ГЛАВНЫЕ ПРЕРОГАТИВЫ

Теперь следует определить, какие именно права имели монархи раннего Нового времени. Поскольку монархиями в этот период являлись почти все государства, представляется возможным провести сравнительный анализ королевских прерогатив. То, что историки не уделяли достаточного вни­мания проблемам королевской власти, вызывает недоумение. В Англии вигская историография концентрировала внимание на тех элементах кон­ституции, которые способствовали формированию свобод, а не на тех, ко­торые укрепляли власть. На континенте историки существование власти монарха принимали как должное, но не изучали. Убежденность историков в агрессивности «абсолютизма» порождала невнимательное отношение к неотъемлемым полномочиям короля, к }иге тщезЫШ,которым он всегда обладал.

Современники их равнодушия не разделяли. Королевские прерогативы перечислялись в десятках трактатов с уничтожающей скрупулезностью, но этот материал еще не подвергался систематическому исследованию. Сегодня кажется, что в большинстве государств королевские права были сходны, если не идентичны. Вариации возникали вследствие отдельных удачных попыток аристократических советов и штатов присвоить королев­ские прерогативы. Как правило, монархи контролировали внешнюю поли­тику, назначали министров и должностных лиц, созывали сословное пред­ставительство, обладали законодательной инициативой, собирали феодаль­ные и регальные налоги, учреждали новые суды и административные орга­ны, регулировали торговлю, промышленность и чеканку монеты, даровали хартии, контролировали дороги, миловали осужденных и были источника­ми знатных достоинств и патроната.

Эти полномочия назывались абсолютными, то есть решения по их ис­пользованию принимались только королем. В сфере их действия он мог бес­препятственно делать все, что заблагорассудится, без чьего-либо вмеша­тельства. Ни внутри, ни за пределами государства не было власти выше королевской. В эпоху, когда далеко не все считали королевское слово по­следним, было важно внедрить идею, что действия короля по закону не мо­гут ставиться под сомнение. По мнению Боссюэ, апологета Людовика XIV, король не подчинялся никакой человеческой власти: если он поступал не­правильно, не существовало законных средств контроля или исправления его действий. Боссюэ выдвинул четыре тезиса. Король ни перед кем не от­вечал за свои поступки; если он принимал решение, все другие отменялись; ни одна власть не могла ему препятствовать; однако он не исключался из сферы действия закона.^[256] Эти положения стали определением «абсолютиз­ма» и были справедливы как в отношении английской короны, так и конти­нентальных монархий, как для эпохи Тюдоров, так и для времен Ганновер­ской династии. Оксфордский словарь английского языка говорит, что коро­левские прерогативы «теоретически не подлежат ограничению». Парламент мог объявить импичмент министрам, но король находился в неприкосно­венности — в отличие от испанских монархов, которых можно было при­влечь к суду, как любого из их подданных.^[257]

Король мог объявить о расширении своих прерогатив, и в таком случае они начинали противоречить правам подданных. Это могло произойти в мо­менты напряженности, когда монархи были вынуждены идти на слишком резкие и односторонние заявления. Так поступил Людовик XIV в 1766 году, когда объявил себя единственным источником власти и права. В этом вы­сказывании, которое обычно приводится как классический постулат «абсо­лютизма», не упоминается о правах подданных — или парламентов, олице­творявших эти права. Поскольку французская конституция была достаточ­но расплывчатой и содержала различные элементы, то при одностороннем подходе к ней легко впасть в заблуждение.

Французские юридические трактаты нередко говорят о законодатель­ной прерогативе короля. О том, сколько сложностей с ней связано, мы уже упоминали выше. По убеждению историков — «абсолютистов», право мо­нарха издавать такие законы, какие ему угодно, распространялось на права и свободы подданных, которые в действительности исключалисьиз его ком­петенции согласно данному королем обязательству уважать их. Француз­ские короли способствовали созданию сходной иллюзии, когда заявляли о своем безраздельном праве осуществлять законодательную власть. Поэто­му так важно провести границу между риторикой и реальностью. Француз­ские короли не имели возможностииздавать такие законы, какие им за­благорассудится.[258] Их законодательная прерогатива заключалась в неогра­ниченном праве вносить законы на рассмотрение.Право утверждать законы, если они соответствовали установленным принципам равенства, принадлежало парламенту: без его утверждения законы не вступали в си­лу. Напротив, английские короли не обладали исключительной законода­тельной инициативой: их прерогатива состояла в праве вето. Французские монархи усложняли ситуацию тем, что передавали парламенту те дела, ко­торые английские короли сочли бы политическими: например, составле­ние завещания или объявление войны. Они принимали решение и ожида­ли, что парламент одобрит его без возражений.

Предложенная Монтескье теория разделения властей создала в этой области еще большую историографическую путаницу. Монтескье утвер­ждал, что в хорошо организованной монархии исполнительная и законода­тельная власти отделены друг от друга и таким образом гарантируют свобо­ды подданных. Этого не было ни в Англии, ни во Франции. В обеих странах исполнительная власть принадлежала монарху и он же творил законы с со­гласия законодательного органа — парламента.

Король претендовал и на право контролировать религиозную принад­лежность своих подданных. В Англии оно оспаривалась парламентом, а во Франции, Испании и Австрии — папой. Кроме того, большинство списков, в которых перечислялись прерогативы, включали в себя довольно нечетко определенные чрезвычайные полномочия, предоставлявшиеся монарху в кризисных ситуациях. Этот аргумент — гаьзоп й'ё(а(— позволял ему по­пирать права подданных, которые в обычной ситуации были неприкосно­венны. Ришелье и Оливарес прославились использованием таких приемов, и на этом основании некоторые историки предположили, что они сделали государство «абсолютистским». И все же у нас нет оснований считать эти чрезвычайные мероприятия установленными нормами управления. Они оставались исключениями из правил, и, следовательно, французская мо­нархия сохраняла свой правовой статус.[259] В то же время в Англии, где обыч­ные прерогативные права применялись в чрезвычайных ситуациях, она представляла собой противоположную модель. Некоторые исследователи полагают, что после 1688 года королевские прерогативы здесь использова­лась очень редко.[260] Действительно, если забыть о том, что монарх, как пра­вило, обладал рядом прерогатив, тогда Англию и в самом деле можно пред­ставить как особый случай.