Часть пятая

 

Передача шла в прямом эфире, и публика это знала. В углу экрана было написано: «Прямое включение».

«Концентрация» собрала максимально возможное количество зрителей – сто процентов населения. Ее смотрели абсолютно все: слепые, глухие, отшельники, монахи, уличные поэты, малые дети, молодожены, кошки и собаки. Другие каналы прервали свои программы, чтобы сотрудники тоже могли посмотреть.

Политики, сидя перед телевизорами, сокрушенно качали головой:

– Какой ужас! Мы должны были вмешаться!

Завсегдатаи баров, нависая над стойкой, не отрывали глаз от экрана:

– Ее казнят, точно, вот увидите. Подонки! Куда смотрят политики? Надо было запретить это безобразие! Нет больше ни морали, ни нравственности во власти, вот все, что можно сказать.

Благонамеренные излагали свои благие намерения, скорбно склонившись перед телевизором:

– Страшно, просто страшно! Черный день человечества! Но мы не имеем права отворачиваться, надо смотреть: мы должны будем выступить свидетелями этого кошмара, держать ответ. Мы не из тех, которые потом говорят, будто ничего не знали.

Арестанты в тюрьмах смотрели и зубоскалили:

– И это мы у них злодеи? Не нас сажать надо, а тех, кто устраивает такое паскудство!

Но продолжали смотреть.

Влюбленные, чистые души, поставив телевизор на тумбочку возле кровати, смотрели, нежно прижавшись друг к дружке под одеялом.

– Как все-таки далек от нас этот грязный мир! Любовь – наша крепость!

Накануне оба, дождавшись, когда другой отлучится по нужде, схватили пульт и быстренько проголосовали.

Кармелитки смотрели молча.

Родители показывали передачу детям, пользуясь случаем объяснить им, что такое «плохо».

В больницах смотрели пациенты, расценивая, видимо, свой недуг как оправдание.

Рекорд лицемерия побили те, у кого не было телевизора. Напросившись смотреть «Концентрацию» к соседям, они бурно негодовали:

– Когда видишь такое, можно только порадоваться, что не держишь ящик у себя в доме.

 

Стоя в строю, Панноника заметила, что надзирательницы Здены нигде не видно.

«Бросила она меня, – подумала Панноника. – Я пропала! Пропала!»

Она глубоко вздохнула. Наполнивший грудь воздух, казалось, был полон битого стекла.

Надзиратель Ян приблизился к заключенным, встал перед ними, вскрыл конверт и объявил:

– Сегодня к смерти приговорены СКЗ-114 и МДА-802.

Когда прошел первый шок, Панноника шагнула вперед и выкрикнула:

– Выродки! Зрители, вы просто выродки!

Она умолкла на миг, выжидая, пока перестанет колотиться сердце. Все камеры были направлены на задыхающуюся от гнева узницу. Глаза ее превратились в гейзеры ненависти. Она заговорила вновь:

– Вы безнаказанно творите зло! Но даже зло вы творите скверно!

Она плюнула себе под ноги и продолжала:

– Думаете, вам все можно, потому что вы видите нас, а мы вас нет? Ошибаетесь, я вас вижу! Посмотрите мне в глаза, вы прочтете в них такое презрение, что сразу поверите: я вас вижу! Вижу тех, кто тупо смотрит на нас, и тех, кто считает, что смотрит интеллигентно, кто говорит: «Я смотрю, чтобы узнать, сколь низко пали остальные», – и кто на самом деле пал еще ниже! У телевизора есть глаза, и они все это время следили за вами. Вы увидите, как я умираю, зная, что я вас вижу!

МДА-802, плача, взмолилась:

– Довольно, Панноника! Вы просчитались.

Панноника вдруг поняла, что МДА-802 умрет по ее вине. Ей стало стыдно, и она замолчала.

 

В зале с девяноста пятью экранами организаторы в восторге следили за этой сценой.

– Нет, она все-таки настоящая звезда! Стопроцентный рейтинг – такого еще не бывало, даже 21 июля 1969 года в Соединенных Штатах.^[5] Чем, интересно, она берет?

– Люди видят в ней воплощение добра, красоты, чистоты – в общем, всей этой хрени. Они страшно любят борьбу добра со злом. И гвоздь зрелища – когда порок казнит добродетель. Невинность под пыткой!

– Да просто она красивая! Окажись она страшненькой, никому бы и дела до нее не было.

– Ничего не изменилось со времен Париса, – подытожил какой-то образованный подонок. – Выбор между Герой, Афиной и Афродитой всегда делается в пользу последней.

 

Избранница зрителей с достоинством шагала навстречу казни, рядом шла МДА-802 – «подруга, которую я не спасла», убивалась Панноника, добавляя ко всем своим мукам еще и чувство вины.

ЭРЖ-327 клял себя на чем свет стоит: «Ты дашь ей умереть, не попытавшись ничего сделать, причем даже не из трусости. Хуже нет, чем такое бессилие! Если б я мог разбить камеры, которые будут транслировать ее агонию! Если б я мог спасти хотя бы ее смерть, раз не смог спасти жизнь! Я люблю ее, но от моей любви нет никакого толку».

Он выступил вперед и закричал:

– Зрители, жируйте! Вы приговорили к смерти соль земли и теперь увидите, как умрет удивительная женщина. Вы бы сами отдали что угодно, чтоб стать такими, как она, или заполучить такую! Вы ее убиваете за то, что она ваш антипод! Не будь вы такими ничтожествами, вам бы не мешало существование человека, у которого есть душа. «Концентрация» – ваше зеркало, вы видите в ней себя!

ЭРЖ-327 остановился, заметив, что никто его не слушает и вообще не обращает на него внимания.

Все смотрели на неожиданно появившуюся надзирательницу Здену. Она вернула на плац обеих приговоренных и конвой, в руках у нее были какие-то бутылки. Несколько штук она поставила на землю и держала по одной в каждой руке, изо всей силы размахивая ими.

– Конец, точка! Теперь я здесь главная! У меня в руках «коктейль Молотова», его хватит, чтобы уничтожить вас всех, не оставить тут камня на камне! Если кто вздумает открыть по мне огонь, я швырну бутылки, и лагерь взлетит на воздух!

Она перевела дух с видимым удовольствием, сознавая, что все камеры направлены на нее. Через плац к ней бежали организаторы с громкоговорителями.

– Вас-то я и поджидала! – усмехнулась она.

– Ну, все, Здена, хватит, сейчас ты поставишь свои бутылочки, и мы спокойно все обсудим, – отечески произнес голос шефа.

– Значит, так, – рявкнула она. – Меня зовут надзиратель Здена, и ко мне обращаются на «вы», договорились? Напоминаю: «коктейль Молотова» взрывается, как только разбиваются бутылки!

– Каковы ваши требования, надзиратель Здена? – спросил испуганный голос из громкоговорителя.

– Я не требую, а приказываю. Здесь командую я! И я постановила, что вашему гнойному шоу конец! Сию минуту освободите всех заключенных!

– Послушайте, это несерьезно!

– Серьезнее некуда! Я обращаюсь к правительству! И к армии!

– К армии?

– Да! Есть же в этой стране армия! Пусть глава государства немедленно высылает сюда войска! Тогда, быть может, мы и согласимся забыть, что он сидел сложа руки, пока здесь убивали людей.

– Где доказательства, что у вас действительно «коктейль Молотова»?

– Запах! – ответила она, лучезарно улыбаясь.

Она откупорила одну бутылку. Оттуда вырвались пары горючего и еще каких-то ядовитых веществ. Все зажали носы. Здена аккуратно заткнула бутыль и провозгласила:

– Мне лично очень нравится, как пахнет смесь бензина и серной кислоты, лучше любых духов, но, кажется, не все разделяют мои вкусы.

– Блефуете, надзиратель Здена! Где вы могли достать серную кислоту?

– Да в любом аккумуляторе для грузовика ее сколько хочешь. А грузовиков в лагере хватает.

– Рядом со мной стоит специалист, он говорит, что жидкость, которая внизу, должна быть красно-коричневая, а не ярко-красная, как у вас…

– Пусть проверит на себе! А потом может заявить, что разлетелся на куски не по науке. Красивая штука «коктейль Молотова», а? Цветные жидкости, которые не смешиваются… Но достаточно им прийти в соприкосновение с тряпкой, пропитанной раствором селитры, и – ба-бах!

Здена чувствовала себя в своей стихии. Это был ее звездный час, она ликовала.

Панноника смотрела на нее и улыбалась.

 

* * *

 

Когда армейские подразделения окружили съемочную площадку «Концентрации», надзиратели открыли ворота. По всем телеканалам показывали толпу исхудалых ошеломленных узников, выходивших на свободу.

В лагерь прибыл министр обороны и с воодушевлением бросился жать руку надзирателю Здене. Но та, не выпуская из рук бутылки, потребовала письменных обязательств.

– Что? – воскликнул министр. – Вам нужен договор?

– Ну, скажем, соглашение, гарантирующее ваше вмешательство, если телевидение опять вздумает запустить подобную передачу.

– Подобных передач не будет больше никогда! – торжественно заверил министр.

– Да-да, конечно. Но осторожность не помешает, – отозвалась она, помахав бутылками.

Соглашение было незамедлительно составлено секретарем министра. Здена поставила на землю одну из бутылок, чтобы подписать документ, потом схватила его и продемонстрировала телекамерам:

– Вот, смотрите все! Зрители, вы свидетели нашего соглашения!

Она дала время для наезда камеры и для того, чтобы публика успела прочесть. После чего подобрала остальные бутылки и направилась к Паннонике, которая ждала ее.

 

– Это было гениально, – сказала Панноника, когда они вместе выходили из лагеря.

– Правда? – самодовольно спросила Здена.

– Иначе не скажешь. Позвольте я помогу вам нести бутылки. Вы можете случайно одну уронить, и будет жаль, если она рванет теперь.

– Не рванет. Кажется, в аккумуляторах действительно есть серная кислота, но я понятия не имею, как ее оттуда добыть.

– А красная жидкость? Что это такое?

– Вино. «О-медок». Ничего больше у меня не было. И тряпки я никаким химическим раствором не пропитывала, зато бензин настоящий, для запаха.

– Потрясающе!

– Это что-нибудь меняет в наших отношениях?

– До сих пор я только догадывалась, какая вы. А теперь знаю точно.

– И что конкретно из этого вытекает?

– В нашем уговоре не меняется ничего.

– Ничего?! Надувательство! Вроде бы хвалишь, а на самом деле дурачишь!

– Ничего подобного. Я полностью придерживаюсь своих слов.

– Что ты плетешь?

– Вы совершили подвиг. Вы героиня. Так будьте же на высоте и во всем остальном.

– Издеваешься!

– Наоборот! Я безмерно вас уважаю, не разочаровывайте меня.

– Решила взять меня голыми руками?

– Интересно, кто из нас решил? Я с самого начала была честна с вами.

– Я сотворила чудо и, по правде сказать, рассчитывала на то же с твоей стороны.

– Так вот оно, чудо! Мое презрение исчезло. Вы были, простите, полным ничтожеством, а теперь – лучшая из лучших.

– Хватит! Что ты придумываешь? Я не стала другим человеком, я все та же Здена, которая охотно согласилась играть роль надзирательницы.

– Нет. Вы внутренне изменились, и очень глубоко.

– Ошибаешься! Я проделала все это только затем, чтобы заарканить тебя. Плевать мне, достойный я человек или нет. Единственное, что для меня важно, это ты. Я какая была, такой осталась.

– Вы жалеете, что поднялись на миг до настоящего героизма?

– Нет. Но не думала, что все будет бесплатно.

– Так это и есть подвиг: его совершают бесплатно.

Здена продолжала шагать, уставившись на дорогу.

 

* * *

 

Они шли по безлюдным заброшенным землям. Где-то посреди Европы. Шли долго. По пути им попалось селение.

– Идем на станцию. Сядешь там на поезд и поедешь домой.

– У меня нет денег.

– Я куплю тебе билет. Не хочу больше видеть тебя. Для меня это мука. Тебе не понять.

В кассе Здена купила Паннонике билет. Проводила ее на перрон.

– Вы спасли нам жизнь. Спасли человечество, вернее, то, что от него еще осталось в этом мире.

– Ладно, не стоит благодарности.

– Еще как стоит! Я безмерно вам благодарна и восхищена вами. Мне просто необходимо это высказать, Здена. Встреча с вами – самая важная в моей жизни…

– Постой, как ты сказала?

– Встреча с вами – самая важная в моей жизни…

– Нет. Ты назвала меня по имени.

Панноника улыбнулась. Она посмотрела ей прямо в глаза и произнесла:

– Я никогда не забуду вас, Здена.

Та словно пошатнулась.

– А вы меня по имени так и не назвали, вот что я еще хотела сказать.

Здена вдохнула побольше воздуху, устремила взгляд в глаза девушки и выпалила, словно бросилась в бездну:

– Я счастлива знать, что ты существуешь, Панноника.

Из того, что почувствовала в тот момент Здена, Панноника увидела лишь неописуемой силы волну, которая пробежала по телу ее спасительницы. Она вошла в вагон, и поезд тронулся.

 

Потрясенная Здена пошла дальше куда глаза глядят. Мысли ее были поглощены случившимся.

Вдруг она заметила, что все еще машинально продолжает нести фальшивый «коктейль Молотова».

Она села на краю дороги и принялась рассматривать одну из бутылок на свет. «Бензин и вино – две несмешивающиеся жидкости. И что бы ни произошло, одна всегда будет наверху, другая внизу – это мне кое-что напоминает. И не важно, кто из нас двоих вино, а кто – горючее».

Она поставила бутылку на обочину и почувствовала, как ее захлестывает горечь. «Ты ничего не дала мне, ничего, и я так страдаю! Я тебя спасла, а ты бросила меня подыхать с голоду! Этот голод будет длиться до самой моей смерти! По-твоему, это справедливо?!»

Она схватила бутылки и в ярости стала швырять их об дерево. Бутылки разбивались одна за другой, жидкости выливались, по-прежнему не смешиваясь, но Здена вдруг увидела, как бензин и вино утекают в одну и ту же землю. Ее это привело в несказанный восторг, она ликовала, словно на нее снизошло озарение: «Ты дала мне то, что лучше всего на свете. Никто никогда не давал столько ни одному человеку!»

 

* * *

 

Вновь придя в Ботанический сад, где началась вся эта история, Панноника заметила сидящего на скамейке ЭРЖ-327. Он явно поджидал ее.

– Как вы меня нашли?

– Палеонтология…^[6]

Она не нашлась что ответить.

– Мне очень нужно, чтобы вы узнали: меня зовут Пьетро Ливи.

– Пьетро Ливи, – повторила она, сознавая важность сказанного.

– Я неверно судил о Здене. Правы были вы. Но главная заслуга в том, что произошло, принадлежит вам: вы и только вы сумели заставить ее переродиться.

– Откуда вы знаете? – спросила она с легким раздражением.

– Знаю, потому что все это пережил и все видел. И я был тем более несправедлив, что у нас со Зденой есть нечто общее. Как и она, я постоянно думаю о вас.

Она присела на скамейку. Внезапно ей стало хорошо, оттого что он рядом.

– Вы тоже нужны мне, – сказала она. – Меня теперь от людей отделяет пропасть. Они не знают, не понимают. Я просыпаюсь по ночам от дикого страха. И еще меня часто мучает стыд, оттого что я выжила.

– Я как будто слышу себя.

– Когда чувство вины становится невыносимым, я вспоминаю Здену, чудо, которое она совершила. И говорю себе, что должна быть достойна ее, достойна того подарка, который она мне сделала.

Пьетро Ливи нахмурился.

– Я изменила свою жизнь после встречи со Зденой, – продолжала она.

– Бросили изучать палеонтологию?

– Нет, надо доводить начатое до конца. Но теперь, встречая нового человека, я всегда спрашиваю, как его зовут, и громко повторяю имя вслух.

– Понимаю.

– Но это не все. Я хочу сделать людей счастливыми.

– Ах, – вздохнул Пьетро Ливи, опечалившись при мысли, что несравненная Панноника решила посвятить себя благотворительности. – Что это значит? Вы станете попечительницей богоугодного заведения?

– Нет. Я учусь играть на виолончели.

Он с облегчением рассмеялся.

– На виолончели! Здорово! А почему на виолончели?

– Ее звук больше всего напоминает человеческий голос.

 

^[1] Киринеянин Симон – евангельский персонаж, нес крест Иисуса Христа (Мф. 27, 32). (Здесь и далее – прим. перев.)

 

^[2] Кратил (2-я пол. V в. – нач. IV в. до н. э.) – древнегреческий философ. Его именем назван один из диалогов Платона. По утверждению Кратила, каждой вещи изначально присуще имя, выражающее в звуках ее образ.

 

^[3] Глас народа – глас Божий (лат.).

 

^[4] Мф., 26,26.

 

^[5] 21 июля 1969 г. телевидение США вело прямую трансляцию с Луны, где высадился Нил Армстронг.

 

^[6] В парижском Ботаническом саду, в Музее естественной истории, находится знаменитая Галерея палеонтологии.