В ужасе перед любым поступком он повторяет самому себе: "Движение, ахкакая глупость!" Его раздражают не столько сами события, сколько мысль отом, что в них надо участвовать; и действует он только ради того, чтобыуклониться от этого участия. Его насмешки опустошают его жизнь еще до того,как он исчерпал свои жизненные силы. Это Экклезиаст на перепутье, иоправдание своих неудач он находит во всеобщей незначимости. Он непрестанностремится обесценить буквально все, и это ему без труда удается, посколькуаргументов у него несчетное множество. Из битвы аргументов он всегда выходитпобедителем, но столь же регулярно терпит поражение в действии: он "прав",но из-за того, что он все отвергает, все отвергает его самого. Слишком ранопоняв то, что, для того чтобы жить, не надо понимать, и оказавшись слишкомпросвещенным относительно функций собственного таланта, он проматывает его,боясь растратить себя на чересчур примитивные дела. Неся с собой образ того,чем он мог бы стать, словно какое-то клеймо и одновременно словно нимб, онкраснеет, кичась великолепием своего бесплодия, и остается навсегда чуждымнаивным соблазнам, единственный вольноотпущенник среди рабов Времени.Свободу свою он извлекает из необъятности собственных несвершений; этобезграничный и жалкий бог, которого не ограничивает никакое творение, небоготворит никакая тварь и которого никто не щадит. Другие за его презрениеплатят ему таким же презрением. Он искупает вину лишь за несовершенныепроступки, но при этом их количество значительно превосходит все подсчетыего уязвленной гордыни. И в качестве утешения на исходе безымянной жизни онгордо несет свою бесполезность, словно это какая-нибудь корона. ("Что толку?" -- вот присказка Неудачника, угодника смерти... Какой этосильный стимулятор -- смерть, превратившаяся в наваждение! Ведь смерть,перед тем как раздавить, обогащает нас; от соприкосновения с ней мыиспытываем прилив сил, и лишь потом она принимается разрушать нас. Очевиднаябесполезность любого усилия и это ощущение будущего трупа, которое возникаетуже в настоящем, заслоняют горизонт времени и в конце концов сковывают нашимысли, наши надежды и наши мускулы, в результате чего порыв, вызванныйсвежей одержимостью, бесповоротно внедряясь в наше сознание, приводит нашужизненную силу к застою. Эта одержимость подстрекает нас стать всем -- иничем. В принципе она должна была бы поставить нас перед единственновозможным выбором: монастырь или кабак. Но когда у нас нет возможностисбежать ни в вечность, ни в наслаждения, когда она настигает нас,равноудаленных от неба и от пошлости, посреди нашей жизни, она превращаетнас в тех разложившихся героев, которые обещают все, но ничего не исполняют,в бездельников, суетящихся в Пустоте, в прямоходящую падаль, деятельностькоторой сводится к мыслям о грядущем прекращении собственногосуществования...) 76
