Сержант демонстрирует свои моральные принципыХеллману скучно. Он ходит вдоль строя утомленных заключенных. Внезапно он поворачивается и обрушивает свой гнев на Сержанта: «Почему ты такой жополиз?» «Я не знаю, сэр». «Почему ты все время слушаешься?» Сержант не боится его и подыгрывает: «У меня такой характер, я послушный, господин надзиратель». «Ты лгун. Ты вонючий лгун». «Как скажете, господин надзиратель». Хеллман становится все более грубым, возможно, его возбудили предыдущие сексуальные игры: «А что, если я скажу тебе лечь и трахнуть пол, что ты на это скажешь?» «Я скажу, что не знаю, как это сделать, господин надзиратель». «Что, если я скажу тебе подойти к твоему другу № 5704 и изо всех сил ударить его по лицу?» Сержант стоит на своем: «Боюсь, я не смогу этого сделать, господин надзиратель». Хеллман ухмыляется и отворачивается, но только для того, чтобы найти новую жертву. Он открывает дверь в карцер и кричит, словно ярмарочный зазывала: «Тут кто-то есть! Только посмотрите на этого человека! № 416, ты еще здесь?» № 416 смотрит из темноты на выстроенных у стены заключенных и охранников, а они смотрят на него. В каждой руке он держит по сосиске! Барден: «Что это ты вцепился в свои сосиски, № 416?» «Он не съел до сих пор их, эти сосиски, — говорит Хеллман, чья обычно правильная речь сбивается — его явно захлестывают эмоции. — И вы знаете, что это означает для всех остальных?» Заключенные мрачно отвечают: «Сегодня ночью не будет одеял». «Правильно, это означает, что сегодня все спят без одеял! Подходите по одному и попробуйте сказать что-нибудь № 416, чтобы заставить его есть эти сосиски. Начнем с тебя, № 5486». № 5486 подходит к двери, смотрит прямо в глаза № 416 и тихо говорит: «Съешь эти сосиски, № 416». «Так ты от него ничего не добьешься, № 5486, — предупреждает Барден. — Кажется, ты не хочешь сегодня спать под одеялом. Следующий, № 7258». В отличие от первого заключенного, № 7258 сердито кричит мятежнику: «Жри свои сосиски, № 416, или я тебе задницу надеру!» Хеллман рад выражению открытой вражды между заключенными и улыбается от уха до уха. «Вот это уже лучше! № 5486, иди сюда и скажи ему еще раз. Скажи ему, что ты надерешь ему задницу, если он не съест эти сосиски». Тот подчиняется. «№ 2093, иди сюда и скажи ему, что надерешь ему задницу». Сержант неожиданно заявляет: «Сожалею, сэр, я не стану использовать непристойные слова по отношению к другому человеку». «Что тебе не нравится?» «Мне не нравятся слова, которые вы использовали». Хеллман пытается заставить его произнести «задница», но его уловки не работают. «Какое слово? „Надеру“? Ты не хочешь сказать „надеру“, что ли? Тогда о чем, черт возьми, ты говоришь?» Сержант пытается объясниться, но Хеллман перебивает его: «Я дал тебе приказ!» Хеллмана начинает раздражать отказ Сержанта выполнять приказы. В первый раз этот бесчувственный робот показал, что у него есть внутренний стержень и душа. «Иди сюда и скажи ему то, что я приказал тебе сказать». Сержант продолжает извиняться, но не сдается: «Сожалею, господин надзиратель. Я не могу этого сделать». «Ты не можешь спать на кровати сегодня ночью, ты это хочешь сказать?» Стоя на своем, Сержант ясно излагает свои принципы: «Я предпочел бы спать без кровати, чем это сказать, господин надзиратель». Хеллман в ярости. Он отходит на несколько шагов, а потом снова подходит к Сержанту, как если бы собрался ударить его за неповиновение у всех на глазах. «Хороший» охранник Джефф Лендри чувствует, что обстановка накаляется и предлагает компромисс: «Ну, тогда подойди и скажи, что ты дашь ему по попе». «Хорошо, господин надзиратель», — говорит Сержант. Он подходит к № 416 и говорит: «Съешь свои сосиски, или я дам тебе по попе». Лендри спрашивает: «И ты это сделаешь?» «Да… нет, господин надзиратель. Сожалею, но я этого не сделаю». Барден спрашивает, почему он лжет. «Я сказал то, что приказал мне господин надзиратель, сэр». Хеллман встает на защиту коллеги: «Он не приказывал тебе лгать». Барден понимает, что Сержант берет верх, не отступая от своих принципов, и это может повлиять на других. Он ловко поворачивает все с ног на голову: «Никто не хочет, чтобы ты нам лгал, № 2093. Так что, почему бы тебе не лгать, лежа на полу?» Он заставляет Сержанта лечь на пол, лицом вниз, и расставить руки в стороны. «Теперь ты будешь отжиматься в этом положении». Хеллман присоединяется: «№ 5704, иди сюда и сядь ему на спину». Следуют очередные указания Хеллмана о том, как № 2093 Должен отжиматься в этом положении. Сержант достаточно тренирован, чтобы делать то, что ему говорят. «И не помогайте ему. № 5486, ты сидишь у него на спине, лицом назад». Тот колеблется. «Давай, садись ему на спину, быстро!» № 5486 подчиняется. Охранники заставляют Сержанта отжиматься; у него на спине сидят № 5486 и № 5704 (они сели верхом на Сержанта без всяких колебаний). Сержант старается изо всех сил и с гордостью выполняет серию отжиманий. Он пытается подняться, но обессиленно падает под весом двух человек. Дьявольский дуэт разражается смехом, высмеивая Сержанта. Им надоело оскорблять его, и упрямое нежелание № 416 есть сосиски перевешивает. Хеллман выразительно произносит: «Я не понимаю, чем тебе не угодили сосиски, № 416. Я не понимаю — ведь у нас было столько перекличек, мы так прекрасно проводили время, все было так хорошо, а сегодня вечером у нас ничего не получается. Почему?» Пока Хеллман добивается ответа, Барден миролюбиво беседует с № 416 о сосисках — он пробует применить другую тактику, метод «мягких продаж»: «Какие они на вкус? Ммммм, я знаю, что они тебе понравятся, просто попробуй». Хеллман повторяет свой вопрос громче, на случай, если кто-то не расслышал: «Почему у нас было так много хороших перекличек, а сегодня вы пытаетесь все изгадить?» Хеллман идет вдоль строя, выслушивая ответы. № 7258 говорит: «Я не знаю; думаю, мы просто ублюдки, господин надзиратель». Сержант отвечает: «Я не знаю, господин надзиратель». Хеллман использует это как еще один шанс отомстить Сержанту за его «моральную победу»: «Ты ублюдок?» «Как скажете, господин надзиратель». «Как скажу? Я хочу, чтобы ты это сказал». Сержант не сдается: «Сожалею, сэр, я против подобных слов, сэр. Я не могу этого сказать». Вклинивается Барден: «Ты только что сказал, что не можешь сказать этого другому человеку, № 2093. Но это другое дело. Ты не можешь сказать это самому себе?» Сержант возражает: «Я считаю себя человеком, сэр». Барден: «Ты считаешь себя другим человеком?» Сержант: «Я сказал, что не могу сказать этого другому человеку». Барден: «И тебя это тоже касается?» Сержант отвечает ровно, твердо, тщательно подбирая слова, как будто участвует в дебатах в колледже. В этой ситуации, где он стал мишенью издевательств, он спокойно заявляет: «Изначально мое заявление не включало меня, сэр. Я не собирался говорить этого самому себе. Дело в том, что я был бы…» Он вздыхает и замолкает, что-то бормочет и замолкает. Хеллман: «Это значит, что ты был бы ублюдком, да?» Сержант: «Нет, господин…» Хеллман: «Да, ты был бы ублюдком!» Сержант: «Как скажете, господин надзиратель». Барден: «Ты бы оскорбил свою мать, вот что бы ты сделал, № 2093». Очевидно, Бардену не терпится сыграть главную роль в этой сцене, но Хеллман хочет управлять игрой сам и не поддерживает выпад товарища. Хеллман: «Кем бы ты был? Кем бы ты был? Ублюдком?» Сержант: «Да, господин надзиратель». Хеллман: «Я хочу услышать это от тебя». Сержант: «Сожалею, сэр. Я не стану этого говорить». Хеллман: «Какого черта ты не станешь этого говорить?» Сержант: «Потому что я не использую ругательств». Хеллман: «Ну, почему бы тебе не использовать их по отношению к себе? Ты кто?» Сержант: «Я тот, кем вы хотите меня видеть, господин надзиратель». Хеллман: «Если ты так говоришь, если ты говоришь, что ты ублюдок, значит, ты только что подтвердил мою правоту. Что ты ублюдок. Ты сам подтвердил. Так почему ты этого не скажешь?» Сержант: «Сожалею, сэр, я не стану этого говорить». Хеллман чувствует, что снова проиграл, и возвращается к тактике «разделяй и властвуй», которая раньше была вполне эффективна: «Эй, ребята, вы хотите как следует выспаться сегодня, не так ли?» Все отвечают: «Да, сэр!» Хеллман: «Думаю, мы немного подождем, пусть № 2093 подумает о том, какой он ублюдок. А потом, возможно, он скажет всем нам, кто он такой». (Эта борьба за власть между самым властным и жестким охранником и заключенным, который до сих пор был таким послушным, что заслужил презрительное прозвище Сержант, весьма неожиданна. Ни заключенные, ни охранники не испытывают к нему симпатии — его считают просто бездушным роботом. Но он доказывает, что в нем есть качества, достойные восхищения; он твердо следует своим принципам.) Сержант: «Думаю, вы совершенно точны в своей оценке меня, господин надзиратель». Хеллман: «О, я это знаю». Сержант: «Но я не могу произнести это слово, господин надзиратель». Хеллман: «Какое слово?» Сержант: «Я не стану произносить, в любом значении, слово „ублюдок“». Аплодисменты, свист, праздничный салют, победные фанфары. С необузданной радостью Барден кричит: «Он это сказал!» Хеллман: «Ну, слава Богу! Да! Он это сказал, № 5704?» № 5704: «Да, он это сказал, господин надзиратель». Хеллман: «Кажется, у нас есть победитель». Барден: «Возможно, эти ребята сегодня даже лягут спать, кто знает?» Не удовлетворенный частичной победой, Хеллман должен еще раз продемонстрировать свою власть. «Просто для верности, № 2093, ты ляжешь на пол и сделаешь десять отжиманий». «Спасибо, господин надзиратель», — говорит Сержант, энергично отжимаясь, несмотря на очевидную усталость. Барден злится, что Сержант так хорошо выполняет приказ и высмеивает даже его идеальные отжимания: «№ 2093, ты что, думаешь, здесь военный лагерь?» Джефф Лендри, весь последний час сидевший на стуле с отсутствующим видом, подает реплику: «Еще десять». Для публики он добавляет: «Как думают остальные, он хорошо отжимается?» Заключенные отвечают: «Да, он хорошо отжимается». Высокий Лендри проявляет свою власть довольно странным образом, возможно, чтобы убедиться, что у него все еще есть какой-то авторитет в глазах заключенных. «Нет, вы ошибаетесь. № 2093, еще пять раз». Отчет Сержанта об этом конфликте написан в странно безличном стиле: «Охранник приказал мне назвать другого заключенного „ублюдком“ и точно так же назвал меня. Первого я никогда бы не сделал, последнее привело бы к логическому парадоксу, отрицающему истинность первого. Он начал кричать, как он всегда это делает перед „наказанием“, намекая на то, что другие будут наказаны за мои действия. Чтобы других не наказали и чтобы избежать повиновения, я предпочел реакцию, которая бы достигла обеих целей, и сказал: „Я не стану использовать слово „ублюдок“ в любом его значении“ — что было выходом из ситуации — и для меня, и для них»[102]. Сержант оказался человеком с твердыми принципами, а не трусливым подхалимом, которым казался раньше. Позже он рассказал нам кое-что интересное о том, как изменилось его мышление в роли заключенного: «Оказавшись в тюрьме, я решил быть самим собой, насколько я себя знаю. Моя философия поведения в тюрьме не должна была вызывать или усугублять ухудшение характеров других заключенных или меня самого, или создавать ситуацию, когда из-за моих действий наказали бы кого-то другого».
|
