Студопедия — Поздний героизм 14 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Поздний героизм 14 страница






Отвергая Фортуну, Гораций готов предпочесть ей простую девушку Paupertas (бедность), не требуя от нее приданого; поэт шутит, добродушной улыбкой провожая удаляющуюся Фортуну, «возвратив дары и в добродетель облачившись», «бедности рад я и бесприданной».

И вот конец, заключение: поэт не богатый купец, он не должен униженно просить богов, чтобы они сохранили в бурю его корабль, нагруженный товарами. Нет! Сев отважно в двухвесельный челнок, доверившись Близнецам (Диоскурам) — покровителям мореплавания, он поплывет к берегу, а свою свободу не отдаст ни за какие блага и сохранит ее даже в дружбе с Меценатом. Эпикур пишет в одном из своих писем: «Боги принимают в свою среду тех, кто похож на них». Сходную мысль высказывает и Филодем, с которым был дружен в Италии Гораций: «Мудрецы — друзья богов, и боги — друзья мудрецов» (7). А в союзе с богами поэту не страшны никакие бури.

Особенно популярным в новое время стала горацианская теория «золотой середины», высказанная в известной оде к Лицинию Мурене (2, 10) ‘aurea mediocritas’ — это не мещански-бытовая боязнь решительного поступка или могучего поэтического взлета, презирающего ущербную «дорогу для всех». Это принцип жизненной мудрости, умеющей ограничивать в обычной, практической жизни чрезмерность тщеславных желаний и умерять страдания уверенностью, что они пройдут рано или поздно. «Золотая середина» — это умение вовремя убавить парус, если ветер стал крепнуть. Словом, как пастух в «Послании к Меценату» умеет вовремя укрыться от непогоды, как умеет мудрец приспосабливаться к условиям дня, часа, мига, так же должен поступать в жизни каждый, если не хочет рисковать счастьем.

Конечно, здесь присутствует и принцип «классицистической меры», если хотите, гармонии. Высокая гармония должна быть присуща и жизни, и поэзии, но принцип «золотой середины» далеко не охватывает всю сложность понимания гармонии Вергилием и Горацием. Это видно уже на анализе разобранной нами оды к Меценату. Ведь не «золотой середины» требует от него поэт, а напротив, решительных действий, чтобы избегнуть забот и неприятностей.

Стихотворение «на случай» вылилось здесь в жизненное ‘credo’ поэта: убежать от ненужных забот, бросить дымный Рим, укрыться в бедном домике поэта, «разгладить морщины на челе». В стихотворении отражены и личные чувства автора, забота, внимание, — словом, обаятельная humanitas. А свой облик он нарисовал в первом послании (20—30), и это редчайший случай такого автопортрета в римской поэзии: «Малого роста, седой преждевременно, любящий солнце, вспыльчивый, правда, легко, но также легко отходящий».

Вот он перед нами: италиец, любитель южного солнца, темпераментный, но умеющий обуздывать свои чувства. Внутренняя дисциплина — во имя красоты и гармонии! И даже небольшой портрет сохранился на кубке: лысый, с улыбающимся лицом. Вот он, тот, кто любил ‘ridentem dicere verum’ (8).

1. Poschl V. Horazische Lyrik. Heid.1991. S. 346—353 Kumaniecki Keos. 42, 1944. S. 5.

2. Poschl V. Horazische Lyrik. Heid.1991. S. 30.

3. Poschl V. Horazische Lyrik. Heid.1991. S. 149.

4. Poschl V. Horazische Lyrik. Held.1991. S. 37.

5. Meister K. Die Freundschaft zwischen Horaz und Maecenas //Gymnasium, 1950. S. 318. О том, что Меценат замещал Октавиана во время его отсутствия (Seneca ер. Ad Lucil. 114, 6). Ему была свойственна известная двойственность: с одной стороны, увлечение богатством и пирами, с другой — заботливость государственного деятеля. То же пишет о нем и Веллей Патеркул (2, 88, 2). Vir, ubi res vigiliam exigeret, sane exsomnis, providens, atque agenti sciens, simul vero aliquid ex negotio remitti posset, otic ac mollities paene ultra ieminam fluens.

6. Лукреций. О природе вещей. М.; Л., 1946. Кн. 2. С 1—25.

7. Simon E. Augustus Kunst und Leben in Romum die Zeiten-wende. M., 1986. S. 315.

8. Zanker P. Augustus und die Macht der Bilder. M., 1987. S. 68.

Поэт и боги-вдохновители

Вдохновение — это могучая сила, преображающая смертного, превращающая его в поэта. Гораций — маэстро совершенной поэтической формы — искренно верил в магию поэзии. Он — vates — уже с детства состоял под покровительством богов, как существо избранное, отмеченное ими: в младенчестве его, уснувшего под кустом в Венузии, голуби заботливо прикрыли листьями (3, 49). Сабинское имение — его любимый приют — защищено чудесной волей от змей и волков (1, 17, 57), тяжелое дерево, упавшее в саду, чудом не задело его (2, 13), Камены (римские музы) спасли в бою при Филиппах (2, 7).

Кто душою чист и не злобен в жизни,

Не нужны тому ни копье злых мавров,

Ни упругий лук, ни колчан с запасом

Стрел ядовитых.

 

Так, когда брожу я в саду Сабинском

Без забот, с одной только песней к милой

Лалаге моей — с бездорожным встречи

Волк избегает.

(1, 22) Поэты и влюбленные любимы богами, и песней о Лалаге можно отпугнуть даже диких волков. Главный вдохновитель поэтов — «сладкий» и «грозный» бог Дионис, и ему посвящает поэт два блестящих, уникальных в античной поэзии гимна, помогающих понять феномен Диониса и тайну «дионисийского». О них и пойдет речь дальше.

Когда Гораций издал в 23 г. до н.э. свои книги од, он, надо думать, сознавал все значение своего дерзания: «привить» формы греческой лирики к поэзии римлян.

Princeps Aolium carmen ad Italos deduxisse modos.

Это была задача трудная, хотя поэт с детства свободно владел греческим языком. Она была так трудна и так значительна для культуры Рима, что Муза в конце знаменитой оды «Памятник» (III, 30) увенчала его лавровым венком, венком Аполлона, высшей наградой римских полководцев-триумфаторов. Он сам считал это подвигом, и это действительно подвиг, посильный только гению. Сборник открывается знаменитым парадным шествием стихотворений, сложенных различными метрическими размерами, последнее из них составлено Алкеевой строфой и вливается в мир Рима органически, сливая свое и чужое. Положение оды в каждой книге всегда важно для понимания целого, а гимн Дионису, о котором у нас пойдет речь, поставлен в конце второй книги в центре всего собрания, его можно понимать, если угодно, как своего рода духовную биографию автора, его оценку собственной поэтической личности, неожиданно встретившейся с прекрасным и грозным божеством.

Первые строфы — своего рода вступление, экфраза местности и божественного окружения.

В горах пустынных Вакха увидел я,

Он песням — верь мне, племя грядущее, —

Учил и нимф, и козлоногих,

Настороживших свой слух, сатиров.

(2, 19) Дионис здесь «хородидаскол» (учитель хора). До нас не сохранилось ни одно его изображение в этой роли.

Попав в окружение божества, поэт попадает тем самым в сферу его влияния, отделяется от обыденного, как неофит, посвящаясь в его таинства. (Musarum sacerdos 3, 1, 3, называет себя и в другой оде поэт). Зрелище настолько необычно, что Гораций даже обращается к потомкам с просьбой ему верить (credite posteri, ни в одной оде больше этого нет). Сатиры с «острыми ушами» внимательно слушают, но «острые уши» — их постоянный признак, подчеркивающий их животную природу.

Сам гимн вводится в следующей строфе криком энтузиазма поклонников божества «Эвое!», где звучат восхищение и страх. Крича с другими «Эвое!» и вступив в хоровод, поэт принимает бога в самое сердце (plenoque Bacchi pectora), но сила, исходящая от божества, страшит его: «Эвое, Вакх, помилуй, Тирсом грозящим меня не трогай!»

И вот из этого восхищения и страха складываются шесть строф — знаменитый гимн Дионису. Поэт сейчас здесь, встретившись с Вакхом, может его сочинить. А сделать это трудно: Дионис — бог чудес бог сказки, по его воле текут реки, полные воды и молока, мед струится из ветвистых дубов, как и в трагедии Еврипида «Вакханки» (142 сл.), но не только природа преображается по его воле, ему подвластен феномен бессмертия, вечной жизни, о которой мечтают все смертные. Разве не в созвездие превратил он венец своей возлюбленной Ариадны, легко устремив его в небо! Бог — поэзии, бог — дарующий бессмертие!

Вспомним, что в современном Горацию Риме сады и парки считались его владениями. Их наполняли статуи сатиров, наяд и самого Диониса, здесь текли источники — эти символы бессмертия, и хозяин виллы соприкасался с вечной жизнью, возлежа на ложе и предаваясь высоким умственным занятиям (1).

Но природа Диониса двойственна — самый «сладкий» бог одновременно может быть и самым жестоким. Эвое! Он рассыпал в прах дворец Пенфея, растерзал Ликурга, убившего по его воле жену и сына. И это раскрыто всего в одной строфе (классицизм!), в ней разъяснен смысл самого дионисийского феномена.

Поэт, соприкоснувшись с богом, получил такие же могучие силы, как вакханки. Сравнение одержимого вдохновением поэта с вакханкой еще нуждается в уточнениях. Античного материала на эту тему немного, но проясняет дело мысль, высказанная в диалоге Платона «Ион» — «Как вакханки черпают из реки мед и молоко, когда они охвачены богом, но не могут этого делать, находясь в здравом рассудке, так не может этого сделать и душа песнопевца» (Plato. Ion 534 г.). В гимне Дионису в Горация, как в вакханок, перешла сила бога, смягчающая, очаровывающая, умеряющая печаль и сила, с которой он борется против нарушителей законов и справедливости, борется своим, также вдохновленным Дионисом словом. Дионис сам говорит о себе в «Вакханках» («Дионис для людей самый страшный и самый сладкий бог») («Вакханки», 861).

Но в этом еще не весь феномен этого могучего бога. Он обладает еще и силой сдерживающей, умеряющей.

Под власть твою ты реки и море гнешь,

Средь гор пустынных любишь, вина вкусив,

Вплетать змей в кудри Бистонидам...

«Гнешь под свою силу горы и реки». Да! Во время похода в Индию он перешагнул Гидасп и достиг Индийского океана (mare barbarum). Но не только море может он укротить, он — участник грозной битвы Олимпийских богов с гигантами и укротил Титана Рета «львиной лапой».

На знаменитом Пергамском алтаре, где изображен этот грозный бой, боги редко сражаются сами, за них бьются охраняющие их животные, сами же они побеждают, по словам Винкельмана: «своей духовной мощью» (2). Запомним это выражение! Бог не обязательно должен быть олицетворением грозы и бури, которую он обрушивает на мир.

Дионис у Горация — бог играющий, он действует своими чарами, или «ослеплением», сила его необорна, и он пользуется ею «шутя»: оковы падают перед ним («Я сам себя спас легко, без усилий», Вакх 612) двери сами открываются, дороги освобождаются шутя разрушает он дворец Пенфея и, насылая на смертных безумие, сам спокоен («спокоен, не тронут печалями его божественный лик», Винкельман) (3). В войне и мире он одинаков и легко подчиняет себе даже стража преисподней — Цербера.

Хоть шла молва, что больше пригоден ты

К веселой пляске, чем к бою ратному,

Однако ты остался тем же

И среди мирных забав и боя.

Интересная строфа! Что скрыто за ней? По мнению В. Пешля, поэт здесь как бы мифологизирует свой собственный образ, приобщая его к миру Диониса. В самом деле, Гораций — поэт «невоинственной музы» (1, 8, 18), музы шутливой (iocosa, 3, 3, 173), шутник и весельчак, каким он часто выступает в сатирах, сражавшийся, хотя и неудачно, при Филиппах, присутствовавший при Акциумской битве — это неофит, но неофит, причастный к разным сферам жизни и поэзии, любезных Дионису.

Забавная строфа, мифологизация авторского образа, как близкого Дионису, с его чудесами и сказочными превращениями.

Дионисийское понимается им как суть поэзии вообще и суть своей собственной поэзии. Создается впечатление, что в оде затронуты разные жанры поэзии: буколика (пейзаж), лирика (прославление и увековечивание Ариадны), трагедия (Пенфей, Ликург), эпос(гигантомахия) — это необычно для привычной формы античного гимна. Здесь же гимн божеству приобретает гораздо более широкий диапазон, (ведь «дионисийское» начало мыслится как определяющее множество литературных жанров.) Это — универсальный бог поэзии, в чем бы она ни выражалась. Древние боги олицетворяют различные духовные сферы. И вот перед нами сфера Диониса, к которой поэт относится с глубоко личным чувством страха и восхищения. Его личные чувства заметны и в других гимнах.

Обращаясь к Меркурию, поэт называет себя Vir Mercurialis (с. 2, 17, 29). Этот светлый бог (1, 10) «смягчил нравы первобытных людей речью», сделав их тем самым «людьми», а ведь поэт тоже учит несмышленого ребенка, со своим детским лепетом, языку, а потом «воспитывает его дружескими наставлениями» (посл. II, 1, 126). Меркурий — изобретатель лиры, веселый хитрый бог, и эту «меркурианскую» линию Гораций развивает в своих сатирах. Но Меркурий и добрый помощник в трудных случаях: он примиряет противников, приводит Приама к Ахиллу в знаменитой сцене «Илиады», он же смягчает и страдания умирающих. Все это привлекает поэта к сыну Майи, также и в оде Дионису индивидуальное отношение поэта к божеству придает оде глубокий смысл.

Могучая сила песни, подчиняющей себе природу, нашла в античности самое яркое выражение в знаменитом образе Орфея. Его Гораций выбрал символом своей собственной поэзии, вдохновленной музой Клио.

Шли оттуда вслед за певцом Орфеем

Рощи покорно?

 

Матерью учен, замедлял поток он

Бурных рек, ветров умерял порывы

(1, 12, 7—10) За Орфеем слепо следовали деревья, благодаря искусству матери он задерживал быстрые источники, и реки, и стремительные ветры. Как это близко к гимну Диониса! («ты поворачиваешь реки, и варварское море», 2, 19, 17).

Как пленяло Горация это отождествление Диониса с Орфеем, видно по нескольким местам «Искусства поэзии» (а. р. 391—399). Только потому говорят об Орфее, что он укрощал своей песней львов и тигров, что он был посредником божественной воли (interpres deorum), и отучил первобытных людей от убийств и жестокости. А об Амфионе, что звуком своей лиры заставлял камни образовывать стены, ведь именно поэты объединили людей благочестивыми нравами и законами. Меркурия Гораций призывает волшебством лиры привлечь к нему сердце Лиды, потому что: «Ты можешь вести за собой деревья и тигров и задерживать быстрые реки. Твоей ласке подчинился даже сторож подземного мира» (3, 11) (4).

На такие чудеса способны бессмертные боги, но оказывается, и любимый поэт Горация Алкей такой же чудотворец: его песня полна такой волшебной силы, что стоголовое чудовище — Цербер — опускает перед ним в изумлении свои черные уши (Diehl (2, 13, 33—36)).

То, что Дионис превращает воду в реках в вино и мед сочится из деревьев, нужно понимать не просто как сравнение с творческой фантазией поэта в этих образах заключен и намек на то, какая могучая сила «сотворения жизни» заключена в искусстве. То, что прекрасно выразил Вергилий в своей пятой эклоге (5). Смерть пастуха-поэта Дафниса приводит к увяданию и гибели мира природы, в то время как цветение в ней объясняется влиянием его божественной юности и силы. Победа же над гигантами, за участие в которой прославлялся в разбираемой оде Дионис, приводится в четвертой римской оде как пример того, что нужно прислушиваться к кроткому совету муз и их служителей-поэтов, потому что боги наказывают гордость и дерзость (3, 4, 41).

Значит, мусическое не только эстетический феномен, но и фундаментальный этический принцип. Мусическое и этическое слиты!

Едва успеет Цезарь великий вновь

В бою уставших воинов в град вернуть,

Труды военные закончив,

В гроте у вас он находит отдых,

 

Вы кротость в мысли льете ему и, влив,

Благие рады...

(3, 4, 38—42) Таково глубокое значение поэтического искусства: музы облагораживают воинственные чувства правителей, они дают им благие советы, исполненные clementiae (кротости) и humanitatis (человечности).

В другой оде, близкой по жанру к дифирамбу, также воспевается мощь фантазии (вдохновения). Побужденный Дионисом, поэт мчится в лес или в грот, вдаль от людей, где он сложит песню и причислит Августа к великим богам Олимпа. «Небывалое буду петь, и доселе никем в мире не петое». Как же открылся поэту этот небывалый замысел? Прозрение иллюстрируется удивительным по красоте сравнением с тем видом, который увидела внезапно пробужденная в горах вакханка, объятая чарами бога:

Как вакханка, восстав от сна,

Видя Гебр пред собой, снежную Фракию

И Родоп, что лишь варварской

Попираем стопой, диву дивуется,

Так с пути своего сойдя,

Я на берег дивлюсь и на пустынный лес (6).

(3, 25—9—20) Вся ода выдержана в бурном ритме, конец строки, что редко у Горация, не совпадает с границей размера. Возбужденным криком поэт отвергает «ничтожное», «повседневное» и ищет новое, никем ранее не петое. Ему любо идти «нехоженой тропой», как эллинистическому поэту Каллимаху. Встречается этот образ и у Лукреция:

В сердце глубоко мне тирс вонзила надежда на славу

И одновременно грудь наполнила мне сладкою страстью

К Музам, которой теперь вдохновляемый с доброю мыслью

По бездорожным полям Пиэрид я иду, по которым

Раньше ничья не ступала нога. Мне отрадно устами

К свежим припасть родникам и отрадно чело мне украсить

Чудным венком из цветов, доселе неведомых, коим

Прежде меня никому не венчали головы Музы.

 

(О природе вещей I, 922)

Но Лукреций-материалист заменил Диониса его «Тирсом», как Гораций, он жаждет идти новым путем, но его встречают идиллически-элисейские пейзажи: сады Эпикура с благовонными цветами (7).

У Горация в темпе стремительном, почти захлебывающемся (и это грань классицизма! — соответствие содержания стилю) нарисован пленительный суровый пейзаж, где тщетно искать сходства с Тибуром или Тиволи. Местом важнейших таинств считали Киферон, но и его деталей не дает поэт. Он конструирует могучую, покрытую снегом равнину Фракии, Гебр, Родоп, по которому ступала лишь «варварская стопа».

Вакханка потрясена увиденным, и нарисованный в центре оды пейзаж символизирует грандиозность и величие гимна, который мечтает сочинить поэт.

Пейзажи и у Вергилия, и у Горация — постоянное выражение определенного состояния души, реальность в них сознательно преображается в полные глубокого смысла интерпретации, в символы, благодаря этому создается своеобразный язык пейзажа (8).

Но меня только плющ, славных отличие,

К вышним близит, меня роща прохладная

Там, где нимф хоровод легкий с сатирами,

Ставит выше толпы...

(4, 35) «Выше толпы» поднимает поэта не просто роща, и не просто плющ, а местность, населенная богами. Пейзаж поэта — это одухотворенная выдумка, это «реальность», поднятая в высокую сферу. Как пейзажи в римских парках и настенных картинах.

Вы слышите? Иль сладко безумье так

Прельщает слух и зренье мое? Брожу

Священной рощей, мнится — тихо

Реют зефиры, ручьи струятся.

(3, 4, 5) Но в таких местах Дионис — грозный и веселый бог — не чувствует себя дома, (хотя и римский сад — его область). С пейзажем Родопских гор — мощным и величавым, гармонирует сказочная сила божества, вдыхаемая им в его служителей; слабые девушки наяды вырывают в один миг с корнем вековые дубы. Бог царствует среди суровой и грозной природы. Перед лицом такой мощи поэт не может воспевать больше «ничтожное», «повседневное», «мелкое».

Поэт близок вакханке, он, как мы видели у Платона, также сравнивается с ней. Значит, став близким к богу, и Гораций может легко, как вакханки, преодолевать неслыханные преграды и вырывать с корнем деревья. Сладко и страшно идти поэту за Дионисом, но ему нужна его могучая вдохновенная сила.

Дифирамб совершенен по лаконизму, по тому энтузиазму и подъему, каким окрашена каждая строфа, а образ изумленно созерцающей непривычную красоту северной Фракии вакханки вошел в мировую поэзию и увековечен замечательным немецким поэтом-романтиком Новалисом:

Куда влечешь ты меня,

Полнота моего сердца,

Бог опьянения?

Какие леса, какие пропасти

Я пройду с необычным мужеством.

О, какая пещера

Слышит, что в венок звезд

Цезарь будет мной поднят

И приобщен к богам.

Не слыханные, никогда не произнесенные смертными

Я буду говорить истины.

Как пламенная ночная странница,

Вакхическая девушка

Удивляется Гебру

И фракийскому снегу,

И Родопе в стране дикарей,

Так и мне кажется удивительным и чудесным

И воды рек,

И одинокий лес.

 

(Перевод автора)

 

1. Grimal P. Les jardins romains. Paris, 1889.

2. Winkelmann. Geschichte der Kunst des Altertums. Dresden 1884. S. 166, 329.

3. Winkelmann. Geschichte der Kunst des Altertums. Dresden, 1884. S. 161.

4. Solmsen S. Die Dichteridee des Horaz und ihre Probleme. Kleine Schriften II. Heid., 1968. S. 260.

5. Schikers P. Horaz ac divina voluptas. Etudes sur la poetique et la poesie de Lucrece. Amsterdam, 1970. S. 31.

6. Jeanmaire H. Dionysos. Paris, 1951.

7. Otto W. Dionysos. 3 Anfl. Frankfurt, 1980.

8. Poschl V. Horazische Lyrik. Heid., 1991. S. 168.

Любовная лирика Горация

Любовная тема занимает в одах Горация одно из важнейших мест. Уже в первых парадных девяти одах мощно звучат любовные мотивы. Гораций настаивает на том, что он, прежде всего, поэт любви, пиров и веселья. Но его оды лишь изредка напоминают прославленные в век Августа любовные элегии классиков этого жанра Тибула, Проперция и Овидия. Его, как приверженца классицизма, прошедшего школу Филодема в Неаполе, глубоко изучившего греческую философию и поэзию в самих Афинах, поэта, пытающегося охватить в своей поэзии все многообразие жизни, и любовь интересует, как одна из тайн духовного мира человека, со всеми своими радостями и страданиями. Он стоит как бы на расстоянии от нее, рисуя разнообразные ее аспекты: жгучую страсть, ревность, нежность, мстительность, но, испытывая и сам любовные страдания, не изливает их в непосредственно-эмоциональной форме, а скорее наблюдает за ними (1). При этом каждая ода, посвященная этой теме — шедевр поэтического мастерства. Эта отточенность формы при отсутствии «лирики», в нашем понимании этого слова, отталкивала великого Гете от поэзии Горация (2).

Наша задача - разобраться в своеобразии его любовных од, хотя на пути современных исследователей стоит еще много трудностей.

Сегодня можно считать установленным, что оды Горация, изданные в 23 г. до н.э. (кн. I—III) были искусно скомпонованы, и автор рассчитывал, что читатель пойдет по тому пути, который был указан ему автором. Начальные оды трех книг образуют известное единство: оды 1—9 первой книги, так называемые «парадные», связаны уже тем, что составлены разными лирическими размерами. Оды 1—12 второй книги до II, 12, сложенные попеременно сапфической и алкеевой строфой, образуют кольцевую композицию, поддерживающуюся в своей симметричности перекрещивающимися связями.

Двенадцать стихотворений, вводящих в третью книгу, образуют единство одним тем, что шесть из них посвящены политическим темам, а шесть — любви и дружбе, представляя тем самым обе сферы горацианской лирики: политическую и частную. При этом встает вопрос, каким образом любовная тема — главная с древности в лирической поэзии — была введена Горацием в свои оды (3).

Чрезвычайно тонко звучит она уже во вводной оде (1, 1, 30—32).

...Меня роща прохладная

Там, где нимф хоровод легкий с сатирами,

Ставит выше толпы...

В прохладной роще — символе божественной сферы, куда доступ открыт только посвященным, поэт вступает в хоровод нимф и сатиров, это боги — мифологические персонификации сил природы, но здесь они и воплощение радости жизни и любви.

Значит, уже с самого начала сказано, что поэт будет прославлять радости жизни и любви. Танцы нимф определены прилагательным leves (легкие, беззаботные) — и поэт сам себя характеризует этим словом, т. е. причисляет себя к певцам любви и пиров (V, 31).

Хороводный танец нимф и сатиров — это и танец любви, как это видно из большой вводной оды к четвертой книге (к Венере). Дважды в день мальчики и девочки у храма богини славят танцами могущество Венеры, танцуют, охваченные чувством любви.

Дважды в день пред тобою там

В пляске будут ходить отроки с девами

И во славу твою трикрат

Бить о землю ногой, бить, точно салии.

Во второй оде к Августу появляется Венера Эрицина (имеется в виду Venus Genetrix — родоначальница рода Юлиев), но не в «официальном виде»: она упоительно смеется, вокруг нее летает Шутка (locus) и Купидон, и именно этот ее облик особенно созвучен поэту радости и любви. Образ Венеры появляется и в напутствии Вергилию (1, 3). Здесь она призывается как богиня моря и защитница мореплавателей.

Но особенно большое место занимает любовь в оде к Сестию (Consul suffectus 23 г. до н.э.). Здесь Венера — предводительница весеннего танца нимф и граций:

И при сиянии Луны Венера водит хоровод

И Грации нежные вместе с нимфами

Такт отбивают ногой.

(1, 4, 5—7) Здесь живо еще представление о том, что танец способствует расцвету природы, ну, а в восемнадцатой оде третьей книги, где описывается жертва Фавну (Veneris sodalis — союзнику Венеры) в тенистой роще, неожиданно возникает мелодия смерти. Тема горацианская — «знаменитое» ‘Carpe diem’, ведь в сыром и хмуром доме Плутона Сестию не придется любоваться прелестью любимца Ликида.

И, конечно, эпическая поэзия чужда Горацию, и он решительно отвергает в оде к Агриппе (1, 6) — соправителю Августа, второму после него человеку в Риме, предложение написать эпическую поэму об их деяниях: «Муза его не воинственна и дар невелик».

Стыд и Музы запрет лировладычицы

Мирной мне не велят, чуждому подвигов,

Что велик в мелочах Цезаря славного

И тебя унижать хвалой.

..............................

Я пою о пирах и о прелестницах,

Острый, чей ноготок страшен для юношей,

Будь я страстью объят или не мучим ей

Я поэт легкомысленный.

(1, 6, 9—12) Оду, обращенную к Планку, мы уже разбирали (1, 4). Отрицательная же сторона любовной страсти продемонстрирована на примере разрушительной любви Лиды к красавцу Сибарису, искусному наезднику и пловцу. Он теряет силы и волю, покоряясь красотке, как Ахилл у дочерей Никомеда. Поэт удивляется власти красавицы и сочувствует Сибарису, найдя еще тему, среди многих, достойную размышлений и удивления.

Совсем иначе звучит последняя, разбиравшаяся уже нами ода (I, 9) последняя из девяти, здесь юноше дается совет ‘donee virenti canities abest morosa’ пока старость дряхлая еще далека от юноши — «наслаждаться жизнью».

Перед нами целая гамма мотивов, симфония разнообразных чувств, ясное желание считаться прежде всего поэтом любви, радостей, пиров выражено уже в первых девяти одах. Но Гораций всегда остается Горацием. Да! Он претендует на честь быть лирическим поэтом, но какие сложные задачи ставит этот жанр перед ним. Создатель monumentum aere perennius стремится и этот жанр, традиционнейший из традиционных обогатить жизненной мудростью, найти в нем непреходящую красоту, приобщающую влюбленного к богам, но и объять своим мудрым взглядом пестроту, противоречивость, горести и страдания, которые омрачают любовь. Он внимательный наблюдатель тончайших нюансов чувств и, вместе с тем, искушенный знаток «жизненных реалий». При этом — и это в нем «велико и неизменно» — гуманнейший художник, всегда спешащий на помощь страдающему, ошибающемуся, потерявшему путь человеку.

Остановимся подробнее на знаменитой оде, обращенной к Пирре (I, 5). Она занимает видное место в ряду девяти «парадных» стихотворений, следуя за одами к Меценату, Августу, Планку, Вергилию Сестию и Агриппе, и уже это заставляет нас обратить на нее пристальное внимание.

Кто тот юноша был, Пирра, признайся мне,

Кто тебя обнимал в гроте приветливом,

Весь в цветах, раздушенный,

Для кого не украсила

 

Ты и светлых кудрей? Сколько же раз потом

Веру в счастье свое будет оплакивать

И дивиться жестоким

Волнам, бурею вызванным.

 

Тот, кто полон тобой, кто так надеется

Видеть вечно тебя верной и любящей

И не ведает ветра

Перемен. О несчастные,

 

Все, пред кем ты блестишь светом обманчивым!

Про меня же гласит надпись священная,

Что мной влажные ризы

Богу моря уж отданы.

Поэт смотрит здесь на юношу с улыбающимся сочувствием, и с веселой иронией на свои собственные отношения с Пиррой. С трудом освободился он от любовных страданий и, как спасенный от кораблекрушения, посвятил свое ex-voto (благодарственное приношение) богу моря. Однако тот, кто пишет это таким шутливым тоном, на самом деле, конечно, жестоко пострадал от любви.

И тем не менее он отводит Пирре такое почетное место в своей книге. Удивительна и двойственность строк: miseri quibus/intemptata nites («несчастны те, кому ты только сияла, не отдавшись им»).

Пирре говорится: «счастливы те, кому ты принадлежала». Значит, поэт не только радуется освобождению, но и озарен воспоминаниями о счастливых мгновениях. Пирра была для него желанной «оковой», как он говорит в конце оды (1, 33) о Миртале.

Вот и мне довелось быть, когда лучшая

Улыбалась любовь, скованным с Мирталой,

Что бурливой была моря вдоль выступов







Дата добавления: 2015-08-12; просмотров: 448. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Методы прогнозирования национальной экономики, их особенности, классификация В настоящее время по оценке специалистов насчитывается свыше 150 различных методов прогнозирования, но на практике, в качестве основных используется около 20 методов...

Методы анализа финансово-хозяйственной деятельности предприятия   Содержанием анализа финансово-хозяйственной деятельности предприятия является глубокое и всестороннее изучение экономической информации о функционировании анализируемого субъекта хозяйствования с целью принятия оптимальных управленческих...

Образование соседних чисел Фрагмент: Программная задача: показать образование числа 4 и числа 3 друг из друга...

Субъективные признаки контрабанды огнестрельного оружия или его основных частей   Переходя к рассмотрению субъективной стороны контрабанды, остановимся на теоретическом понятии субъективной стороны состава преступления...

ЛЕЧЕБНО-ПРОФИЛАКТИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ НАСЕЛЕНИЮ В УСЛОВИЯХ ОМС 001. Основными путями развития поликлинической помощи взрослому населению в новых экономических условиях являются все...

МЕТОДИКА ИЗУЧЕНИЯ МОРФЕМНОГО СОСТАВА СЛОВА В НАЧАЛЬНЫХ КЛАССАХ В практике речевого общения широко известен следующий факт: как взрослые...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.01 сек.) русская версия | украинская версия