Психология бессознательного 20 страница

■

Слово „erkauft11 (в русском переводе — «цены») срифмовано с „getauft" (крещены), и мне показалось странным, что сочетание слов «язычник», «христиане» и «крещены» так мало помогло вос­становлению текста.

«Можете вы себе объяснить,— спросил я коллегу,— каким обра­зом в атом столь хорошо знакомом вам, по-вашему, стихотворе­нии вы так решительно вытравили эту строку? И нет ли у вас каких-либо догадок насчет той связи, из которой возникла заместившая эту строку фраза?»

Оказалось, что он может дать мне объяснение, хотя и сделал он это с явной неохотой: «Строка „Jetzt, wo jeder Tag was Neues bringt" (Теперь, когда каждый день приносит что-то новое) пред­ставляется мне знакомой; по всей вероятности, я употребил ее недав­но, говоря о моей практике, которая, как вам известно, все улуч­шается, чем я очень доволен. Но каким образом попала эта фраза сюда? Мне кажется, я могу найти связь. Строка,,Wenn er teuer nicht die Gunst erkauft" (какой... от него потребуют цены) мне была явно неприятна. Она находится в связи со сватовством, в котором я в первый раз потерпел неудачу и которое теперь, ввиду улучшив­шегося материального положения, я хочу возобновить. Больше я вам не могу сказать» но ясно, что если я теперь получу утвердитель­ный ответ, мне не может быть приятна мысль о том, что теперь, как и тогда, решающую роль сыграл известный расчет».

Это было для меня достаточно ясно даже и без ближайшего знакомства с обстоятельствами дела. Но я поставил следующий

1 В подлиннике эта строфа звучит так (перевод А, Толстого):

Но какой для доброго приема

От него потребуют цены?

Он — дитя языческого дома,

А они — недавно крещены,

В пересказе вторая строка претерпела искажение, точный перевод приблизитель­но следующий:

Но будет ли он желанным гостем

Теперь, когда каждый день

Приносит что-то новое?

— Примеч. ред.-перевода.

3 Но какой для доброго приема От него потребуют цены?

— Примеч. ред. перевода.

вопрос: «Каким образом вообще случилось, что вы связали ваши частные дела с текстом «Коринфской невесты»? Быть может, в вашем случае тоже имеются различия в вероисповедании, как и в этом стихотворении?»

Keimt ein Glaube neu,

Wird oft Lieb1 und Treu

Wie ein boses Unkraut ausgerauft1,

Я не угадал; но интересно было видеть» как удачно поставленный вопрос сразу раскрыл глаза моему собеседнику н дал ему возмож­ность сообщить мне в ответ такую вещь, которая до того времени, наверное, не приходила ему в голову, Он бросил на меня взгляд, из которого видно было, что его что-то мучит н что он недоволен, и пробормотал дальнейшее место стихотворения:

Sieh' ste an genau! Мог gen ist sje grau

(доел, перевод: «Взгляни на нее! Завтра она будет седой»)2 — и добавил лаконически: «Она несколько старше меня».

Чтобы не мучить его дольше, я прекратил расспросы. Объясне­ние казалось мне достаточным. Но удивительно, что попытка вскрыть основу безобидной ошибки памяти должна была затронуть столь отдаленные, интимные н связанные с мучительным аффектом об* стоятельства.

Другой пример забывания части известного стихотворения я

заимствую у К- Г. Юнга3 и излагаю его словами автора:

«Один господин хочет продекламировать известное стихотво­рение; «На севере диком». На строке «и дремлет качаясь,.,» он безнадежно запинается; слова «и снегом сыпучим покрыта» как ри­зой, она» он совершенно позабыл. Это забывание столь известного стиха показалось мне странным, и я попросил его воспроизвести, что приходит ему в голову в связи со «снегом сыпучим покрыта, как ризой» („mit weiBer Decke"), Получился следующий ряд: «При

1 Где за веру спор, Там, как ветром сор, И любовь и дружба сметены.

2 Впрочем, мой коллега несколько видоизменил это прекрасное место стихотво­рения и по содержацню,.и по смыслу, в котором он употребил его. У Гете девушка*пр8» видение говорит своему жениху:

Meine Kette habT ich Dir gegebeib

Deine Locke nehm' ich mit mir fort

Sieh1 sie an genaul

Morgen bist Du grau,

Und nur braun erscheinst Du wieder dort.

В переводе: Цепь мою тебе передала я,

Но волос твоих беру я прядь. Ты их видишь цвет? Завтра будешь сед* Русым таи лишь явишься опять.

f Jung С. G. Uber die Psychologic der Dementia praecox, 1907, S. 64.

словах о белой ризе я думаю о саване, которым покрывают покой­ников (пауза) — теперь мне вспоминается мой близкий друг — его брат недавно скоропостижно умер — кажется, от удара — он был тоже полного телосложения — мой друг тоже полного телосло­жения, и я уже думал, что с ним может тоже случиться — он, вероятно, слишком мало двигается — когда я услышал об этой смерти, я вдруг испугался, что и со мной может случиться тоже, потому что у нас в семействе и так существует склонность к ожире­нию, и мой дедушка тоже умер от удара; я считаю себя тоже слишком полным н потому начал на этих днях курс лечения».

«Этот господин, таким образом, сразу же отождествил себя бессознательно с сосной, окутанной белым саваном»,— замечает Юнг.

С тех пор я проделал множество анализов подобных же слу­чаев забывания или неправильной репродукции, и аналогичные результаты исследований склоняют меня к допущению» что обна­руженный в примерах „aliquis41 и «Коринфская невеста» механизм распространяет свое действие почти на все случаи забывания. Обык­новенно сообщение таких анализов не особенно удобно, так как сан затрагивают — как мы видели выше — весьма интимные и тя­гостные для данного субъекта вещи, и я ограничусь поэтому при­веденными выше примерами. Общим для всех этих случаев, неза­висимо от материала,, остается то, что забытое или искаженное слово или словосочетание соединяется ассоциативным путей с из­вестным бессознательным представлением, от которого н исходит действие, выражающееся в форме забывания.

Я возвращаюсь опять к забыванию имен, которого мы еще не исчерпали ни со стороны его конкретных форм, ни со стороны его мотивов. Так как я имел в свое время случай наблюдать в изоби­лии на себе самом как раз этот вид ошибок памяти, то примеров у меня имеется достаточно. Легкие мигрени, которыми я поныне страдаю, вызывают у меня еще за несколько часов до своего по­явления — н этим они предупреждают меня о себе — забывание имен; и в разгар мигрени я, не теряя способности работать, сплошь да рядом забываю все собственные имена. Правда, как раз такого рада случаи могут дать повод к принципиальным возражениям против всех наших попыток в области анализа, Ибо не следует ли из таких наблюдений тот вывод, что причина забывчивости и в осо­бенности забывания собственных имен лежит в нарушении цирку­ляции и общем функциональном расстройстве головного мозга н что поэтому всякие попытки психологического объяснения этих феноменов, излишни? По моему мнению — ни в коем случае. Ибо это значило бы смешивать единообразный для всех случаев ме­ханизм процесса с благоприятствующими ему условиями — изме­няющимися и не необходимыми* Не вдаваясь в обстоятельный раз­бор, ограничусь для устранения этого довода одной лишь аналогией.

Допустим, что я был настолько неосторожен, чтобы совершить ночью прогулку по отдаленным пустынным улицам большого го-

рода; на меня напали и отняли часы и кошелек. В блнжайшем по­лицейском участке я сообщаю о случившемся в следующих выра­жениях: я был на такой-то улице, н там одиночество и тем­нота отняли у меня часы и кошелек. Хотя этими словами я в не выразил ничего такого, что не соответствовало бы истине, все же весьма вероятно, что меня приняли бы за человека, находящегося не б своем уме. Чтобы правильно изложить обстоятельства дела, я должен был бы сказать, что, пользуясь уединенностью мес­та и под покровом темноты, неизвестные люди ограбили меня. Я и полагаю, что при забывании имен положение дела то же самое: благоприятствуемая усталостью, расстройством циркуляции, интоксикацией» неизвестная психическая сила понижа­ет у меня способность располагать имеющимися в моих воспоми­наниях собственными именами — та же самая сила, которая в дру­гих случаях может совершить этот же отказ памяти и при полном здоровье и работоспособности.

Анализируя наблюдаемые на себе самом случаи забывания имен, я почти регулярно нахожу, что недостающее имя имеет то или иное отношение к какой-либо теме» близко касающейся меня лично и способной вызвать во мне сильные, нередко мучительные аффекты. В согласии с весьма целесообразной практикой Цюрих* ской школы (Блейлер, Юнг, Риклен) я могу это выразить в такой форме: ускользнувшее из моей памяти имя затронуло во мне «лич­ный комплекс». Отношение этого имени к моей личности бывает неожиданным, часто устанавливается путем поверхностной ассо­циации (двусмысленное слово, созвучие); его можно вообще обо­значить как стороннее отношение. Несколько простых примеров лучше всего выяснят его природу.

а) Пациент просит меня рекомендовать ему какой-либо курорт на Ривьере. Я знаю одно такое место в ближайшем соседстве с Гену* ей, помню фамилию немецкого врача, практикующего там, но самой местности назвать не могу, хотя, казалось бы, знаю ее прекрасно, Приходится попросить пациента обождать; спешу к моим домаш­ним и спрашиваю наших дам; «Как называется эта местность близ Генуи там, где лечебница д-ра N, в которой так долго лечилась такая-то дама?» — «Разумеется, как раз ты и должен был забыть это название. Она называется — Нервн». И в самом деде, с н ер* вами мне приходится иметь достаточно дела.

6} Другой пациент говорит о близлежащей дачной местности и утверждает, что кроме двух известных ресторанов там есть еще и третий, с которым у него связано известное воспоминание; назва­ние он мне скажет сейчас. Я отрицаю существование третьего рее* то рана и ссылаюсь на то, что семь летних сезонов подряд жил в этой местности и, стало быть, знаю ее лучше, чем мой собеседник* Раздраженный противодействием, он, однако, уже вспомнил назва­ние: ресторан называется Hochwarner. Мне приходится уступить и признаться к тому же, что все эти семь лет я жил в непосредст­венном соседстве с этим самым рестораном, существование которо-

го я отрицал* Почему я позабыл в данном случае и название, и сам факт? Я думаю, потому, что это название слишком отчетливо на­поминает мне фамилию одного венского коллеги и затрагивает во мне опять-таки «профессиональный комплекс*.

в) Однажды на вокзале в Рейхенгалле я собираюсь взять би­лет и не могу вспомнить, как называется прекрасно известная мне ближайшая большая станция, через которую я так часто проезжал. Приходится самым серьезным образом искать ее в расписании поез­дов. Станция называется Rosenheim* Тотчас же я соображаю, в силу какой ассоциации название это у меня ускользнуло. Часом раньше я посетил свою сестру, жившую близ Рейхенгалля; имя сестры Роза, стало быть, это тоже был „R о s e n h e i m" («жили­ще Розы»). Название было у меня похищено «семейным комплек­сом». ■■.-.... „.._-..-•■■•■

г) Прямо-таки грабительское действие семейного комплекса я могу проследить еще на целом ряде примеров.

Однажды ко мне на прием пришел молодой человек, младший брат одной моей пациентки; я видел его бесчисленное множество раз и привык, говоря о нем, называть его по имени. Когда я за­тем захотел рассказать о его посещении, оказалось, что я забыл его имя — йполне обыкновенное, это я знал — и не мог никак вос­становить его в своей памяти. Тогда я пошел на улицу читать вы­вески, и как только его имя встретилось мне, я с первого же разу узнал его. Анализ показал мне, что я провел параллель между этим посетителем и моим собственным братом, параллель, которая вела к вытесненному вопросу: сделал ли бы мой брат в подобном случае то же или же поступил бы как раз наоборот? Внешняя связь меж* ду мыслями о чужой и моей семье установилась благодаря тон слу­чайности, что и здесь и там имя матери было одно и то же — Амалия. Я понял затем и замещающие имена» которые навязались мне» не выясняя дела: Даниэль и Франц. Эти имена — так же как и имя Ама-лия — встречаются в шиллеровских «Разбойниках», с которыми связывается шутка венского фланера Даниэля Шпитцера.

д) В другой раз я не мог припомнить имени моего пациента, с которым я знаком еще с юных лет. Анализ пришлось вести длин­ным обходным -путем, прежде чем удалось получить искомое имя. Пациент сказал раз, что боится потерять зрение; это вызвало во мне воспоминание об одном молодом человеке, который ослеп вслед­ствие огнестрельного ранения; с этим соединилось, в свою очередь, представление о другом молодом человеке, который стрелял в се* бя,— фамилия его та же, что и первого пациента, хотя они не были в родстве* Но нашел я искомое имя тогда, когда установил, что мои опасения были перенесены с этих двух юношей на человека, принад­лежащего к моему семейству.

Непрерывный ток «самоотношения» („Eigenbezjehung") идет» таким образом, через мое мышление, ток, о котором я обычно ни­чего не знаю, но который дает о себе знать подобного рода забы­ванием имен* Я словно принужден сравнивать все» что слышу о

других людях, с собой самим, словно при всяком известии о дру­гих приходят в действие мои личные комплексы. Это ни в коем случае не может быть моей индивидуальной особенностью; в этом заключается скорее общее указанне на то, каким образом мы вооб­ще понимаем других. Я имею основание полагать» что у других людей происходит совершенно то же, что и у меня.

Лучший пример в этой области сообщил мне некий господин Ледерер из своих личных переживаний. Во время своего свадеб­ного путешествия он встретился в Венеции с одним малознакомым господином и хотел его представить своей жене. Фамилию его он забыл» н на первый раз пришлось ограничиться неразборчивым бормотанием. Встретившись с этим господином вторично (в Вене­ции это неизбежно), он отвел его в сторону и рассказал, что забыл его фамилию, и просил вывести его из неловкого положения и на­звать себя* Ответ собеседника свидетельствовал о прекрасном зна­нии людей: «Охотно верю, что вы не запомнили моей фамилии, Я зовусь так же, как вы; Ледерер]» Нельзя отделаться от довольно неприятного ощущения, когда встречаешь чужого человека, нося* щего твою фамилию. Я недавно почувствовал это с достаточной отчетливостью, когда на прием ко мне явился некий S, Freud. (Впрочем, один из моих критиков уверяет, что он в подобных ел у* чаях испытывает как раз обратное.)

е) Действие «амоотношения> обнаруживается также в следую­щем примере, сообщенном Юнгом1:

«Y. безнадежно влюбился в одну даму, вскоре затем вышед­шую замуж за X. Несмотря на то, что Y. издавна знает X, и даже находится с ним в деловых сношениях, он все же постоянно забы­вает его фамилию, так что не раз случалось, что когда надо было написать X. письмо, ему приходилось справляться о его фамилии у других»*

Впрочем, в этом случае забывание мотивируется прозрачнее, нежели в предыдущих примерах «самоотношения>. Забывание пред­ставляется здесь прямым результатом нерасположения господина Y* к своему счастливому сопернику; он не хочет о нем знать: си ду­мать о нем не хочу».

ж) Иначе—и тоньше—мотивируется забывание имени в другой примере, разъясненном самим же действующим лицом,

«На экзамене по философии (которую я сдавал в качестве од­ного из побочных предметов) экзаменатор задал мне вопрос об учении Эпикура и затем спросил, не знаю ли я, кто был последо­вателей его учения в позднейшее время, Я назвал Пьера Гассен-дн — имя, которое я слышал как раз двумя днями раньше в кафе, где о нем говорили как об ученике Эпикура. Us вопрос удивлен­ного экзаменатора, откуда я это знаю, я смело ответил, что давно интересуюсь Гассенди. Результатом этого была высшая отметка в дипломе, но вместе с тем и упорная склонность забывать имя

1 Dementia praecox, S, 62*

i ассенди. думаю, что это моя нечистая совесть виной тому, что несмотря на все усилия я теперь ни за что не могу удержать это имя в памяти. Я и тогда не должен был его знать».

Чтобы получить правильное представление о той интенсивности, с какой данное лицо отклоняет от себя воспоминание об этом экза­менационном эпизоде, надо знать, как высоко оно ценит доктор* ский диплом н сколь многое он должен ему заменить собой.

Я мог бы еще умножить число примеров забывания имен и пой­ти значительно дальше в их разборе, если бы мне не пришлось для этого уже здесь изложить едва ли все те общие соображения, ко­торые относятся к дальнейшим темам; а этого я хотел бы избежать. Позволю себе все же в нескольких положениях подвести итоги вы­водам, вытекающим из сообщенных выше анализов.

.Механизм забывания имен (точнее: выпадения, временного за­бывания) состоит в расстройстве предстоящего воспроизведения имени посторонним и в данный момент несознаваемым рядом мыс­лей. Между именем, искажаемым таким образом» и искажающим его комплексом существует либо с самого же начала известная связь, либо эта связь устанавливается зачастую путем искусственных на вид комбинаций при помощи поверхностных (внешних) ассо­циаций.

Среди искажающих комплексов наибольшую силу обнаружива­ют комплексы «самоотношения» (личные, семейные» профессио­нальные) *

Имя, которое, имея несколько значений, принадлежит в силу этот к нескольким кругам мыслей (комплексам), нередко» будучи включенным в связь одного ряда мыслей, подвергается нарушению в силу принадлежности к другому, более сильному комплексу.

Среди мотивов подобного нарушения ясно видно намерение избежать того неудовольствия, которое вызывается данным воспо­минанием.

В общем можно различить два основных вида забывания имен: когда данное имя само затрагивает что-либо неприятное, или же оно связывается с другим, могущим оказать подобное действие; так что нарушение репродукции какого-либо имени может обуслов­ливаться либо самим же этим именем, либо его ассоциациями — близкими и отдаленными.

Из этих общих положений мы можем понять» что в ряду наших ошибочных действии забывание имен происходит чаще всего.

Мы отметим» однако» далеко не все особенности этого фено­мена. Хочу указать еще» что забывание имен в высокой степени заразительно. В разговоре между двумя людьми иной раз доста­точно одному сказать, что он забыл то или иное имя, чтобы его по­забыл и второй собеседник. Однако там, где имя забыто под та­кого рода индуцирующим влиянием, оно легко восстанавлива­ется*

Наблюдаются также и случаи, когда из памяти ускользает це­лая цепь имен. Чтобы найти забытое имя, хватаешься за другое,

находящееся в тесной связи с первым, и нередко это второе имя, к которому обращаешься как к опорной точке, ускользает тогда в свою очередь, Забывание перескакивает, таким образом, с одного имени на другое, как бы для того, чтобы доказать существование труднопреодолимого препятствия.

IV

О ВОСПОМИНАНИЯХ ДЕТСТВА И ПОКРЫВАЮЩИХ ВОСПОМИНАНИЯХ

В другой статье (опубликованной в Monatsschrift fur Psychi-atrie und Neurologie за 1899 г.) я имел возможность проследить тенденциозность наших воспоминаний в совершенно неожиданной сфере. Я исходил из того поразительного факта, что в самых ран* них воспоминаниях детства обыкновенно сохраняются безразличные н второстепенные вещи, в то время как важные, богатые аффек­тами впечатления того времени не оставляют (не всегда, конечно, но очень часто!) в памяти взрослых никакого следа. Так как из­вестно, что память производит известный выбор среди тех впечат­лений, которыми она располагает» то следовало бы предположить, что этот выбор следует в детском возрасте совершенно иным прин* ципам, нежели в пору интеллектуальной зрелости. Однако тща­тельное исследование показывает, что такое предположение являет­ся излишним* Безразличные воспоминания детства обязаны своим существованием известному процессу смещения, они замещают в репродукции другие, действительно значимые впечатления, вое-поминания о которых можно вывести из них путем психического анализа, но которые не могут быть воспроизведены непосредствен­но из-за сопротивления* Так как они обязаны своим сохранением не своему собственному содержанию, а ассоциативной связи этого содержания с другими — вытесненными* то их можно с полным основанием назвать «покрывающими воспоминаниями».

В указанной статье я только наметил, но отнюдь не исчерпал всего разнообразия отношений и значений этих «покрывающих воспоминаний*. В одном подробно проанализированном там приме­ре я показал и подчеркнул обыкновенный характер временных отношений между покрывающим воспоминанием и покрытым со­держанием. Дело в том, что содержание покрывающего воспоми­нания относилось там к самому раннему детству, в то время как те переживания, которые данное воспоминание представляло в памяти и которые остались почти всецело бессознательными, имели место в более позднее время. Я назвал вид смещения возвратным, идущим назад. Быть может, еще чаще наблюдается обратное отношение, когда в памяти закрепляется в качестве покрывающего воспоминания какое-либо безразличное впечатление недавнего вре~

меннР причем этим отличием оно обязано лишь своей связи с ка­ким-либо прежним переживанием, не могущим из-за сопротивления быть воспроизведено непосредственно. Так, покрывающие воспо­минания я назвал бы предваряющими, забегающими вперед. То существенное» что тревожит память, лежит здесь по времени позади покрывающего воспоминания. Наконец, воз­можен — и встречается на деле — и третий случай, когда покры­вающее воспоминание связано с покрытым им впечатлением не только по своему содержанию, но и в силу смежности во време­ни,— это будут покрывающие воспоминания одновременные или примыкающие.

Как велика та часть нашего запаса воспоминаний, которая относится к категории воспоминаний покрывающих, и какую роль они играют во всякого рода невротических интеллектуальных про­цессах — это проблемы, в рассмотрение которых я не вдавался там, не буду вдаваться и здесь. Мне важно только подчеркнуть, что забывание собственных имен с ошибочным припоминанием н образование покрывающих воспоминаний — процессы однородные.

На первый взгляд различия между этими двумя феноменами несравненно больше бросаются в глаза, нежели сходство. Там де­ло идет о собственных именах, здесь — о цельных впечатлениях, о чем>то пережитом в действительности ли или мысленно; в пер­вом случае — память явно отказывается служить, здесь же — со­вершает кажущуюся нам странной работу; там — минутное рас­стройство (ибо забытое нами только что имя могло воспроизводить­ся нами до того сотни раз правильно и завтра будет воспроизво­диться вновь), здесь — длительное, беспрерывное обладание, ибо безразличные воспоминания детства, по-видимому, способны со­путствовать нам на протяжении долгого периода жизни* Загадки, возникающие перед нами в обоих этих случаях, по-видимому, со­вершенно различны. Там нашу научную любознательность возбуж­дает забывание, здесь — сохранение в памяти. Более глубокое ис­следование показывает, однако, что, несмотря на различие психи­ческого материала и разннцу в длительности обоих явлений, точек соприкосновения все же больше. И здесь, и там дело идет об оши­бочном воспоминании; воспроизводится не то, что должно было быть воспроизведено, а нечто новое» заместитель его. В случае забывания имен тоже имеется налицо известное действие памяти в форме замещающих имен. Феномен покрывающих воспоминаний» в свою очередь* тоже основывается на забывании других, существен­ных впечатлений. В обоих случаях известное интеллектуальное ощу­щение дает нам знать о вмешательстве некоего препятствия; но только это происходит в иной форме. При забывании имен мы знаем, что замещающие имена неверны; при покрывающих воспо­минаниях мы удивляемся тому, что они еще у нас вообще сохранились. И если затем психологический анализ показывает, что в обоих случаях замещающие образования сложились одина­ковым образом — путем смещения вдоль какое-либо поверхностной

ассоциации, то именно различия в материале, в длительности н в центрировании обоих феноменов заставляют нас в еще большей степени ожидать, что мы нашли нечто существенно важное и имею­щее общее значение. Это общее положение гласило бы, что отказ и ошибки репродуцирующей функции указывают нам гораздо чаще, нежели мы предполагаем, на вмешательство пристрастного фак­тора, на тенденцию, благоприятствующую одному воспомина­нию и стремящуюся поетавнть преграду другому*

Вопрос о воспоминаниях детства представляется мне настоль­ко важным и интересным, что я хотел бы посвятить ему несколько замечаний, которые выведут нас за пределы сказанного выше.

Как далеко в глубь детства простираются наши воспомина­ния? Мне известно несколько исследований по этому вопросу, в том числе работы Лнрн1 и Потвина2; из них мы узнаем о сущест­вовании значительных индивидуальных различий; некоторые из подвергавшихся наблюдениям относят свои первые воспоминания к 6-му месяцу жизни» в то время как другне ничего не помнят из своей экязни до конца 6-го и даже 8*го года. С чем же связаны эти различия в воспоминаниях детства н какое значение они имеют? Очевидно, что для решения этого вопроса мало добыть материал путем коллек­ционирования сведений; необходима его обработка, в которой должно участвовать то лицо, от коего данные сообщения исходят.

На мой взгляд, мы слишком равнодушно относимся к фактам младенческой амнезии — утрате воспоминаний о первых годах на­ше* жизни и благодаря этому проходим мимо своеобразной загад-khv Мы забываем о том, какого высокого уровня интеллектуаль­ного развития достигает ребенок уже на четвертом году жизни» н* какие сложные эмоции он способен; мы должны были бы пора­зишься, как мало сохраняется обычно из этих душевных событий в памяти в позднейшие годы; тем более, что мы имеем все основания предполагать, что эти забытые переживания детства отнюдь не проскользнули бесследно в развитии данного лица; напротив, они окадали влияние, оставшееся решающим и в последующее время. И вот несмотря на это несравненное влияние они забываются! Это свидетельствует о совершенно своеобразных условиях воспоминания {в смысле сознательной репродукции), до сих пор ускользавших от нашего познания, Весьма возможна, что именно забывание детских переживаний и даст нам ключ к пониманию тех амнезий, которые, как показывают новейшие данные, лежат в основе обра­зования всех невротических симптомов.

Среди сохранившихся воспоминаний детства некоторые пред­ставляются нам вполне понятным^ другие — странными или непо­нятными. Нетрудно исправить некоторые заблуждения относитель­но этшс обоих видов. Стоит подвергнуть уцелевшие воспоминания

1 Enquete sur les premiers souvenirs de Tenfance // L'annee psychotogique, III, Г897.

3 Study of eauly memories // Psychology Review,

какого-либо лица аналитической проверке — и нетрудно установить, что поручиться за их правильность невозможно. Некоторые вос­поминания несомненно искажены, неполны либо смещены во вре­мени или в пространстве. Сообщения опрашиваемых лнц о том, например, -что их первые воспоминания относятся, скажем» ко вто­рому году жизни, явно недостоверны. Скоро удается найти те мо­тивы, которые объясняют нам искажение «смещение пережитого и которые вместе с тем доказывают, что тфичнной этих ошибок является не простая погрешность памяти. Могучие силы поздней-шеЁ жизни оказали свое воздействие на способность вспоминать переживания детства, вероятно, те же самые» благодаря которым нам вообще так чуждо понимание этих детских лет.

Процесс воспоминания у взрослых оперирует, как известно, различного рода психическим материалом. Одни вспоминают в форме зрительных образов, их воспоминания носят зрительный характер; другие способны воспроизвести в памяти разве лишь самые скудные очертания пережитого; их называют — по термино­логия Шарко — „auditifs" н „inoteurs", в противоположность „visuels"1. Во сне эти различия исчезают; сны снятся нам всем по преимуществу в форме зрительных образов. Но то же самое происходит по отношению к воспоминаниям детства: они носят наглядный зрительный характер даже у тех людей, чьи поздней­шие воспоминания лишены зрительного элемента. Зрительное вос­поминание сохраняет, таким образом, тип инфантильного воспоми­нания, У лвня лично единственные зрительные воспоминания — это воспоминания самого раннего детства; прямо-таки отчетливо наглядные сцены, сравнимые лишь с театральным действом* В этих сценах из детских лет, верны ли они -или искажены, обычно и сам фигурируешь оо своим детским обликом и платьем. Это об­стоятельство предстаелается весьма странным; взрослые люди со зрительной памятью те видят самих себя в воспоминаниях о шзэд-нейшвх.событиях2. Предположение, что ребенок, переживая что-либо, сосредоточивает внимание на себе, а яе направляет «го исклю­чительно *ta внешние впечатления, шло бы вразрез со всем тем, что мы змаем на этот счет* Таким образом* самые различные сооб­ражения заставляют нас предполагать, что так называемые ранние детские воспоминания представляют собой не настоящий след дав­нишних впечатлений, а его позднейшую обработку, водвергшукшя воздействию различных пснхдоесккх сия <бме* леэдюго времени* «Детские вэгаюшжют» индивидов приобретают — как общее пра­вило — значение «покрывающих воспоминаний» и приобретают при этой замечательную аналогию с детскими воспоминаниями народов, шкрепленйымн в сказаниях и мифах.

Кто подвергал исследованию по методу психоанализа целый ряд лиц, тот накопил в результате этой работы богатый запас

1 Слуховые, моторные, в противоположность дрнтельным,— Лримеч. ред. пе­ревода,

* Утверждаю его па основании некоторых сведений, собранных иною.

ИЗ

примеров «покрывающих воспоминаний» всякого рода. Однако со­общение этих примеров в высшей степени затрудняется указанным выше характером отношений, существующих между воспоминания­ми детства и позднейшей жизнью; чтобы уяснить значение того или иного воспоминания детства в качестве воспоминания покры­вающего, нужно было бы нередко изобразить всю позднейшую жизнь данного лица. Лишь редко бывает возможно, как в следую­щем прекрасном примере, выделить из общ?й связи одно отдель­ное воспоминание*