--------------------------------------------- Перевод: (C) Нина Брагинская (
[email protected]) Философы Греции ЗАО "Издательство "ЭКСМО-Пресс", Москва, 1997 OCR Сергей Васильченко, книги восьмая и девятая - OCR: Сергей Коваленко ---------------------------------------------
КНИГА ПЕРВАЯ (А)
1(I). Всякое искусство и всякое учение, а равным образом поступок(praxis) и сознательный выбор, как принято считать, стремятся копределенному благу. Поэтому удачно определяли благо как то, к чему всестремится. В целях, однако, обнаруживается некоторое различие, потому чтоодни цели - это деятельности (energeiai), другие - определенные отдельные отних результаты (erga). В случаях, когда определенные цели существуютотдельно от действий (praxeis), результатам естественно быть лучше[соответствующих] деятельностей. Так как действий, искусств и наук много, много возникает и целей. Уврачевания - это здоровье, у судостроения - судно, у военачалия - победа, ухозяйствования - богатство. Поскольку ряд таких [искусств и наук]подчиняется одному какому-нибудь умению (dynamis) - подобно тому какискусство делать уздечки и все прочее, что относится к конской сбруе,подчинено искусству править лошадьми, а само оно, как и всякое действие ввоенном деле, подчинено искусству военачалия, и таким же образом остальныеискусства подчинены [каким-то] другим, - постольку во всех случаях целиуправляющих (ark-hitektonikai) (искусств и наук] заслуживают предпочтения(hairetotera) перед целями подчиненных; в самом деле, ведь последниепреследуют ради первых. При этом безразлично, сами ли деятельности - цели поступков, или цели -это нечто иное, от них отдельное, как в случае с названными выше науками. (II). Если же у того, что мы делаем (ta prakta), существует некая цель,желанная нам сама по себе, причем остальные цели желанны ради нее и не всецели мы избираем (hairoymetha) ради иной цели (ибо так мы уйдем вбесконечность, а значит, [наше] стремление бессмысленно и тщетно), то ясно,что цель эта есть собственно благо (tagathon), т е. наивысшее благо (toariston). Разве познание его не имеет огромного влияния на образ жизни? И словнострелки, видя мишень перед собою, разве не вернее достигнем мы должного? Аесли так, надо попытаться хотя бы в общих чертах представить себе, что этотакое и к какой из наук, или какому из умений, имеет отношение. Надо,видимо, признать, что оно, [высшее благо], относится к ведению важнейшей[науки, т. е. науки], которая главным образом управляет. А такойпредставляется наука о государстве, [или политика]. Она ведь устанавливает,какие науки нужны в государстве и какие науки и в каком объеме долженизучать каждый. Мы видим, что наиболее почитаемые умения, как-то: умения ввоеначалии, хозяйствовании и красноречии - подчинены этой [науке]. Апоскольку наука о государстве пользуется остальными науками как средствамии, кроме того, законодательно определяет, какие поступки следует совершатьили от каких воздерживаться, то ее цель включает, видимо, цели других наук,а, следовательно, эта цель и будет высшим благом для людей [вообще]. Даже если для одного человека благом является то же самое, что длягосударства, более важным и более полным представляется все-таки благогосударства, достижение его и сохранение. Желанно (agapeloii), разумеется, и[благо] одного человека, но прекраснее и божественней благо народа игосударств. Итак, настоящее учение как своего рода наука о государстве имеет это,[т. е. достижение и сохранение блага государства], своей целью. (III). Рассуждение будет удовлетворительным, если удастся добитьсяясности, сообразной предмету, подлежащему [рассмотрению]. Ведь не во всехрассуждениях (logoi), так же как не во всех изделиях ремесла, следуетдобиваться точности в одинаковой степени. Между тем [в понятиях] прекрасногои правосудного, которые, собственно, имеет в виду наука о государстве,заключено столько разного и расплывчатого, что начинает казаться, будто [всеэто] возможно только условно (nomoi), а от природы (physei) этого нет. Такаяже своего рода расплывчатость заключена в [выражении] "блага", потому чтомногим от [благ] бывает вред. Ведь известно, что одних сгубило богатство,других - мужество. Поэтому при подобных предметах рассуждений и подобныхпредпосылках желательно (agapeton) приблизительно и в общих чертах указатьна истину, а если рассуждают о том, что имеет место лишь в большинствеслучаев и при соответствующих предпосылках, то [довольно уже и того, чтобы]и выводы [распространялись лишь на большинство случаев]. Конечно, таким жеобразом нужно воспринимать и каждое наше отдельное высказывание; ведьчеловеку образованному свойственно добиваться точности для каждого рода[предметов] в той степени, в какой это допускает природа предмета (pragma).Одинаково [нелепым] кажется как довольствоваться правдоподобнымирассуждениями математика, так и требовать от ритора строгих доказательств. Всякий между тем правильно судит о том, в чем сведущ, и именно дляэтого он добродетельный судья (agathos krites) Это значит, что[добродетельный) в частном и образован применительно к частному, а вообще[добродетельный] образован всесторонне. Вот почему юноша - неподходящий слушатель науки о государстве: он ведьнеопытен в житейских делах (praxeis), а из них [исходят] и с ними [связанынаши] рассуждения. Кроме того, покорный страстям, он будет слушать впустую,т. е. без пользы, тогда как цель [данного учения] не познание, а поступки.Неважно, впрочем, годами ли молод человек, или он юноша нравом, ибо этотнедостаток бывает не от возраста, а от того, что живут по страсти и [пострасти же] преследуют всякую [цель]. Таким людям познание не помогает, также как невоздержным, но для тех, чьи стремления и поступки согласованы срассуждением (kata logon), знать подобные [вещи] будет в высшей степениполезно. Будем считать, что о слушателе, о способе доказательства и о самомпредмете для введения сказано [достаточно]. 2(IV). Поскольку всякое познание и всякий сознательный выбор направленык тому или иному благу, вернемся опять к рассуждению: к чему, по нашемуопределению, стремится наука о государстве и что есть высшее из всех благ,осуществляемых в поступках (akrotaton ton prakton agalhon). Относительно названия сходятся, пожалуй, почти все, причем какбольшинство, так и люди утонченные называют [высшим благом] счастье, а подблагоденствием (to ey dzen) и благополучием (to ey prattein) подразумеваютто же, что и под счастливой жизнью (to eydaimonein). Но в вопросе о том, чтоесть счастье, возникает расхождение, и большинство дает ему иноеопределение, нежели мудрецы. В самом деле, для одних счастье - это нечто наглядное и очевидное,скажем удовольствие, богатство или почет - у разных людей разное; а часто[даже] для одного человека счастье - то одно, то другое: ведь, заболев,[люди видят счастье] в здоровье, впав в нужду - в богатстве, а зная за собойневежество (agnoia), восхищаются теми, кто рассуждает о чем-нибудь великом ипревышающем их [понимание]. Некоторые думали, что помимо этих многочисленных благ есть и некоедругое - благо само по себе, служащее для всех этих благ причиной, благодарякоторой они суть блага. Обсуждать все мнения (doxai), вероятно, бесполезно, достаточно обсудитьнаиболее распространенные или же такие, которые, как кажется, имеютизвестные основания (logon). Мы не должны упускать из виду, что рассуждения,отправляющиеся от начал и приводящие к началам, различны. Платон тожеправильно задавался этим вопросом и спрашивал, от начал или к началам [идет]путь [рассуждений] - как на стадионе, бегут или от атлетов до меты, илинаоборот. Начинать, конечно, надо с известного, а оно бывает двух видов:известное нам и известное безотносительно (haplos). Так что нам, вероятно,следует все-таки начинать с известного нам. Вот почему, чтобы сделатьсядостойным слушателем [рассуждений] о прекрасном и правосудном и вообще опредметах государственной науки, нужно быть уже хорошо воспитанным внравственном смысле. В самом деле, начало [здесь] - это то, что [дано] (tohoti), и, если это достаточно очевидно, не будет надобности еще и в "почему"(to dioti). Такой, [воспитанный, человек] или имеет начала, или легко можетих приобрести. А тот, кому не дано ни того, ни другого, пусть послушаетГесиода: Тот наилучший над всеми,кто всякое дело способен. Сам обсудить и заране предвидеть, что выйдет из дела. Чести достоин и тот, кто хорошим советам внимает. Кто же не смыслит и сам ничего и чужого совета В толк не берет - человек пустой и негодный. 3(V). Продолжим рассуждение с того места, где мы отошли в сторону.Видимо, не безосновательно благо и счастье представляют себе, исходя из[собственного] образа жизни. Соответственно большинство, т. е. люди весьмагрубые (phortikotatoi), [разумеют под благом и счастьем] удовольствие, ипотому для них желанна жизнь, полная наслаждений. Существует ведь триосновных [образа жизни]: во-первых, только что упомянутый, во-вторых,государственный и, в-третьих, созерцательный. И вот большинство, сознательно избирая скотский образ жизни, полностьюобнаруживают свою низменность, однако находят оправдание в том, что страстимногих могущественных людей похожи на страсти Сарданапалла. Люди достойные и деятельные (praktikoi) [понимают под благом исчастьем] почет, а цель государственного образа жизни почти это и есть. Но итакое кажется слишком поверхностным в сравнении с искомым [благом].Действительно, считается, что почет больше зависит от тех, кто егооказывает, нежели от того, кому его оказывают, а в благе мы угадываем нечтовнутренне присущее и неотчуждаемое. Кроме того, к почету стремятся,наверное, для того, чтобы удостовериться в собственной добродетели. Поэтомудобиваются почета у людей рассудительных и знакомых и [притом почета] задобродетель. Ясно, стало быть, что по крайней мере для таких добродетельлучше почета. Вероятно, ее даже скорее можно представить себе цельюгосударственного образа жизни. Но оказывается, и она не вполне совпадает сэтой целью. В самом деле, обладать добродетелью можно, как кажется, и вовремя сна или всю жизнь бездействуя, а, кроме того, обладая ею, можнопережить беды и величайшие несчастья. Но того, кто так живет, пожалуй, неназовешь счастливцем, разве только отстаивая положение [своего учения]. Нодовольно об этом. Об этом ведь достаточно было сказано в сочинениях дляширокого круга. Третий образ жизни - созерцательный. Мы рассмотрим его впоследствии. [Жизнь] стяжателя как бы подневольная, и богатство - это, конечно, неискомое благо, ибо оно полезно, т. е. существует ради чего-то другого.Потому-то названные ранее [удовольствие и почет] скорее можно представитьсебе целями, ибо они желанны сами по себе. Но оказывается, и они не цели,хотя в пользу того, [что они цели], приведено много доводов. Итак, оставимэто. 4 (VI). Лучше все-таки рассмотреть [благо] как общее [понятие] (tokalholoy) и задаться вопросом, в каком смысле о нем говорят, хотя именнотакое изыскание вызывает неловкость, потому что идеи (ta eide) ввели близкие[нам] люди (philoi andrcs). И все-таки, наверное, лучше - во всяком случае,это [наш] долг - ради спасения истины отказаться даже от дорогого иблизкого, особенно если мы философы. Ведь хотя и то и другое дорого, долгблагочестия - истину чтить выше. Основатели этого учения (doxa) не создали идей (ideai), внутри которыхопределялось бы первичное и вторичное; именно поэтому не создали они идеючисел. Что же касается блага, то оно определяется [в категориях] сути,качества и отношения, а между тем [существующее] само по себе (to kath'hayto), т. е. сущность (oysia), по природе первичнее отношения - последнеепоходит на отросток, на вторичное свойство сущего (toy ontos), а значит,общая идея для [всего] этого невозможна. И вот если "благо" имеет столько же значений, сколько "бытие" (to on)(так, в категории сути благо определяется, например, как бог и ум, вкатегории качества, например, - как добродетель, в категории количества -как мера (to metrion), в категории отношения - как полезное, в категориивремени - как своевременность (kairos), в категории пространства - какудобное положение и так далее), то ясно, что "благо" не может быть чем-товсеобъемлюще общим и единым. Ведь тогда оно определялось бы не во всехкатегориях, а только в одной. Далее, поскольку для [всего], что объединяется одной идеей, существуетодна наука, то и для всех благ существовала бы тогда какая-то одна наука. Вдействительности же наук много, даже [для благ, подпадающих] под однукатегорию. Так, например, благо с точки зрения своевременности, если речьидет о войне, определяется военачалием, а если речь идет о болезни -врачеванием; или благо с точки зрения меры для питания [определяется]врачеванием, а для телесных нагрузок - гимнастикой. Может возникнуть вопрос: что же все-таки хотят сказать, [добавляя]"само-по-себе" (aytoekaston) к отдельному [понятию], коль скоро "человек сампо себе" (ayto-anthropos) и "человек" - одно и то же понятие, а именно[понятие] "человек". В самом деле, в той мере, в какой речь идет о человеке,["человек" и "сам по себе человек"] не различаются между собой, а если так,то [благо само по себе и частное благо] тоже не отличаются именно как блага.К тому же [благо само по себе] не будет благом в большей степени, [чемчастное благо], даже оттого, что оно вечное, раз уж долговечный белыйпредмет не белее недолговечного. (Вероятно, убедительней рассуждение пифагорейцев, которые помещаютединое (to hen) в один ряд с благами (им, очевидно, следовал такжеСпевсипп). Но это должно быть предметом особого рассуждения.) Известное сомнение в сказанном возникает потому, что суждения[платоников] имели в виду не всякое благо: как соответствующие одной идееопределяются блага привлекательные и желанные сами по себе; то же, что ихсоздает или охраняет или препятствует тому, что им враждебно, определяетсякак благо из-за этой [отнесенности], т. е. в другом смысле. Ясно, что о"благе" тут говорят в двух смыслах: одни блага - это блага сами по себе, адругие - как средства для первых. А потому, отделив блага сами по себе отвспомогательных, посмотрим, можно ли определять первые как объединенныеодной идеей. Какие же блага можно полагать благами самими по себе? Те ли,что преследуются, хотя бы к ним ничего не добавлялось, скажем,рассудительность (to phronein), зрение, определенное удовольствие и почет? Всамом деле, даже если мы преследуем их из-за чего-то другого, все равно ихможно относить к благам самим по себе. Или же ничто иное, кроме идеи [благасамого по себе], не есть [благо само по себе]? Но тогда эта идея будетбессмысленна. А если и те [названные выше блага] относятся к [благам самимпо себе], тогда во всем этом понятие (logos) блага вообще (tagathon) должнобудет выявляться как тождественное, подобно тому как понятие белизнытождественно для снега и белил. Между тем понятия почета, рассудительности иудовольствия именно как благ различны и не совпадают друг с другом.Следовательно, "благо" как нечто общее, объединенное одной идеей, несуществует. В каком же тогда смысле говорят "блага"? Во всяком случае, не похоже,чтобы [разные вещи] случайно назывались одинаково. Не в том ли дело, что всеблага из одного [источника] или служат чему-то одному? Или, скорее, [ониблагами называются] по аналогии? Так, например, зрение в теле - как ум вдуше (или еще что-либо в чем-то другом). Впрочем, сейчас эти [вопросы] все-таки следует оставить, потому чтоуточнять их более свойственно другой [части] философии, так же как [все]связанное с "идеей" в самом деле, даже если есть единое благо, котороесовместно сказывается [для разных вещей], или же некое отдельное само посебе благо, ясно, что человек не мог бы ни осуществить его в поступке(prakton), ни приобрести (kteton), а мы сейчас ищем именно такое. Может показаться, что было бы лучше знать это [благо само по себе],если иметь в виду те блага, которые можно приобретать и осуществлять: ведьберя его за образец, мы лучше будем знать, что блага для нас, а зная это,сумеем их добиться. Хотя этот довод (logos) и выглядит убедительным, он,по-видимому, противоречит [опыту] наук. Все они стремятся к известному благуи пытаются найти недостающее, однако не касаются познания [блага самого посебе]. Впрочем, непонятно, как это ни один мастер не знает такого подспорьяи не пытается его найти. И в то же время невозможно представить себе, какаяпольза будет ткачу или плотнику для их искусства, если они знают это самоеблаго [само по себе], или каким образом благодаря уразумению (tetheamenos)этой идеи врач станет в каком-то смысле лучшим врачом, а военачальник -лучшим военачальником. Ведь очевидно, что врач рассматривает здоровье нетак, [т. е. не вообще], а с точки зрения здоровья человека и, скорее даже,здоровья "вот этого" человека, ибо он врачует каждого в отдельности. Будемсчитать, что об этом сказано. 5(VII). Вернемся теперь к искомому благу: ЧЕМ оно могло бы быть?Кажется, что оно различно для различных действий и искусств: одно бдаго дляврачевания, другое - для военачалия и точно так же для остального. Что жетогда вообще благо в каждом случае? Может быть, то, ради чего все делается?Для врачевания - это здоровье, для военачалия - победа, для строительства -дом и т. д., а для всякого поступка (praxis) и сознательного выбора - этоцель, потому что именно ради нее все делают (prattoysi) все остальное.Поэтому, если для всего, что делается (ta prakta), есть некая цель, она-то ибудет благом, осуществляемым в поступке (to prakton agathon), а если такихцелей несколько, то соответственно и благ несколько. Итак, избрав другой путь, рассуждение приходит все к тому же; однаконадо постараться прояснить это еще более. Поскольку целей несколько, а мы выбираем из них какую-то определенную(например, богатство, флейты и вообще орудия) как средство для другого,постольку ясно, что не все цели конечны, [т. е. совершенны]. А наивысшееблаго представляется чем-то совершенным. Следовательно, если существуеттолько какая-то одна совершенная [и конечная цель], она и будет искомым[благом], если же целей несколько, то [искомое благо) - самая из нихсовершенная, [т. е. конечная]. Цель, которую преследуют саму по себе, мысчитаем более совершенной, чем та, [к которой стремятся как к средству] длядругого, причем цель, которую никогда не избирают как средство для другого,считаем более совершенной, чем цели, которые избирают {как} сами по себе,так и в качестве средств для другого, а безусловно совершенной называемцель, избираемую всегда саму по себе и никогда как средство. Принятосчитать, что прежде всего такой целью является счастье. Ведь его мы всегдаизбираем ради него самого и никогда ради чего-то другого, в то время какпочет, удовольствие, ум и всякая добродетель избираются как ради них самих(ибо на каждом из этих [благ], пусть из него ничего не следует, мы бывсе-таки остановили выбор), так и ради счастья, ибо они представляются намсредствами к достижению счастья. Счастье же никто не избирает ни ради этих[благ], ни ради чего-то другого. То же самое получится, если исходить из самодостаточности, потому чтосовершенное благо считается самодостаточным. Понятие самодостаточности мыприменяем не к одному человеку, ведущему одинокую жизнь, но к человекувместе с родителями и детьми, женой и вообще всеми близкими и согражданами,поскольку человек - по природе [существо] общественное. Но здесь надопринять известное ограничение: в самом деле, если расширять [понятиеобщества] до предков и потомков и до друзей наших друзей, то придется уйти вбесконечность. Но это следует рассмотреть в своем месте. [Здесь] мы полагаемсамодостаточным то, что одно только делает жизнь достойной избрания и ни вчем не нуждающейся, а таковую мы и считаем счастьем. Кроме того, [мысчитаем, что счастье] больше всех [благ] достойно избрания, но в то же времяне стоит в одном ряду с другими. Иначе счастье, разумеется, [делалось бы]более достойным избрания с [добавлением даже] наименьшего из благ, потомучто добавлением создается перевес в благе, а большее из благ всегдадостойнее избрания. Итак, счастье как цель действий - это, очевидно, нечтосовершенное, [полное, конечное] и самодостаточное. 6. Впрочем, называть счастье высшим благом кажется чем-тообщепризнанным, но непременно нужно отчетливее определить еще и его суть.Может быть, это получится, если принять во внимание назначение (ergon)человека, ибо, подобно тому как у флейтиста, ваятеля и всякого мастера да ивообще [у тех], у кого есть определенное назначение и занятие (praxis),собственно благо и совершенство (to ey) заключены в их деле (ergon), точнотак, по-видимому, и у человека [вообще], если только для него существует[определенное] назначение. Но возможно ли, чтобы у плотника и башмачникабыло определенное назначение и занятие, а у человека не было бы никакого, ичтобы он по природе был бездельник (argos)? Если же подобно тому, как дляглаза, руки, ноги и вообще каждой из частей [тела] обнаруживаетсяопределенное назначение, так и у человека [в целом] можно предположитьпомимо всего этого определенное дело? Тогда что бы это могло быть? В самом деле, жизнь представляется [чем-то] общим как для человека, таки для растений, а искомое нами присуще только человеку. Следовательно, нужноисключить из рассмотрения жизнь с точки зрения питания и роста (threptikekai ayxetike). Следующей будет жизнь с точки зрения чувства, но и она совсей очевидностью то общее, что есть и у лошади, и у быка, и у всякогоживого существа. Остается, таким образом, какая-то деятельная (praktike)[жизнь] обладающего суждением [существа] (to logon ekhon). {Причем одна его[часть] послушна суждению, а другая обладает им и мыслит}. Хотя и эта[жизнь, жизнь разумного существа] определяется двояко, следует полагать ее[именно] деятельностью. потому что это значение, видимо, главнее. Если назначение человека - деятельность души, согласованная с суждениемили не без участия суждения, причем мы утверждаем, что назначение человекапо роду тождественно назначению добропорядочного (spoydaios) человека, кактождественно назначение кифариста и изрядного (spoydaios) кифариста, и этоверно для всех вообще случаев, а преимущества в добродетели - это [лишь]добавление к делу: так, дело кифариста - играть на кифаре, а дело изрядногокифариста - хорошо играть) - если это так, {то мы полагаем, что делочеловека - некая жизнь, а жизнь эта - деятельность души и поступки приучастии суждения, дело же добропорядочного мужа - совершать это хорошо (toey) и прекрасно в нравственном смысле (kalos) и мы полагаем, что каждое делоделается хорошо, когда его исполняют сообразно присущей (oikeia) емудобродетели; если все это так}, то человеческое благо представляет собоюдеятельность души сообразно добродетели, а если добродетелей несколько - тосообразно наилучшей и наиболее полной [и совершенной). Добавим к этому: заполную [человеческую] жизнь. Ведь одна ласточка не делает весны и один[теплый] день тоже; точно так же ни за один день, ни за краткое время неделаются блаженными и счастливыми. 7. Итак, пусть это и будет предварительное описание [высшегочеловеческого] блага, потому что сначала нужно, наверное, дать общий очерк,а уже потом подробное описание. Всякий, пожалуй, может развить и разработать то, для чего есть хорошеепредварительное описание, да и время в таких делах добрый подсказчик ипомощник, отсюда и успехи в искусствах: всякий может добавить недостающее. Надо, однако, памятуя сказанное ранее, не добиваться точности во всемодинаково, но в каждом случае сообразовываться с предметом, подлежащим[рассмотрению, и добиваться точности] в той мере, в какой это присущеданному способу исследования (methodos). Действительно, по-разномузанимается прямым углом плотник и геометр, ибо первому [он нужен] с такой(точностью], какая полезна для дела, а второму [нужно знать] его суть иликачества, ибо он зритель истины. Подобным образом следует поступать и вдругих случаях, чтобы, [как говорится], "задел не больше дела был". Не следует также для всего одинаково доискиваться причины, но в иныхслучаях достаточно правильно указать, что [нечто имеет место] (to hoti), каки в связи с началами, ибо что [дано] (to hoti) - это первое и начало. Однииз начал постигаются через наведение, другие - чувством, третьи - благодарянекоему приучению (ethismoi), а другие еще как-то иначе. Нужно стараться"преследовать" каждое начало по тому пути, который отвечает его природе, ипозаботиться о правильном выделении [начал] ведь начала имеют огромноевлияние на все последующее. В самом деле, начало - это, по всей видимости,больше половины всего [дела] и благодаря [началу] выясняется многое из того,что мы ищем. 8(VIII). Исследовать это [начало, т. е. счастье], нужно исходя нетолько из выводов и предпосылок [нашего] определения, но также из того, чтооб [этом] говорят. Ведь все, что есть, согласуется с истиной, а между ложьюи истиной очень скоро обнаруживается несогласие. Итак, блага подразделяют на три вида: так называемые внешние,относящиеся к душе и относящиеся к телу, причем относящиеся к душе мы [все]называем благами в собственном смысле слова и по преимуществу, но мы именнодействия души и ее деятельности представляем относящимися к душе. Такимобразом, получается, что наше определение (высшего блага и счастья]правильно, по крайней мере оно согласуется с тем воззрением, которое идревнее и философами разделяется. [Определение] верно еще и потому, что целью оно называет известныедействия и деятельности, ибо тем самым целью оказывается одно из благ,относящихся к душе, а не одно из внешних благ. С [нашим] определением согласуется и то [мнение], что счастливыйблагоденствует и живет благополучно, ибо счастьем мы выше почти было назвалинекое благоденствие и благополучие (eyzoia kai eypraxia). 9. По-видимому, все, что обычно видят в счастье, - все это присутствуетв [данном нами] определении. Одним счастьем кажется добродетель, другим - рассудительность, третьим- известная мудрость, а иным - все это (вместе] или что-нибудь одно всоединении с удовольствием или не без участия удовольствия; есть, [наконец],и такие, что включают [в понятие счастья] и внешнее благосостояние(eyeteria). Одни из этих воззрений широко распространены и идут издревности, другие же разделяются немногими, однако знаменитыми людьми.Разумно, конечно, полагать, что ни в том, ни в другом случае не заблуждаютсявсецело, а, напротив, хотя бы в каком-то одном отношении или даже в основномбывают правы. Наше определение, стало быть, согласно с [мнением] тех, кто определяетсчастье как добродетель или как какую-то определенную добродетель, потомучто добродетели как раз присуща деятельность сообразно добродетели. И можетбыть, немаловажно следующее различение: понимать ли под высшим благомобладание добродетелью или применение ее, склад души (hexis) илидеятельность. Ибо может быть так, что имеющийся склад [души] не исполняетникакого благого дела - скажем, когда человек спит или как-то иначебездействует, - а при деятельности это невозможно, ибо она с необходимостьюпредполагает действие, причем успешное. Подобно тому как на олимпийскихсостязаниях венки получают не самые красивые и сильные, а те, кто участвуетв состязании (ибо победители бывают из их числа), так в жизни прекрасного иблагого достигают те, кто совершает правильные поступки. И даже сама по себежизнь доставляет им удовольствие. Удовольствие ведь испытывают в душе, амежду тем каждому то в удовольствие, любителем чего он называется. Скажем,любителю коней - конь, любителю зрелищ - зрелища, и точно так же правосудное- любящему правое, а любящему добродетель - вообще все, сообразнодобродетели. Поэтому у большинства удовольствия борются друг с другом, ведьэто такие удовольствия, которые существуют не по природе. То же, чтодоставляет удовольствие любящим прекрасное (philokaloi), доставляетудовольствие по природе, а таковы поступки, сообразные добродетели,следовательно, они доставляют удовольствие и подобным людям, и сами по себе.Жизнь этих людей, конечно, ничуть не нуждается в удовольствии, словно вкаком-то приукрашивании, но содержит удовольствие в самой себе. К сказанномунадо добавить: не является добродетельным тот, кто не радуется прекраснымпоступкам, ибо и правосудным никто не назвал бы человека, который нерадуется правому, а щедрым - того, кто не радуется щедрым поступкам,подобным образом - и в других случаях. А если так, то поступки сообразныедобродетели (kaf' areten) будут доставлять удовольствие сами по себе. Болеетого, они в то же время добры (agathai) и прекрасны, причем и то и другое ввысшей степени, если только правильно судит о них добропорядочный человек, аон судит так, как мы уже сказали. Счастье, таким образом, - это высшее и самое прекрасное [благо],доставляющее величайшее удовольствие, причем все это нераздельно, вопрекиизвестной делос-ской надписи: Право прекрасней всего, а здоровье - лучшая участь. Что сердцу мило добыть - вот удовольствие нам. А ведь все это вместе присуще наилучшим деятельно-стям, а мыутверждаем, что счастье и есть эти деятельности или одна, самая из нихлучшая. Однако, по-видимому, для счастья нужны, как мы сказали, внешние блага,ибо невозможно или трудно совершать прекрасные поступки, не имея никакихсредств. Ведь многие поступки совершаются с помощью друзей, богатства ивлияния в государстве, словно с помощью орудий, а лишение иного, напримерблагородного происхождения, хорошего потомства, красоты, исключаетблаженство. Ибо едва ли счастлив безобразный с виду, дурного происхождения,одинокий и бездетный; и должно быть, еще меньше [можно быть счастливым];если дети и друзья отвратительны или если были хорошие, да умерли. А потомудля счастья, как мы уже сказали, нужны, видимо, еще и такого родаблагоприятные обстоятельства (eyemeriai). Именно поэтому некоторыеотождествляют со счастьем удачу (eytykhia), в то время как другие -добродетель. 10 (IX). В этой связи ставят вопрос, есть ли счастье результатобучения, приучения или еще какого-то упражнения, дается ли оно как некаябожественная доля или оно случайно? Конечно, если вообще существуеткакой-нибудь дар богов людям, весьма разумно допустить, что и счастьедарится богами, тем более что это наилучшее из человеческих благ. Но данныйвопрос, вероятно, скорее принадлежит другому исследованию; тем не менееясно, что, даже если счастье не посылается богами, а является плодомдобродетели и своего рода усвоения знаний или упражнения, оно все-такиотносится к самым божественным вещам, ибо наградою и целью добродетелипредставляется наивысшее благо и нечто божественное и блаженное. В то же время [счастье] - это нечто общее для многих, ведь благодарясвоего рода обучению и усердию (epimeleia) оно может принадлежать всем, ктоне увечен для добродетели. А если быть счастливым так лучше, чем случайно,то разумно признать, что так и бывают [счастливыми], коль скоро сообразномус природой свойственно иметь состояние наипрекраснейшее из возможных, так жекак и сообразному с искусством и со всякой причиной, а особенно{сообразному} с наилучшей. Предоставлять же случаю самое великое ипрекрасное было бы слишком опрометчиво. Исследуемый вопрос проясняется также из нашего определения счастья, ибосказано, что счастье - это определенного качества деятельность душисообразно добродетели. Что же касается прочих [благ], то одни из них даныкак необходимое [условие счастья], а другие по своей природе являютсяподсобными и полезными орудиями. Это, видимо, согласуется со сказанным вначале: мы полагали целью наукио государстве наивысшее благо, потому что именно эта наука больше всегоуделяет внимания (epimeleian poieitai) тому, чтобы создать гражданопределенного качества, т. е. добродетельных и совершающих прекрасныепоступки (praktikoi ton kalon). Мы, стало быть, разумно не называем счастливым ни быка, ни коня иникакое другое животное, ведь ни одно из них не может оказаться причастнымтакой деятельности. По той же причине и ребенок не является счастливым, ибопо возрасту он еще не способен к таким поступкам (оуро praktikos), а кого издетей так называют, тех считают блаженными, уповая на будущее. Ведь длясчастья, как мы уже сказали, нужна и полнота добродетели, и полнота жизни. Амежду тем в течение жизни случается много перемен и всевозможныепревратности судьбы, и может статься, что самого процветающего человека подстарость постигнут великие несчастья, как повествуется в троянских сказанияхо Приаме; того же, кто познал подобные превратности судьбы и кончил [столь]злосчастно, счастливым не считает никто. 11 (X). Может быть, тогда вообще никого не следует считать счастливым,покуда он жив, а нужно, по Солону, "взирать на конец"? Если в самом делепризнать такое, то не будет ли человек счастлив лишь тогда, когда умер? Илиэто все-таки нелепо во всех отношениях, а особенно для нас, коль скоро мыопределяем счастье как некую деятельность? Если же мы не называем умершегосчастливым и Солон имел в виду не это, а то, что без ошибки признатьчеловека блаженным можно, лишь когда он уже вне зол и несчастий, то и в этомслучае [рассуждение будет] несколько спорным. Ведь принято считать, что для умершего существует некое зло и благо,коль скоро это так для живого, когда он ничего не чувствует; это, например,честь и бесчестье, а также благополучие и несчастья детей и вообще потомков.Но и это ставит трудный вопрос. Действительно, можно допустить, что учеловека, прожившего в блаженстве до старости и соответственноскончавшегося, происходят многочисленные перемены, связанные с егопотомками, причем одни из потомков добродетельные и добились достойнойжизни, а у других все наоборот. Ясно также, что потомки могут быть в самыхразных степенях родстве с предками. Однако было бы, разумеется, нелепо, еслибы умерший переживал перемены вместе с потомками и становился то счастливым,то снова злосчастным, но нелепо также допустить, что [удел] потомков ни вчем и ни на каком отрезке времени не оказывает влияния на предков. Надо, однако, вернуться к поставленному ранее вопросу: может быть, сего помощью будет уяснен (theoretheie) и вопрос, исследуемый теперь. В самомделе, если нужно "взирать на конец" и тогда только причислять того или иногочеловека к блаженным, причем не как блаженного ныне, но потому, что он былблаженным прежде, то как избежать нелепости: о человеке, когда он счаспвц,утверждать это в соответствии с его состоянием не будет истиной толькопотому, что живых не хотят признать счастливыми из-за (возможных] перемен ипотому, что под счастьем понимают нечто постоянное и ни в коем случае неподверженное переменам, между тем как судьбы одних и тех же [людей]принимают разный оборот? Ясно ведь, что, если следовать за превратностямисудьбы, тогда одного и того же человека мы будем называть то счастливым, тоснова злосчастным, представляя счастливого своего рода хамелеоном и как бышаткой постройкой. Может быть, следовать за превратностями судьбы отнюдь неправильно? Ведь хорошее или плохое (to ey e kakos) зависит не от них (хотябез них, как мы то уже сказали, человеческая жизнь не обходится); длясчастья же главное - деятельности сообразно добродетели, а противоположныедеятельности - для противоположного счастью. В пользу нашего определения говорит и решение только что рассмотренноговопроса. Действительно, ни в одном из человеческих дел не заложена такаяосновательность, как в деятельностях сообразно добродетелям, ведь этидеятельности явно более постоянны, чем [даже занятия] науками, причем самыеценные из них те, что более постоянны, затем что именно в них и притомнепрерывно проходит жизнь блаженных людей. В этом, пожалуй, причина того,что они не уходят в забвение. Таким образом, счастливый будет обладатьискомым [свойством] и в течение всей жизни останется счастливым, ибо всегдаили насколько вообще возможно как в поступках, так и в умозрении (theoresei)он будет сообразовываться с добродетелью, а превратности судьбы будетпереносить превосходно и пристойно во всех отношениях, во всяком случае какчеловек истинно добродетельный и "безупречно квадратный". Поскольку случайностей бывает много, и они различны по значению, ясно,что незначительные счастливые случаи, точно так же как и соответствующие[несчастливые], не оказывают на жизнь решающего влияния. Но если важные имногочисленные [обстоятельства] оказываются благоприятными, они сделаютжизнь более блаженной (ибо и сами они по своей природе способствуютукрашению [жизни] и воспользоваться ими можно прекрасно и добропорядочно), аслучаи, напротив, неблагоприятные стесняют и омрачают блаженство (ибо иприносят страдание, и препятствуют многим деятельностям). Однако и при таких[обстоятельствах] нравственная красота (to kalon) продолжает сиять, кольскоро человек легко переносит многочисленные и великие несчастья - и не оттупости, а по присущему ему благородству и величавости. Если же действительно, как мы уже сказали, деятельности - главное вжизни, то никто из блаженных не может стать злосчастным, потому что онникогда не совершит ом
