Статья д-ра Рудольфа Штайнера из журнала “Das Reich” 1918 2 страница

На этом пути странник приходит туда, где люди и связи между ними предстают его взору в том свете, что недоступен для переживания в чувственно воспринимаемом теле. Через врата он входит в жилище, где люди ведут себя в соответствии с влившимися в их души сверхчувственными силами. Благодаря опыту, полученному в этом доме, он должен пробудиться к новой жизни, которая обязательно будет вести его, когда его сверхчувственное сознание охватит достаточно большую область этого опыта.

Иные критики «Химической Свадьбы Христиана Розенкрейца» высказывали мнение, согласно которому она не более чем сатирический роман, высмеивающий поведение каких-то сектантов, алхимиков с их авантюризмом и тому подобное. Но, быть может, действительно правильное воззрение на переживание, через которое автор проводит своего странника «перед вратами», состоит в том, что сатирический настрой, обнаруживаемый этим произведением в последующих частях, обращается в душевный опыт, чья серьезность принимает форму, кажущуюся чистой сатирой только тому, кто желает ограничить себя одной лишь областью чувственных переживаний.

Второй день душевной работы приводит духоиспытателя, чей опыт описывает Иоганн Валентин Андреэ, к переживаниям, благодаря которым решается, действительно ли он способен достигнуть истинного духовного созерцания или же его душа погрузится в мир духовного заблуждения. Эти переживания для его способности восприятия облекаются в имагинации «входа в замок», где властвует мир духовного опыта. Подобные имагинации может иметь не только истинный, но и неистинный духоиспытатель. Душа приходит к ним, следуя определенным образом направленным мыслям и определенного рода ощущениям, благодаря которым она оказывается в состоянии представить себе определенную среду, о которой она получает сообщения без посредства чувственных впечатлений.

По тому, как Андреэ изображает общество ложных духоиспытателей, среди которых «Брат Розенкрейц» все еще находится во «второй день», можно понять, что тайна различения истинных и ложных духоиспытателей хорошо ему известна. Тот, кто имеет возможность правильно судить о подобных свидетельствах духовных воззрений автора «Химической Свадьбы», не усомнится в истинном характере этого произведения и в сути намерений Андреэ. Оно написано совершенно откровенно и вполне может объяснить человеку с серьезными устремлениями, в каком отношении стоит мир чувственный к миру духовному и какие силы может взрастить человеческая душа для социальной и нравственной жизни благодаря познанию духовного мира. Лишенный сантиментов, юмористический и сатирический стиль изложения Андреэ говорит не против, но в пользу совершенной серьезности его намерений. Эту серьезность вполне можно угадать не только за легковесными, на первый взгляд, сценами; ощущение такое, что Андреэ пишет как человек, стремящийся не затуманивать настроение своего читателя сантиментами по поводу тайн духовного мира, но воспитать в нем душевно свободное, самосознающее и разумное отношение к этому миру.

Если кто-то благодаря завершенности мыслей и определенного рода ощущениям оказывается способен представить себе сверхчувственный мир в имагинациях, то эта способность еще не гарантирует, что эти имагинации пригодны для установления действительных отношений с миром духа. Брат Розенкрейц видит себя на поле имагинативных переживаний в окружении несметного множества душ, которые, хотя и живут в представлениях о духовном мире, но из-за своего внутреннего склада никак не могут прийти в соприкосновение с этим миром. Возможность такого действительного соприкосновения зависит от того, как духоиспытатель ориентировал свою душу в отношении чувственного мира, прежде чем он вступил на порог мира духовного. Такая ориентация приводит душу в определенное состояние, которое переносится за порог и открывается в духовном мире таким образом, что последний либо принимает, либо отвергает ищущего. Правильное душевное состояние может быть достигнуто, только если духоиспытатель готов сложить перед порогом все, что определяет его отношение к миру в сфере чувственно воспринимаемой действительности. Для пребывающего в духовном мире должны потерять свою действенность те душевные импульсы, благодаря которым человек, исходя из внешнего жизненного положения и внешней судьбы, ощущает характер и ценность — или весомость — своей собственной личности. И если трудно бывает подчиниться даже этой необходимости, из-за которой человек чувствует себя как бы перенесенным в своего рода душевное детство, то еще больше обычному ощущению противодействует необходимость подавить ту форму суждений, что служит для ориентации в чувственном мире. Следует прийти к убеждению, что этот род суждений приобретен в чувственном мире, что он имеет значение только в этом мире и что следует быть готовым почерпнуть из самого духовного мира,ы каким образом судить о нем. Брат Розенкрейц, войдя в замок, развивает в себе душевное настроение, происходящее из ощущения подобной необходимости. В первую ночь после того, как его проводили в замок, он не позволяет отвести себя в комнату, но остается в зале, до которого добирается благодаря участию в событиях второго дня. Таким способом он предохраняет свою душу от попадания в ту область духовного мира, с которой действующие в его внутреннем существе силы еще не могут связать его должным образом. Душевное настроение, удержавшее его от проникновения в духовную область более далекую, чем та, куда он проник во второй день, продолжало действовать в его душе в течение всей ночи и вооружило его такими способностями восприятия и воления, какие потребуются ему на следующий день. Те же, кому удалось проникнуть, прибывшие вместе с ним и неспособные на подобное душевное настроение, на следующий день будут отброшены от духовного мира, поскольку они не смогли развить результатов подобного настроя. Без этих результатов они не могут при помощи действительных внутренних сил связать свои души с духовным миром, в определенном смысле окружающим их лишь внешне.

События у врат — встреча со львом, чтение надписей на двух колоннах при входе и прочие происшествия второго дня — переживаются братом Розенкрейцем таким образом, что становится видно, как его душа действует в обозначенном настроении. Он проходит через этот опыт так, что ему остается незнакомой та его часть, которая обращена к обычному, связанному с чувственным миром рассудку, и оказывается приемлемой только та часть, которая вступает в наглядную духовную связь с более глубокими душевными силами.

Встреча с «ужасного вида львом» у вторых врат — одна из ступеней в самопознании духоиспытателя. Брат Розенкрейц проходит через это испытание так, что оно действует на его глубинные нравственные силы как имагинация; но ему остается неизвестным, чтo она означает для его положения в духовном мире. Непонятное ему суждение роняет «страж», находящийся при льве; он успокаивает льва и, ознакомившись с содержанием некоего письма, также неизвестного входящему, говорит ему следующее: «Войди, брат мой, ты здесь желанный гость!» Духовный облик «ужасного льва» — результат душевного состояния брата Розенкрейца. Это душевное состояние отражается на части образующих сил духовного мира и создает имагинацию льва. В таком отражении дается образ собственного “Я” созерцателя. В поле духовной действительности оно представляет собой иное существо, нежели в области чувственно воспринимаемого бытия. Силы, действующие в области чувственного мира, оформляют это существо в чувственный человеческий облик. В сфере духовного оно еще не человек; оно еще существо, которое выражает себя имагинативно в форме зверя. Все, что живет в чувственно воспринимаемом бытии в качестве влечений, аффектов, эмоциональных и волевых импульсов человека, сковано в этом бытии жизнью связанных с чувственным телом представлений и восприятий, которые сами, в свою очередь, являются результатом чувственного мира. Если человек хочет выйти из чувственного мира, он должен осознать, что вне этого мира ничто в нем уже не окажется скованным посредством данностей чувственного мира, а должно будет наставляться на правильный путь новыми данностями из духовного мира. Человек должен созерцать себя в состоянии, предшествовавшем его становлению чувственно воспринимающим человеком. Такое созерцание и выпадает на долю брата Розенкрейца, когда он встречается со львом, образом его собственного существа до того, как оно стало человеком.

Но чтобы избежать недоразумений, заметим, что форма бытия, в каковой начинает духовным образом проступать существо, лежащее в основе человека до его становления в этом качестве, не имеет ничего общего с животным началом, с которым связывает происхождение человека расхожий дарвинизм. Ибо животная форма духовного лика по самой своей сути может принадлежать только миру образующих сил. Внутри чувственного мира он может существовать лишь как бессознательная составляющая человеческой природы.

То, что брат Розенкрейц частью своего существа, находящейся в оковах чувственного тела, еще пребывает в состоянии, предшествовавшем человеческому становлению, выражается в душевном настрое, с которым он очутился у входа в замок. Он бестрепетно стоит перед тем, что его ожидает, и его взор нисколько не замутняют суждения, все еще производимые привязанным к чувственному миру рассудком. Подобное замутнение он заметит позже — в тех, кто придут, не приобретя правильного душевного настроя. Они тоже прошли перед «ужасным львом» и видели его, ибо последнее зависит только от того, приняли ли их души соответствующее направление мыслей и способ ощущений. Но действие означенного духовного лика не могло быть в них достаточно сильным, чтобы подвигнуть их к отказу от того способа суждений, к которому они привыкли в чувственном мире. Их способ судить о чем-либо представляется духовному оку брата Розенкрейца внутри духовного мира пустым бахвальством. Они хотят увидеть идеи Платона, сосчитать атомы Демокрита, утверждают, что видят невидимое, по правде же не видят ничего. Все это показывает, что их внутренние силы не могут найти связь с окружающим их миром. Им не хватает осознания истинных требований, которые предъявляет духовный мир человеку, желающему его созерцать. Брат Розенкрейц в последующие дни именно потому и может связать свои душевные силы с духовным миром, что во второй день он, в полном согласии с истиной, может поручиться, что не видит и не может ничего из того, что другие пришлецы, как они уверяют себя или других, видят или могут. Ощущение собственной беспомощности позднее превратится у него в мощь духовного переживания. В конце второго дня он позволяет надеть на себя оковы, потому что должен ощущать оковы душевной беспомощности в отношении духовного мира, и эта беспомощность как таковая будет освещаться светом его сознания столько времени, сколько необходимо, чтобы она преобразовалась в силу.

Андреэ намерен показать, как семь «наук и свободных искусств», на которые в Средние века подразделяли знания, приобретаемые в чувственном мире, могут служить подготовкой к духопознанию. Под этими семью разделами познания обычно подразумевали грамматику, диалектику, риторику, арифметику, геометрию, музыку и астрономию. Из изображенного в «Химической Свадьбе» можно понять, что Андреэ думает наделить знаниями, полученными из этих разделов познания, не только брата Розенкрейца и его законных товарищей, но и незаконных пришельцев. Но их владение знаниями — иного рода. «Идущие законным путем», прежде всего сам брат Розенкрейц, переживания которого изображаются, усвоили это знание таким образом, что благодаря овладению им развили в душе силу для восприятия в духовном мире того неизвестного, что пока еще должно быть сокрыто от «свободных искусств». Их души благодаря этим искусствам приготовлены к тому, что они не только знают, чтo можно познать с их помощью, но еще они знают, что это знание придает им вес, благодаря которому они могут приобретать опыт в духовном мире. Те же, кто проник в замок незаконно, не могут превратить весомость этих искусств в душевную весомость. В их душе нет истинного мирового содержания этих «семи свободных искусств». На третий день брат Розенкрейц участвует во взвешивании душ. Оно изображается имагинацией весов, на которых взвешивают души, чтобы определить, включили ли они в свой собственный человеческий вес то, что уравновешивается семью гирями. Семь гирь суть имагинативные представители «семи свободных искусств».

Брат Розенкрейц имеет в своей душе не только содержание, не уступающее семи гирям, но и какой-то перевес. Это идет на пользу другому персонажу, который сам по себе душевно недо-статочно состоятелен, но благодаря защите истинного духоиспытателя избегает изгнания из духовного мира. Приводя описание этих процессов, Андреэ показывает, сколь глубоко он знаком с тайнами духовного мира. Из всех сил души, которые развиваются еще в чувственном мире, одна лишь любовь остается неизменной при переходе души в мир духа. Помогать слабым людям в меру сил, какими располагаешь сам, бывает возможно в чувственном мире, но точно таким же образом это может совершиться и при помощи того, что человек приобрел в духовной области.

По тому, как Андреэ изображает изгнание из духовного мира незаконно в него проникнувших, видно, что он в своем произведении пытается довести до сознания современников, насколько может быть далек от мира духа, а значит, и от подлинной действительности человек, хотя и знакомый со всевозможными описаниями путей к этому миру, но по сознанию своему чуждый действительно внутреннему преображению души. Непредвзятое чтение «Химической Свадьбы» обнаруживает, что одна из целей автора — сказать своим читателям, как вредны для истинного развития человечества те, кто вторгается в жизнь под влиянием побуждений, неправильным образом связанных с духовным миром. Андреэ ожидал, что именно в его время будут установлены правильные, исходящие из правомерного познания духовных основ бытия социальные, моральные и прочие, связанные с человеческим обществом, цели. Поэтому в своем изложении он старается вывести на свет все, что наносит ущерб прогрессу человечества, формируя свои цели исходя из неправильной связи с миром духа.

На третий день, после того как он переживает изгнание незаконных пришельцев, брат Розенкрейц ощущает, как в нем пробуждается возможность использовать рассудочную способность таким образом, чтобы она находилась в согласии с духовным миром. Обладание этой способностью предстает перед душой в имагинации единорога, склонившегося перед львом. Лев своим рыком вызывает голубя, который приносит ему масличную ветвь. Лев эту ветвь проглатывает. Тот, кто хотел бы трактовать этот образ как символ, а не как действительную имагинацию, мог бы сказать, что здесь воплотились в образы те процессы в душе духоиспытателя, благодаря которым он чувствует себя способным мыслить духовное. Но подобная абстрактная идея не выражает всего существа душевного процесса, о котором на самом деле идет речь. Ибо этот процесс переживается таким образом, что сфера самоощущения, в чувственном бытии простирающаяся до границ тела, теперь выходит за эти границы. Ясновидящий переживает в духовном поле существа и процессы, находящиеся за пределами его собственного существа, подобно тому, как человек, находящийся в обычном бодрственном сознании — процессы внутри собственного тела. Когда наступает подобное расширение сознания, прекращаются чисто абстрактные представления и возникают имагинации как необходимая форма для выражения пережитого. Если же кто-то желает, тем не менее, выразить эти переживания в виде абстрактных идей (что, собственно, в очень большой степени необходимо в настоящее время для сообщения духовнонаучных познаний), он должен сначала надлежащим образом перевести имагинации в форму идей. Андреэ не делает этого в «Химической Свадьбе», поскольку стремится без каких-либо изменений изобразить переживания духоиспытателя середины XV века: в то время не заботились о том, чтобы переводить пережитые имагинации в идеи и понятия.

Когда способность имагинативного познания становится такой же зрелой, как и у брата Розенкрейца на третий день, тогда душа со своей внутренней жизнью может войти в те области действительности, откуда происходят имагинации. Лишь благодаря этой способности человеку удается, выбрав какую-нибудь исходную точку, лежащую в духовном мире, по-новому взглянуть на существа и процессы чувственного мира. Он видит, как далеко они были унесены от своего истинного источника, лежащего в сверхчувственной области. Примечательно, что у Андреэ брат Розенкрейц овладевает этой способностью в гораздо большей степени, чем его спутники. Ему удается увидеть из одной исходной точки духовного мира библиотеку замка и королевскую усыпальницу. Эта его способность обусловлена тем, что он может весьма интенсивно использовать собственную волю для работы в имагинативном мире. Его спутники могут созерцать лишь то, что приближается к ним благодаря чужой силе, а не подобной мощной деятельности воли собственной. В королевской усыпальнице брат Розенкрейц узнает больше, «чем написано во всех книгах». Созерцание этой усыпальницы непосредственно связывается с великолепным образом «феникса». В этих созерцаниях открывается тайна смерти и рождения. Эти два пограничных для жизни процесса имеют власть лишь в чувственно воспринимаемом мире. В духовном же мире рождение и смерть соответствуют не становлению и прехождению, но превращению одной формы жизни в другую. Сущность рождения и смерти познается лишь тогда, когда точку зрения для их рассмотрения имеют вне чувственного мира, в той области, где их не существует.

То, что брат Розенкрейц добрался до «королевской усыпальницы» и узрел в образе феникса, как из старого, ушедшего в смерть короля восстает юная королевская сила, Андреэ отмечает особым образом потому, что намеревается изобразить особенный духовный путь — путь искателя знаний середины XV века. Здесь находится точка поворота времен в отношении духовных переживаний человечества. Формы приближения человеческой души к духовному миру, существовавшие дотоле в течение многих столетий, в этот момент времени преобразуются в другие. В области внешней человеческой жизни это преобразование выступает в виде восходящего естественнонаучного образа мышления нового времени и прочих переворотов в жизни народов Земли этой эпохи. Но в том мире, где духоиспытатель исследует тайны бытия, в момент подобного поворота времен обнаруживается, что в душе иссякают силы, действовавшие в определенном направлении, и возникают другие. Несмотря на все катастрофы исторического становления человечества, характер духовного созерцания, начиная с греко-римской эпохи и вплоть до XV века, оставался одним и тем же. Коренящийся в характере инстинктивный рассудок, являвшийся главной душевной силой той эпохи, духоиспытатель должен перенести в поле духовной действительности и там претворить его в силу духовного созерцания. С середины XV века на место этой душевной силы вступает рассудок, работающий при свете полного самосознания и свободный от всех инстинктивных сил. Задача духоиспытателя — возвысить его до созерцающего сознания. В Христиане Розенкрейце как ведущем брате розенкрейцере Андреэ намечает контуры личности, входящей в духовный мир тем способом, который к середине XV столетия прекращается. Переживания «Химической Свадьбы» проводят перед его духовным оком эти процессы угасания одного и нарождения нового способа. Поэтому он должен проникнуть в тайны, которые намерен скрыть от него властитель замка, желавший править духовной жизнью на старый лад. Андреэ намерен обрисовать своим современникам характер величайшего исследователя духа конца уходящей эпохи, который, тем не менее, проницает своим взором в духовной области не только смерть этой эпохи, но и начало эпохи новой. Он обнаруживает, что его современники удовлетворяются традициями древней эпохи и хотели бы включиться в духовный мир в духе этой традиции. Он хотел сказать им: ваш путь бесплоден; тот, кто шел по нему последним, был велик, но узрел его бесплодность. Познайте то, что созерцал он, и это превратится у вас в ощущение, необходимое для овладения новым путем. Андреэ намеревался представить своему времени духовный путь Христиана Розенкрейца в качестве завещания, оставшегося от духовных исследований XV столетия; он хотел показать, что следует проявить инициативу в новом способе духовных исследований. Продолжая усилия, начало которым положил Иоганн Валентин Андреэ, духовный исследователь и сегодня должен быть в состоянии понимать знамения своего времени. Он сталкивается с сильнейшим сопротивлением тех духоиспытателей, что хотели бы проложить дорогу в духовный мир посредством обновления или оживления древних духовнонаучных традиций.

Андреэ дает утонченный набросок перспектив познания, которые возникнут благодаря созерцающему сознанию человечества в эпоху, начавшуюся с середины XV века. Христиан Розенкрейц проникает туда, где стоит большой глобус, при помощи которого в его душу проникает сознание зависимости земных событий от внеземных космических импульсов. Тем самым символизируется попытка бросить первый взгляд на ту «науку о небе», начало которой было положено в мировоззрении Коперника; впрочем, в этом последнем следует усматривать не более чем начало, поскольку оно может дать только то, что ценно лишь для чувственно воспринимаемого мира. В духе этого начала проводят свои исследования носители естественнонаучных представлений и по сей день. В своей картине мира они видят Землю в окружении «небесных процессов», которые хотят постигнуть лишь с помощью рассудочных понятий. В самой земной области ищут они силы, задействованные в основных процессах становления Земли. Изучая условия становления зародыша новым существом в существе материнском, они смотрят лишь на те силы, которые следует искать в потоке наследственности от земных предков. Они совершенно не осознают, что при возникновении зародыша в земных событиях участвует «небесное окружение», что материнское существо лишь предоставляет место, где внеземной космос формирует зародыш. Причины исторических событий этот образ мышления ищет исключительно в фактах, предшествовавших этим событиям в земной жизни. Он не смотрит на внеземные импульсы, оплодотворяющие земные факты таким образом, что из событий одной эпохи происходят события следующих. Этот образ мышления вряд ли допускает, что безжизненные земные процессы могут испытать на себе влияние чего-то внеземного. Перспектива органичной, духовной «науки о небе» открывается Христиану Розенкрейцу: она уже не может мыслиться на манер старой астрологии, которая в своем отношении к сверхчувственному покоится на тех же основаниях, что и коперникианство — в отношении чувственного.

Примечательно, как верно трактует Андреэ имагинативную жизнь в «Химической Свадьбе». Все, что подступает к Христиану Розенкрейцу в качестве открывающего себя знания, в котором не задействована его собственная воля, он принимает посредством силы, представленной в женских образах. Там, где духоиспытатель пролагает себе путь посредством собственной воли, это обстоятельство становится зримым благодаря образу мальчика-проводника, образу мужского начала. В человеке, независимо от того, каков он как чувственное существо — мужчина или женщина, мужское и женское начало властвуют как полярные противоположности. В своих характеристиках Андреэ исходит из этого воззрения. Сила представления может быть правильно сопоставлена с волевым началом, если это сопоставление будет представлено в образах, напоминающих о соотношении женского и мужского начала в чувственном мире.

Чтобы избежать недоразумений, мы, однако, опять вынуждены заметить, что имагинации мужского и женского начал не следует путать с отношениями между мужчиной и женщиной в чувственном мире: они так же мало связаны друг с другом, как проявляющиеся в созерцающем сознании имагинации животных форм с животной природой, с которой расхожий дарвинизм связывает человечество. В настоящее время некоторые полагают, что благодаря сексуальной физиологии можно проникнуть в сокровенные тайны бытия. Даже поверхностного знакомства с подлинным духоведением достаточно, чтобы убедиться: подобное устремление не вводит в тайны бытия, но уводит от них весьма далеко. И в любом случае, нелепость — хоть каким-либо образом связывать мысли такой личности, как Андреэ, с представлениями, которые имеют хоть какое-то отношение к сексуальной физиологии.

Самым ясным образом указывает Андреэ на важную тайну, заложенную в его «Химической Свадьбе», когда говорит о «деве», стоящей в особенно тесной связи с духоиспытателем. «Дева» — имагинативная репрезентация сверхчувственного знания, которое, в противоположность «семи свободным искусствам», обретающимся в чувственном поле, извлекается из духовной области. «Дева» загадочным образом сообщает свое имя, и имя это — «Алхимия». Тем самым Андреэ хочет сказать, что истинная алхимия является наукой другого рода, нежели те, что вытекают из обычного сознания. По его мнению, алхимик совершает свои манипуляции с чувственно воспринимаемыми силами и веществами не потому, что намерен познакомиться с действием этих сил и веществ в чувственном мире, но потому, что стремится к откровению сверхчувственного через чувственные процессы. Он желает сквозь чувственные процессы видеть сверхчувственные. То, что он делает, отличается от исследований обычного естествоиспытателя способом рассмотрения процесса.

К переживаниям «третьего дня» относится и полное преодоление веры, что тот способ суждений, к которому человек привык в мире чувств, может в своем неизменном виде служить ведущей силой в сверхчувственном мире. В обществе, в котором оказывается на какое-то время Христиан Розенкрейц, ему предлагают вопросы, и все они ведут к тому, чтобы человек в ответ воздержался от решения. Так указывается на ограниченность обычной способности суждения. Действительность богаче, чем способность принимать решения, заложенная в рассудке, тяготеющем к чувственному миру.

После изображения этих переживаний Андреэ выводит на сцену «королеву»; таким образом, он связывает Христиана Розенкрейца с областью сверхчувственного знания, символизируемого королевой — с теологией. Характеризуется ее воздействие на нрав человека. Особенно важно, что духоиспытателя после всех этих переживаний в следующую ночь посещает сновидение, показывающее ему дверь; он хочет открыть ее, но это ему долго не удается. Именно такой образ соткался в его душе вследствие мнения, что ему не следует трактовать все предыдущие переживания как что-то, имеющее самостоятельную ценность. Они лишь производят в нем некую силу, нуждающуюся в дальнейшем укреплении.

Решающим для определения позиции духоиспытателя в сверхчувственном мире становится «четвертый день». Духоиспытатель вновь встречает льва. Древняя надпись, принесенная ему львом, в сущности, содержит требование приблизиться к источнику, из которого проистекают инспирации духовного мира. Души, желающие остаться только на ступени имагинативных переживаний, могут в известной степени лишь читать в духовном мире и применять силу собственной воли для того, чтобы понимать его откровения. Если же в сверхчувственный мир должна войти полная сила человеческого “Я”, тогда это “Я” должно принести в духовный мир и собственное сознание. В духовном мире душа должна вновь найти свое “Я” с его чувственными переживаниями. В сверхчувственном состоянии должно в известной мере всплыть воспоминание о способе переживания, свойственном чувственному миру. Андреэ изображает это, введя в число опытов «четвертого дня» «комедию», то есть символ процессов чувственно воспринимаемого мира. Созерцая этот приобретенный в сверхчувственной области символ чувственного мира, “Я” духоиспытателя усиливается настолько, что ощущает прочную связь между тем членом души, который живет в сверхчувственном начале, и тем, что действует посредством тела в чувственном мире.

Глядя, как точно выбирает Андреэ манеру повествования, можно убедиться в том, что он самым серьезным образом намеревался говорить со своими современниками о пути, ведущем в духовный мир сообразно той эпохе в человеческом развитии, которая зарождается с XVI векаы и в начале которой чувствует себя поставленным автор «Химической Свадьбы». Причина, по которой исполнение идеальных требований, предъявленных Андреэи своим современникам, встретило тяжелые препятствия, состоит в опустошении, вызванном беспорядками Тридцатилетней войны и всем, что они внесли в новое время. Но прогресс в развитии человечества возможен, лишь если личности, настроенные подобно Иоганну Валентину Андреэ, способны противопоставить тормозящим силам некоторых мировых потоков истинную силу созидания.

Удалось ли Андреэ изобразить в Христиане Розенкрейце духоиспытателя, который, будучи на пути, берущем начало в духовном опыте истекшей эпохи, смог указать на новый, соответствующий новому отрезку времени? Утверждать это можно, только если удастся показать, что последние «дни» «Химической Свадьбы», повествуют о переживаниях, открывающих перспективы в эти новые времена; показать, что Христиан Розенкрейц сможет перенести свое “Я” в этот период времени.

Самым значимым переживанием «четвертого дня» для Христиана Розенкрейца было его представление королям и последующая их казнь через обезглавливание. Автор «Химической Свадьбы» указывает на сущность этого переживания посредством символов, помещенных на малом алтаре. В этих символах человеческая душа может созерцать свою связь со Вселенной и ее становлением. В подобных символах духоиспытатели всегда пытались познакомить душу с тем, как ее собственное существо живет в существе космоса. Посредством «Книги» указывается на мыслительное содержание человека: это объективные миросозидающие мысли, влившиеся в душу в соответствии с человеческой организацией. «Светильник» указывает, как миросозидающие мысли, действующие во вселенной в качестве светового эфира, в человеке играют роль воспитующего и просвещающего познавательного начала. То, что в эту игру включается Купидон, раздувающий светильник, связано с воззрением духоиспытателя, согласно которому сущностное начало, в качестве эфира лежащее в основе всякого бытия и становления, видится как две полярно расположенные силы: свет и любовь. Но суждение об этом воззрении будет верным лишь в том случае, если в физическом свете и действующей в физическом мире любви будут видеть материально действующие откровения духовных первосил. В духовной первосиле света живет и действует созидательный мыслительный элемент мира, а в любви — созидательный элемент воли. Среди символов находится и «Сфера», предназначенная показать, каким образом человеческое переживание находится внутри вселенского переживания в качестве составной части этого последнего. «Часы» говорят о вовлеченности души в космический круговорот времен, подобно тому как и сфера — о включенности ее в пространственное бытие. «Источник», из которого течет кроваво-красная вода, и «мертвая голова со змеей» указывают, каким образом мыслит духопознаватель рождение и смерть в основании мирового целого. Валентин Андреэ применяет в изображении этих символов тот же способ, какой с незапамятных времен использовался в местах собраний некоторых обществ, где посредством подобных символов посвящали в тайны жизни допущенных в эти общества людей. Применяя их таким образом, он показывает, что они, по его мнению, действительно являются имагинациями, заложенными в развитие человеческой души, и что они действительно могут побудить последнюю к восприятию тайн жизни.