тихоокеанском направлении имеет экономическую и политическую составляющие. Что касается политической составляющей, то необходимо отметить, что и Россия, и ее соседи по АТР весьма продвинулись в постепенном овладении приемами решения объективно существующих региональных проблем без опоры на вооруженные силы, путем политического диалога. Именно в результате этого произошло возвращение России в азиатскую политику, прекратилось продолжавшееся десять лет вытеснение ее с азиатской политической сцены. Россия вновь стала активным участником решения корейской проблемы, восстановила свои позиции во Вьетнаме, вступила в активный диалог с Японией и другими странами региона. [c. 273]

Российская Федерация на Дальнем Востоке получила от своего исторического предшественника тяжелое наследие. Главная проблема заключается в том, что все советское время в этом регионе доминировали узкопонятые военно-стратегические императивы, что превратило регион в малонаселенный и дотационный. Неоднократно делавшиеся заявления о необходимости уделять больше внимания развитию региона и его связей с соседями оказывались политическими декларациями, за которыми не следовало конкретных мер.

Страдавшая европоцентризмом и ориентированная на решение сиюминутных проблем, первая волна российской политической элиты была не в состоянии оценить глубинные тенденции мирового развития. Для нее было характерно негативное отношение и к проблемам российского Дальнего Востока, и к проблемам АТР в целом.

Российские европоцентристы не понимали того, что упрочить свои позиции в отношениях с Западом Россия сможет, лишь опираясь на расширение и диверсификацию отношений с Востоком. Именно в это время в странах, входящих в Ассоциацию стран Юго-Восточной Азии, возникла идея привлечь Россию к тесному сотрудничеству в регионе и превратить ее в противовес влиянию и США, и Китая, и Японии. Для соответствующих переговоров в Москву был делегирован наследный принц Таиланда. Но в Москве с ним не стали разговаривать ¹⁰.

В начале XXI в. наибольшее значение для России в Дальневосточном регионе имеют отношения с Китаем. Здесь удалось не только урегулировать приграничные проблемы, но и создать условия для долгосрочных отношений во имя стратегического партнерства и взаимовыгодного сотрудничества. Эти условия были закреплены, а возможности реализованы в подписанном в середине июля 2001 г. в Москве Договоре о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве между двумя странами, который закрепил важнейшую тенденцию в современных международных отношениях – стремление двух крупных мировых держав, членов ядерного клуба, постоянных членов Совета Безопасности ООН, к более тесному и стабильному сотрудничеству ¹¹. [c. 274]

Данный договор, как и каждый международно-правовой документ, имеет два аспекта: международный и двусторонний. Практически полное совпадение взглядов двух стран на международные проблемы является важнейшей деталью двигателя в процессе улучшения двусторонних отношений. Договор подтвердил, что российско-китайское сближение не направлено против третьих стран, в том числе и против США, что ни США, ни Запад в целом не рассматриваются Китаем и Россией в качестве противников. Напротив, обе стороны высказали заинтересованность в экономическом и политическом сотрудничестве с Западом, признали, что это сотрудничество является важным фактором их развития и, следовательно, соответствует их стратегическим целям.

Нельзя не признать и того, что российско-китайское сближение в определенной мере стимулировалось рядом негативных (с точки зрения и Москвы, и Пекина) тенденций международного развития, которые активно поощрялись Вашингтоном. Не случайно первой встрече Президента РФ В.В. Путина с Президентом США Дж. Бушем-младшим предшествовала встреча с Председателем КНР Цзян Цзимином, на которой была подтверждена солидарная позиция сторон и подписан договор, выводящий взаимоотношения двух стран на качественно новый уровень. Россия и Китай – знаковые фигуры на международной арене, а их солидарность еще более упрочивает их позиции. Показательна в этом отношении позиция администрации США, которая начала работу с критики определения, данного Б. Клинтоном КНР (он охарактеризовал Китай как “будущего стратегического партнера”), и назвала ее “стратегическим конкурентом”. Но буквально через две недели после подписания нового российско-китайского договора госсекретарь США приехал в Пекин и объявил Китай другом ¹².

Что касается двусторонних отношений, то и здесь значение договора для обеих стран довольно значимо. В нем выражено уважение выбранного пути развития, что символизирует взаимный отказ от поучения друг друга относительно той или иной политической системы или “прав человека”. Важна в этом плане и статья 8 договора, запрещающая использование территории России и Китая третьими странами в ущерб государственному суверенитету, безопасности и территориальной целостности, [c. 275] а также деятельность организаций и групп, наносящих такой ущерб. Тем самым высокие договаривающиеся стороны заявили о взаимной заинтересованности в борьбе с сепаратистскими движениями, поддерживаемыми международными организациями или третьими странами.

Для России трудно переоценить значение статьи 6 договора, признавшей существующую государственную границу протяженностью более 4 тыс. км и необходимость сохранять статус-кво на оставшихся немногочисленных несогласованных участках. Эта статья сняла основу для спекуляций “борцов за российские земли” на тему: Китай намеревается предъявить претензии на российские территории или, жестче, проводит планомерную политику по захвату российского Дальнего Востока. Напомним, что современные китайские руководители постоянно требуют от своих граждан в России четкого и неукоснительного соблюдения российских законов и соглашаются на все предлагаемые Москвой меры по укреплению режима границы.

Проблемы Дальнего Востока, связанные с Китаем, спровоцированы не столько китайской стороной, сколько невнятностью российской политики, превратившей некогда цветущий край в дотационный регион, из которого стремительно бежит и без того немногочисленное население. Свой “вклад” в эту проблему внесли и советско-российская дипломатия, и неадекватность оценки соседа: убежденность в том, что без нас ему не выжить. Местные органы власти тоже способствовали усугублению дальневосточных проблем (особенно в Приморском крае) и тем, что довели хозяйство до полной разрухи, и тем, что на границе с КНР устанавливали режим, находившийся в вопиющем противоречии с межправительственными соглашениями.

На централизованном уровне долго не складывался комплексный экономический подход к решению экономических проблем в целом и российского Дальнего Востока в частности. Предлагаемые до середины 1990-х гг. программы и Совета Безопасности Российской Федерации ¹³, и Государственного комитета Российской Федерации по делам национальной и региональной политики ¹⁴ фактически лишь более или менее адекватно [c. 276] констатировали сложившуюся ситуацию, в них преобладала нацеленность на решение текущих задач. Именно поэтому ни та ни другая программа не были приняты.

Вместе с тем в указанных документах появилось несколько принципиально новых ключевых понятий, таких, как “геополитический узел”, “самоорганизующийся форпост России”. В документах, в частности, упоминались “промышленное ядро Алтая”, “экологически благоприятные районы” Хабаровска, Владивостока и Находки, говорилось о возможности образования “забайкальского регионального геополитического узла” в Тюменской области.

Отсутствие разработанных центром комплексных программ развития и централизованного финансирования в известной мере компенсировалось развитием местной инициативы. На местах начали создаваться разнообразные организации, объединявшие субъекты экономической и социальной деятельности в регионах. Среди них – Сибирское соглашение, включившее 19 регионов: Республики Алтай, Бурятию, Туву и Хакасию; края Алтайский, Красноярский; области Сургутскую, Кемеровскую, Новосибирскую, Омскую, Томскую, Тюменскую, Читинскую; автономные округа Агинский Бурятский, Усть-Ордынский Бурятский, Эвенкийский, Таймырский, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий. На первую половину 1990-х гг. это 6 млн км² территории и 29 млн населения.

Первая проблема, поставленная Сибирским соглашением, – более справедливое распределение доходов между центром и регионами, без чего невозможно устойчивое развитие ни государства в целом, ни составляющих его регионов. Кроме того, было декларировано создание регионального общего рынка продовольствия, предложена региональная программа “Здоровье”. Ассоциация призвала правительство страны ускорить разработку комплексной стратегии экономического развития, в частности топливно-энергетического комплекса Сибири, до 2010 г. Сибирское соглашение проявило активность и во внешнеэкономическом плане: оно призвало своих членов к поиску путей взаимовыгодного сотрудничества со странами АТР ¹⁵.

В начале 1990-х гг. была создана Ассоциация по сотрудничеству между Республикой Кореей, Дальним Востоком и Сибирью, [c. 277] в которую вошли 12 российских административных единиц, заинтересованных в экономической интеграции с АТР ¹⁶. Эта ассоциация и сегодня проводит ежегодные встречи, на которых обсуждаются и практически реализуются проекты межрегиональной кооперации.

Появление межрегиональных организаций и их деятельность свидетельствовали о принципиально новом явлении в общественно-политической жизни России – формировании региональной политики экономического и социального развития, основанной на разработке самими субъектами Федерации, исходя из местных условий, межрегиональных и международных интеграционных проектов. Собственно говоря, только с осознанием и институциализацией местных интересов территориальные единицы способны превратиться в субъекты Федерации.

Осознание в 90-х гг. XX в. региональных интересов в конкретных условиях России вело к преобладанию центробежных тенденций, что наносило ущерб интересам и страны, и регионов. Регионам, какими бы обширными они ни были, чрезвычайно трудно учитывать в своих действиях общую ситуацию и уловить долговременную перспективу. Кроме того, попытка самостоятельно вступать в отношения с успешно и многосторонне интегрирующимися сообществами ставила субъекты Российской Федерации, особенно Сибирь и Дальний Восток, в заведомо неполноправное положение.

Все страны, совершившие “экономическое чудо” в последние десятилетия XX в., обеспечивали прорыв не конкурентной борьбой и не политикой замещения импорта – и то и другое бесперспективно, а способностью предложить то, чего еще нет на мировом рынке. Одной из таких ниш и для России в целом, и для ее восточных регионов может стать установление кооперационных связей с Казахстаном, Монголией и Северо-Западным Китаем. Этот вопрос рассматривался во время встречи Президента России В.В. Путина с Президентом Казахстана Н. Назарбаевым в июне 2006 г. На этом направлении внешнеэкономической активности уже согласовано и начинает претворяться в жизнь немало взаимовыгодных проектов, предусматривающих [c. 278] создание крупных и взаимоориентированных экспортных производств. Очень важно, что это дает шанс превратить Западную Сибирь в мощный двигатель развития гигантского энергетического, промышленного и аграрного комплекса в стороне от важнейших зон мировой торговли и международной конкуренции на территории, нескольких сопредельных стран. Все необходимые объективные предпосылки для того, чтобы превратить этот регион в опорную нишу для ускорения развития страны, есть: природные и людские ресурсы; минимум транспортных коммуникаций, позволяющий тем не менее построить развитую инфраструктуру; научно-промышленный потенциал и позитивно реализуемая заинтересованность ряда соседних стран во взаимном развитии.

Показательно, что в последнее время по всему дальневосточному спектру внешнеполитической деятельности России экономическая составляющая межгосударственных отношений постоянно растет. После взаимного обмена визитами остается не только “дух сотрудничества”, но и конкретные соглашения. Экономические проблемы занимают существенное место и во время взаимных визитов глав государств России, Китая, Вьетнама, обоих корейских государств. Российское руководство неизменно выражает готовность обеспечивать поддержку предпринимательской деятельности, добиваться снижения конфликтного потенциала в регионе и превращения совместных предприятий в экономически эффективные и конкурентоспособные.

Как отмечалось ранее, в современном мире происходит сближение политики и экономики. Это значит, что политики все больше занимаются экономикой, что большую часть времени дипломаты многих стран уделяют продвижению “своих” экономических интересов и что потребности развития национальной и региональной экономики все больше влияют на политический курс государства. Для России, и особенно российского Дальнего Востока, внутренние