Арсенал» против «Ковентри» 04.11.72

Единственная проблема в связи с моим переходом на северную сторону заключалась в том, что я приобрел и все другие, присущие моему новому статусу атрибуты. Во время второго тайма, когда я смотрел третью игру на террасе (вторая, против «Манчестер Сити», запомнилась исключительно тем, что наш новый игрок Джефф Блокли, которого никак не сравнить с Яном Уре, отбил руками угловой противника; мяч угодил в верхнюю штангу и ударился в землю за линией ворот, а судья не признал гола и не назначил пенальти. Вот уж мы хохотали!), Томми Хатчинсон из «Ковентри» забил ошеломляющий сольный гол. Он перехватил мяч в сорока ярдах по левому краю, оставил за собой вереницу защитников «Арсенала», обвел Джеффа Барнета и закатил мяч в правый угол. Долю секунды на северной трибуне царила гробовая тишина; мы видели, как на противоположной стороне под табло болельщики «Ковентри» скакали, словно дельфины. И тогда у нас вырвался единодушный прочувствованный вопль: «Мы вобьем ваши чертовы бошки в плечи!»

Я слышал его и раньше: пятнадцать лет он был ответом на гол любой приезжей команды на всех стадионах страны (на «Хайбери» для разнообразия кричали: «Уедете домой на „скорой помощи“!», «Встретимся на улице!» И еще: «Молча под табло не стой, пусть раздастся голос твой!» – это болельщикам «Арсенала», которые стояли на противоположной стороне, были ближе к фанатам противника, и на них лежала ответственность за возмездие). Но на этот раз я вкладывал в крик настоящую злобу. Я был взбешен этим голом, обижен и потрясен не меньше других на нашей террасе; счастье, что между мной и фанатами «Ковентри» простиралось футбольное поле, иначе, иначе, иначе… не представляю, что бы я сделал, но это был бы ужас № 5.

Конечно, во многих отношениях все это смешно, как смешны вообще претензии хулиганствующих подростков, но даже теперь мне непросто посмеяться над собой: половина жизни позади, а я по-прежнему ощущаю неловкость. Очень хотелось бы думать, что в том пятнадцатилетнем орущем парне не было меня теперешнего, взрослого, но подозреваю, что такой взгляд чрезмерно оптимистичен. Многое от пятнадцатилетнего мальчишки неизбежно (как у миллионов других мужчин) остается навсегда, и от этого проистекает часть неловкости; другая же коренится в узнавании взрослого в подростке. Что так, что эдак – дела неважнецкие.

В конце концов я понял – понял, что все мои угрозы были абсурдными. С тем же успехом я мог стращать фанатов «Ковентри», что нарожаю для них детей. И еще: я понял, что насилие и сопутствующая ему культура совсем непривлекательны (никто из женщин, с кем я когда-либо хотел переспать, не клюнул бы на меня тогдашнего). Главный, хоть и единственный, урок гласил, что футбол – это только игра, и нечего беситься, если твоя команда проигрывает… Хотелось бы думать, что я его усвоил. Но иногда я чувствую, что злость все еще во мне: когда на чужом поле я окружен болельщиками противника, судья ничего нам, а все им, наши не играют, а тянут резину, Адамс ошибается, и тут к воротам прорывается их центральный нападающий, а затем – со всех сторон дразнящий, ужасающий вопль… Тогда я повторяю два из трех уроков, которые в каких-то отношениях достаточны, а в каких-то нет.

Мужественность приобрела более точный, менее абстрактный смысл, чем женственность. Многие склонны считать женственность качеством; но, согласно мнению большого числа мужчин и женщин, мужественность – разделенный с другими набор допущений и ценностей, которые мужчины могут принять или отвергнуть. Вы любите футбол? В таком случае вы также любите духовную музыку, пиво, колотить людей, лапать дам за груди и деньги. Предпочитаете регби или крикет? Значит, обожаете «Дайр Стрэйтс» или Моцарта, вино, щипать дам за задницы и деньги. Macho, nein danke? Вывод: вы – пацифист, вегетарианец, усердно не замечаете прелестей Мишель Пфайффер и считаете, что только пустоголовые кретины слушают Лютера Вандросса.

Очень легко забыть, что мы можем выбирать и отсеивать. Теоретически человек способен любить футбол, пиво и духовную музыку одновременно, но при этом питать отвращение к лапанью дам за груди или щипанию за задницы (последние два увлечения вы вольны, если угодно, расставить в обратном порядке); есть такие, кто восхищается Мьюрел Спарк и Брайаном Робсоном. Интересно, что мужчины более склонны к перемешиванию составляющих, чем женщины: одна моя коллега-феминистка буквально отказывалась верить, что я болею за «Арсенал» – ее убеждение сформировалось после одного нашего разговора, когда мы обсуждали дамский роман. Неужели я способен читать такую книгу и в то же время таскаться на стадион? Скажите женщине, что любите футбол, и в ее глазах сразу окажетесь в весьма посредственной категории мужского пола.

И тем не менее я должен признать, что моя злобная ярость во время игры с «Ковентри» явилась логическим следствием того, что началось четырьмя годами ранее. В пятнадцать лет я не мог выбирать и отсеивать и не понимал, что культура совсем не обязательно дискретна. Если я шел на стадион, то считал, что обязан со всей возможной страстью размахивать копьем. Вероятно, футбол, учитывая мою периодическую безотцовщину, давал отчасти шанс наполнить пустую тележку в супермаркете мужественности, а я еще не умел определить, что из товаров дрянь, а что стоит сохранить на будущее. Кидал в нее все, что видел – и ту самую попавшуюся на глаза злую, слепую ярость.

Мне еще повезло (именно повезло, потому что моей заслуги тут никакой), что вскоре наступило отвращение. Повезло главным образом в том, что женщины, о которых я мечтал, и мужчины, с которыми хотел подружиться (в то время именно в таком порядке, в каком я расставил эти глаголы), в противном случае не имели бы со мной никакого дела. Попадись мне девчонка, поощряющая мою мужскую воинственность, и меня могло бы понести. (Как там гласил девиз эпохи вьетнамской войны? "Женщины говорят «да» мужчинам, которые говорят «нет».) Но есть очень много болельщиков – тысячи, – не желающих и не ощущающих потребности осознать свою агрессивность. Я беспокоюсь за них, я их презираю, и я их боюсь. Многие уже взрослые люди, хорошо за тридцать, с детьми; поздновато им грозиться отрывать соперникам головы, а они все равно грозятся.