Отче нашОтче наш, сущий на Небесах, там и оставайся, Тяжелое заболевание легких не давало кислороду проникать в мой мозг. В конце концов, у меня в голове все перемешалось, я отключился и, естественно, был в бреду, когда ко мне вернулись нервные реакции. После короткой прогулки по райскому саду я пришел в себя на больничной койке, кажется, в Гарше. – О! Возвращаемся на землю, так? – приветствовал меня Абдель. – Ты нёс какую-то чепуху целых пять дней. Это уже даже перестало быть смешным, ты как будто был на другой планете. Ты и эти две женщины по сторонам – это сущий дурдом. Мои соседки, суммарный возраст которых составлял, пожалуй, около двух веков, не замедлили обозначить свое присутствие громким гвалтом. Одна из них, более худая, была прикована к кровати. Другая вела себя как маленькая девочка, и все время просила меня помочь ей. Мыслями она пребывала не здесь, так что не могла осознать тот факт, что я не могу двигаться. – Как думаешь, долго она собирается так надо мной издеваться? – проворчал я. Она пожаловалась, что ей трудно ходить: – Я так устаю! – Каждый должен нести свой крест, – ответил я. Через некоторое время я уже мог сидеть в своем кресле и видеть вторую женщину. Ее было трудно четко рассмотреть из-за решетки кровати вокруг нее, которая не давала ей совершить смертельный выпад в сторону соседа. Часть ее черепа была вмята внутрь, так что казалось, будто у нее почти не было лица под все еще густой копной волос. Она лежала на боку, неподвижно уставившись на дверь и бормоча на языке, который никто не понимал. Моя соседка сказала, что это демоны. Ее хриплый, напряженный голос был и так достаточно нечеловеческим. Лежа обнаженной здесь, в своей кровати, она заражала все вокруг своим безумием. Я пытался объяснить соседке, что демонизировать ее было ошибкой, что за этой необъяснимой агрессией должна быть страдающая душа. Но я впустую сотрясал воздух. Весь больничный персонал не мог ее выносить. Она была абсолютно дикой и с таким неистовством отвечала на зов природы, что потом нужно было потратить час, чтобы убрать ее палату. Так что да, она была безумна. Или, во всяком случае, очень одинока. Моя соседка, которой было, по меньшей мере, девяносто, все время повторяла: «Как мне все надоело. Так трудно ходить. Я просто умираю стоя. Что мне теперь делать, месье? Подойдите, посмотрите, месье... Подойдите на несколько минут, всего несколько минут, ну же, пожалуйста, подойдите...» Она так и не поняла, что я парализован. Я звал Абделя, который прогонял ее. То и дело она била его по лицу, начинала плакать и возвращалась в свою палату, повторяя: «Что со мной будет?» Она снова превращалась в беспомощную маленькую девочку. Я не понимал, как можно вот так бросать стариков. Абдель, забери меня отсюда! Я не собирался сдаваться, сейчас или когда-либо. Я был парализован уже больше восемнадцати лет. О моих взаимоотношениях с Абделем сняли документальный фильм, а потом успешный художественный, «Неприкасаемые». Я снова женился, у нас с моей женой Хадиджей появилось двое детей, и мы переехали в Марокко. Я не сдался, чем, возможно, заслужил себе место в пантеоне паралитиков, хотя заслуги тут были вовсе не мои. Я продолжал двигаться вперед, потому что: I – Я был достаточно удачлив и богат, чтобы меня не положили в соответствующее заведение. Не знаю, как можно выжить, когда ты днем и ночью окружен отчаянием других обездвиженных людей, когда ты слышишь их плач и крики и бесстрастно наблюдаешь, как стерилизуют помещения. II – Боль заставляла меня злиться. Я не мог отключиться, пока мне было так некомфортно. III – Рядом со мной всегда была выдающаяся женщина. Беатрис, которую я оставил на лодке, плывущей вверх по течению, друзья, такие как Клара, и, наконец, Хадиджа. IV – Дети: моя старшая, Летиция; Робер-Жан; Сабах, «рассвет»; и наша младшая, Виждан, «глубокая душа». V – Абдель, лодочник между берегами реки и моря. К тому же, мне нравился вкус кофе по утрам за завтраком. На мой шестидесятый день рождения Хадиджа устроила праздник-сюрприз в нашем доме в Эс-Сувейре[60]. Она так все организовала, что я прибыл из Марракеша[61], когда собралось около сотни гостей, среди которых были мои дети, мать, тетя Элиан, моя теща Лалла Фатима и ее семья, моя невестка Анн-Мари, корсиканская семья, друзья из Франции и Марокко, Ив и Макс, мои товарищи по парапланеризму, Абдель, Эрик и Оливье, режиссеры «Неприкасаемых». Утомленный дорогой и бурей эмоций, я произнес короткую речь, благодаря всех за приезд, и похвалил нашего друга – пианиста, который дал превосходный концерт. – Моя дорогая жена. Во-первых, давайте вспомним людей, которые покинули нас: мою дорогую тещу, которая так храбро последовала за своей дочерью Беатрис; бабушку; моего отца, графа, который отошел в мир иной, встретившись со своей младшей внучкой Виждан. Шестьдесят лет! Я забыл. При учете стараешься отделять овощи от мяса – это одна из шуток Абделя. Я прожил сорок два года с подвижным телом и восемнадцать с парализованным, и каждый из этих лет стоит семи, как у собак. Предоставляю вам самим сделать подсчеты. Я хотел бы поблагодарить Абделя, который помогал мне с того момента, как я вышел из госпиталя двадцать лет назад. Необыкновенно помогавший нам после смерти Беатрис, он составлял нам с детьми компанию все эти трудные годы, несколько раз спасал мне жизнь и, в конце концов, поселил меня в Марокко, где я смог открыть глаза и увидеть Хадиджу. Теперь я снова знаю, на что похоже счастье. Абдель был дьяволом-хранителем, который оставил позади свои безумные годы, чтобы стать моим невероятным попечителем. Противостоящий всем на свете, протестующий против всего, этот головорез теперь стал женатым человеком с тремя детьми. Он стал фермером, выращивающим цыплят, «éleveur de poulets», а поскольку «poulets» на французском сленге обозначало полицейских, которые столько лет за ним охотились, ему доставляло особенное удовольствие держать их взаперти.
|
