НАРЦИССИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ

Наиболее важным аспектом психоаналитической терапии нар­циссической личности является систематический анализ патологи­ческого грандиозного Я, постоянно проявляющегося в переносе.

Яркой особенностью нарциссической патологии характера явля­ется то, что патологическое грандиозное Я в переносе использует­ся для одной очевидной цели: чтобы избежать проявлений диссоциированных, вытесненных или спроецированных аспектов Я- и объект-репрезентаций, примитивных объектных отношений. Ког­да в психоаналитической ситуации активизируется грандиозное Я, пациент устанавливает непреодолимую дистанцию, становится эмоционально недоступным. В человеческих взаимоотношениях между пациентом и аналитиком внешне незаметно, но устойчиво отсутствует нормальная “реальная” сторона, отсутствуют отноше­ния, при которых пациент относился бы к аналитику как к живо­му человеку. Активизация патологической идеализации своего Я у пациента, чередующаяся с проекцией этого идеализированного Я на аналитика, оставляет впечатление, что в комнате присутствует лишь один идеальный великий человек, которому скрыто воздает­ся восхищение. Частый ролевой обмен между пациентом и анали­тиком подчеркивает этот устойчивый по своей сути паттерн пере­носа.

Я уже подробно описывал (1975) проявления такого вида пере­носа, его службу примитивным механизмам защиты и их функци­ям, а также анализ различных его аспектов. Сейчас я хочу лишь подчеркнуть, что аналитик среди всего прочего должен анализиро­вать типичный механизм всемогущего контроля, с помощью кото­рого пациент пытается навязать аналитику определенную роль со­гласно своим нуждам. Аналитик должен производить впечатление блестящего и умного, чтобы пациент чувствовал, что посещает величайшего терапевта всех времен и народов. В то же время аналитик не должен быть чересчур умным, иначе он пробудит в паци­енте зависть и возмущение. Аналитик должен быть таким же хоро­шим, как пациент — но не лучше (чтобы не возбуждать зависти) — и не хуже (чтобы не вызвать в пациенте обесценивающее презрение и ощущение полной потери).

Когда аналитик отказывается удовлетворять ожидания пациента и выражать восхищение, которое поддерживает грандиозное Я, а вместо этого предпринимает систематические попытки помочь па­циенту понять природу переноса, это обычно вызывает у пациента злость, гнев или внезапную реакцию обесценивания аналитика и его слов. Обычно подобные реакции следуют за тем моментом, когда пациент чувствует, что аналитик его понял или чем-то ему помог; понимание и помощь заставляют пациента с болью осозна­вать, что аналитик автономен и независим от него. Терпимое от­ношение аналитика к таким приступам гнева и презрения, интер­претация, объясняющая причину таких реакций, постепенно позволяет пациенту интегрировать позитивные и негативные аспекты переноса: интегрировать идеализацию и доверие с яростью, презре­нием и параноидной недоверчивостью.

За явной и простой активизацией нарциссической ярости лежит активизация специфических примитивных бессознательных интер­нализованных объектных отношений прошлого — обычно расщеп­ленных — и объект-репрезентаций, отражающих смешение эдипо­вых и доэдиповых конфликтов. В этом контексте периоды пустоты, сопровождающиеся ощущением, что “ничего не происходит” в терапии, можно понимать как активное бессознательное разруше­ние пациентом того, что он получил от аналитика, как проявле­ние неспособности пациента переживать зависимость от аналити­ка, являющегося дающей материнской фигурой.

Настойчивое стремление пациента добыть от аналитика знание и понимание, чтобы включить их в себя как нечто полученное си­лою, а не как дар, принимаемый с благодарностью, есть бессоз­нательное разрушение того, что пациент получает, сложная эмо­циональная реакция, впервые описанная Розенфельдом (1964), на разрешение которой обычно уходит много времени. В типичных случаях длинные периоды интеллектуального самоанализа, во вре­мя которых пациент обращается с аналитиком так, как будто того не существует (что может порождать негативный контрперенос в форме скуки), сменяются или перемежаются другими периодами, когда пациент страстно ждет интерпретаций и принимает их, пытаясь опередить аналитика в своих догадках, быстро инкорпориру­ет то, что услышал, как будто бы уже давно это знал сам, и в оче­редной раз, как только усваивает это новое знание, начинает чув­ствовать пустоту и неудовлетворенность, как если бы не получил ничего.

В то же самое время (в типичном случае) пациент с помощью проекции приходит к убеждению, что аналитик не чувствует к нему подлинного интереса, что он замкнут на себе и лишь эксплуатиру­ет окружающих, как и сам пациент; что у него нет подлинного знания или убеждений, лишь ограниченный набор приемов и ма­гических процедур, которые пациенту надо изучить и включить в себя. Чем сильнее испорчено Супер-Эго пациента и чем сильнее его потребность проецировать обесцененные Я- и объект-репрезен­тации, тем в большей мере он подозревает терапевта в такой же испорченности и тем сильнее обесценивает его. Эту ситуацию мо­жет изменить постепенная активизация или прорыв более примитивных форм переноса, когда пациент начинает выражать парано­идную подозрительность и прямую агрессию в переносе. Явный разрыв взаимоотношений, которые прежде казались “идеальными”, есть, в глубоком смысле, проявление в переносе более подлинных, хотя и амбивалентных и переполненных конфликтами, взаимоот­ношений, которые отражают активизацию примитивных объектных отношений.

Ниже мы рассмотрим некоторые виды хронических защит харак­тера, которые, постепенно нарастая, могут разрушить психоана­литическую ситуацию.