Путешествие Сократеса 23 страница

Но теперь понимаю, что Путь извилист, как река.

Устремляясь вперед, никогда не течет прямо,

Следуя воле и замыслу Творца, Чтобы слиться с Великим Морем Бытия.

Мои странствия открыли мне глаза:

Принимая свой Путь, человек становится воином.

Любая дорога ведет к миру.

Любой выбор — к мудрости.

И истоком жизни всегда была И вовек пребудет Загадка.

чать новую жизнь. И только что она сделала то же самое для него. Она открыла ему свою правду, чтобы он тоже мог найти для себя новую жизнь —■ здесь, на этой земле.

Уже показались берега Америки, и Сергей вдруг стал пристально всматриваться в свое новое окружение. Его глаза впитывали каждую деталь — блики солнца на оке­анской волне, свежий ветер, спешивший к новому берегу. Он с любопытством рассматривал пассажиров, заметно оживившихся к прибытию. Может быть, думал он, однаж­ды люди построят такие корабли, чтобы лететь на них к самим звездам, — но и тогда наши приключения здесь, на этой Земле, будут не менее захватывающими.

И вдруг ветер неожиданно стих, и весь мир застыл в молчании: перед Сергеем появилось три лица, одно за дру­гим, настолько отчетливо, что, казалось, они парили в воз­духе перед ним. Первым он увидел своего отца. Его лицо в этот раз не было суровым, как на фотографии. Мягкий взгляд его темных глаз, казалось, проникал в самое сердце Сергея. Затем было лицо Серафима, и у Сергея по щекам потекли слезы благодарности — а мгновение спустя Сергей уже смотрел на обветренное лицо и глубоко посаженные глаза грека Сократа — того, кто уже появлялся в видении перед ним в далеком детстве... И эти три образа слились воедино в уме и памяти Сергея, и следующие слова, напев из далекой древности, пришли к нему: «Мы умираем, чтобы из одной жизни перейти в другую, но можем также родить­ся заново и в этой жизни... и наша песня, наше путешествие будет продолжаться и продолжаться...»

Сергей несколько минут стоял недвижим, пока не при­шел в себя, почувствовав, как ветер шевелит его снежно- белые волосы. Уйдя с наветренной стороны, он вытащил из кармана пальто серебряный медальон, с которым решила расстаться Павлина. Осторожно открыв замочек, он молча смотрел на лица матери и отца, затем вытащил карточку матери, чтобы еще раз прикоснуться к колечку Аниных волос.

На какой-то миг он забыл обо всем на свете, и слезы на его лице смешались с соленым морским воздухом. За фотографией было не одно, а два колечка — медно-рыжее и еще одно, темное, словно земля его родины, что осталась теперь так далеко позади...

Сергей молча помолился за свою дочь, и ему казалось, что Анин голос сейчас вторит его неслышным словам, — голос, который уже не раз обращался к нему в его самый темный час: «Имей веру, любимый. Нашей дочери ничего не угрожает под неусыпным оком Всевышнего».

— Я знаю, — ответил он ей. — И не только ей — всем нам.

Когда я был молод, я верил, Что в жизни есть свой порядок, И этот порядок — мои желания и надежды.

Но теперь понимаю, что Путь извилист, как река.

Устремляясь вперед, никогда не течет прямо, Следуя воле и замыслу Творца, Чтобы слиться с Великим Морем Бытия.

Мои странствия открыли мне глаза:

Принимая свой Путь, человек становится воином.

Любая дорога ведет к миру.

Любой выбор — к мудрости. И истоком жизни всегда была И вовек пребудет Загадка.

И ЕЩЕ НЕМНОГО О ТОМ, ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ...

М

ои бабушки и дедушки, все четверо — выходцы из Украины, но я был особенно близок с родней с ма­теринской стороны. Мой дедушка Эйб был мастер рас­сказывать всякие истории. Сколько их я еще мальчишкой наслушался от него, пока мы с ним кололи орехи, сидя под могучим деревом, что росло у них на заднем дворе. Как и многие выходцы с тех краев, он мало говорил об Украине или России, предпочитая рассказывать пусть о менее значимом, зато о личном — о том, как ему хотелось в детстве, чтобы его посадили на лошадь, как он научился плавать, решившись прыгнуть с лодки в холодную прозрачную речку.

В моем воображении долго еще жили образы и тех исто­рий, что он сочинял для меня, и народных сказок тоже, например о жар-птице, которая никому не давалась в руки, кроме одного мальчика, такого же доброго и послушного, как я...

Дедуля Эйб умер, когда мне было четыре года.

Бабушка, которую мы все звали Бабу, сказок не расска­зывала, зато она делала самые вкусные на свете пироги с повидлом, и еще строго следила, чтобы у меня, пятилетнего мальчишки, всегда было чисто за ушами. Я до сих пор с теплотой вспоминаю мою Бабу, старую седую женщину, любившую носить цветастые платья.

Когда я подрос и уехал учиться в колледж, мы перестали видеться с Бабу, пока наконец в начале семидесятых я на какое-то время вернулся назад в Южную Калифорнию. К тому времени ей было почти восемьдесят, большую часть времени она не вставала с кровати. Ее зрение тоже стало быстро сдавать, так что я нередко читал ей вслух из своих рукописей, над которыми в тот момент работал.

Как-то раз, это было воскресенье, я решил ей почитать кое-что из черновых набросков этой книги, частично со­ставленной из отрывков дневника Сократеса, который он передал мне перед своим исчезновением. Поскольку действие происходило в России, откуда она была родом, я подумал, что Бабу должно понравиться. Поначалу мне показалось, что она не очень-то обращает внимание на то, что я читаю, — до того момента, пока я не назвал имени Сергея Иванова. Услышав это имя, Бабу неожиданно на­клонилась и ее глаза широко раскрылись.

— Ты в порядке, Бабу? — спросил я.

— Да, да — читай дальше, — сказала она, глядя куда-то мимо меня.

Сергей Иванов — достаточно распространенное имя в России. Наверное, подумалось мне, у нее был там кто-то, кого так звали.

И лишь когда я упомянул о мальчике, которого звали Константин, Бабу протянула руки и прервала меня:

— Все, хватит читать! — сказала она.

Я никогда раньше не слышал, чтобы она говорила так взволнованно. Но не только ее голос встревожил меня — у нее из глаз неожиданно покатились слезы. Утирая слезы носовым платком, Бабу сама стала рассказывать мне о сво­ем детстве и о своей жизни...

То, чем она решила поделиться со мной, открыло передо мной больше семейных тайн о моих предках, чем я надеялся когда-либо узнать.

Е

ще на борту парохода, не добравшись до Америки, Константин познакомился с франко-канадским эми­грантом, господином Гогэ. Этот элегантно одетый человек оказался владельцем компании, производившей готовое платье. Просмотрев несколько набросков Константина, Гогэ тут же предложил ему работу в своей компании — иллю­стрировать каталог последних новинок модной одежды.

Так что сразу по прибытии в Нью-Йорк Константин и Павлина перебрались в Торонто, где сняли маленькую квартирку.

В Канаде Павлина родила двух дочерей. В 1916 году их семья, проделав путешествие через всю Канаду, поселилась в Ванкувере, а оттуда они в конце концов переехали на За­падное побережье Соединенных Штатов.

Что же касается Сергея, то он первые несколько лет посвятил странствиям по Америке — пешком, на лошади, поездом, и те письма, которые время от времени получа­ли Валерия и Андрей, пестрели почтовыми штемпелями самых разных мест Америки. Позже он связался с одним из Мастеров, с которым встречался на Памире, и еще раз проделал путешествие через море по делу особой важно­сти. Вся переписка с ним прервалась на продолжительное время.

В 1918 году, после смерти Валерии, Андрею удалось увезти свою семью из коммунистической России, как раз перед тем, как опустился железный занавес. После этого, как часто случается с семьями эмигрантов, все утратили связь друг с другом.

Со временем Сергей вернулся в Америку и поселился в Окленде, штат Калифорния, в пяти сотнях миль от своей дочери, хотя никто из них не знал о местожительстве друг друга.

Иногда ему казалось, что он видел Павлину среди базарной толчеи — и даже как-то окликнул ее. Нередко он задавался вопросом, где они с Константином и как устроились. Он был бы рад узнать, что Павлина и ее муж живы, здоровы и полностью посвятили себя своей семье и будущему. Но их дочери так и не узнали ничего о про­шлом родителей — лишь самые приблизительные детали. Павлина не хотела говорить об этом, а Константин уважал волю жены.

Однако история на этом не заканчивается.

За много лет до этого, еще когда Павлина и Константин только ступили на американскую землю, чиновник эми­грационной службы попросил Константина назвать свое полное имя. Не зная своей фамилии, Константин решил взять себе совершенно новое имя для этой новой страны.

Единственное имя, что пришло ему на ум в этот момент, было Абрам Чудоминский, автор его первой и самой люби­мой книги. Вот так и получилось, что чиновник, толком не разобравшись, как оно пишется, записал его как Эбрахама Чудома. Это новое имя и было занесено в иммиграционные документы, а фамилия стала и фамилией Павлины, изме­нившей свое имя на Полин.

Полин и Эбрахам назвали своих двух дочерей Вивиан и Эдит. Обе девочки выросли уже в Южной Калифорнии. Одна из этих дочерей, Вивиан, вышла замуж за хорошего парня по имени Герман Миллмэн, которому родила двоих детей — дочь по имени Дайяна и сына Дэниэла...

И лишь после того, как моя бабушка Бабу, полное имя которой было Полин Чудом, рассказала мне свою исто­рию — начиная со времени, как она выросла в лагере Дми­трия Закольева, и до того, как стала матерью на Новой Земле, — я по-настоящему понял, какие страсти, какие не­взгоды выпали на долю моей бабушки — чтобы увенчаться в конечном счете ее личной победой.

Вот так и получилось, что моим наставником стал мой собственный прадед, Сергей Иванов, когда мы наконец познакомились с ним в 1967 году в Беркли, — прадед, ко­торого моя мать так и не встретила.

Теперь я понимаю, почему он так улыбался в тот вечер, когда я совершенно неожиданно для себя, повинуясь вну­треннему порыву, назвал его Сократесом, как того грече­ского мудреца, которым так восхищались мой прапрапра- дед Гершль Рабинович и его прекрасная дочь Наталья.

Мой прадед Сергей Иванов, которого я знал как Со­кратеса, был человеком изобретательным — более, чем я мог себе представить. Те из вас, кто читал мою книгу «Путь мирного воина», могут вспомнить, как в 1968 году Сократес сказал мне: «Я уже много лет наблюдаю за тобой».

Несколько лет спустя, в первый раз открыв его днев­ник, я обратил внимание, что первая запись была сделана 22 февраля 1946 года — точно в день моего рождения, за двадцать два года до того, как мы с ним встретились.

За то время, что мы провели вместе, Сократес так и не открылся, что мы родственники, — может быть, по той же причине, по которой он предпочел не вмешиваться в жизнь моей бабушки Полин и ее семьи. В его дневнике также нет ни слова о родственных связях с нашей семьей. Правду я узнал только от самой Бабу. Это она сказала мне, что много-много лет назад как-то писала Валерии, чтобы рассказать ей о новых именах, о своих детях и новом ме­стонахождении.

Бабу лишь однажды, да и то очень ненадолго, встре­чалась с Сергеем, обменявшись с ним всего несколькими словами, — на похоронах моего деда Эбрахама (Констан­тина). Позже, сосредоточившись на самых ранних своих воспоминаниях, я вспомнил один момент: похороны деда, мне четыре года, я стою рядом с матерью и чувствую себя ужасно неловко в своем темном костюмчике. Опускают гроб с телом моего деда Эйба, и мама плачет.

Я поднял глаза, и среди лиц, собравшихся на кладби­ще, заметил беловолосого человека, смотревшего прямо на меня. Чем-то он отличался от остальных людей, которые пришли проводить моего деда в последний путь. Не от­рываясь, он смотрел прямо на меня и кивнул, прежде чем его лицо затерялось среди других лиц.

Теперь я понимаю, что Сократес знал о моем рождении и решил вести свой дневник начиная с того дня, чтобы однажды передать его мне. Этот самый дневник, вместе с историей жизни Бабу и позволил мне рассказать вам его историю — их историю.

Я верю, что мой прадед Сергей Иванов, словно ангел- хранитель, наблюдал за мной все те годы, ожидая подходя­щего времени. Сократес умел ждать. У него было немало времени, чтобы выучиться терпению во время своих много­численных одиссей на своем долгом пути к свету.

Далеко за полночь, почти предрассветный час. Древний беловолосый старик тихо сидит на пороге заправочной станции. Прислонив кресло к стене, он дремлет, прикрыв глаза.

Эта заправка принадлежит ему, и он же рабо­тает здесь в ночную смену. Его зовут Сергей Иванов. Дэн Миллмэн, молодой атлет, студент кол­леджа, возвращается домой, но внезапно оста­навливается и, подчиняясь внутреннему порыву,

подходит к заправке. Он пока и сам не знает, что он хочет там найти... Может быть, бутылку софт-дринка, или гам­бургер — ведь он сегодня даже не обедал... Сократес только улыбается самому себе, не открывая глаз... Он здесь. Значит, настал час. Время начинать последнюю главу.

Эта история принимает факел от «Пути мирного воина».

БЛАГОДАРНОСТИ

О

дна голова хорошо — две лучше. Эта книга увидела свет благодаря многим людям — и живым, и тем, кого уже нет с нами.

Кендис Фурман, мой литературный агент, первой пред­ложила мне написать «книгу о Сократесе» и взяла на себя руководство проектом с самого начала.

На ранних стадиях работы неоценимую редакторскую ра­боту над этой книгой проделали Сьерра Прасада Миллмэн, Джой Миллмэн и Нэнси Гримли Карлтон — от самых первых набросков до окончательного варианта. Редактура чернового варианта, которую проделала моя дочь, помогла мне увидеть свежим глазом эту историю, пересказать отдельные места и сделать ее логическим продолжением следующей книги.

Издатель Стивен Гансельман приобрел права на эту книгу, еще когда она была скорее замыслом, чем готовым проектом, скорее полагаясь на свою интуицию, смелость, щедрость и безупречный вкус. Гидеон Вайль, мой редактор, поддерживал мое начинание на каждой стадии издательского процесса. Довести рукопись до ее окончательного вида, а затем выве­сти в свет — целиком заслуга Гидеона, а еще неподражаемой команды издательства «Харпер Сан-Франциско».

Вам тоже моя благодарность: Джефф Хоббс, Сэм Барри, Линда Волленбергер, Клодиа Бутот, Марджори Бученен, Терри Леонард, Присцилла Стаки, Микки Модлин, Марк Таубер, Джим Уорнер, Энни Коннолли и Джули-Рей Митчелл.

Особая благодарность Терри Лэму за прекрасное художе­ственное оформление обложки.

Джон Гайдук, основатель Тренировочного Центра Русских Боевых Искусств в Голдене, штат Колорадо, щедро делился своим временем и опытом, не скупился на детальные про­работки боевых сцен в книге и бесценные подсказки.

Огромную помощь в этом также оказала книга «Русская система», написанная Владимиром Васильевым, одним из са­мых известных в мире учителей русского боевого искусства.

И особая благодарность Валери Васильевой — несмотря на огромную занятость, она ответила на многие вопросы, ко­торые помогли сохранить аутентичность в том, что касается русских традиций.

Другие эксперты, каждый в своей области, также помогли мне не выбиться из фактажа: Ровэн Бич, д-р Элисса Бемпорад; Давид Фишман, профессор еврейской истории из Еврейской Теологической Семинарии в Америке; Лоренс Г. Оффисер, профессор экономики в университете штата Иллинойс в Чи­каго, профессор Гарлан Штельмах и Мэри Леспье, факультет гуманитарных наук, Калифорнийский Доминиканский уни­верситет; Четыре Стрелы (Дон Трент Джейкобе) из универ­ситета Северной Аризоны и Института Филдинга; Уильям Харрис; Дэвид Галланд; отец Владимир из собора Святой Троицы Русской Православной Церкви в Торонто, Канада, и Джо Бейн из кооперативной библиотечной системы Норе Бэй. Какие-либо погрешности против фактов в этой книге сделаны мной, не ими.

Все мои дочери — Холли, Сьерра и Чайна — не остались в стороне от моей работы, помогая всем, чем только возможно, и невозможно тоже. Они помогли создать атмосферу творчества вокруг моей работы и напоминали мне о многих важных вещах.

Моей жене и ангелу-хранителю Джой, на протяжении трех десятилетий укреплявшей и обогащавшей мою жизнь своей любящей поддержкой и житейской мудростью. Всегда моя пер­вая и последняя читательница, она никогда не отказывала мне в мудром совете, укрепляя меня и в писательстве, и в жизни.

Наконец, я не могу не упомянуть моих покойных роди­телей Германа и Вивиан Миллмэн, их духовную щедрость и постоянную готовность к самопожертвованию. Благодаря им стало возможным продолжение этой истории, а также благодаря моим дедушкам и бабушкам, Полине и Эбрахаму Чудомам, Розе и Гарри Миллмэнам — все, как один, эмигранты из Украины. Благодаря их смелости выжили наши семьи.

Информация о книгах Дэна Миллмэна: www.danmillman.com

 

[1] ергей резко сел на кровати. «Который уже час? — ис- ^^пуганно подумал он. — Неужели проспал?» Он со­скользнул с кровати, неслышно подошел к окну. Нет, луна Ще висела высоко в небе, почти прямо над головой. Сейчас никогда, сказал себе Сергей. Он подхватил свой рюкзак _Тень ^шУ^мно пошел к выходу из казармы, крадучись, словно > вдоль стены, дальше, по длинному коридору. Из-под Дядиного кабинета, несмотря на поздний час, про-