Изменение значения намерения в современном воспитании волиПосле того, как сама по себе совершенно правильная тенденция — приблизить воспитание к возрастным особенностям ребенка — постепенно привела к угрозе педагогического попустительства в целом, в последнее время вновь стали несравненно сильнее подчеркивать проблему воспитания воли. Это современное воспитание воли обнаруживает известные характерные черты. На них здесь необходимо указать, поскольку они стоят в тесной связи с рассматриваемыми дальше теоретическими вопросами. Итак, современные течения в педагогике ставят своей задачей воспитание воли. Но они решительно отказываются считать дрессировку и послушание центральными моментами этого воспитания. Главным признаком «дисциплины» в школе прошлого поколения было неподвижное сидение детей в предписанной позе, полная тишина на уроках, внимание и беспрекословное послушание. Упомянутые выше современные течения в педагогике также признают эту «внешнюю дисциплину», но ограничивают ее точно определенными по времени и короткими ситуациями (требуют ее при выполнении отдельных гимнастических упражнений и т.п.) и решительно отказываются от нее как базовой установки для всех классных занятий. В своих поступках и действиях ребенок остается несравненно свободнее[40]. Действительно, поверхностный наблюдатель скорее может получить от современной школы впечатление некоторого беспорядка. Но было бы большой ошибкой видеть в этом всего лишь стремление избавить ребенка от тягостного неподвижного сидения. Гораздо существеннее следующее: ребенок, тихий и дисциплинированный в школе, вполне может, совершенно не управляя собой, шуметь и буйствовать по дороге домой. Подобная школьная дисциплина мало учит или не учит его вовсе управлять своими переживаниями в личной жизни, которым ребенок внутренне отдается с большой силой. Именно там, где находятся главенствующие источники побуждений и энергии, они могут разрастаться совершенно неупорядоченно, поскольку школьная дисциплина ребенка и вся его остальная внешкольная жизнь резко отделены друг от друга. Здесь налицо та же ситуация, что и с сексуальными проблемами, с которыми не могут справиться только потому, что отделяют их от остальной жизни, отодвигая в область темного и не подлежащего обсуждению. Совершенно неважно, следует ли считать это «воспитание» задачей школы или нет, так как подобные проблемы совершенно естественно возникают и в рамках семейного воспитания. Современное воспитание воли ставит своей задачей формирование поведения ребенка как раз в тех случаях, когда он сам, вследствие значительной интенсивности его базисной энергетики, не в состоянии управлять собой. Это не должно происходить путем подавления самих этих сил, наоборот, скорее необходимо их усилить и именно путем овладения собой помочь их полному развитию. Но предпосылкой к решению этой задачи является доступ учителя к тому слою в психике ребенка, в котором лежат движущие силы его поведения, то есть контакт с ребенком в сфере его сильных жизненных переживаний, отсутствие барьера между школой и остальной жизнью ребенка. Формирование движущих сил души и воспитание действительного внутреннего самообладания возможно только при условии, что сами эти процессы текут живым потоком. Высвобождение влечений и их внешнее выражение есть, в известном смысле, необходимая предпосылка их формирования. Фактически, воспитание самообладания, как правило, осуществляется именно в ситуациях повышенной эмоциональной включенности, прежде всего — в ситуациях совместной жизни детей. (Например, при обсуждении детских рисунков автор выслушивает описание и критику своего рисунка другими детьми без права какого бы то ни было вмешательства.) Таким образом, основная черта этого течения в педагогике состоит в попытке обратиться к реальным движущим силам и источникам энергии и постепенно передать в руки ребенка управление психическими процессами, текущими свободным потоком. Именно ради этого более глубокого воспитания воли следует окончательно отказаться от основной установки на внешний самоконтроль, достигаемый путем выдрессированной фиксации прочного, раз и навсегда установленного поведения. Естественно, что такую несравненно более глубокую педагогическую задачу и осуществить несравненно труднее. С этим тесно связано и второе положение: послушание и благое намерение в значительной степени отступают в педагогике на задний план. Вместо них в центре оказывается проблема владения собой. И действительно, эта проблема несравненно сильнее выступает на передний план, чем послушание и намерение, как только внимание направляется на психические движущие силы. Ибо там, где речь идет не о достижении строго определенного и потому предвидимого внешнего поведения, а о внешне очень различном поведении в зависимости от общей ситуации, для намерения остается гораздо меньше места. Кроме того, как мы увидим ниже, намерение черпает свои силы из более глубинных источников психической энергии. Поэтому связанная с намерением подготовка будущего в наиболее важных случаях недостаточна без овладения движущими силами, действующими в данной ситуации. Это отодвигание проблемы намерения на задний план по сравнению с проблемой владения собой проявляется особенно характерно в проблеме послушания маленького ребенка. Маленький ребенок должен учиться слушаться, но научиться этому он должен именно через выработку самообладания[41]. Упражнения в самообладании (например, сидеть так тихо, чтобы каждый мог слышать свое собственное дыхание) должны и здесь составлять основу. Не самообладание должно базироваться на послушании и намерении, а наоборот, послушание и намерение — на самообладании. Мне кажется, что перемена, аналогичная той, какую мы наблюдаем в педагогике воли, необходима и в основной проблематике экспериментальной психологии воли. В центр каузально-динамических проблем теории воли, наряду с актами намерения или решения, необходимо с гораздо большей решительностью поставить самообладание, несмотря на то, что отчетливые переживания его можно наблюдать значительно реже. Такая перестановка акцентов в психологии воли должна значительно облегчить доступ также и к экспериментальной разработке проблем влечений и аффектов, с которыми несомненно напрямую связаны вопросы самообладания, и вместе с тем открыть путь к экспериментальному исследованию собственно психологических источников энергии. В русле конкретной проблемы намерения, которой мы будем заниматься ниже, также не следует оставлять без внимания связь с энергиями и напряжениями всей психической системы в целом. I. Некоторые факты [42] 1. О влиянии времени на действенность намерения. Резкое прекращение действенности намерения после завершения действия Обычно в преднамеренном действии видят основной тип волевого действия в собственном смысле слова. При этом под преднамеренным действием, из которого исходят в теоретических построениях, понимают процесс, имеющий в наличии все фазы, а именно процесс следующего типа: 7) первую его фазу составляет процесс мотивирования — более или менее длительная и напряженная борьба мотивов; 2) вторая фаза состоит в акте выбора, или принятия решения, намерения, прекращающего эту борьбу; 3) за ним следует, сразу же или по истечении более или менее продолжительного промежутка времени, третья фаза — собственно преднамеренное действие в узком смысле слова. Центральным феноменом собственно психологии воли считается вторая фаза — акт намерения. Возникает вопрос, как на основании акта намерения позднее осуществляется соответствующее ему действие, особенно в тех случаях, когда осуществление действия не следует непосредственно за этим актом. Ведь было выяснено, что в таких случаях акт намерения вовсе не нуждается в том, чтобы быть еще раз воспроизведенным непосредственно перед действием. Опыты Аха доказали[43], что инструкция, данная загипнотизированному лицу, выполняется в постгипнотическом состоянии при наступлении сигнала, причем испытуемый может и вообще не знать о факте сообщения ему инструкции во время гипноза. Следовательно, достаточно наступления соответствующего случая, представленного в акте намерения, например, зрительного сигнала (Ах называет это «представлением отношения»), чтобы за ним последовало соответствующее исполнительное действие, например, нажим на клавишу (Ах называет это «представлением цели»). Спрашивается, можно ли (и как именно) более детально охарактеризовать это последействие, исходящее из акта намерения. Господствующая теория понимает это положение дел по существу в том смысле, что на основе акта намерения между «представлением отношения» и «представлением цели» устанавливается связь такого рода, что возникновение «представления отношения» влечет за собой соответствующее «представлению цели» действие. Ассоциативная теория[44] видит причину этого в ассоциации между представлениями отношения и цели. Но и теория детерминирующей тенденции, отрицающая ассоциативный характер этой связи, допускает в качестве причины преднамеренного действия сцепление в акте намерения представлений отношения и цели. Чтобы понять, откуда вообще возникла эта теория, необходимо припомнить, что экспериментальный анализ воли вышел из так называемых опытов с реакциями, в которых намерение состоит в том, чтобы выполнить определенное действие в ответ на произвольно выбранный сигнал, причем действие имеет слабое отношение к сигналу, или вообще никакого отношения к сигналу не имеет. Можно подойти к этой проблеме с чисто внешней стороны и поставить вопрос: какую роль играет длительность времени, разделяющего акт намерения и его осуществление? Ослабляется ли постепенно последействие намерения по аналогии, например, с ослаблением ассоциации или так называемой кривой забывания? Здесь прежде всего необходимо отметить, что действенность даже относительно безразличных и — более того — попросту бессмысленных намерений сохраняется поразительно долго. Так, данное студентам задание: «Придя на следующее занятие (которое должно состояться через 8 дней), все должны дважды подряд подняться по ступенькам перед входом в здание Психологического института», — к немалому удивлению, было выполнено значительным их большинством, между тем как в промежутке об этом уже не напоминалось. Но бывают и такие процессы, в которых последействие намерения обычно резко обрывается. Допустим, что человек решил опустить письмо в почтовый ящик. Ближайший почтовый ящик, мимо которого он проходит, моментально осознается и напоминает о нужном действии. Письмо опущено. Однако следующий почтовый ящик, встречающийся ему на пути, оставляет его совершенно равнодушным. Вообще, имеет силу следующее положение: наступление соответствующего случая (представление отношения) не оказывает, как правило, эффекта, коль скоро преднамеренное действие осуществлено. Констатация этого факта звучит как нечто само собой разумеющееся. Тем более необходимо извлечь из него все заключающиеся в нем теоретические следствия. Согласно законам ассоциации, опускание письма в первый почтовый ящик должно установить ассоциацию между почтовым ящиком и опусканием в него письма и, следовательно, подкрепить прежде существовавшую силу, направленную на опускание письма, будь она ассоциативной или какой-либо другой природы. Здесь не только заключена трудность для воззрений ассоциативной психологии, но кроме того возникает вопрос — и это для нас самое существенное — действительно ли сцепление соответствующего случая и выполнения действия (представлений отношения и цели) составляет ядро рассматриваемого нами факта. Ведь если последействие акта намерения нужно искать в том, что при наступлении соответствующего случая, представление о котором имелось в момент принятия намерения, возникает тенденция к осуществлению действия, то совершенно непонятно, почему при наступлении второго такого же соответствующего случая эта тенденция не проявляется вновь с такой же или даже большей силой? (Отсутствие письма, после того как оно уже было опущено, помешало бы полному осуществлению этой тенденции; но тормозящее действие этой неудачи могло бы проявиться только при восприятии третьего почтового ящика, к каким бы сложным вспомогательным гипотезам ни обращались защитники ассоциативной теории.) Менее всего можно ссылаться для объяснения этого факта на ослабление действенности акта намерения в зависимости от времени, так как повторяющиеся одинаковые соответствующие случаи могут быть вполне действенными, если само намерение направлено на многократно повторяющиеся действия (например, состоит в наклеивании этикеток на каждый почтовый ящик). В нашем же случае с опусканием письма силы, побуждающие это действие, после первого же опускания, по-видимому, внезапно исчерпываются. Это говорит о том, что причину и этого первого действия нужно искать не просто в сцеплении представлений отношения и цели, которое при наступлении соответствующего случая побуждает к выполнению действия. Между прочим, иногда случается, что и после того, как письмо опущено, восприятие следующего почтового ящика вновь пробудит ту же тенденцию опустить письмо, или по крайней мере проконтролировать, опущено ли оно. Это бывает прежде всего в случае, если речь идет об особенно важном письме, отправление которого особенно заботит. Исследование такого случая может быть осуществлено экспериментально. При этом нельзя упускать из вида следующее. Если опыт ставится в форме так называемого «опыта с реакциями» и испытуемому дается приблизительно такая инструкция: «Будет дан определенный зрительный сигнал; увидев его, Вы должны нажать на кнопку», — то в этом случае сигнал не будет действовать как наступление осмысленного соответствующего случая, содержательно связанного с действием, а будет именно просто «сигналом» и может приобрести значение «приказа»; таким образом, он может срабатывать многократно. Повторение сигнала будет в этом случае идентично словесной инструкции: «Выполните задание еще раз». (Подобное же значение непосредственного приказа имеет, например, поднятая рука постового, регулирующего движение.) Позднее мы вернемся к этим вопросам еще раз. Если же испытуемому дана задача скрепить гвоздями раму и подобран такой соответствующий случай, который в контексте всего действия в целом имеет значение не приказа, а осмысленной возможности (например, сделать это, когда кто-то принесет ящик с гвоздями), то после выполнения заданной работы повторная тенденция обычно исчезает, даже в случае повторения соответствующего случая (то есть если тот же человек еще раз принесет ящик с гвоздями).
|
