Сделано Жванецким

Ничего просто так не бывает. В каждом значительном явлении есть свой особый смысл. А в появлении такого писателя, как Жванецкий, в это время и в этом месте, очевидно, участвовало провидение. На него существовал социальный заказ в обществе. С наступлением времени безвольного отчаяния, фальшивый героизм мог уравновесить только смех. Вот мы его сами, видимо, и надумали, выудив из недр коллективного бессознательного в районе Черного моря. Произошло это довольно неожиданно для самого «виновника торжества». В молодые годы мечты будущего властителя умов не касались поприща сочинителя и артиста. На нашего героя призвание обрушилось, как пишут в приключенческих романах – вдруг. Судьба включилась после тридцати лет, и из Одесского порта отчалил в долгое странствие современный Одиссей, которому предстояло пройти всю страну от южных морей до Северного полюса. В 70-е он шел «в записи», в 80-е на закрытых концертах, с начала 90-ых – в престижнейших концертных залах.

Самые ценные и необходимые слова о Жванецком уже сказаны, красноречивейшие определения придуманы и напечатаны. Что можно добавить к присвоенным ему титулам «короля юмора», «живого классика», «великого сатирика»? Нет таких слов, чтоб их превозмочь. Остается только написать «Жванецкий» и поставить точку. Или многоточие, после которого каждый сформулирует его себе таким, каким захочет. Литературные критики – первым писателем по «гамбургскому счету» в своем жанре. Продюсеры – артистом, собирающим полные концертные залы. Маркетологи – лицом со стопроцентной узнаваемостью и почтитаким же количеством симпатий. Философы – мыслителем, который истолковал важнейшие явления жизни и оказал значительное влияние на умы современников. Историки – летописцем, запечатлевшим хронику века. Психологи – сердцеведом, точно и исчерпывающе отразившим суть человеческой натуры.

Но – Жванецкий выше всех почетных званий и глубже любых определений. Это уже не просто имя, а особое понятие, которое за последние тридцать лет закрепилось в сознании нескольких поколений. Проникновение его творчества в массы феноменально, он стал действительно народным писателем. Его цитируют чаще, чем философов и сатириков от древних греков до новых русских. Изречения писателя выносят в эпиграфы, произносят с трибун, повторяют с экрана и в компаниях. Даже в некрологе я встретила его фразу.

Чтение называют особым видом искусства. В свое время всю многомерность Жванецкого мне открыла именно книга. Она напрочь снесла трафаретные представления о нем как исключительно о юмористе и предъявила остроумнейшего, ироничного и вместе с тем удивительно тонкого и глубокого писателя – трепетного лирика, мудрого философа, пристального исследователя души. Такой Жванецкий большинству, наверное, меньше известен. Со сцены он в основном читает то, что легко воспринимается на слух и может рассмешить даже истукана. На него идут смеяться, а не плакать: ведь он не Сара Бер-нар. Конечно, Жванецкого всегда интересно послушать, но еще лучше – прочесть. Потому что на концерте мы видим лишь вершину айсберга, за компанию отсмеиваемся по верхам, а печатный лист открывает иную глубину знакомых текстов. Разглядеть ее до дна можно, только вчитавшись в смысл, требующий вдумчивого постижения в тишине и одиночестве.

Популярность Жванецкого действительно невероятна. Его заводная интонация и стремительная манера разговора живет внутри каждого нашего соотечественника. Она звучит в нас, даже когда мы читаем его произведения про себя. Эти яркие, как цветки и юркие, как ящерки тексты удивительно легко запоминаются наизусть. Они присваиваются целыми кусками и отдельными фразами, чтоб потом в нужный момент, артистично откинувшись на спинку стула, победно произнести: «Как сказал Жванецкий…» Почему именно он? Что в нем такого, чтоб так любить и помнить? Ответ, боюсь, будет нешуточным.

Один из самых веселых поэтов и мистиков XIV века Хафиз говорил, что «смех – это восхитительный звук, просыпающейся души». Как точно! Он, в самом деле, такой же верный признак живого ума и свободной, открытой души, как дыхание – здорового тела. Это наше Эго пытается скрыть за насуплено-озабоченной серьезностью страх потерять власть, контроль, одобрение и собственную важность в глазах окружающих. А вечный Дух всегда весел и радостен. И тот, кто будит в нас добрый, искренний смех состоит на особой духовной службе, освещающей в человеке лучшее из задуманного Создателем.

Конечно, юмор самая манкая и притягательная грань таланта Жванецкого, но он только форма для содержания. Его смех – покрова вечных вопросов и горьких истин, над которыми человек обязан задумываться, раз он пришел в этот мир. Отдаваясь власти сиюминутных соблазнов и покоряясь игу суеты, мы норовим пропустить трудный урок их постижения. И будто чувствуя наперед эту общуюслабость, нам назначили Жванецкого, как капризным детям прописывают лекарство в цветной сладкой оболочке. Юмор демократичен по своей природе, в любой среде он имеет «допуск №1». А смех Жванецкого обладает исключительной созидательной силой. Он не унижает, но очищает накипь с главных органов человека – органов чувств. Мы отдаемся ему доверчиво и с удовольствием, хохочем заливисто и от души, ощущая с последним всхлипом, что она стала местом удивительного преображения – звонкого смеха в беззвучный плач, который отзывается из нутра эхом светлой пронзительной грусти и заставляет думать и размышлять.

На каждом его произведении стоит невидимое клеймо автора – «Сделано Жванецким». Ему невозможно ни подражать, ни повторить – только насладиться. Неудивительно, что некоторые из текстов, «прочитанные» компьютерной программой, по морфологическому строению почти совпали с такими «шаманными» малыми формами как заговор и притча. Значит, не случайно краткость – сестра таланта. Это известное высказывание мне хотелось бы расширить одним словом: краткость – сестра таланта Жванецкого. Он обладает даром сказать о главном в нескольких строках, выразить суть афоризмом. Но эти лаконичные текстовые формулы с «выправкой» верлибра по концентрации мысли и содержанию мудрости равны романам хрестоматийных классиков.

В 70-е годы не было улицы и дома, где бы ни крутили песен Высоцкого и монологов Жванецкого. Вряд ли кто-то еще мог бы сравниться с размахом их славы и мерой влияния на умонастроения общества. Как личности, оба они олицетворили собой эпоху, выразив внутренний голос миллионов, как художники – создали образы достигающие уровня архетипа.

Галерея персонажей Жванецкого по полноте, красочности и меткости выписанных характеров вполне сравнима с собранием портретов в «Мертвых душах». А по тонкости и гибкости передачи лирического героя он сравним с поэтом. Не сомневаюсь, что его герой увлечет читателя. Вряд ли можно остаться равнодушным к этому обаятельному и неуемному типу, который то бросается к вам в объятия с книжной страницы, то что-то сердито выговаривает. Наблюдая за его переливами, не соскучишься ни на минуту. Он созерцатель и экзистенциалист, сластолюбец и жуир. Временами лентяй и вредина. Иногда пуглив и робок, а иногда – отчаянный нахал. Большой любитель хорошо выпить и вкусно поесть. Он и весельчак и меланхолик. Горячий ценитель женской красоты. Его постоянно носит между высью и бездной: он то переживает о судьбах человечества, то упивается жалостью к самому себе. В тепле он с удовольствием рассуждает о жизни и делает это очень умно и глубоко. Он невозможно трогательный и нежный, обезоруживающе искренний и добрый. Он вызывает сочувствие, сострадание, понимание и любовь.

Такой вот герой. Единственное, на что надо сослаться как на прямую связь с автором – склонность к сомнениям. Вообще-то, качество само по себе замечательное, свидетельствующее о здоровье творческого организма. Ноу автора это отдельная история. Его сомнения легко переходят в мнительность, а мнительность – в панику. Следом вступает выворачивающая душу тема мученичества, на которое он обрекает себя добровольно. Вероятно, в этих страданиях есть особый смысл: они обостряют внутреннее зрение и способность ощущать и выражать мир. Возможно, без них Жванецкий не был бы Жванецким и не написал своих замечательных произведений. А он написал.

Каждое лето он, как перелетная птица, прилетает из Москвы в Одессу и вступает в отношения с бумагой. В его окна смотрит море, которое, будучи в хорошем настроении высылает к нему веселую волну, без умолку приговаривающую: «Пи-ш-ши, nu-ш-ши!». И он макает перо в чернильницу Черного моря и крупными буквами выводит формулы жизни. А к осени, оперившись исписанными каракулями страничками, и починив скрепками свой старый портфель, приходит читать их нам. Эти тексты, как фрагменты одного полотна, складываются в грандиозную фреску времени и открывают лик человека, который в сути, в сердце и душе своей остается неизменен. Он был таким за тысячу лет до нас и будет через сто лет после. Он по-прежнему раздираем противоречиями и так же божественно, космически одинок. Он смеется над тем же и из-за того же плачет. Из этой вечной истории и состоят произведения Михаила Жванецкого, который сквозь нашу общую слезу дал рассмотреть себя – настоящих.