Оля, 1980 год. Домой меня привели всю опухшую от слез и отчаяния

Домой меня привели всю опухшую от слез и отчаяния. Ужас в том, что была суббота, то есть вместо того чтоб уйти на работу, родители сидели дома. Я так хотела сбежать к Женьке… Вот когда я вспомнила про комики! Хоть бы позвонить, хоть бы эсэмэснуть… Хоть бы узнать, как он там.

Я весь день пыталась что-то объяснить родителям. Мама вообще со мной не разговаривала, папа был сдержан, но из него хоть что-то удавалось вытянуть. Особенно если мамы рядом не было.

— Оля, ты пойми, если уж это дело дошло до моей работы, тут шутки кончились. Это тебе не игрушечки, не «хи-хи» и не «ха-ха». Еще не хватало, чтоб тебя из пионеров исключили!

— Пап, да дались вам эти пионеры!

— Ольга, всё! Я тебе объясняю еще раз, шутки кончились! Ты где вообще таких слов нахваталась? Что значит «дались вам пионеры»?

— Пап, но вокруг вранье, и все же это знают! Пионеры никакие не самые лучшие, пионеры — все!!! И всё, что про них рассказывают, почти всё вранье. Ну и что с того, что Красноперкина — председатель совета отряда? Она ябеда и склочница! И почему я должна брать с нее пример?

— Оля, такие вопросы не обсуждают!

— Но почему? Почему?

— Не обсуждают, и всё!

— Пап, Женя хороший, а его ни за что выгнали. Ну почему за него нельзя вступиться, почему?

— У Жени есть свои родители, вот они пусть и вступаются. И папа у него, между прочим, партийный работник. Вот пусть и разбираются сами.

— Но почему сами? А мы? Неужели всем все равно?!

— Ольга! У меня работа! У нас очередь на квартиру! Что ты хочешь, чтоб я всем этим рисковал ради какого-то там Жени?

— Он не какой-то там, — сказала я сквозь слезы, — он самый лучший…

В воскресенье я пыталась подлезть к маме. Я просила, раз уж ничего нельзя сделать, хотя бы перевести меня в школу к Жене. Мама взвилась с пол-оборота:

— Ты что, совсем с ума сошла? Куда перевести, кто тебя туда возьмет?

— Ну ма-ма-а-а-а-а-а-а…

Мама немедленно перешла на сильно повышенные тона:

— Ольга, я не позволю тебе сломать нашу жизнь! Ты еще ребенок, ты не понимаешь… Ты сейчас наделаешь глупостей, а потом вся жизнь коту под хвост! Если заставят отвести тебя к психиатру, то всё! Жизнь закончена! Ты никогда не поступишь никуда, ты работать нормально не сможешь!

Ночью я не могла спать. Я думала о том, как бы повели себя мои родители в том, другом времени. Чего бы боялись? Или не боялись бы совсем? Все-таки тут они другие люди.

Мама почти не изменилась, выглядит по-другому, но внутри осталась почти такой же мамой. А вот папа другой. Дома он трудоголик, там он работал двадцать четыре часа в сутки и спал в обнимку с комиком. Видели мы его, конечно, редко, но выглядел он вполне счастливым. А здесь… Такое впечатление, что свободное время его убивает. Если он рассказывает про работу, то в основном ругается. Ругается на плановую экономику, из-за которой какие-то нужные железяки он вынужден доставать с боем, потому что их не хватило. На таком же заводе в другом городе они валом лежат, ржавеют. Ругается на дурака-директора, который член партии тридцать лет, но руководить заводом вообще не умеет. А сместить его нельзя, пока на пенсию не пойдет. Злой он тут, раздраженный.

В понедельник я пришла в школу. Женьки не было. Я сидела одна. Мне никто не объявлял бойкотов, более того, меня поддерживали, говорили что-то хорошее, но у меня было ощущение, что я одна. Одна в целом свете.

А после уроков, пользуясь тем, что родители днем никак меня не могут контролировать, я собралась и пошла к Женьке. Минут пять под дверью собиралась с духом, чтоб позвонить. Открыла бабушка. Из комнаты выскочил Женька. Бабушка быстро втянула меня внутрь и захлопнула дверь.

— Заходи, чтоб соседи не увидели, а то доложат еще, — бурчала она себе под нос.

— Мне запретили с тобой общаться, — сказал Женя. — Папа тут вчера такой разнос устроил… Говорил, что я жизнь себе ломаю…

— Мой тоже, — вздохнула я.

Бабушка поила нас чаем и приговаривала, что все будет хорошо, что все образуется.

— Эх, что ж вы не рассказали ничего, не посоветовались, — вздохнула бабушка.

— Зачем? — буркнул Женька.

— Затем, что плетью обуха не перешибешь.

— Обуха вообще не перешибешь, — буркнул Женя.

— Ну не скажи, — улыбнулась бабушка. — Он хоть и железный, да не вечный. И ржавчина его возьмет…

— Бабушка, да что ты все загадками говоришь? — взвился Женька. — Ты еще скажи, что мы были неправы!

— Правы, правы, — вздохнула бабушка. — Только б терпения вам побольше. И хитрости немного.

— А я из дому убегу! — заявил вдруг Женя. — Помнишь, Оль, ты рассказывала, что будет другое время, хорошее. Давай убежим и дождемся…

— Время всегда хорошее, — перебила его бабушка.

— Ничего не хорошее! — взорвалась я. — Правду никто не говорит! Эту дуру Вассу никто остановить не может, и вообще — все дураки какие-то…

Я замолчала, боясь, что обидела бабу Любу. Но та только улыбалась да качала головой.

— Ох, деточка, — сказала она, — плохое время, говоришь? А я помню, как Женькиного отца рожала. Война только-только кончилась. Муки нет. Коровы две на всю деревню, да такие тощие, что мы их больше откармливали, чем доили. На полях сеять нечего, да и опасно — там мины вперемешку со снарядами неразорванными. А пацаны, за которыми не уследишь, норовят еще гранату какую откопать да в костер бросить…

Бабушка вздохнула — наверное, вспомнила что-то не слишком приятное.

— Как же вы жили? — виновато спросила я.

— А так и жили. И, между прочим, радовались! — баба Люба снова заулыбалась. — Потому что война кончилась! Потому что не стреляли, не бомбили. Потому что не надо было на дорогу каждую секунду оглядываться, не едут ли каратели… Так что время и тогда было хорошее, и сейчас отличное, а будет еще лучше! Повисла пауза.

— Как тебе в новой школе? — спросила я.

— Никак, — буркнул Женька, — меня никуда не берут. Васса скандал устроила на весь район. Папа сказал, что надо пересидеть полгодика где-нибудь в тихом месте.

У меня противно заскрипело на душе. Опять вспомнился мальчик Витя с рассказом о том, что Женька попал в плохую школу и так и не смог из нее выбраться…

— Неужели у нас совсем не было выхода? — в отчаянье спросила я.

— Был, не был… Теперь-то какая разница. Время назад не вернешь, — сказал Женька.

И тут я поняла, что шанс у нас есть. Мне нужно опять встретится с Витей и убедить его поменяться местами. Если в прошлый раз он смог меня найти во сне, то в этот я смогу найти его. И если мы вернемся каждый в свое время, в начало мая, то у нас будет еще один шанс! Женю можно будет спасти! Только… только… С Женькой я больше никогда не увижусь…

Я просидела у Жени еще пару часов.

Я все решила.

Я не плакала.

Я пыталась запомнить…

Когда он смеется, глаза у него становятся ярче. А когда серьезный, начинает накручивать на палец прядь волос…

Мне очень хотелось поцеловать его не прощанье, но я побоялась.

Пожала руку.

Женька сказал:

— Приходи завтра! Бабушка обрадуется.

А я даже сказать ничего не смогла, просто кивнула и вышла.

И пришла домой.

Я была уверена в том, что завтра меня здесь уже не будет. И мне оставалось только надеяться, чтоб там, в своем времени, я ничего не забыла, потому что… потому что… просто потому, что я не смогу жить, если забуду о нем…