Глава 2. На вид они были вполне нормальные, молодые и несколько напряженно державшиеся

На вид они были вполне нормальные, молодые и несколько напряженно державшиеся. Они собрались в лекционном зале на наш первый общий сбор.

Многие из них покинули детсад всего семь или восемь лет назад. Детсад – это искусственная, контролируемая среда, куда доступ имеют только педиатры и учителя. Когда человек покидает детсад в возрасте двенадцати-тринадцати лет (фамилию он получает по фамилии донора с лучшим генетическим показателем), он фактически считается взрослым. Образование его к этому моменту эквивалентно моему после первого курса колледжа. Некоторые из них продолжают учиться, специализируются в какой-то области, но многие сразу направляются на работу.

За ними тщательно наблюдают, и всякий, выказывающий асоциальные наклонности, например, гетеросексуальность, отправляется на лечение. Его или исцеляют, или оставляют в спецучреждениях до конца жизни.

Все призываются в ИСООН, достигнув двенадцати лет. Большинство работают в координационных отделах положенные пять лет и уходят. Несколько счастливцев, примерно один человек на восемь тысяч, приглашаются принять участие в боевых действиях. Отказ считается «асоциальной наклонностью», хотя такое приглашение означает пять дополнительных лет службы. И шансы выжить за эти десять лет близки к нулю. Таких еще не знает история войны. В лучшем случае война закончится раньше, чем истекут ваши десять (субъективных) лет.

Если считать, что разность во времени позволяет вам участвовать в кампании раз в один субъективный год, легко подсчитать эти шансы. Они составляют примерно две тысячных процента. Другими словами, если вспомнить старую русскую рулетку, то это то же самое, что зарядить шестизарядный револьвер четырьмя патронами, рискнуть нажать курок и не испачкать при этом своими мозгами противоположную стену. Тогда примите поздравления! Вы теперь штатский.

Поскольку на службе в ИСООН состоит шестьдесят тысяч солдат, примерно 12 солдата переживут войну. Я всерьез не надеялся попасть в их число.

Интересно, сколько человек из этих молодых солдат, заполнявших зал, знали, что они обречены? Я пытался отыскать лица, знакомые по досье, что я читал все утро, но получалось с трудом. Отобранные в соответствии с одними и теми же параметрами, они выглядели как-то одинаково: высокие, но не слишком, мускулистые, но не чрезмерно, сообразительные… но не из тех, что задают лишние вопросы. Заметно было, что расы на Земле еще ближе к слиянию, чем в дни моего пребывания там. Большинство из них походили несколько на полинезийцев. И только двое, Каймибанда и Фин, были чистыми представителями расовых типов. Интересно, как относились к ним остальные?

Большинство женщин красотой не блистали, но мне критиковать не приходилось в моем положении. Я сохранял целомудрие вот уже больше года, с тех пор как мы расстались с Мэригей на Небесах.

Интересно, подумал я, вдруг у кого-нибудь из этих женщин обнаружится след атавистической наклонности. Или она благосклонно отнесется к командиру-чудаку. Офицеру запрещается вступать в интимные отношения с подчиненными. Весьма деликатная формулировка. Нарушение карается редукцией жалованья до размеров жалованья рядового, а если эти отношения снижают боевую эффективность военной единицы – казнью. Если бы все правила устава ИСООН нарушались так же легко и часто, как это, в армии жилось бы весьма привольно.

Но ни один из молодых людей меня не привлекал. Что будет после второго года, я уверен не был.

– Становись! – Это лейтенант Холлибоу. Спасибо новым рефлексам, я остался сидеть. Все остальные вскочили.

– Меня зовут лейтенант Холлибоу, я ваш второй боевой офицер. – Раньше это называлось «первый боевой сержант». Армия переполняется офицерами – первый признак, что она сформирована не вчера.

Холлибоу продолжала, совсем как настоящий матерый вояка. Наверное, каждое утро тренируется перед зеркалом. Я видел ее досье, она была в настоящем деле, но только раз и всего несколько минут. Потеряла ногу и руку, черт, возможно, она и была приятным человеком, прежде чем попала на Небеса. Одну ногу только регенерировать – и то приходится помучиться.

Она вела обычную сержантскую беседу: строго, но справедливо, не беспокойте меня по мелочам, пользуйтесь командой цепочки, почти все можно уладить уже на уровне пятого эшелона.

Жаль, что я не поговорил с ней заранее поподробней. Мы спешили – на следующий день уже нужно было грузиться на крейсер, и я перекинулся всего парой слов с лейтенантом.

Этого было явно недостаточно. Холлибоу старалась, как это следовало из ее слов, использовать цепь командиров, чтобы оградить себя от подчиненных, создавая потенциально ситуацию «хороший солдат – плохой солдат». Я же планировал не отрываться слишком от основной массы людей и через день отводить час, чтобы любой солдат мог прийти ко мне, минуя своих начальников.

Во время обучения в «коробках» нам ввели одну и ту же информацию. Странно, что мы пришли к таким разным идеям о руководстве. А такая «политика открытых дверей» хорошо себя зарекомендовала еще в «современных» армиях Австралии и Америки. И особенно соответствовала она нашей ситуации, когда мы все будем месяцами находиться в замкнутом пространстве корабля. Такую систему мы использовали на последнем крейсере, где мне пришлось служить, и она явно помогала снизить напряжение.

Сейчас они расслабились, пока Холлибоу говорит, но скоро она призовет к вниманию и представит меня. Что я им скажу? Я предполагал сказать несколько слов и объяснить политику «открытых дверей», потом представить капитана Антопол, она скажет что-нибудь о нашем крейсере «Масарик II». Теперь я решил сначала поговорить с Холлибоу.

Спас меня мой старший офицер, капитан Мур. Он влетел в зал через боковую дверь, он всегда влетал, словно кругленький метеор, торопливо отдал честь и протянул мне конверт, содержащий наш боевой приказ. Я шепотом посоветовался с капитаном, и она согласилась, что можно сразу объявить составу, куда нас направляют.

Чего нам можно было не бояться в этой войне, так это вражеских агентов. Под толстым слоем краски тельцианин, вероятно, сможет выдать себя за ходячий мухомор. Но неизбежно попадает под подозрение.

Холлибоу уже призвала их к вниманию и добросовестно рассказывала, какой я хороший командир, и что я в армии с самого начала войны, и если они хотят благополучно дожить до конца срока службы, пусть следуют моему примеру. Она не упомянула, что солдат из меня средний, просто мне везет. И что я дал деру из армии при первой же возможности, что я так один раз сделал, но на Земле мне не понравилось, и я вернулся назад.

– Благодарю вас, лейтенант. – Я занял ее место. – Вольно. – Я развернул единственный листок, где содержался наш приказ и показал всем. – У меня есть для вас две новости: хорошая и плохая. – Старая шутка, однако вполне соответствовала сейчас действительности.

– Вот наш приказ, мы направляемся к Сад-138. Хорошая новость – непосредственно и немедленно мы в бою участвовать не будем. Плохая новость – нас используют как мишень.

Легкое движение в рядах – и тишина. Хорошая дисциплина. Или просто фатализм. Или неизвестно, что они думают о своем будущем или об отсутствии будущего.

– Сделать нам предстоит вот что… найти самую большую входную планету в системе Сад-138 и построить там базу. Удерживать базу до особого приказа. Два или три года скорее всего.

В течение этого срока нас, очевидно, атакует противник. Как вы знаете, удалось обнаружить определенную закономерность в передвижении противника от коллапсара к коллапсару. Со временем, возможно, удастся найти и планету тельциан. Пока же командование посылает группы перехвата, чтобы сковать экспансию противника.

В перспективе это и будет наше задание, мы войдем в число нескольких дюжин ударных групп, которые будут блокировать маневры тельциан на самых дальних границах нашей территории. Мне не нужно особо подчеркивать, какое это ответственное и важное задание. Если мы сумеем заключить противника в «мешок», мы выиграем войну. – «Но задолго до ее конца от нас и воспоминания не останется». – Я еще раз повторяю; нас могут атаковать в первый же день после высадки. Или, может статься, мы просидим спокойно на нашей планете все десять лет и отправимся домой. – «Ну да, держи карман шире!» – В любом случае, каждый должен поддерживать себя в лучшей боевой форме. Во время полета будут проводиться регулярные занятия гимнастикой и технической подготовкой. Особенно приемами постройки жилищ – нам придется создать базу и защитные постройки в самое короткое время. Боже, я уже разглагольствую совсем как офицер.

– Есть вопросы? – Вопросов не было. – Тогда позвольте представить капитана Антопол. Капитан, прошу вас.

Антопол, едва скрывая скуку, обрисовала перед сборищем наземников основные характеристики и возможности «Масарика II», мое внимание особо привлек последний абзац, все остальное мне было известно.

– Сад-138 – самый отдаленный коллапсар из тех, что посещались человеком. Он находится даже не в нашей Галактике, а в Большом Магеллановом Облаке, примерно за 150 световых лет отсюда. Полет наш будет состоять из четырех прыжков и займет примерно четыре месяца субъективного времени. Разница во времени с базой Старгейт к моменту достижения Сад-138 составит триста лет.

«И еще семь веков, если я доживу до возвращения. Какая, собственно, разница? С Мэригей мы расстались навеки, и больше никто и ничто для меня особого значения не имеет».

– Но не заблуждайтесь насчет противников, они тоже отправятся к Сад-138. Это будет нелегкая гонка, и выигрыша во времени у нас почти нет.

– Майор, у вас есть еще что-нибудь?

– Я… – начал я, привстав.

– Смирно! – прогремела Холлибоу. Мне следовало бы уже привыкнуть.

– Я бы хотел собрать всех офицеров четвертого эшелона и выше на несколько минут. Взводные сержанты, вы отвечаете за построение ваших людей в зале 67 завтра утром в 4.00. Сейчас вы свободны. Разойдись!

Я пригласил пятерых офицеров в свой кубрик и вытащил бутылку настоящего французского коньяка. Стоила она два месячных оклада. Но на что мне еще тратить деньги?

Я раздал стаканы, но Алсевер, наш доктор, отказалась. Вместо этого она разломила маленькую ампулу и глубоко втянула воздух носом. Потом попыталась, без особого успеха, скрыть выражение эйфории на лице.

– Давайте сразу поговорим вот о чем, – сказал я, разливая коньяк по стаканам.

Смешанный хор – «да, сэр», и «нет, сэр».

– Считаете ли вы, что это… усложнит мое положение как командира?

– Сэр, я не… – начал Мур.

– Можно и без формальностей, – сказал я. – Здесь мы все свои. Я сам четыре года назад был еще рядовым – по субъективной временной шкале. Среди офицеров, в домашней обстановке – я просто Манделла или Уильям. – Пока я все это говорил, у меня появилось чувство, что я делаю ошибку. – Продолжайте.

– Хорошо, Уильям, – продолжал он, – я думаю, что лет сто назад это и могло бы стать проблемой. Знаете ведь, как люди тогда смотрели на такие вещи…

– Вообще-то я не в курсе. После двадцать первого века мои знания истории ограничиваются военным искусством.

– Гм, это считалось… как это сказать?

– Это считалось преступлением, – коротко заключила Алсевер. – Совет по евгенике тогда начал осуществлять план глобального перехода к гомосексуальности.

– Совет по евгенике?

– Да, это часть ИСООН, но действует только на Земле. – Она последний раз глубоко втянула носом воздух из пустой ампулы. – Идея была такова – вообще прекратить воспроизводство людей естественным путем. Во-первых, люди выказывали досадное отсутствие здравого смысла, выбирая генетического партнера, и, во-вторых, Совет считал вредным влияние расовых различий. Взяв полный контроль над воспроизводством, можно было за несколько поколений свести эти различия на нет.

Вот, оказывается, до чего уже дошло. Что ж, логично.

– Вы их одобряете? Как врач?

– Как врач? Я не уверена. – Она вытащила еще одну ампулу и задумчиво катала ее между большим и указательным пальцами, глядя в пространство. – В определенном смысле мне теперь работать легче. Множество болезней теперь просто исчезли. Но мне кажется, что они не так уж хорошо разбираются в наследственности, как они думают. Это совсем не точная наука. Если они что-то испортят, результаты проявятся через несколько веков. – Она сломала ампулу, поднесла к носу и два раза вдохнула. – Как женщина, впрочем, я весьма рада. – Холлибоу и Раек согласно кивнули.

– Избавились от необходимости рожать ребенка?

– И не только. – Смешно скосив глаза, она посмотрела на ампулу и сделала последний вдох. – Главное… можно обходиться без мужчин. Вы понимаете. Это было бы отвратительно.

Мур засмеялся:

– Диана, если ты никогда не пробовала, то и не…

– Да ну тебя, – она игриво кинула в Мура пустую ампулу.

– Но ведь это вполне естественно, – запротестовал я.

– И по деревьям прыгать – тоже естественно. Или выкапывать коренья тупой палкой. Это тоже естественно? Прогресс, майор, прогресс.

– Во всяком случае, – сказал Мур, – только некоторое время это считалось преступлением. Теперь… они, э-э, лечат…

– Как эмоциональное расстройство, – сказала Алсевер.

– Благодарю вас. Но ведь так, как это редкость… В общем, думаю, все прекрасно уладится.

– Да, это считается большим чудачеством, – сказала Диана. – Но не ужаснее каннибализма.

– Верно, Манделла, – сказала Холлибоу. – Мне, например, совершенно безразлично.

– Что ж… я рад. – Я действительно чувствовал облегчение. Хотя начал понимать, что совсем не знаю, как вести себя в новом обществе. Мое «нормальное» поведение целиком основывалось на различии между мужчинами и женщинами. Что же делать теперь? Поменять все наоборот? Или относиться к ним, как к братьям и сестрам? Очень все запутано.

Я выпил свой коньяк и поставил стакан на стол.

– Хорошо, благодарю вас, это основное, что я хотел выяснить… Наверное, у вас у всех есть дела. Не буду вас задерживать.

Они разошлись, все, кроме Чарли Мура. Мы с ним отправились в прощальный тур по барам и офицерским клубам. Когда счет дошел до двенадцати, я решил, что нужно хоть немного поспать перед завтрашним днем.

Один раз Чарли показал очень вежливо, что он ко мне расположен. Я так же вежливо дал понять, что остаюсь при своих склонностях. Я предчувствовал, что это только начало.