Арсенал» против «Ньюкасла» 15.04.89

До нас доходили какие-то слухи от тех, кто пришел на стадион с приемниками, но до перерыва мы не слышали ничего конкретного, и потом, когда не был объявлен счет в полуфинальной встрече «Ливерпуля» и «Фореста», мы еще не поняли пугающего масштаба трагедии. Однако после окончания нашей игры – скучнейшей, разочаровывающей победы со счетом 1:0 – все уже знали, что есть погибшие. А те, кто бывал на «Хиллсборо», когда там игрались великие матчи, визуально представляли, где произошло несчастье; но организаторов игры не волновало беспокойство болельщиков.

Только после возвращения домой стало ясно, что произошел не обычный, случающийся раз в несколько лет футбольный инцидент, когда погибает один или двое бедолаг, а власти относят их смерть к естественному риску выбранной нами забавы. Число погибших росло по минутам – семь, два десятка, пятьдесят с чем-то и наконец – девяносто пять. Каждый понимал: если бы люди сохранили хотя бы остатки здравого смысла, ничего бы подобного не случилось.

Неудивительно, что родственники погибших настаивали, чтобы чинов южнойоркширской полиции посадили на скамью подсудимых – их роковая халатность привела к катастрофическим последствиям. И хотя совершенно очевидно, что полицейские в тот день напортачили, было бы мстительно несправедливым обвинять их в чем-то большем, нежели обыкновенная некомпетентность. Лишь немногие из нас занимают такое чреватое последствиями положение, при котором профессиональные ошибки влекут за собой смерть людей. Полиция «Хиллсборо» никогда не могла гарантировать настоящей безопасности, сколько бы полисмены ни открывали или, наоборот, ни закрывали ворота. Но такой гарантии не было ни на одной футбольной арене: несчастье могло произойти где угодно. Например, на «Хайбери» – на бетонных ступенях, которые ведут с северной стороны на улицу. Не нужно особой фантазии, чтобы все это живо представить. Или на «Лофтус-роуд», откуда сотни болельщиков могут выбраться исключительно через кофейню. Потом состоялось расследование, посыпались газетные публикации, нещадно винили полицию, служащих стадиона, пьяных фанатов, но все это несправедливо, если безопасность вообще висит на волоске.

Дело в том, что большинство стадионов построены сотню лет назад (самой новой арене первого дивизиона «Норвич Сити» пятьдесят восемь лет), как уж тут гарантировать безопасность, когда на игре присутствуют от пятнадцати до шестидесяти трех тысяч человек? Только представьте: все население небольшого городка (в моем родном, например, пятнадцать тысяч жителей) одновременно пытается проникнуть в большой универмаг, и вы получите впечатление о той безнадежности, которая царит на стадионах. Толпы в десять-двенадцать тысяч стоят на крутых, иногда рассыпающихся бетонных террасах, которые хоть и были перестроены, но в основе своей те же, что несколько десятилетий назад. Там было небезопасно даже в те дни, когда в воздух не взлетали никакие другие предметы, кроме шляп болельщиков: в 1946 году на «Болтоне» рухнул оградительный барьер и погибли тридцать три человека, затем, в 1971-м, последовала трагедия на «Айброксе». Когда же футбольные матчи превратились в сборища банд, несчастья стали неизбежными. А разве можно было надеяться на что-либо иное? Если на стадионе шестьдесят с лишним тысяч человек, остается одно – закрыть ворота и усердно, очень усердно молиться Господу. Звоночек на «Айброксе» был первым ужасным предупреждением, на который не обратили внимания – решили, что виной всему особые обстоятельства, но самое главное обстоятельство то, что огромные толпы народа смотрят футбол на старых, не приспособленных для этого аренах. Они строились для поколений болельщиков, которые не водили машин и не слишком полагались на общественный транспорт, а потому стадионы располагались в центре жилых кварталов с узенькими, обрамленными домами улочками. Но лет через тридцать зона проникновения людей неимоверно расширилась – на двадцать, на тридцать, на пятьдесят миль, – а на футбольных аренах все оставалось по-прежнему. Пора было строить новые, выносить их за город, снабжать парковками и обеспечивать дополнительными мерами безопасности; так поступали в остальной Европе, и в результате стадионы в Испании, Португалии, Италии и Франции больше, лучше и безопаснее наших, и это очень характерно: в стране, где в итоге стала разваливаться вся инфраструктура, до болельщиков никому нет дела. Сотни тысяч фанатов идут по узким, извилистым подземным переходам, ставят машины в два ряда в тихих, прилегающих к стадиону переулках, а футбольные власти делают вид, что все в порядке, что ровным счетом ничего не изменилось: ни поведение болельщиков, ни их социальная принадлежность, ни сами арены, которые к середине века выглядели, как и мы, весьма и весьма потрепанными. Можно и должно было очень многое сделать, но проходил год за годом – год за годом одни слова, – минуло сто лет, а воз и ныне там, и вот грянула трагедия «Хиллсборо» – четвертая в Англии за послевоенное время и третья с многочисленными жертвами, что произошло вследствие некоего сбоя в поведении толпы; но она стала первой, когда сетовали не только на несчастливое стечение обстоятельств. Можно, если угодно, винить полицию за то, что она открыла не те ворота в неподходящий момент, но, полагаю, поступать так – значит упускать главное.

В отчете Тейлора грамотно и, на мой взгляд, обоснованно рекомендуется перестроить стадионы таким образом, чтобы на них остались только сидячие места. Но это приведет к возникновению других опасностей – например, возможности повторения брэдфордского пожара, который возник благодаря тому, что под трибунами скопилось множество горючего мусора. Скамьи сами по себе не исключают хулиганства, наоборот, если клубы станут вести себя по-глупому, могут способствовать его усилению. Сиденья вполне сойдут в качестве оружия, а длинные ряды зрителей не позволят в случае опасности вмешаться полицейским. Зато сидячие трибуны помогут клубам более точно контролировать местонахождение различных групп фанатов на стадионе. Но самое главное заключается в том, чтобы клубы в полной мере последовали рекомендациям лорда Джастиса Тейлора. В этом, по моему мнению, суть вопроса.

Однако в то время доклад Тейлора вызвал шумные разногласия и среди болельщиков, и в самих клубах – по самым разным причинам. Перестройка стадионов – дело дорогостоящее, и многие клубы просто не имели на это денег. Чтобы получить необходимые суммы, пришлось бы значительно поднять входную плату или ввести расчетные схемы, как на аренах «Арсенала» или «Вест Хэма», но это лишило бы возможности ходить на стадион многих молодых рабочих – основу поддержки своих команд. Некоторые фанаты по-прежнему предпочитали стоять (не потому, что так в самом деле лучше смотреть игру: все, кто ниже шести футов двух дюймов, неизбежно страдали от ограниченности обзора; болельщики опасались, что конец террасной традиции приведет к прекращению шума и гибели особой атмосферы, то есть именно того, чем так запоминается футбол, хотя шуму хватает и на «Айброксе», где только сидячие места, – во всяком случае, шумят там не меньше, чем у нас на северной стороне и на местах под табло, вместе взятых; скамьи сами по себе не превращают футбольную арену в церковь). Возможности стадионов грозили снизиться настолько, что среднестатистический болельщик перестал бы посещать футбольные матчи, и тогда многим клубам пришлось бы закрыться.

Я выслушал и прочитал мнения сотен болельщиков, которые не соглашались с выводами лорда Тейлора, а сами видели будущее футбола в его слегка подреставрированном прошлом: более безопасных террасах, современных удобствах и всем таком прочем, но только не в радикальных переменах. Больше всего меня поразила их консервативная, почти маниакально-сентиментальная привязанность, сходная с той, о которой повествует моя книга. Стоило какому-нибудь клубу заикнуться о новом стадионе, как тут же следовал вопль. И когда несколько лет назад «Арсенал» и «Тоттенхэм» стали обсуждать возможности совместного строительства (кажется, где-то рядом с дворцом Александры), сейчас же раздались крики: «А как же традиции?» В результате мы остались с самым хилым стадионом в мире. Арена «Луш» в Лиссабоне вмещает 120 тысяч человек, «Бернабеу» в Мадриде – 95, стадион мюнхенской «Баварии» – 75, а стадион «Арсенала» – крупнейшей команды в самом большом городе Европы – будет вмещать меньше 40, и то после завершения реконструкции.

Мы не хотели новых стадионов, а теперь не хотим старых, если их придется перестроить ради нашей безопасности и в результате с нас станут взимать больше денег. «А если повести на игру детей? Я же этого не осилю!» А осилите поездку с детьми на Барбадос, проживание в отеле «Le Manoir aux Quaf Saisons» или поход в оперу? Случится революция, осилим все, а до тех пор нечего скулить.

«Но что делать маленьким клубам, чьи команды могут не выплыть?» Мне безумно жаль пару тысяч болельщиков какого-нибудь «Честера», на их месте я бы сошел с ума, но это не повод для того, чтобы ставить под угрозу жизни своих фанатов. Если у клуба нет денег на перемены и нет уверенности, что не повторится «Хиллсборо», что ж, пусть закрывается. То, что «Честер», «Уимблдон» и еще два десятка клубов такие бедные – это отчасти вина людей, которым все равно, выживут команды или нет («Уимблдон» – клуб первого дивизиона, и, до того как он был вынужден переехать в другой район Лондона, его стадион находился в густонаселенном квартале, но зрителей приходило мало), – и это говорит само за себя. Но обратная сторона медали – на маленьких стадионах практически нет шансов погибнуть в давке. Глупо заставлять обустраивать сидячие места для фанатов, когда бетонный клочок стоячих мест размером всего-то с гулькин нос.

«А что же будет с болельщиками, которые поддерживали клуб в радостях и горестях до самого конца и обеспечивали зарплату игрокам? Неужели клубы способны их сдать?» Этот вопрос подводит к сути футбольных издержек. Я уже говорил: если клубы вытравят своих традиционных болельщиков, то сами окажутся в плачевном положении и, по-моему, поступят совершенно неправильно. Но кто-то должен платить за реконструкцию стадионов, так что повышение платы за вход неизбежно; большинство из нас смирилось, что придется расставаться с лишней парой фунтов, чтобы посмотреть на любимую команду. Однако «Арсенал» и «Вест Хэм» пошли еще дальше – они ввели залоговые схемы, благодаря которым повышение цен оборачивается инструментом замены одних зрителей на других, более обеспеченных, и в этом заключается большая ошибка.

Но клубы вольны ее совершать – ведь они не школы и не больницы и не обязаны принимать своих клиентов, независимо от их финансового положения. Характерно, что противники таких новшеств в «Арсенале» пытаются обратить всех в свою веру с упорством крестоносцев, словно клубы имеют перед ними какие-то моральные обязательства. Однако задумаемся, что реально должны нам клубы? За двадцать лет я просадил на футбол тысячи фунтов, но каждый раз, когда монеты переходили из рук в руки, я получал что-то взамен: право на вход, билет на поезд, программку. Чем футбол отличается от кино или, скажем, от музыкального салона? Разница в поразительной степени вовлеченности: до недавнего времени болельщики считали, что до конца жизни будут присутствовать на каждой игре своей команды; а теперь выясняется, что многим это будет не по карману. Но жизнь продолжается. Не исключено, что рост цен повысит качество футбола: команды смогут играть реже, игроки не будут получать столько травм, клубам не придется участвовать в дурацких коммерческих турнирах, только чтобы заработать несколько лишних фунтов. Стоит также оглянуться на Европу: у итальянцев, испанцев и португальцев билеты дорогие, но зато их клубы имеют возможность платить за лучших европейских и латиноамериканских игроков. (И еще они меньше, чем мы, подвинуты на командах низших лиг. Да, у них тоже есть клубы третьего и четвертого дивизионов, но это полупрофессионалы, и не они определяют характер игры. Приоритет всегда отдается первому дивизиону, и от этого улучшается футбольный климат.)

А остальной мир по большей части смотрел на футбол холодным, практичным, пронизывающим взглядом. Однажды я увидел на обложке «Экономиста» такую фотографию: в створе ворот бесподобный алтарь из цветов, вымпелов и флагов, сооруженный болельщиками «Ливерпуля», «Эвертона» и других клубов под «коповским» символом на стадионе «Энфилд-роуд». Заголовок над перекладиной гласил: «Игра, которая умерла». Потрясенный, я купил журнал – первый и единственный раз в жизни: понял, насколько сам согласен с журналистами. Еще бы: какое другое издание, как не «Экономист», способно разобраться в неразберихе, в которой погряз футбол, – многомиллионная индустрия, неспособная наскрести пары пенсов.

Вот что пишет журнал о неизбежности катастрофы: «Хиллсборо» – не просто злополучный инцидент. Это свидетельство закономерного провала". По поводу состояния футбольных арен: «Сегодня британские стадионы больше напоминают тюрьмы усиленного режима, но только несовершенство правил позволяет клубам и дальше притворяться, будто безопасность зрителей и тюремная архитектура взаимосвязаны». О футбольных чиновниках: «Если речь идет о самодовольстве и некомпетентности, то ничто не сравнится с картелем; а из всех выживших английских картелей нет ничего более застойного, чем Футбольная лига». О футбольных клубах: «Подобно старомодным газетным магнатам, они готовы платить за престиж, который видят в том, чтобы владеть звездами, а не современными стадионами». И о том, что следует сделать: «Умелое управление хорошими стадионами при меньшем количестве клубов должно привлечь обратно тех, кто в последние десять лет охладел к футболу».

Эти и другие суждения в журнале – компетентные, хорошо обоснованные, лишенные самолюбования футбольных чиновников, пренебрежительности правительства (если трагедия «Хиллсборо» больше ничему не научила, то хотя бы развенчала смехотворно-непродуманную схему госпожи Тэтчер в отношении болельщиков) и зашоренности зрителей, помогают яснее взглянуть на катастрофу футбола. Только после «Хиллсборо» обыватели начали интересоваться тем, как ведет себя футбол, и стало проясняться, насколько футбольное мышление врезалось в наше сознание. И как явствует из моей книги, мышление это чаще всего трудно назвать мудрым.

Через две недели и два дня «Арсенал» встречался на «Хайбери» с «Норвичем» – это был первый наш матч после трагедии. Погода в выходной выдалась замечательная, команда играла великолепно и победила 5:0, так что всем на стадионе, включая меня, стало казаться, что мир не так уж плох. Траур закончился, и на арене опять появились телекамеры. «Арсенал» забивал и забивал, и матч показался нам праздником после двух недель непрерывной мрачности. Усталым, не шумным, но все-таки праздником, что с расстояния прошедших лет совсем уж как-то странно.

О чем мы думали в тот день? Как могла состояться переигровка встречи «Ливерпуля» с «Форестом»? Все это вопросы одного порядка. Ведь я сам после трагедии на «Эйзеле» смотрел финальный матч «Ливерпуля» с «Ювентусом». Дело в том, что футбол нисколько не изменился за сто лет: игра вызывает такие чувства, которые подавляют все остальное, в том числе тактичность и здравый смысл. Если через шестнадцать дней после того, как погибли почти сто человек, появилась возможность – а она появилась – насладиться игрой, я, несмотря на возникший после «Хиллсборо» свой новый реализм, иду на стадион. Это в какой-то мере дает понимание футбольной культуры и практики и объясняет, почему стала возможной смерть тех людей. Для нас имеет значение только футбол, и ничего больше.