Все карты на стол: дебрифинг после эксперимента

Нам было ясно, что нужно использовать небольшое, но очень важное время дебрифинга после эксперимента с несколькими целями. Во-первых, нужно было позволить всем участникам открыто и в безопасной обстановке выразить свои эмоции и реакции, возникшие во время этого уникального опыта^[142]. Затем, мне было важно дать понять и заключенным, и охранникам, что все эксцессы поведения, которые они продемонстрировали, были результатом ситуационных факторов, а не какой-то их личной патологии. Я хотел напомнить им, что все они были отобраны как раз потому, что являются абсолютно нормальными, здоровыми людьми. Они не внесли в тюремную ситуацию никаких личных изъянов; это ситуация заставила их прибегать к крайностям, которые все мы наблюдали. Они — вовсе не «ложка дегтя». Это Стэнфордская тюрьма стала «бочкой дегтя». Именно она спровоцировала трансформации, которые мы все наблюдали. Наконец, было очень важно использовать эту встречу, чтобы восстановить нравственные ориентиры. Дебрифинг должен был стать средством исследования морального выбора, который был Доступен каждому из участников, и того, какой выбор они сделали. Мы хотели поговорить о том, что охранники могли сделать по-другому, чтобы не подвергать насилию заключенных, и что могли сделать заключенные, чтобы прекратить злоупотребления. Я честно и ясно заявил, что несу личную ответственность за то, что не вмешался, когда несколько раз злоупотребления выходили за любые допустимые рамки. Я пытался сдерживать физическую агрессию, но ничего не сделал, чтобы изменить или остановить другие формы насилия, хотя должен был это сделать. На мне был грех упущения^[143] — зло бездействия: я не обеспечил адекватного контроля и руководства тогда, когда они были необходимы.

Гнев бывших «заключенных»

Бывшие заключенные продемонстрировали любопытное сочетание облегчения и возмущения. Все были рады, что кошмар наконец закончился. Те, кто выдержал эту неделю до конца, не проявляли особой гордости за этот «подвиг» и не считали себя лучше тех, кого освободили раньше. Они знали, что иногда вели себя словно зомби, послушно выполняя абсурдные приказы, без всяких сомнений сплотили ряды против заключенного Стюарта-819, участвовали в акциях устрашения против Клея-416 и высмеивали Тома-2093, нашего самого высоконравственного заключенного, Сержанта.

У пятерых заключенных, освобожденных раньше, не наблюдалось никаких последствий эмоциональной перегрузки, которую они перенесли. Отчасти благодаря высокому базовому уровню психологической стабильности, а отчасти потому, что источником их страданий были весьма нетипичная обстановка нашей тюрьмы и странные события, происходившие в ней. Без необычной униформы и других тюремных «украшений» они легко отделились от этой отвратительной ситуации. Главной проблемой этих заключенных были попытки справиться со стыдом, связанным с той подчиненной ролью, которую они играли. Им нужно было восстановить чувство собственного достоинства, компенсировать зависимость и подчиненное положение, в котором они неожиданно оказались.

Однако Дуг-8612, которого мы арестовали первым и первым отпустили из-за эмоционального срыва, все еще злился на меня, особенно потому, что я создал ситуацию, в которой он потерял контроль над своим поведением и своим разумом. Он действительно хотел вместе с друзьями совершить налет на тюрьму и освободить заключенных. На следующий день после освобождения он действительно вернулся в Джордан-холл, чтобы подготовиться. К счастью, по разным причинам он отказался от этого дела. Он очень удивился, когда узнал, насколько серьезно мы восприняли слух о возможном налете, и был изумлен тем, какие меры мы, и особенно я, приняли, чтобы защитить наше учреждение.

Как и следовало ожидать, бывшие заключенные стали бранить охранников, которые, по их мнению, вышли далеко за рамки роли и проявляли слишком много творчества в своих оскорблениях, когда выбирали их мишенью для особых злоупотреблений. Первыми в хит-параде мучителей оказались Хеллман, Арнетт и Барден, а за ними — Варниш и Серос, менее последовательные приспешники «зла».

Так же уверенно они указали на тех охранников, которых считали «хорошими», потому что те оказывали им небольшие услуги или так и не вошли полностью в свои роли и не смогли забыть, что заключенные — это люди. В этой категории впереди всех были Джефф Лендри и Маркус. Джефф помогал заключенным, всегда был в стороне от тех оскорбительных поступков, которые совершали другие охранники ночной смены и даже перестал носить темные очки и военную форму. Позже он сказал нам, что подумывал о просьбе перевести его в заключенные, потому что совершенно не хотел быть частью системы, которая так жестоко обращается с другими людьми.

Маркус не принимал так близко к сердцу страдания заключенных, но мы знали, что в первые дни он несколько разделился с заключенными свежими фруктами, чтобы как-то дополнить их скудный рацион. После того как начальник тюрьмы попросил его быть активнее, Маркус, остававшийся в стороне во время бунта заключенных, начал кричать на них и писать негативные отзывы для комиссии по условно-досрочному освобождению. Кстати, у Маркуса красивый, почти каллиграфический почерк, и он с удовольствием его демонстрировал, сочиняя отрицательные отзывы на запросы заключенных. Он любит бывать на природе, занимается туризмом и йогой; поэтому ему было особенно неприятно сидеть взаперти в нашей темнице.

Между «плохими» и «хорошими» охранниками оказались те, кто «действовал по правилам», выполнял свою работу, играл свою роль и наказывал заключенных за нарушение правил, но редко оскорблял их сам. Среди них — Варниш, резервные охранники Морисон и Петерс, а также, иногда, младший из братьев Лендри. Первоначальная отстраненность от происходящего во дворе, которую демонстрировал Варниш, возможно, отчасти была следствием его застенчивости. В своих личных данных он указал, что у него «мало близких друзей».

Джон Лендри вел себя по-разному: иногда он становился жестким пособником Арнетта; именно он усмирял непослушных заключенных с помощью углекислого газа из огнетушителя. В других случаях он просто следовал правилам. Почти все заключенные сказали, что он им нравится. Джон, не по годам зрелый восемнадцатилетний парень, отличается грубой мужской красотой, хочет стать писателем, он — завсегдатай калифорнийских пляжей и активно встречается с девушками.

Одним из проявлений бездействия, характерного для «хороших охранников», было нежелание остановить оскорбительные действия «плохих охранников» их смены. Они не только никогда не противоречили им во дворе, но и, насколько нам удалось заметить, Джефф Лендри и Маркус никогда не делали этого без свидетелей, в комнате охранников. Позже мы обсудим, можно ли неспособность свидетелей оскорблений вмешаться считать «злом бездействия».

Один из самых непокорных заключенных, Пол-5704, описывает свою реакцию на новость о том, что эксперимент окончен:

«Когда нам сказали, что эксперимент окончен, я почувствовал одновременно волну облегчения и волну печали. Я очень обрадовался, что исследование закончилось, но был бы намного более счастлив, если бы оно продлилось две недели. Деньги — единственная причина, по которой я участвовал в эксперименте. Тем не менее меня переполнил восторг от того, что я снова свободен, и я все время улыбался, пока не добрался до Беркли. Пробыв там всего несколько часов, я забыл обо всем и не собираюсь никому об этом рассказывать»^[144].

Как вы помните, Пол гордился, что его избрали главой комитета по рассмотрению жалоб заключенных Стэнфордской окружной тюрьмы. Это он планировал написать цикл статей об исследовании для нескольких независимых газет в Беркли и рассказать в них, как правительство поддерживает исследования о том, как нужно обращаться со студентами-диссидентами. Этот план был совершенно забыт; он никогда не был реализован.

Оправдания бывших «охранников»

Во второй части дебрифинга бывшие охранники явили собой совсем иной групповой портрет. Хотя некоторые из них, те, кого заключенные назвали «хорошими охранниками», тоже были рады, что их испытания закончились, большинство же были недовольны преждевременным завершением эксперимента. Некоторые жалели, что не получат «шальных» денег за вторую неделю работы, ведь им удалось полностью взять под контроль ситуацию в тюрьме. (При этом никто не сказал о проблеме с голодовкой Клея-416 и о моральном превосходстве Сержанта в конфронтации с Хеллманом.) Некоторые охранники были готовы извиниться за то, что зашли слишком далеко и так откровенно наслаждались своей властью. Другие оправдывали свои действия и считали, что они были необходимы для выполнения той роли, которая им досталась. Моя главная цель в дискуссии с охранниками состояла в том, чтобы помочь им признать, что они испытывают некоторое чувство вины, так как заставляли других страдать и вышли за рамки роли, которую играли. Я ясно дал понять, что сам испытываю сильное чувство вины за то, что не вмешивался, когда это было нужно, и тем самым дал охранникам негласное разрешение дойти до крайности, что они и сделали. Возможно, если бы я более жестко их контролировал, они воздержались бы от многих злоупотреблений.

Почти все охранники сказали, что мятеж узников во второй день стал ключевым моментом в их отношении с заключенными, которые внезапно оказались «опасными» и которых нужно было «призвать к порядку». Они также были возмущены нападками и ругательствами, полученными от некоторых заключенных во время бунта. Они считали это унизительным, и это пробудило в них естественную жажду мести.

Одним из самых трудных моментов встречи стала дискуссия, во время которой я просил охранников объяснить, почему они делали то, что делали, но при этом не принимал их оправданий и попыток обосновать оскорбительное, агрессивное и даже садистское поведение. Конец эксперимента также означал конец удовольствию от безграничной власти, вдруг оказавшейся в их руках. Как пишет в своем дневнике охранник Барден, «когда Фил сообщил мне по секрету, что эксперимент скоро будет окончен, я очень обрадовался, но был потрясен тем, что кое-кто из охранников расстроился — не только из-за денег, но и из-за того, что им нравилось быть охранниками»^[145].