Рейчел Уорд. Числа. Бесконечность 11 страница

1622029. Сегодня.

— Адам! Адам! Вытащи меня отсюда! Эти дряни съедают меня живьем! Помоги мне!

— Не могу, Савл, — говорю.

— Нет, можешь! Мне никак не выпрямиться, но если ты поможешь, то все получится. Просто поднимешь это повыше, и я… — Он умолкает и изменяется в лице. — Ты хочешь сказать, что не сделаешь этого, да? Но ты должен, Адам. Девочка обманула меня. Она отдала мне шестнадцатое. Я должен выбраться, мне нужно…

— Ты хочешь взять мое или ее число. Не выйдет, Савл.

— Нет. Не ваши, Адам. Я не поступлю так с вами. Там, в городе, куча народу. Помоги мне найти хорошее число, и я оставлю вас в покое. Вы сможете уйти куда угодно. Никто за вами не погонится, никто не повиснет на хвосте. Обещаю. Обещаю, Адам.

Я наклоняюсь и поднимаю Мию. Большим пальцем вытираю ей слезы. Она повисает на мне, как обезьянка. Не помню, чтобы кто-нибудь прижимался ко мне так крепко.

— Ты моя хорошая, — говорю я ей. — Пойдем к маме, да?

В последний раз смотрю на Савла. На его голове сидит крыса.

— Адам, вернись, я тебя пальцем не трону! Я не причиню тебе вреда! Никогда, клянусь! Мы будем помогать друг другу. Не оставляй меня здесь. Адам, не оставляй меня! Адам, пожалуйста. Пожалуйста! ПОЖАЛУЙСТА!

Я поворачиваюсь и убегаю прочь.

— Ты убиваешь меня, Адам. Ты убийца!

— Нет, Савл, — кричу я на бегу, — я просто считаю, что каждый человек должен прожить столько, сколько ему отмерено, и это справедливо.

Снова этот дикий рев, полный ужаса и безнадежности. Похоже, он понял, что никто не придет ему на помощь. Я видел. Я чувствовал. И теперь это сбывается. Жизнь длиною в двести пятьдесят лет подходит к концу. Его смерть разрывает мою душу на части, но я не замедляю шаг.

Савл с его исковерканным взглядом на жизнь, с непобедимым эгоизмом, на потребу которому ушли многие людские жизни, остался в прошлом.

У меня есть одна дочь на руках, другая, которая делает свои первые вдохи и выдохи в этом мире, и девушка, которую я люблю с первой минуты нашего знакомства. Савл ничего не знал о любви, а если даже и знал, то давно забыл. Я не повторю его ошибок.

Я бегу навстречу будущему.

Сара

Красный и золотой цвета приближаются ко мне, лавируя между камней. Цвета огня. Золотое свечение Мии и Адама сливается в один поток. Да, пусть он не ее биологический отец, но они — по-другому не скажешь — гармонируют друг с другом. Они выглядят как одна семья. Какое счастье, они — моя семья. Кричу:

— Мия!

Ее бледное личико все в грязи. Она цепляется за Адама, как будто от этого зависит ее жизнь.

— Иди сюда, солнышко! Иди сюда.

Она не отпускает его и молчит, не в силах раскрыть рот. Глазки широко распахнуты, взгляд остекленевший, боязливый.

Через что же ей пришлось пройти? Что она видела?

— Где ты ее нашел?

Он кладет руку ей на щеку, прижимает к себе и накрывает ушко ладонью.

— С Савлом, — тихо говорит он.

— Что произошло?

Он качает головой.

— Позже, — говорит он. — Поговорим потом.

— Но ее число, Адам! Что с ее числом?

— Все в порядке, — говорит он. — Теперь у нее хорошее число.

Вопли и рев, разносящиеся в тумане, делаются пронзительнее и превращаются в визг.

— Это он, да? — мотаю головой в ту сторону, откуда доносится шум.

— Скоро все закончится, — говорит он.

Он на секунду закрывает глаза, и я понимаю, о чем он сейчас думает. Пожалуйста, пусть это прекратится. Пусть шум утихнет.

Но когда несколько минут спустя наступает тишина, она оказывается еще более душераздирающей, чем крики. Она тяжело нависает над нами вместе с туманом, цепляется за ветки над нашими головами, оседает в грудах влажных листьев под ногами. И я понимаю: это случилось. Ему все-таки не удалось избежать своего числа.

Оно вернулось к нему.

Мия вернула ему обратно его число.

 

Проходят минуты. Тишину нарушает лишь крысиная возня. Адам не подпускает их к нам — топает, пинает, размахивает веткой. Вдруг сверху раздается гул. Беспилотник. Запеленговать нас можно в два счета, по крайней мере Мию и Адама с их силиконовыми иудами под кожей. Сквозь туман к нам приближаются люди. Но это не солдаты в форме, а простые люди. Кто-то сжимает в руках палку, кто-то железяку, а кто-то безоружен. Их ауры сливаются воедино и образуют дымчатую радугу. Они просто ослепительны.

Завидев их, Адам достает револьвер Савла, но почти сразу убирает его обратно. Их тут целая толпа, есть и женщины, и мужчины.

Впереди идет безоружный мужчина, и его бледные голубые глаза озаряются при виде нас четверых. Его цвет тоже синий. Он успокаивает меня и придает сил, прежде чем мужчина успевает что-то сказать.

— Ты их нашел, — говорит он Адаму.

— Да, — говорит Адам. — Это Сара и Мия. А это — наша дочь.

Мужчина приседает на корточки.

— Я — Саймон, — говорит он мне. — Если ты можешь идти, я отведу тебя в аббатство. У нас есть еда и кров. Там все вы будете в безопасности.

Одна из женщин делает шаг вперед. Она принесла простыни, полотенца и чистую одежду, а также успокоительный зеленый цвет. Ее зовут Алона, и она акушерка. Оглядев меня, Алона выпроваживает всех, включая Саймона, подальше отсюда. Она помогает мне привести себя в порядок, перевязывает мои изрезанные руки, вытирает кровь и кал с малышки, затем туго заворачивает ее в простыню, чтобы наружу выглядывало только ее личико. Я подзываю ее ближе.

— Моя дочь, — говорю, — у нее нет… — Перевожу взгляд на Адама. Он разговаривает с Саймоном. Я понижаю голос: — У нее нет глаз. — Алона хмурится. — Вы когда-нибудь видели таких детей?

Она качает головой:

— Нет, но я слышала о таких случаях. Видимо, были трудности в ходе внутриутробного развития. Но не надо отчаиваться, даже с такой проблемой в остальном ребенок может быть совершенно здоровым. — Она кладет мне руку на плечо. — Все основные физиологические показатели прекрасные. Очень красивая девочка.

Так оно и есть. Ее лицо похоже на яблочко. От ее серебристо-белого света у меня дух захватывает.

Алона помогает мне встать. Я пошатываюсь, но медленно идти могу. Я несу малышку, Адам несет Мию. Ее свет испещрен странными темными пятнами, подпалинами на золотом пламени.

Подходя к воротам, Адам обнимает меня.

— Не смотри, — говорит он.

Поздно. Я уже заметила море крыс, клочья плоти и голые кости, которые только и остались от Савла.

Мы выходим с кладбища тем же путем, что и вошли сюда, и попадаем на мощеную улицу. Шагая, я вспоминаю грязищу и вонь в лагере. Все были очень добры к нам, и я не знаю, как сказать, что я не хочу задерживаться в этом месте, но, когда мы заворачиваем за угол и выходим на площадь перед аббатством, я вижу не грязь и мусор, а людей во всем их богатом, многоцветном разнообразии. Настроение тут же поднимается. Мои глаза открылись навстречу миру — такое ощущение, что я наконец-то вижу его так, как должна была видеть всегда.

Нас вводят в церковь. Когда мы проходим через большую дверь, толпа снаружи громко аплодирует. Еще и еще. Никаких приветствий, никаких криков или улюлюканья. Сотни людей молча хлопают в ладоши.

— В чью это честь? — спрашиваю.

— В нашу, — отвечает Адам.

Он как будто нисколько не смущен и даже улыбается. Уже в дверях быстро оборачивается и машет толпе. И вот мы заходим внутрь. Мы здесь не одни. Внутри церковь напоминает больницу — тут и дети, и старики, и тяжело больные. В половине окон нет стекол, стены тоже частично разрушены, но тем не менее здесь красиво. А главное, над всем довлеет ощущение спокойствия и умиротворенности.

Нас проводят в небольшое помещение, должно быть ризницу. Туда-сюда снуют люди, притаскивают одеяла и простыни, и вскоре у нас уже есть свое отдельное гнездо, вдали от всех остальных. Кто-то приносит нам горячий чай, а затем, что еще чудеснее, нас наконец оставляют одних. Мы вчетвером тесно прижимаемся друг к другу под пуховым одеялом. Мия по-прежнему не отпускает Адама. Малышку я держу на руках.

— Адам, — говорю. — Я должна тебе кое-что рассказать.

— И я тоже должен тебе о многом рассказать, — отвечает он. — Я весь лопаюсь от новостей. Но сперва мне надо кое-что сделать. Я не хочу, но придется.

Он взволнован. Губы сжаты, глаза быстро моргают.

— О чем ты?

Он наклоняется и щекочет личико малышки, мягко поглаживая ее упругую круглую щечку. Та двигается в ответ, и она шевелит головой под его пальцем. Она не спит.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, хотя и сама догадываюсь.

— Пытаюсь разбудить ее. Я должен увидеть… Должен увидеть ее число. Я не хочу, но я знаю, что должен это сделать.

Он глядит на меня, желая, чтобы я подбодрила его, и его лицо меняется, когда он смотрит мне в глаза. Он нахмурился. Я должна ему сказать.

— Она не спит, Адам, — говорю. — Она просто не может открыть глаза.

— Что?

— У нее нет глаз. Именно поэтому Савл и не взял ее число. Не смог.

Морщина на его лбу углубляется. Он закатывает глаза, и я не могу понять, что он чувствует. Гнев? Отвращение?

Он уставился на лицо нашей дочери.

— Адам, не отвергай ее. Она по-прежнему наша дочь. Это не так и плохо, ведь это спасло ей жизнь.

Не поднимая на меня глаз, он все еще смотрит на нее.

— Не отвергай ее.

Он мягко надавливает большим пальцем туда, где должен был быть ее глаз. Морщина на лбу разглаживается. Его лицо расслабляется.

— Я никогда не узнаю, — бормочет он. — Я не узнаю ее число.

— Как и все мы, — говорю я.

— Как и все мы, — эхом отзывается он. — Я могу смотреть на нее и чувствовать то же, что и все. Я не знаю конца. Я знаю лишь то, что есть сегодня.

— В этом нет ничего страшного? Она не вызывает у тебя плохих чувств?

— Нет. Разумеется нет, — говорит он. — Я не отвергаю ее, Сара. Я никогда не смог бы отвергнуть или возненавидеть ее. Ей придется нелегко, верно? Старый мир жесток. Но по крайней мере ей не придется тащить на себе груз тех способностей, которые хотел заполучить Савл.

— Да, может быть, в этом ее благословение. И она будет расти в любви, Адам. Это все, что ей нужно.

— Я хочу подержать ее, — говорит он. — Мия, давай подержим малышку?

Мия до сих пор не сказала ни слова. Она молча сидит на руках у Адама. Я смотрю на нее, задаваясь вопросом, как вернуть ее к нам, и вдруг понимаю, что черных пятен на ее золотистой ауре стало больше. Они расширяются и множатся.

— Мия, иди к мамочке. Иди сюда.

Она дуется и настороженно смотрит на меня исподлобья. Немного успокоившись, позволяет Адаму посадить себя рядом со мной. Я обнимаю ее за плечики.

— Все замечательно, Мия, — говорю, — Мы в безопасности.

Адам берет у меня малышку и крепко прижимает ее к себе. Она утыкается носиком ему в грудь, и они оба кажутся такими довольными. Я не могу не думать о том, что Адам прав. Англия превратилась в суровое место. Можем ли мы быть уверены, что наконец-то очутились в безопасности? И что ждет нас в будущем? Я отгоняю от себя эти мысли, целую Миины волосы и наслаждаюсь каждой секундой. На душе умиротворение, рядом — только самые близкие люди. Здесь. Сейчас.

 

— Адам, — говорю я позднее, — мы могли бы назвать ее Джеммой. Пусть не совсем так, как звали твою маму, но очень похоже. В память о ней. Но только если ты согласен. Или давай подумаем, как еще…

— Джемма, — повторяет он. — Джемма. Красиво. — Затем он смотрит на меня со слезами на глазах: — Спасибо, Сара. За все. За Джемму, За Мию.

— Не благодари меня.

— Нет, буду. Я не говорил об этом раньше и теперь жалею об этом. Есть слова, которые обязательно нужно произносить вслух. Я тебя люблю, Сара.

— Я тоже тебя люблю.

Мия мечется у меня на руках, не находя себе места. Смотрю вниз на ее профиль. Губки движутся, но я никак не расслышу, что она говорит. Наклоняюсь ближе.

— Не уходите, — бормочет она.

— О чем ты, солнышко?

— Не уходите.

Целую ее личико и крепко обнимаю. — Мы никуда не уйдем. Мы никогда больше не оставим тебя одну. Теперь ты в безопасности. Все хорошо.

Мягко качаю ее и тихо-тихо напеваю песенку. Спустя несколько минут ее дыхание делается более глубоким и ровным. «Наконец-то заснула», — думаю я. Смотрю вниз и вижу ее широко открытые глаза. Кажется, она никогда их не закроет.

Адам

Сара шепчет мне:

— Я беспокоюсь за Мию.

Они сидят, прижавшись друг к другу, но Мия не спит. Она смотрит в одну точку, кожа ее бледная, глаза распахнуты. Она похожа на маленькое привидение.

— Все будет отлично, — говорю я, но сам себе не верю.

Она видела и пережила такое, с чем и взрослому лучше не сталкиваться, что уж говорить о двухлетнем ребенке. Она совершила такие поступки, каких не должен совершать никто. Меня снова начинает трясти от страха, как прежде. Да, сейчас она — маленькая девочка, но так будет не всегда. Как сложится ее жизнь? Как, черт возьми, она будет справляться с этим? Как мы будем справляться с нею?

— Как ты думаешь, она понимает, что сделала? — спрашиваю.

— Откуда? — говорит Сара. — Ей всего два года. Скорее всего, сработал инстинкт. Она увидела, что мне плохо, и сделала то, что могла, чтобы помочь мне.

— А Савл?

— Возможно, она думала, что тоже помогала ему. Он просил о помощи, я сама слышала его.

Хотел бы верить, что доводы Сары верные. Что ж, может быть, так оно и есть. Мия — щедрая девочка. Она хочет помогать людям.

Пусть бы это оказалось правдой. В голове мечутся другие варианты ответа. Например, что она знала, что у Савла плохое число, и вернула ему его, чтобы спасти собственную жизнь. Неужели произошло именно это? Она отплатила ему его же монетой? Перехитрила его? От этой мысли у меня все внутри переворачивается.

— Как, черт возьми, мы будем с этим жить? Девочка, которая может изменять свою судьбу? Изменять судьбы других людей?

— Не исключено, что таких теперь две, — тихо говорит Сара. — Я дважды изменила свое число.

— Что? Ты?.. Но как?..

— Не знаю. Не могу сказать, что это сделала именно я. Больше было похоже на то, что это сделал кто-то за меня. До конца не знаю.

— Расскажи, как это было.

Она делает длинный шумный выдох, больше похожий на вздох.

Я поняла, что происходит, буквально в последние секунды. Какая же я дура, все это время не видела таких очевидных вещей. Малышка оказалась для него бесполезной. Савл бросил ее и налетел на меня. Он был в отчаянии, совершенно обезумел. Ему нужно было новое число, и он взял мое. Сел рядом со мной, близко-близко. Я попыталась отвести взгляд, но он силой поднял мне веки и уставился мне в глаза. Мне показалось, что в душу ткнули раскаленным проводом. Возникла боль, физическая боль. Он забирал у меня что-то, вырывал это из меня. Он лишал меня жизни.

— Сара…

— Только тогда я почувствовала, что теряю. Он забирал всю мою энергию, волю к жизни. И в последнюю секунду я увидела его число, ощутила его. 1622029. — Она закрывает глаза, крепко зажмуривает их, и, когда открывает их снова, я вижу, что ее зрачки расширились и в них бурлит ужас. — Я видела дату его смерти, Адам, число, которое он отдавал мне. Потом, когда Мия отдавала мне свое число, я увидела и его. Теперь я понимаю, что ты видишь каждый день.

Она распрямляется и дотрагивается ладонью до моей щеки с незнакомой раньше нежностью. Это не жалость, а понимание — теперь она знает, что я чувствую. Ей тоже довелось почувствовать это.

— Он лишил меня жизни, но Мия вернула ее мне. Она дала мне свою жизнь, свое число. Она спасла меня, Адам.

Мия все еще не спит. Завитки светлых волос обрамляют ее лицо, на котором застыли широко открытые синие глаза. Она похожа на ангела. Она и есть ангел. Она стала ангелом-хранителем Сары. Она стала ангелом смерти Савла.

— Мы должны быть очень осторожны с нею, — говорю. — Должны правильно воспитать ее, что бы ни означало это «правильно». Если бы только мама или бабуля были живы. Если бы только нам было кому помочь.

Сара прикладывает палец к моим губам:

— Никаких «если бы только». Это бесполезно, Адам. Твои мама и бабуля все равно рядом с нами. Ты и я, Мия и Джемма, мы носим их в себе. Они часть нас. Они в наших сердцах, в нашей памяти, и они всегда будут там.

— Это не одно и то же…

— Да, но так распорядилась жизнь. Когда у нас трудности, когда нам кажется, что мы не выдержим, нам надо заглянуть в себя. Там мы найдем ответы.

Она говорит от чистого сердца. Она верит в это. Мы справимся. Мы сможем сделать то, что должны. И, слушая ее, я тоже начинаю верить в это.

 

Сара обнимает девочек, закутавшись вместе с ними в одеяла. Самое страшное позади, мы все успокоились. Теперь я могу отправиться по другим делам. Чувствую, что мои глаза открыты, по-настоящему открыты. В прошлый раз я чувствовал себя так перед наступлением Хаоса. Тогда я знал, что должен попытаться помочь людям, вытащить их из Лондона. Но с тех пор я прятал голову в песок, отрицая себя, надеясь, что мир оставит меня в покое. Я больше так не могу. Не уверен, что у меня получится вести себя иначе, но хотя бы знаю, с чего начать. Надо найти Дэниэла.

Прохожу через аббатство и попадаю во двор. Люди замечают меня. Некоторые пытаются на ходу пожать мне руку. Я не делаю непонимающего лица и не притворяюсь, будто ничего не заметил.

Не опускаю взгляд. Когда они заговаривают со мной, я останавливаюсь, пожимаю протянутые руки, смотрю прямо в глаза. Какое бы число я там ни увидел, я разговариваю со всеми одинаково доброжелательно.

— Куда ты сейчас? — спрашивает меня кто-то.

— Обратно к бункеру, — отвечаю. — Я должен найти своего друга, того, кто спас меня.

Вокруг меня собираются люди. Кое-кого из них я уже видел на кладбище. Они тоже хотят идти со мной. Вместо того чтобы отмахнуться от них, я принимаю их помощь. И вот все вместе мы идем по улицам, мимо куч щебня, палаток и разрушенных магазинов, к холму. Над нами кружит беспилотник, фиксирует каждое наше движение.

— Вы знали о бункере? — спрашиваю.

— Знали. Плоховато они охраняли свою тайну. Половину продуктов и прочего мы получали оттуда. Черный рынок. А когда стали исчезать люди, пошел слух, что их прячут в этот самый бункер.

— И часто люди исчезали?

— Если они начинали организовывать что-то, поднимать шум, доставлять неудобство. Если они были не такими, как все. Их просто изолировали. Только что они были здесь, раз — и их уже нет.

Крики в ночи, засохшая кровь на стенах. Сколько же их там было и есть?

— Смотрите!

Мы подошли к подножию травянистого склона. Вниз с холма спускаются люди. Раненые. Спотыкаются и хромают. Один из тех, с кем мы сюда пришли, внезапно меняется в лице, вскрикивает и устремляется вперед. Добежав до того, кого он узнал издалека, он бросается к нему, крепко обнимает, не в силах произнести ни слова. И только потом они начинают хлопать друг друга по плечу и наперебой разговаривать.

— Пропавшие возвращаются, — бормочу я.

Мой взгляд скользит по вновь прибывшим.

У многих ушибы и порезы. Кто-то хромает и идет в паре или тройке с другими, поддерживая друг друга. Кто-то движется медленно, до сих пор не оправившись от шока. Есть и такие, кто вне себя от счастья и парит, точно птица, выпущенная из клетки. Всех их встречают добрыми словами, всем протягивают руку помощи и ведут к аббатству.

Судя по непрекращающемуся потоку беженцев, пока все не выйдут, к бункеру мне будет не пробраться. Остается только ждать, что я и делаю. Подойдя к зарослям ежевики у выхода, я присоединяюсь к радушным приветствиям, рукопожатиям, указываю дорогу вниз с холма. Последним идет Дэниэл.

При виде меня его лицо озаряется.

— Адам, немедленно уходим отсюда. Мы пробрались через главный вход и похимичили в центре управления. Бункер взлетит на воздух в любой момент. Уходите отсюда. Уходите! — кричит он всем, кто находится на холме и у подножия.

Люди вокруг нас пускаются бежать, мы тоже не стоим на месте. Не успеваем мы отойти метров на двадцать, как раздается мощный взрыв. Все падают на землю, а из туннеля вслед нам летят клубы пыли и обломки камней. Взрывная волна сшибла меня и Дэниэла с ног. Я сворачиваюсь клубком и пригибаю голову, когда начинается камнепад. Мы совсем близко от места взрыва. Я вздрагиваю, пытаюсь уменьшиться в размерах и жду, когда это закончится.

Наконец я поднимаю голову. На земле рядом с нами лежит беспилотник.

— Молодцы, — говорит Дэниэл, выпрямляясь. — Они взорвали пульт управления. Нет больше беспилотных самолетов, нет больше пеленгаторов, нет ничего, что могло бы вычислить, кто где.

Мы садимся. Люди внизу потихоньку поднимаются и двигаются дальше. Оглядываясь назад и понимая, что произошло, радостно кричат и обнимаются.

Я помогаю Дэниэлу встать.

— Где Сара? — спрашивает он. — Как она?

— Нормально. Родила ребенка, девочку.

На его лице появляется улыбка до ушей.

— Мои поздравления, — говорит он. — А Савл, с ним что произошло?

— Его больше нет. С ним… — Я изо всех сил пытаюсь подобрать слова. — С ним произошел ужасный несчастный случай.

Улыбка Дэниэла становится шире, а затем он запрокидывает голову и издает победный клич, который вливается в непривычный, но такой радующий слух хор голосов на холме. Я жду, когда он отсмеется.

— Дэн, слушай, как там Марти и Люк? Я знаю, ты сказал Саре, что с ними все нормально, и все же…

Он по-прежнему улыбается:

— Да, друг, у них все путем. Я попрошу Кэрри привести их сюда.

— Чем скорее, тем лучше.

— Конечно.

— Вы останетесь здесь? — спрашиваю.

— Это такое же место, как и любое другое, — говорит он. — Раковую опухоль мы извлекли, пришла пора помочь телу исцелиться. Мы можем начать отсюда.

— Я хочу помогать, — говорю.

— Я надеялся, что ты скажешь это.

— Но не так, как предлагали они. Я не хочу выбирать, кому помогать, а кому нет. Меня тошнит от мыслей о смерти. Хочу помогать всем. Хочу помогать людям жить.

Он хлопает меня по плечу здоровой рукой, и мы идем в сторону города.

Сара

Джемма плачет. Она не мокрая и не голодная. Она мотает головой в стороны, не позволяя мне погладить себя и успокоить. Ее круглое личико покраснело.

Что-то Адама уже долго нет.

Будь он здесь, он, возможно, смог бы успокоить ее, — от меня, похоже, проку никакого. Выбираюсь из нашего гнезда и хожу по ризнице. Мия не двигается с места. Она безучастно смотрит перед собой, слабо шевеля губами. Пятна продолжают расползаться по ее ауре. Я не замечаю, как это происходит, а только когда отвожу от нее взгляд, а потом смотрю снова.

Баюкаю Джемму на руках. От тревоги и беспокойства мои движения делаются порывистыми и резкими. Пытаюсь спокойно разговаривать с нею, что-то петь, но ее крики заглушают мой голос.

Ничего, справлюсь, ведь с Мией я справлялась самостоятельно, так что помешает мне теперь? Но сейчас я вспотела и не нахожу себе места. События, пережитые за день, разом наваливаются на меня, и я едва не валюсь с ног.

— Шумная она у нас, да? — обращаюсь к Мии.

Она не реагирует. Ее аура — сплошные золотистые и черные пятна.

В дверях появляется голова Саймона.

— Как тут у вас?

— Она никак не успокоится, все плачет и плачет.

— Помочь?

— Попробуй.

Он берет Джемму на руки. Я стою и смотрю, отводя влажные волосы со лба. Она даже не заметила, что теперь ее держит другой человек. Личико сморщено, налито кровью, разгневано.

— А как насчет ее сестренки?

— Нет, нет. Она… она все еще в шоке.

— А вдруг это поможет?

— Вряд ли. Не будем ее тревожить. Что за забава — баюкать плачущую младшую сестру? Лучше подождать, когда малышка успокоится, и тогда…

— Конечно… — Он возвращает Джемму мне. — Я схожу за Алоной. Она умеет обращаться с новорожденными.

Я снова начинаю мерять ризницу шагами, не сводя глаз с Мии. Она где-то далеко. Губы опять шевелятся, почти беззвучно лепечут что-то, слышное ей одной. Где бы она сейчас ни была, это плохое место. Надо немедленно вернуть ее.

— Мия, — говорю. — Подержишь сестренку?

Она как будто не слышит.

Я опускаюсь на колени рядом с ней.

— Мия, — повторяю, — хочешь подержать сестренку?

Она поднимает на меня глаза. Аура вокруг головы стала чернильно-черной. Черный ореол. Зрачки большие-большие, в них, кажется, скопилась вся боль мира. Мне становится по-настоящему страшно.

— Вытяни ручки, — твердо говорю я.

Она молча повинуется, как робот.

Я мягко кладу Джемму Мии на руки, снизу поддерживаю их своими, баюкая их обеих.

На этот раз Джемма замечает, что что-то изменилось. Все еще плача, она поворачивает личико к своей сестре. Мия смотрит на нее, но не так безучастно, как на меня, — она вглядывается в лицо сестры и изучает его.

— Маленькая, просыпайся, — говорит она.

— Она не спит, Мия. У нее нет глазок. У нас с тобой есть, а у нее нет. Ее глазки спят. Но она все слышит. Можешь поговорить с нею.

— Привет, маленькая, — говорит Мия.

Джемма прекращает плакать. Мия тыкает пальцем ей в лицо.

— Нет, не так, Мия. Дай ей пальчик, пусть она возьмется за него. Смотри, вот так…

Я двигаю руку Мии так, чтобы она дотронулась до кулачка Джеммы. Как только они касаются друг друга, Джемма растопыривает пальчики и хватается за Миины. Мия поднимает голову и улыбается мне.

— Маленькая держится, — говорит она.

— Ты ей нравишься, — отвечаю. — Ты ее старшая сестра. Может быть, споешь ей? Ей будет приятно.

— Пой «Мигалочку», — говорит Мия.

— Пой ты. Она хочет услышать твой голос. Я помогу.

Мы запеваем, но вскоре мой голос стихает и умолкает. Аура Мии меняется на моих глазах. В том месте, где девочки держатся за руки, их цвета сливаются. Мия снова становится золотой. Чистое золото. Сияющий свет Джеммы поднимается по ее руке, отбеливая черные пятна.

Мия смотрит на меня.

— Продолжай, солнышко. Ей нравится.

Снаружи слышен шум, по церкви проносится взволнованный гул. Но я не двигаюсь с места. Я поражена тем, что происходит между моими дочками.

Адам влетает в ризницу, следом спешит Дэниэл. Рука Дэниэла перевязана, но они оба чуть не лопаются от счастья.

— Как мои девочки? — спрашивает Адам.

Мия поднимает голову и сияет.

— Отлично, — отвечаю я. — Адам, тут такое!

Я оставляю девочек одних, а сама подбегаю к нему. Он отходит на шаг от Дэниэла.

— У Мии на ауре были ужасные черные пятна, — говорю я тихо. — Но по-моему, Джемма… очистила ее. Когда их руки соприкоснулись, темные пятна стали исчезать. Мия снова становится золотой. Яркое, чистое золото. Не могу поверить.

Адам крепко обнимает меня.

— Стало быть, у Джеммы свой уникальный дар, — улыбается он мне. — Я думал, что нам придется приглядывать за ней и заботиться о ней. Но похоже, она гораздо сильнее, чем мы думали.

— Адам, слепота спасла ее. Возможно, она самая особенная из нас всех…

Я умолкаю на полуслове. В голову пришла жуткая мысль.

— Что такое?

Не знаю, как сказать это, но знаю, что должна.

— В безопасности ли Джемма рядом с сестрой? Не изменилось ли число Мии? А вдруг она настолько могущественна, что ей не нужно смотреть Джемме в глаза, чтобы взять ее число?

Я должна знать.

Адам смотрит на девочек.

— Мия, — окликает он ее. — Посмотри на папу. Ты поешь Джемме? Ты смогла ее успокоить?

Мия поднимает голову. Ее глаза блестят от волнения.

— Маленькой нравится «Мигалочка», — говорит она. — Ш-ш-ш, маленькая.

— Здорово. Умничка.

Он поворачивается ко мне:

— Не волнуйся. Ее число не изменилось.

— У нее все еще мое число?

— Да. Ты против? — спрашивает он, глядя на меня и притягивая к себе.

Я чувствую, как колотится его сердце.

— Это хорошее число, да?

Он огорченно молчит.

— Можешь не отвечать. Я видела его в твоем ноутбуке тогда, перед Хаосом.

— Это лучшее число из всех, которые я видел, — тихо отвечает он, прижимает меня крепче, и на миг у меня возникает чувство, что мы с ним одни в целом свете. Его губы рядом с моим ухом. Я закрываю глаза, и он шепчет: — Оно омыто любовью и светом. Если она сохранит его, то уйдет из этой жизни спокойно и умиротворенно, Сара. Это самый счастливый конец, о котором только можно мечтать.

Я открываю глаза и поднимаю голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Его глаза закрыты, но сквозь ресницы выползает слезинка и стекает вниз по щеке.

— Почему ты плачешь? — говорю. — Это же замечательно.

Он моргает, и из глаз льются новые слезы. Все его лицо искажено страданием.

— Это твое число, Сара. Оно должно быть твоим.

Я вытираю слезы Адама пальцами и беру его лицо в свои руки.

— Нет, — говорю. — Пусть все останется так, как сейчас. Мы воспитаем наших детей как можно лучше, мы окружим их любовью. Мы приучим Мию к мысли, что нужно держаться за свое число, а Джемма сможет использовать свой дар, чтобы исцелять других. У нее нет глаз, но ты только подумай,что она может помочь нам увидеть. Кто знает, возможно, нашим девочкам будет чему научить всех нас. Что бы ни случилось с тобой и со мной, их обеих ждет счастливый конец. Должен ждать.

Отворачиваюсь от Адама и оглядываюсь на девочек.

Вокруг Мии снова золотое сияние. Темные пятна остались еще вокруг ее ног, но и они растворяются на глазах. Мия наклоняется вперед, прижимается щекой к щеке Джеммы, и последние черные точки исчезают.