КТО БЫЛ ЛУЧШИМ НА ТРАССЕ!

Запись первая

Ленинград. Первенство СССР по

шоссейно-кольцевой гонке. (Дата зачеркнута.)

 

Хотя все события уже позади и для меня лично ничем не примечательны — если говорить о чисто спортивном результате,—я все еще нахожусь под впечатлением этой гонки. Под таким впечатлением, что даже вот решил записать все, как было... Журналисты ведь пишут только о победителях—первое место досталось такому-то, вторым на финише был такой-то... А я хочу рассказать о том, как спортсмен занял сегодня последнее место,— да, последнее! — но был, на мой взгляд, лучшим на трассе. Я хочу записать все, как было, по свежим следам, потому что это прежде всего урок для меня и многих других молодых гонщиков; хотя, по правде говоря, тут дело даже и не в «уроке», а в том, что сегодня мне стало как-то особенно ясно, каким замечательным спортом мы занимаемся и какие личные качества он воспитывает.

Но начну по порядку. Сразу же после старта мы все, без разведки, ринулись в «бой» и начали «резаться» друг с другом уже на первых кругах. В этой финальной гонке на первенство СССР по классу «Москвичей» собралась компания неоднократных чемпионов страны разных лет. А. Терехин, Ю. Чвиров, Е. Веретов, В. Орлов—все они хорошо изучили повадки или, как еще говорят, «гоночный почерк» друг друга. Впрочем, главную опасность для всех и особенно для нашей заводской команды представлял, по данным контрольных заездов, армейский спортсмен Карл Галыгин: на прикидке он прошел лучший круг—2.07, то есть за 2 минуты и 7 секунд. Но ему-то как раз поначалу не повезло—«засиделся» на старте и потерял при этом несколько первых метров дороги.

События в гонке развивались прекрасно—мне удалось захватить лидерство и, хотя на «хвосте» у меня шел Чвиров, не отпуская больше чем на десяток метров, а вплотную за ним, как привязанные, мчались Терехин и спартаковец Галкин, я чувствовал себя довольно уверенно. Пчелой жужжал двигатель (недаром меня ребята из нашей заводской команды называют «профессором по регулировке»), на прямых я просто-таки физически ощущал его резерв мощности, легко отрываясь от преследователей, а то что они вновь доставали меня на виражах, только подхлестывало—ну что ж, конечно, на то они и чемпионы. Зато на моей стороне время: я-то к концу гонки, поднаторев, буду проходить те же виражи уже лучше, а их двигатели лучше не станут.

Вираж… Для любого автомобилиста это, так сказать пробный камень его мастерства. Как проходить вираж знает каждый—теоретически, разумеется. Опрокидывающий момент, создаваемый боковой центробежной силой на повороте, не должен превышать момента силы тяжести автомобиля. Центробежная сила тем больше, чем больше скорость и чем меньше радиус поворота. Значит, надо входить в вираж с такой скоростью и так учитывать его радиус, чтобы неопрокинуться. Небольшая премудрость, казалось бы. На тренировках гонщики отрабатывают виражи, как музыканты свои гаммы.

Но все это—азбука для начинающих. А для мастеров каждый вираж—творческая задача, да еще со многими неизвестными. Нужно мгновенно понять его с предельной точностью оценить, где начать торможение перед входом в поворот, как использовать конкретные его особенности, когда прибавить газ чтобы выиграть драгоценные доли секунды. Тормознешь перед поворотом чуть сильнее или чуть раньше - и тебя обойдут. Упустишь момент и... того и гляди, очутишься вне дороги. В том и искусство - найти этот узкий «коридор» между скоростью и безопасностью, пройти его так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Даже опытный гонщик не всегда совершает оптимальный маневр, но он постоянно ищет его, потому что погоду в гонке делают именно виражи, умение проходить их с наивысшей скоростью, использовать юз и другие открывающиеся возможности. Ибо, хотя у нас.и моторный спорт, победу в нем приносит мастерство, а не только мощность мотора.

Что касается меня, то я в той гонке больше рассчитывал не на свои, а на лошадиные силы. Главное—продержаться в лидирующей группе, а уж когда выйдем на финишную прямую, посмотрим, что «скажет» мой великолепный двигатель...

«Посмотреть» не пришлось. На четвертом круге неожиданно послышался какой-то подозрительный треск, и через секунду все стало ясно — сломалась ступица колеса в моей машине. Пришлось сойти с дистанции.

Не буду описывать здесь своих чувств — слишком много понадобилось бы слов, за литературную «проходимость» которых не поручусь. Потому что главное, что испытываешь в таких случаях,—неудержимая досада. На себя, на механика, на «преследователя», чересчур уж напиравшего сзади, на весь мир и на небо, которое как-то сразу становится с овчинку... Да, не легко это—вот так сразу попадать из кипятка гонки в леденящую сердце холодную ванну для аутсайдеров за обочиной. Вы подумайте, к чемпионату страны чуть ли не год готовишь машину, на заводе стараешься почаще попадать во вторую смену, чтобы иметь возможность днем «поковыряться» вволю на ямах и подъемниках нашего спортивного гаража (когда они меньше заняты), тренируешься неделями на трассе, отрабатывая приемы вождения, выкладываешься полностью на отборочных соревнованиях — и все это идет прахом за какие-нибудь несколько секунд из-за одной непредвиденной мелочи. Я уже не говорю об «издержках» другого рода: критике, которой подвергаешься за все эти от лучки дома,—я ведь женат,—упущенных возможностях отдохнуть и повеселиться, сходить лишний раз в кино или в заводской клуб, посидеть с товари щами в теплой компании.

Чуть не плача, проклиная себя за то, что слишком увлекся доводкой двигателей и недосмотрел за ходовой частью, я стоял, превратившись в зрителя, и сначала почти безучастно наблюдал за продолжавшейся гонкой. Мимо меня пролетали со свистом Терехин и Веретов, Лифшиц и Галыгин, затем Ипатенко и Лесовский, охваченные азартом борьбы. А я лишь через два или три круга заметил, наконец, что на трассе нет Юрия Чвирова, члена нашей заводской команды, который шел все время за мной по пятам.

Неужели тоже сошел?.. Не скрою, сначала даже мелькнула недобрая мысль («Ага! Не будешь в другой раз «давить на психику», когда твой товарищ лидирует!»), но ее тотчас же вытеснила другая: «Что с ним?.. Не разбился ли?»

Так как я находился далеко от трибуны, на другой стороне кольцевой трассы, зрителей поблизости совсем не было, и лишь метрах в ста от меня маячила одинокая фигура милиционера. Он бдительно наблюдал за группой мальчишек, влезших на деревья, с которых хорошо просматривался участок трассы.

Бросив свою машину, я помчался туда и еще на бегу, минуя милиционера, закричал, обращаясь к «знатокам» на зеленой «галерке».

— Эй!.. Что там случилось с номером двадцатьтри?.. Не знаете?

— Один из мальчишек, неохотно оторвавшись от зрелища на трассе, процедил сверху вниз:

— Сошел он... Ступица поломалась,— и назвал мою фамилию.

— Да нет! — закричал я.— Двадцать третий! Красная такая машина. Не знаешь?

Но по кольцевой трассе снова пронеслась лиди рующая группа машин, и ответ мальчишки потонул в реве моторов. Между тем ребята, заметив шлем в моей руке и свежие пятна масла на комбинезоне, быстро сообразили, кого им бог послал в собеседники.

Как стайка воробьев, слетели они со своего зеленого насеста и, окружив меня плотным кольцом, затараторили, точно двигатели без глушителя. С трудом мне удалось выяснить, что Чвиров вскоре после моей неудачи резко замедлил ход и затем остановился у наших боксов... Присоединившийся к нашей беседе милиционер подтвердил эти сведения.

Вот тут-то и произошло то, что превратило для меня эту гонку в незабываемый жизненный эпизод.

Неожиданно, по совершенно непонятной причине, один из мальчишек отделился от нашей группы и выбежал на дорогу, видимо желая ее пересечь. И почти в тот же момент из-за поворота выскочила на прямую машина Терехина.

Нетрудно себе представить, что могло бы произойти, если бы гонщик мгновенно не среагировал. Он знал, на что идет, и все же направил машину в сторону от дороги.

Когда я подбежал к ней, она лежала далеко за обочиной, вверх колесами, которые еще продолжали крутиться. Обе передние дверцы были раскрыты—от удара сорвало замки,—а над горячим поддоном струилась паровая дымка, так как примятая трава обильно смочила его росой.

Виновник происшествия испуганно забился в кювет и, не в силах унять дрожь губ, бормотал:

— А чего? Никого ж не было... А чего?

Саша Терехин выбрался из машины и, взглянув на нас отсутствующим взглядом, сокрушенно покачал головой. Штанина его комбинезона была разорвана до колена, на щеке кровоточила ссадина. Да и весь его вид был, прямо сказать, не для киносъемок.

Но еще больше он огорчился, когда наконец разглядел меня.

— Ты разве... тоже сошел?—спросил он обеспокоенно.— И Юра Чвиров стоит у боксов, я видел.

— Да ладно... Как ты? А ну-ка пройдись: переломов нет?

— Есть тут как раз времечко прогуливаться!—вдруг зло огрызнулся Терехин. Он подбежал к машине.— Давай помогай!

С помощью мальчишек и милиционера нам удалось поставить ее на колеса. Терехин быстро сел за руль и... энергично включил стартер.

Сколь ни удивительно это было после того, что произошло, но двигатель почти сразу завелся. Не успел я и рта раскрыть, как машина, рванув, оказалась снова у трассы. Терехин прислушался на секунду—не едет ли кто-нибудь-из участников гонки,—затем, не мешкая, выехал на дорогу. Такая поспешность была, впрочем, уместной—по зоне отчуждения к месту происшествия уже приближалась санитарная машина с врачом скорой помощи, а встреча с ним, по-видимому, никак не входила в расчеты гонщика. Он сразу же устремился по трассе, набирая скорость.

«Смотри, какой заводной»,—неодобрительно по думал я о Терехине. Его поведение казалось мне продиктованным излишней горячностью, безоглядным желанием взять реванш, что считается в среде гонщиков плохим тоном... Я с удивлением посмотрел вслед товарищу, проявившему такое несовершенство характера. Странно... Ведь трижды был чемпионом СССР считается одним из лучших спортсменов на нашем заводе, да и производственник замечательный—много лет работал на отделочном конвейере (а туда плохих не берут), потом был выдвинут на должность контрольного мастера, сейчас испытатель в лаборатории ОТК...

Между тем события на трассе развивались своим чередом Перед нами пронесся Женя Веретов, вскоре за ним—Карл Галыгин, заметно улучшавший свое турнирное положение. Это, очевидно, и есть лидеры. Я машинально вскинул секундомер и засек время того и другого. Затем в борьбе прошли Ипатенко и Лесовский — они, видимо, сражались друг с другом уже не первый круг. Да и было из-за чего —теперь перед каждым из них замаячила бронза...Промчался в хорошем темпе, стремясь наверстать, упущенное, Чвиров. «Молодец!»—подумал,я,: хотя было ясно, что никакой роли. в этой гонке он уже несыграет.

А вот и Терехин. Мы прямо ахнули, когда увидели его машину, несущуюся по трассе. Ну и развалюга! По сравнению с ней моя, стоявшая за обочиной и занесенная уже в невеселый судейский кондуит «выбывших по неисправности», выглядела, как слегка охромевшая герцогиня. Сильно помятый кузов с прилипшими к нему комьями земли и зелеными полосами растертой при аварии травы, выбитое стекло, хлюпающие дверцы — все это, действительно, придавало машине Терехина вид какой-то бедняцкой арбы, чудом оказавшейся на современной дороге. К тому же и гонщик сидел как-то не по-спортивному, неуклюже—привалившись к изогнутой стойке корпусом и придерживая левую дверцу локтем. Правой рукой, то и дело отрывая ее от штурвала, он поправлял другую, наспех привязанную дверцу.

Впрочем, ехал Терехин быстро, и я еще раз подумал, до чего же он бесшабашный и безответственный парень...

Это не помешало мне щелкнуть секундомером, когда вновь промчались Беретов и Галыгин. Первый прошел круг за 2.10, второй—за 2.08. Ого! Если дальше так пойдет, то армеец скоро настигнет на шего Женю, а там уж и обойдет его наверняка. Неприятное открытие!

Я повторил свой замер на следующем круге. Да, у Веретова 2.10, а у Галыгина снова выигрыш двух секунд. Черт возьми, эдак мы можем проиграть в командном зачете!..

И тут меня осенило. Так вот почему Терехин возвратился на трассу! Недаром он был так огорчен, узнав, что и я сошел с дистанции. Конечно же—стоит сейчас Веретову остаться вторым (то есть получить 6 очков за второе место, а не 8 за первое), и у нашей команды образуется «дефицит» — не будет хватать зачетных очков.

Я мысленно проклял себя за то, что позволил себе подумать иное, а когда Терехин вновь появился на трассе, так неистово замахал руками, что он даже, кажется, сбросил газ на секунду, чтобы посмотреть, что это со мной происходит. Нет, вряд ли, конечно,—слишком уж много забот ему доставляли дверцы,—но мне показалось — хотите верьте, хотите нет,—будто он даже и подмигнул мне при этом.

Надо ли говорить, что я теперь смотрел уже на гонку другими глазами? Основные события ее — борьба лидеров, показания секундомеров, волнения на «галерке»—все это отступило на задний план, и я видел одно: подлинную красоту спортивного подвига, черную солдатскую работу спортсмена, в поте лица, с риском для жизни, без шансов на награду, упорно и без передышки копавшего для своей команды спасительный окоп. Да. Не то, что я. Стою на обочине и комментирую. Будто корреспондент какой. Обозреватель, понимаете ли. Со сломанной ступицей.

Проклятая ступица. Если бы не она, «ходил» бы я сейчас, как Галыгин. А что?.. У меня на прикидке тоже 2.08 было. Потому я и стартовал в первом ряду, по данным контрольного заезда. Хорошее время показал. На секунду лишь хуже, чем у Галыгина. Не сломалась бы ступица, еще неизвестно, как все сложилось бы. Может, и не пришлось бы Терехину принимать на себя такой крест. И как только ему удается на этой грохочущей таратайке поддерживать такую высокую скорость?.. Просто трудно поверить, что можно подобным образом пройти всю дистанцию.

Словно бы услышав эти мои мысли, Терехин стал еще энергичнее «орудовать»—иначе не скажешь—локтем и правой рукой, борясь со своими хлюпающими дверцами. Круг за кругом, придерживая их, меняя чуть ли не ежесекундно положение тела, сосредоточенный и напряженный до предела, вел Терехин свою машину на бешеной скорости, в темпе лидеров. Да, да, в том же темпе, потому что авария обошлась ему в две минуты, которые приходилось теперь собирать по крупицам секунд. Конечно, о первенстве или о призовом месте не могло быть и речи—задача состояла лишь в том, чтобы дойти, пока еще не закроют финиш,—но и это сейчас требовало огромного напряжения воли и сил. Ведь каждый круг длиною в 3360 метров надо было проходить за 2.09—2.10, чтобы закончить дистанцию и уложиться в норматив.

И Терехин финишировал в этой гонке. В судейском протоколе против его фамилии поставили на этот раз не привычную для него восьмерку, а скромную единичку за шестое место. Но какая это была единичка! Золотая для нашей команды…