Глава 36. Какие мерзкие собаченции!

 

Какие мерзкие собаченции!

Я сам себе удивлялся; обычно мне удаётся обнаружить симпатичные черты почти во всех моих пациентах, принадлежащих к собачьему племени.

Но Дусик и Пусик Уитхорнов упорно оставались исключением, как я ни старался отыскать в них хотя бы одно достоинство.

Сплошные недостатки – отвратительные привычки, отвратительные манеры. Например, встреча, которую они мне неизменно устраивали.

– Лежать! Лежать! – взвыл я, как всегда, но два уэст-хайленд-уайт-терьера продолжали, стоя на задних лапах, передними яростно царапать мои голени. (Выше они не дотягивались.) Возможно, кожа у меня на голенях особенно нежная, судить не берусь, но ощущение было мучительнейшим.

Когда я попятился на пуантах, комнату огласил заливистый смех мистера и миссис Уитхорн. Сцена эта им никогда не приедалась.

– Ну какие же они лапочки! – пролепетал мистер Уитхорн, давясь хохотом. – Как мило они с вами здороваются, утютюлечки мои!

Согласиться с ним мне было трудновато. Ведь гнусная парочка не просто пытала меня, нанося некоторый ущерб и тонкой материи брюк, но вперяла в меня свирепые взгляды, весьма недвусмысленно скалясь, подёргивая губами и пощёлкивая зубами. Да, рычать они не рычали, но я бы всё-таки не назвал это таким уж дружеским приветствием.

– Идите к папочке, лапусеньки! – Хозяин подхватил их на руки и нежно расцеловал, всё ещё похихикивая. – Нет, согласитесь, мистер Хэрриот, это же просто чудо, с какой любовью они вас встречают, а потом не хотят, чтобы вы уходили?

Я ничего не ответил и принялся молча отряхивать брюки. Да, действительно, едва я входил, как эти твари принимались царапать мне ноги, а когда я уходил, всячески старались тяпнуть меня за щиколотки. А в промежутке допекали, как могли. И ведь оба были стариками – Дусику шёл пятнадцатый год, а Пусику – тринадцатый. Казалось бы, возраст и опыт могли бы приучить их к сдержанности, но где там!

– Ну, – сказал я, убедившись, что ни ноги, ни брюки серьёзного ущерба не понесли, – насколько я понял, Дусик прихрамывает?

– Да, на левую переднюю лапочку. – Миссис Уитхорн поставила страдальца на стол, предварительно застелённый газетой. – С самого утра. Бедняжечка так страдает!

Я осторожно приподнял лапу и тут же отдёрнул руку: зубы Дусика лязгнули в дюйме от моих пальцев.

– Поосторожней, мистер Хэрриот! – вскрикнула миссис Уитхорн. – Ему же больно! Прелесть ты моя! Он ведь страдает, мистер Хэрриот, а вы так грубо!..

Я только зубы стиснул. Конечно, для начала следовало бы обмотать ему морду пластырем, но я ещё не забыл, какой негодующий ужас обуял супругов, едва я посмел заикнуться о своей идее.

Ну, ничего, справимся. Игра эта мне знакома, и Дусику не поймать меня врасплох. Видывали мы кусак и попроворней.

Я обвил больную ногу указательным пальцем и успел увидеть всё, что требовалось, прежде, чем Дусик завершил второе покушение. Красноватое вздутие между пальцами. Из-за такой пустячной кисты ветеринара вызывают на дом! Но Уитхорны раз и навсегда отказались возить своих любимцев в приёмную. Бедняжечки так нервничают!

Я выпрямился.

– Вполне безобидная киста, но боль она, безусловно, причинять может, а потому рекомендую промывать её горячей водой, пока она не вскроется. Тогда боль пройдёт. Многие собаки сами их вскрывают, покусывая между пальцами. Но вы можете ускорить этот процесс. – Я набрал в шприц раствор антибиотика. – Происхождение таких кист точно не установлено. Возбудители не найдены. Но на случай заражения я сделаю ему укол.

Держа Дусика за шкирку, я благополучно справился с инъекцией, но тут мистер Уитхорн водворил на стол Пусика.

– Раз уж вы здесь, так осмотрите и его.

Такая просьба входила в обычный ритуал моих визитов, и я покорно прощупал и прослушал огрызающийся комок белой шерсти, а потом измерил температуру. Естественно, он страдал всеми недомоганиями собачьей старости – артрит, нефрит и прочее, включая шумы в сердце, которые бывало трудновато различить в злобном ворчании, эхом отдававшимся в грудной клетке.

Кончив осмотр, я пополнил запас лекарств, предназначенный для обоих, и попрощался. Оставалось уйти. Мистер и миссис Уитхорн замерли в сладком предвкушении.

Из раза в раз повторялось одно и то же: под злорадное хихиканье хозяев собачонки заняли пост у порога, не давая мне пройти.

Они скалились с какой-то ядовитой злостью. Чтобы прорваться, я сделал отвлекающий манёвр вправо, а потом подскочил к двери и ухватил ручку. Однако мне пришлось обернуться, чтобы избежать зубов, жадно щёлкнувших у самых моих лодыжек. Я запрыгал, но уже не на пуантах, как прима-балерина, а словно отплясывая лихую джигу.

Два-три умелых выпада правой ногой, и я вылетел на свежий воздух, со смаком захлопнув за собой дверь.

Пока я стоял, переводя дух, возле меня затормозил голубой фургончик Дуга Уотсона, молочника.

– Доброго утра, мистер Хэрриот! – Он махнул рукой на дверь, из которой я только что выскочил. – Этих псин навещали?

– Да.

– Вот гадёныши, а?

Я засмеялся.

– Характеры у них не из самых приветливых!

– Во-во! Привезу молоко, а сам так под ноги и смотрю. Чуть дверь открывается, они сразу на меня набрасываются.

– Естественно.

Его глаза расширились.

– Так сразу за ноги и цапают! Ну, и прыгаешь, как полоумный, а все на тебя пялятся.

Я кивнул.

– Мне это по опыту известно.

– Если не остеречься – всё! Вот поглядите! – Он высунул ногу из дверцы и указал на резиновый сапог. По бокам каблука я увидел две аккуратные дырочки. – Цапнул-таки, подлюга. До крови прокусил.

– Боже мой! А который из них?

– Да не разобрал я. Как их кличут-то?

– Дусик и Пусик, – ответил я.

– Вот те на! – Дуг уставился на меня, выпучив глаза. Его собаку звали черныш. Он наморщил лоб, а потом нагнулся ко мне. – Может, вы мне не поверите, только вот что: они ведь очень ласковые были!

– Как!

– Точно вам говорю. Когда только-только тут поселились, знай, хвостами виляли. Ещё до вашего времени, конечно. Вот как оно было – Поразительно! – сказал я. – Но тогда отчего же?

– Кто его знает! – Дуг пожал плечами. – Только и полгода не прошло, как они озлились. А потом всё злее да злее делались.

Я продолжал ломать голову над этим преображением и когда вернулся в Скелдейл-Хаус. Ведь уэст-хайленд-уайт-терьеры вообще-то очень дружелюбны и покладисты... В аптеке Зигфрид писал инструкцию на ярлыке бутылки с микстурой против колик, и, не удержавшись, я выложил ему свои недоумения.

– Да-да, – сказал он. – Мне тоже про это рассказывали.

Я раза два побывал у Уитхорнов и знаю, почему их собаки так невыносимы.

– Неужели? Так почему же?

– Во всём виноваты хозяева. Они их не только не воспитывали, но всё время тетешкали да ещё сюсюкали.

– Пожалуй, – задумчиво протянул я. – Конечно, я тоже немножко пляшу вокруг своих собак, но до тисканья и поцелуев дело, слава богу, не доходит.

– Вот именно. Избыток слащавых ласк собакам очень вреден.

И ещё одно: эта парочка верховодит в доме. А собаки любят подчиняться. Тогда они чувствуют себя увереннее и безопаснее. Можете мне поверить: Дусик и Пуснк остались бы очень милыми пёсиками, если бы их с самого начала держали в определённой строгости.

– Ну, а теперь всем командуют они.

– Бесспорно. И им это страшно не нравится. Если бы только Уитхорны были способны снять розовые очки и трезво взглянуть на истинное положение вещей! Но, боюсь, теперь уже слишком поздно. – Мой партнёр сунул бутылку в карман и вышел.

Уитхорны продолжали меня часто вызывать, и я вновь и вновь проделывал балетные па и отплясывал джигу. А потом Дусик и Пусик издохли почти одновременно. Причём оба скончались очень мирно: Дусика нашли утром бездыханным в его корзинке, а Пусик устроился в саду подремать под яблоней и больше не проснулся.

И хорошо, что так. Конечно, они обращались со мной не слишком по-дружески, но мне было приятно, что их миновали испытания, которые делают тягостной работу с мелкими животными – они не угодили под машину, не таяли от долгой мучительной болезни, их не пришлось усыплять. Казалось, кончилась одна глава моей жизни.

Однако вскоре мне позвонил мистер Уитхорн.

– Мистер Хэрриот, – сказал он. – Мы приобрели двух щенков той же породы. Вы не приехали бы сделать им прививку от чумы?

До чего же приятно было войти в комнату, где приветливо завиляли хвостами два милых щенка! Им обоим было по три месяца, и они глядели на меня умильными глазёнками.

– Какая прелесть! – сказал я – А как вы их назвали?

– Дусик и Пусик, – ответил мистер Уитхорн. – Нам хочется сохранить живой память о наших незабвенных милашках. – Он подхватил щенят на руки и осыпал их поцелуями.

Я сделал прививки, а потом у меня долго не было причин навещать очаровательную парочку. Видимо, оба отличались завидным здоровьем. Во всяком случае, миновал без малого год, прежде чем меня пригласили осмотреть их для профилактики.

Когда я вошёл, Дусик и Пусик номер два сидели бок о бок на диване в странно застывшей позе. Я направился к ним, оба смерили меня ледяным взглядом и, словно по команде, оскалились с лёгким рычанием.

У меня по спине побежали мурашки. Неужели – опять? Едва мистер Уитхорн поставил Дусика на стол и я достал из футляра ауроскоп, как мне стало окончательно ясно, что судьба перевела стрелки часов назад: белая шерсть поднялась дыбом, ещё недавно дружелюбные глаза смотрели на меня со злобным недоверием.

– Придержите ему, пожалуйста, голову, – сказал я. – Начнём с ушей.

Я нежно зажал ухо между большим и указательным пальцами, осторожно вставил ауроскоп, приложил глаз к окуляру, начал осмотр внешнего слухового прохода – и тут собаченция показала себя. Я услышал злобное рычание, невольно отдёрнул голову, и острые зубы сомкнулись где-то рядом с моим носом.

Мистер Уитхорн откинулся и захохотал.

– Ах, шалунишка! Не терпит никаких с собой вольностей! Хаха-ха! – Он ухватился за край стола, еле держась на ногах, потом смахнул с глаз слезы – Боже мой, боже мой! Вот проказник!

Я был потрясён. Его словно забавляло, что он мог бы сейчас любоваться безносым ветеринаром. Я покосился на его жену: она заливалась восхищенным смехом. Какой был смысл что-то втолковывать подобным людям? Если они видят только то, что хотят видеть? Мне оставалось лишь продолжить осмотр.

– Мистер Уитхорн, – сказал я сквозь стиснутые зубы, будьте добры, подержите его опять. Только возьмите покрепче за шею, справа и слева.

Он опасливо поглядел на меня.

– А я не сделаю бо-бо моему лапусику?

– Конечно, нет.

– Ну, хорошо! – Он прижался щекой к собачьей морде и нежно зашептал.

– Папусик обещает быть осторожненьким, ангел мой. Не бойся, мой миленький!

Он ухватил складки кожи на шее, как я просил, и ауроскоп водворился в ухо. Осматривая слуховой проход, слушая сладкое сюсюканье мистера Уитхорна, я с напряжением ждал следующей атаки. Но когда мой пациент с рычанием сделал выпад, я обнаружил, что боялся совершенно напрасно: он нашёл себе другой объект.

Бросив ауроскоп, я отскочил и увидел, что Дусик погрузил зубы в основание большого пальца своего хозяина. И не просто тяпнул, а повис у него на руке, всё крепче смыкая челюсти.

Мистер Уитхорн испустил пронзительный вопль и кое-как высвободился.

– АХ ТЫ ПАРШИВЕЦ! – визжал он, прыгая по комнате и страдальчески тряся кистью. Потом взглянул на две алые струйки, льющиеся из двух глубоких проколов, и вперил в Дусика свирепый взгляд. – АХ ТЫ МЕРЗКАЯ ТВАРЬ!

Мне вспомнился наш разговор с Зигфридом. Ну, может быть, теперь Уитхорны всё-таки снимут розовые очки!