David Bohm. Unfolding Meaning. A Weekend of Dialogue with David Bohm 12 страница

БОМ: Да.

?: Почему это ложно, а не незавершено? Если я -- управляющий банка, то это -- не все, что я есть; но, по меньшей мере, это часть того, что я есть, или часть того способа, которым я действую, скажем. Почему это ложно?

?: Только потому, что термин «Я есть» обозначает вечно длящуюся абсолютность всего скрытого, которая за пределами понимания. И идентифицировать это как управляющего банка... (Смех.)

БОМ: Одна из вещей, которую мы не можем заметить -- или забываем, -- кoторую подразумевает история про Моисея, -- это то, что «Я есть» уже имеет значение, которое глубоко и всепроникающе, и мы не можем его контролировать. И следовательно, когда вы добавляете «управляющий банка», то это значение «Я есть» прикрепляется к «управляющему банка». Вы видите, это придает силу; оно говорит то же самое, как и сказать, что Бог -- управляющий банка. (Смех.)

?: Если мы будем продолжать это повторять, то оно, конечно, станет разумным.

?: Еще один момент: «Я не есть управляющий банка» в равной степени неверно.

БОМ: Ну, вы могли бы сказать «Бог не есть управляющий банка», что было бы как бы несущественно. Бог -- не шоколад, Он не сыр и т.д. (Смех.)

?: Знаете, в Италии есть Банк Святого Духа.

БОМ: Да. Я как-то пошутил с одним приятелем, что, мол, вкладываешь деньги здесь, а получаешь их там. (Смех.) Он был довольно ревностным католиком, и ему потребовалось некоторое время, чтобы эту шутку оценить.

?: Тем не менее, пытаясь возбудить некоторое понимание наших отношений с Богом и некоторое понимание Бога, не может ли быть полезным попытаться и получить некоторые идеи о Боге внутри наших собственных рамок сознания и нашей системы координат так, чтобы, возможно, у нас появилась перспектива энергии или чего-то еще, признающего, что оно ужасно ограничено, но сообщающего нам нечто о Боге -- и, возможно, больше, чем мы знали прежде?

БОМ: Ну, это как раз тот вопрос, который мы поднимаем. Я не хочу давать на него ответа, поскольку я не знаю. Но вы видите, мы исследуем этот вопрос. В том, что сказал Моисей, было скрыто, что любые качества, приданные «Я есть», будут излишними, верно? Хотя это и делали. И это также скрыто в понятии значения. Вы видите, вопрос таков: можем ли мы делать это последовательно и говорить «Бог есть это, то или дрyroe»? Питер только что возразил моему предположению, что Бог пронизан разумностью и любовью. Вы тоже хотите?

?: Говорить, что Он пронизан...

БОМ: Или что Он есть то, что вам угодно.

?:...отличается от того, чтобы говорить, что Он есть это.

БОМ: Я пытаюсь добиться такого языка, чтобы избежать этой проблемы, но все равно давайте спросим, есть этому какое-либо возражение?

?: Это не совсем ответ на этот вопрос, а лишь его ответвление. Мне пришло в голову, что в этой почве бытия, пропитанной этими определениями -- на этой стадии я даже не обращаюсь к тому, предикаты они или нет, -- мы можем испытывать и любовь, и сострадание, и разумность, но когда мы думаем о них, мы думаем о наших мыслях о том, что такое любовь, сострадание и pазумность, и мы ожидаем, что всепроникающие любовь, сотрадание и разумность будут выглядеть как мои персональные картинки того, что они такое.

БОМ: Да. Это одна из проблем, я думаю, придания определений неограниченному.

?: Видите ли, если ваше предположение о том, что Бог есть разумность и любовь, как-то подразумевает, что Он, следовательно, и поступать будет соответственно, я думаю, что это ошибка.

БОМ: Да. Но если это ничего не подразумевает, то это на самом деле ничего и не делает. (Смех.) Это волокита. Давать имена запутывает весь вопрос, как будто вы что-то подразумеваете, а оказывается, что вы не подразумеваете ничего.

?: И все же дружба ничего не подразумевает и раскрывает вещи.

БОМ: Да. Хорошо. Но потом это что-то подразумевает -- что эти качества помогут раскрыть вещи.

?: Но если вы посмотрите на Бога в терминах любви -- являющегося чистой любовью или завершенной любовью, -- а мы меньше, чем чистая любовь, и меньше, чем завершенная любовь, -- то у нас могут появиться некоторые понятия о взаимоотношениях. И даже, может быть, о поведении.

БОМ: Да. Я бы хотел, чтобы люди ответили на это, поскольку я не хочу, чтобы это оставалось между нами двоими.

?: А разве вам не надо этого сделать? Потому что вы не можете просто ничего не сказать о Боге. Иначе все, что вы говорите, это что Бог -- это «Я есть», а «Я есть» -- это Бог, и вы ничего не сказали.

?: Вы, кажется, всегда приписываете Богу качества личности, раздельно. Смысл того, что говорил Христос, -- в том, что Он -- всеобщность, все его проявления и бесконечное разнообразие явлений, о которых мы продолжаем говорить. Но пытаться пришпилить это -- неверный вопрос; это лишь принятие, и мы -- часть его.

?: Здесь парадокс или тавтология, я полагаю. Мы говорим, что Бог -- это любовь, и то, что мы имеем в виду под любовью, -- это то, что мы имеем в виду под Богом, поэтому на самом деле мы не говорим ничего. Представив себе это, нам затем хочется начать придавать предикаты этой идее о том, чем бы там ни была окончательная почва бытия, и в процессе утрачиваем это, и это, кажется, ведет нас к точке... ну, полагаясь или глядя на авторитет личного опыта как на единственный выход, который затем начинает уравнивать личный опыт со всем, что есть, и не может не повлечь за собой некую фрагментацию, поскольку он не кажется находящимся в царстве легко доступной мысли или чего-то еще, за что можно ухватиться.

?: Мне только что пришло в голову, что мы все вместе много говорили об использовании этих слов для предикации -- или как определений, -- но мы говорили о том, что слова используются как метафора.

БОМ: Да.

?: Но это, возможно, было бы еще одним способом на это посмотреть.

БОМ: Но, опять-таки, каждая метафора неким образом ограничена, правильно?

?: Да, я согласен с этим, и я думаю, то, что мы делаем, -- это мы ищем язык. У нас, на самом деле, здесь -- не очень хороший язык для метафизики. И я думаю, что у нас, возможно, есть две различные вещи, на которые мы могли бы смотреть: структура вселенной в, я полагаю, научных терминах, а затем, я думаю, возможно, то, что я делаю прямо сейчас, -- это смотрю на значение значения. Иными словами, язык, которым я бы пользовался, когда я пытаюсь обнаружить свое значение в том, что бы я ни делал, это сказать: «Правильно, Бог -- полезное для меня значение, полезная концепция», -- и я помещаю это в термины любви как бытия целостностью -- слово, обозначающее целостность. Поэтому когда я попадаю в эти состояния смятения или депрессии, или чего бы то ни было, вместо того, чтобы думать, что депрессия, несчастье, страх -- это, на самом деле, то, что есть, -- а часто именно так и кажется во фрагментированный момент, -- я могу доверять тому, что мое значение в жизни -- это то, что я определяю термином «любовь»; и что рано или поздно это значение пробьется, и я вытащу себя из депрессии или из чего бы там ни было. Этим якорем Бога, значением этого будет любовь, и это будет тот язык, которым я буду пользоваться.

?: Я вижу опасность. Это не абсолютная необходимость, но я вижу опасность в идее того, что Бог есть любовь. Тогда моя ограниченная концепция любви связывает его с такими вещами, как счастье, радость, отсутствие боли, с такими вот вещами. Теперь я поддерживаю опасность возврата прямо к дуальности тем, что говорю: «Вот посмотрите, есть места и опыты, которые болезненны, мучительны, вредны, следовательно, как и Бог, есть и зло.»

?: Возвращаясь снова к идее языка, которую выдвигал Джон, гипотетически предположим, что у вас есть два человека, имевших кое-какой опыт в непосредственном предчувствовании высшего духа, высшего имени Бога; вот они разговаривают, и один говорит: «Ах, это прекрасно». Другой говорит: «Да, это прекрасно». Теперь, кто-то еще слышит их, у кого не было такого опыта, и говорит, что они ограничивают Бога; но на самом деле, поскольку у них обоих был общий опыт, они доверяют друг другу. Они должны это выразить, поскольку это естественно. Если у вас есть очень глубокий опыт или осознание, вы должны его выразить; и вот у вас два человека, у которых есть взаимное доверие в том, что за выражением существует подлинный опыт, и они знают, что каждый из них сообщает лишь крошечный фрагмент его, но все же их обмен полон значения. Но для кого-то, у кого нет этого опыта, это обязательно покажется совершенно неадекватным.

БОМ: Да. В этом-то и беда. Общение ограничено теми людьми, которые разделяют определенный опыт. Если вы хотите установить и вызвать целостность, мы должны общаться как-то иначе. Вы видите, общность -- это общение, и в своем общении мы должны быть аккуратными и не промахиваться, правильно? Этот промах в переводе Библии, вероятно, повлек за собой невообразимое смятение и разрушение в нашей жизни.

?: Извините. Вы, к тому же, позволяете себе некоторую широту. Например, вы говорите, что мы не хотим разговаривать о значении; мы позволим ему развернуться; поэтому, сходным образом, если мы говорим о всеобщих качествах целого, мы в равной же степени могли бы сказать, мол, давайте не пытаться точно определить его, а дадим ему развернуться.

БОМ: Да, но когда мы хотим говорить о нем, нам надо что-то сказать. Теперь, когда голос из неопалимой купины сказал: «Я есть то, что Я есть», -- он не сказал: «Я есть любовь, Я есть истина». Хотя позже Христос, возможно, и говорил это -- т.е. чтобы начать развивать значение. Но nepвоначальное значение таково: «То, что Я есть, и есть то, что Я есть». Или его можно было бы перевести как «Я есть то, чем бы Я ни был», -- но это, возможно, не совсем так же хорошо, как сказать «То, что Я есть, есть то, что Я есть» -- иными словами, «То, что Я есть, есть всё».

?: Вот, на самом деле, почему я смотрел на значение слов и говорил: ладно, если бы я принял это как значение -- «Я есть то, что Я есть», -- меня бы запутали мои депрессивные состояния или состояния испуга, но я верю, что реальность -- это любовь, единение и всякое такое.

?: Вы видите, это ударение на любви по-прежнему беспокоит меня, поскольку я бы подумал, что любовь пришла в планетарное существование вместе с человеком. Если вы вернетесь на два миллиона лет назад, или, может быть, на два с половиной миллиона, оглядите планету, какой мы ее себе представляем -- и это может чем-то приблизительно напоминать научную картину, -- я думаю, вам будет трудно сказать, что это создание -- плод любви и сострадания. Блейк сказал, что любовь пришла с человеком. Он сказал это в поэтическом смысле, но я бы подумал, что есть смысл предполагать, что любовь действительно развернулась с человеком и самоосознанием. Прежде этого -- да, созидание; шипящее, пузырящееся созидание, но я не вижу в нем сильных признаков любви и сострадания.

?: Любовь определялась как позыв в разделенных частях объединиться снова. Так электрон, отколовшийся от атома, хочет вернуться. Это тот же самый процесс на том уровне координации, который появился бы в форме любви между человеческими существами на человеческом уровне развития. Вывод -- поток близости, являющийся полезным элементом в сердце реальности, который я считаю, очень безопасным для развития. Он похож на любовь; это одна вещь. Но почему мы сейчас вообще говорим о Боге, если мы говорим о реальности? По тому что концепция Бога -- это только один способ указать на реальность. Поэтому почему мы не говорим о реальности и не прокладываем свой путь отсюда?

?: Я поддерживаю это предложение.

БОМ: Да, Причина, по которой мы говорим о Боге, -- в том, что о Нем говорят люди. Это -- часть значения «Я есть». «Я есть» сейчас было прикреплено к частному, а это на самом деле и есть реальность.

?: Мы можем обсудить это как программу. Мы должны освободиться от этого.

БОМ: Да. Трудность в том, расценивает ли каждый это как программу?

?: Возможно, большинство людей приняло бы эту идею, концепцию как программу, противопоставленную Богу как завершенному «я». Это не те слова, но то, что я пытаюсь сделать, -- это отделить концепцию Бога от самой идеи Бога. Есть ли в этом смысл?

?: Вы спрашиваете, все ли видят Бога как программу?

БОМ: Да. Видите ли, если мы собираемся общаться, нам надо посмотреть на это вместе, правильно? Вы видите, я не пытаюсь предлагать здесь ответы; скорее, нам надо добиться общности.

?: Я чувствую, что определенный предикатами Бог, некоторым образом cведенная к частности форма, должен быть программой. Именно так я это воспринимаю. Но я чувствую, что импульс за этим -- нечто, не обладающее природой программы. Пользуется ли кто-то фразой «Я есть» или словом «Бог», это кажется возникновением чего-то в явной форме. Кажется, возникает что-то гораздо более тонкой и утонченной природы, в которое мы вмешиваемся тeм, что превращаем его в программу и определяем его. Оно по-прежнему символизирует для меня нечто другое.

БОМ: Оно символизирует почти что некий созидательный взрыв энергии.

?: И даже каким-то образом активацию энергии.

?: Я думаю, иудеи высказали правильную идею, когда запретили употребление имени Бога. (Смех.)

БОМ: Но они все равно сделали это косвенно.

?: Не мог бы я вернуться на секундочку к тому, что мы обсуждали вчера, к идее, что, по меньшей мере, с точки зрения квантовой теории, у реальности нет донной линии. Для меня это бы подразумевало -- я не знаю, верно это допущение или нет, -- но что также не существует и потолка. Что означает, что идея почвы всего бытия как чего-то, что мы можем ухватить, или во что мы можем вонзить зубы, или чем воспользоваться как ограничивающей концепцией, на самом деле -- ошибочное понятие.

БОМ: Да. Видите ли, это как раз то, что заставило меня изменить мой доклад, поскольку первоначально я говорил там о терминах разума и материи, возникающих из этого рода почвы. Потом я увидел, что вчера мы обсуждали сома-значимость, в которой разум и материя взаимопроникают друг в друга. Поэтому вы можете поднять такой вопрос: нужна ли нам эта почва всего бытия? Это было бы очень радикальным вопросом, поскольку он подвергает очень серьезному ипытанию дружбу, видите? (Смех.) Что сильнее -- дружба или вера? Этот вопрос надо разработать.

?: Нам надо это обсудить, поскольку мы не знаем так многого. И действительно, приятно быть способным доверять этому незнанию.

БОМ: Да. Я бы сказал, что мы, на самом деле, не знаем того, что за этим, но вот к чему я хочу привлечь внимание: эти слова с их значениями производят познаваемое воздействие. Вы видите, мы привлекаем к этому внимание. Это значимо-соматически.

?: У нас может быть прозрение в наше намерение в том, что мы делаем, oт того, что мы делаем в действительности.

БОМ: И вы можете увидеть, что оно показывает силу эго, определенного таким образом. В некотором смысле, вы могли бы сказать, что эго склонно идентифицироваться со всем, что называется или расценивается как абсолют. Видите, в ту минуту, когда вы думаете об абсолюте, обладающем неограниченной значимо-соматической силой, -- значение абсолюта неограниченно, перед ним ничего не стоит, правильно? -- процесс ума и тела вводит в действие эту неограниченную силу внутри значения. Разыгрывает ее. Эта сила, происходящая внутри, затем признается дальнейшей мыслью как нечто крайне мощное, но не признается как мысль. Вы видите, там была неисправность внимания. Любая сила такого рода будет мешать вниманию. Высвобождение такого количества энергии перегружает систему; кровяное давление скачет, химия нарушается и т.д. Следовательно, в этом невнимании мыслительный процесс придает эту приведенную в действие силу неограниченного существу внутри, называемому «я». Поскольку это было бы естественным местом, где вы будете думать, что я есть, правильно? Следовательно, вы могли бы сказать, что мысль об абсолюте будет склонна создавать мысль об эго, если нет абсолютного внимания, чем бы оно ни было. Но даже возможно ли такое внимание -- это вопрос.

?: Я думал об аналогии. Это немного похоже на то, как жить в круглой комнате. Это довольно беспокойно, поскольку в ней нет линий и углов, которые обычно у нас есть для ограничения наших мыслей. И, может быть, эго -- нечто похожее, в которое мы должны укладывать границы для идентификации себя, для остановки себя от просто расползания по вселенной, от того, чтобы позволить своему разуму...

БОМ: Ну, если эго было признано ограниченным, то оно могло бы выполнить полезную функцию. Видите ли, мы идентифицируем наше «я» с телом и говорим, что наша граница пролегает по коже; но есть хорошо известный пример слепого человека, постукивающего палочкой. Если он держится за трость крепко, он чувствует, что он заканчивается на ее конце. Если он держит ее слабо, он заканчивается в пальцах. Вы можете расценивать эго как находящееся в голове, или, может быть, глядя на свою руку, вы не видите ее как часть эго, или вы можете идентифицировать эго с более крупной группой и расширить границы. Поэтому эго -- весьма двусмысленная вещь. Оно зависит от того, что оно значит.

?: Да. Вне этого, если вы отрежете себе ногу, затем расширите это все дальше и дальше, и отрежете руку тоже, то вы по-прежнему там будете?

БОМ: Да. Ну, на некоторой стадии... (Смех.) Это подчеркивает, что эго определяется значением, которое двусмысленно. Теперь, эго может быть полезно для идентификации эго, до некоторой степени, поскольку каждая личность имеет свои интересы.

?: А как насчет вчерашнего определения Джеймса? Он сказал, что это, на самом деле, -- наконечник копья. Джеймс, не хотите ли выдать свое определение?

?: Я давал психологическое описание эго, которое является системой, выстроенной разумом для того, чтобы иметь дело с непосредственным окружением. Зто вроде рвущегося вперед острия, на которое указывал Юнг. Эго, на самом деле, -- одна из функций разума, а самое важное --- это «я», являющееся всеобщностью функций разума, если мы осмелимся использовать такое слово. Но эго -- это инструмент, которым уникальный индивид со своим собственным узлом возможностей устанавливает себя внутри среды.

?: Могу я вмешаться? В любом общении личность, любая личность, могла бы говорить, используя «Я» как исходящее из архетипического «я» или своей подлинной сущности. Или они могли бы исходить из своего ограниченного «я» или эго. Поэтому каждый раз, когда любой из нас вступает в общение с другой личностью, используя свое «Я», это оставляет нечто вроде знака вопроса по поводу того, из чего они исходят. В истинном общении оно всегда будет исходить из их подлинной сущности. Но постоянно случается забывчивость, и большинство из нас или кое-кто из нас, говоря о себе лично, исходят из эго, а это -- промах. Поэтому в некотором смысле все эгоическое общение менее чем реально, менее чем истинно.

?: Я нахожу, что есть какое-то различие между общностью и общением, поскольку на более глубоком уровне нет нужды общаться, поскольку есть осознание общности.

БОМ: Да. Это -- более фундаментальное...

?: А разве мы не настолько же определены тем, что говорим, чем мы не являемся, насколько тем, что говорим, что мы есть? Одна из вещей, которые мы запрограммированы говорить, это то, что мы -- не Бог, или мы -- не «Я есть». Следовательно, само по себе это -- ограничение. Следовательно, поскольку мы говорим, что мы -- не что-то, нам приходится говорить, что мы -- что-то другое, и это ведет к...

БОМ: Это усложняет. Но видите ли, к тому же сам язык говорит, что я есть это. Значение находится там без того, чтобы мы это говорили, потому что оно было там так долго в человеческом состоянии. Теперь вы пытаетесь противопоставить это, говоря «Я не есть Бог». Но понятие того, что «Я есть» -- это Бог, тоже подразумеваемо.

?: Но человек как Бог на земле особенно важен в осознании того, зачем наши жизни -- на этой планете. Если мы отбросим эго, универсализируя человека до такой степени, что он становится измерением «Я есть то, что Я есть», являющегося силой, которую мы представляем, мы будем отрицать частное, а затем и сама причина для нашего бытия здесь прекратит быть.

БОМ: Да. Ну, мы не хотим отрицать частное, но хотим увидеть, что некоторым образом, кажется, здесь есть опасность в придаче ценности универсального частному. В некотором смысле это может быть правильно. В некотором смысле частное -- это выражение универсального -- развертывание, -- но функция программы склонна делать частное центром всего, как будто оно -- универсальное «Я есть». Вы видите, я думаю, что это -- опасно. Вот то, что я называю источником эгоизма. Это -- очень деликатный вопрос, поскольку мы не хотим стирать частное, пытаясь с ним справиться.

?: Разница между эго и эгоизмом, я полагаю, достаточно ясна для всех. Я думаю, это очень важно для нашей дискуссии. Это пролегает по линиям, которые описал Джеймс, являющимся функциональной организацией сознательной части чьего-либо мира. Эгоизм -- идентификация чьих-либо сознательно принятых образов и интересов с целым: что это первоочередная вещь, и всему остальному следует ей подчиняться. Это различие должно быть совершенно ясно, чтобы у нас могла быть эта частная форма эгo без того, чтобы поддаваться обесцениванию и идентификации, которая следует через эгоизм.

?: Эго говорит: «Я здесь». Эгоизм говорит: «Я прав». (Смех.)

?: И, кстати, говоря о Моисее, идолопоклонство было величайшим грехом. Идолопоклонство, рассматриваемое как принцип, кажется безумием. Идентификация целого с частной частью -- вы берете быка или другой предмет и поклоняетесь ему, будто это Бог, -- но это ведь не целое. Это величайший грех. Это фрагментация.

?: Возможно, центральная проблема религии как средства охвата целого и позыв эго к тому, чтобы стать эгоистическим, присходят из чистого факта восприятия, т.е. я сижу вот здесь, в центре вселенной моего восприятия. Все окружает меня, и, следовательно, я начинаю думать обо всем как о связанном со мной в центре поля моего восприятия. А религия каким-то образом была изобретена для того, чтобы служить этому противовесом. И поэтому, фактически, то, что там произошло, -- это напряжение, так никогда толком и не разрешенное, между ними двумя. Но меня поражает это слово «общность», которое продолжает здесь у нас возникать. Поскольку раз есть общность, настоящее, как я полагаю, слияние между двумя людьми или сплав сознания, центр этого эго, центр этой вселенной сдвигается откуда-то из-под моей кожи в новое пространство между мной и теми, с кем я состою в общности. И проблема, возможно, начинает смягчаться.

БОМ: Да. Я думаю, то, что я пытался сказать здесь, это то, что нам надо увидеть, можем ли мы растворить эту проблему, а не разрешить ее.

?: Я просто вспомнил, что вы говорили о том, что все имеет значение -- стол, например, -- но что мы определили себя как единственных объектов, обладающих этим процессом свертывания с более глубоких уровней значения, свертывания снова с сома-значимым и значимо-соматическим, и в бытии сознательным. Это почти как будто у стола с этим нет проблемы -- с обладанием значением. И в нашем сознании, в моем сознании я становлюсь самосознающим; я имею в виду самосознание в узком смысле моего значения. И у нас есть это орудие мысли -- я не знаю, для какого использования нами оно предназначалось, -- но это -- орудие мысли, которое я применяю не в том месте. Поэтому я своими мыслями пытаюсь углубиться в глубины этого колодца значения, где этого, возможно, не следует делать.

?: А не следует ли доверять значению целого для того, чтобы продвигаться сквозь часть и доверять бытию в настоящий момент? Я не знаю; я никак не могу по-другому этого увидеть.

?: Это как будто я каким-то образом определяю существо предикатом. Это вопрос того, каким образом осуществляется внимание. Если я собираюсь придать предикат к «Я есть», то мое внимание направлено не туда. Но «Я есть» будет определено предикатом сквозь меня. Это означает, что я созидаю; я никак не могу остановить созидания под-целых, и с этим все в порядке, коль скоро моя идентификация -- не в тех под-целых. Я несу за них ответственность -- за те вещи, которые делаю явными. Но «Я есть» -- не то, что я пытаюсь определить предикатом. Оно будет определено через меня и тогда станет моим другом, моим домом, и значит это -- вопрос того, куда я смотрю. Я принимаю, что то, как я думаю и поступаю, в некотором смысле, -- значение, и я буду находиться либо на грубом, либо на тонком уровне, в зависимости от моих отношений с «Я есть». И коль скоро я это принимаю, я буду создавать под-целые, но я не хочу относиться к этому как ко мне.

?: В некотором смысле, это очень просто. Нашей перспективой должна быть цельность.

БОМ: Да.

?: Намерение -- цельность, но нам приходится жить как частностям.

БОМ: Да. Ну, нам следует свести все это воедино. Теперь я думаю, мы могли бы сказать, что мы -- проявления универсального, каждый из нас, и мы вынуждены вступать в контакт с этим, чтобы мы смогли поднимать вопрос, можем ли мы объединить научное и религиозное отношения, начав исследовать -- не на основе знания, а подняв вопрос: может ли цельность быть предметом свободного и неискаженного исследовения? Правильно? Что является интересом как религии, так и науки. Нам следует начать исследовать. Например, мы говорили о том, что может существовать универсальная энергия, пронизанная разумностью и любовью, являющаяся почвой всего -- без веры и без неверия. Я предположил, что произнесение имени «Я есть» обозначает эту универсальную энергию. Теперь, возможно ли человеческому существу или группе человеческих существ в действительности вступить в контакт с этой универсальной энергией или же осознать этот контакт? Вот это действительно вопрос. Если это действительно возможно, тогда эгоизму следует уйти, правильно? Я думаю, что это -- на самом деле то, к чему стремятся религии, и мы говорили о том, помогут ли различные способы формулирования религий или нет. Но я считаю это очень серьезным исследованием, и мы не можем таким вот образом улаживать эти вопросы. Но это -- часть эволюции человеческого сознания. Т.е., например, понятие Бога первоначально было довольно ограниченным, а затем появилось понятие этого универсального Бога; но возможно, что этому понятию нужно развиться или возникнуть с помощью дальнейшего исследования.

?: Но проблема исследования целого -- в том, что вы не можете концептуализовать его.

БОМ: Нет, не можем.

?: Это привело бы к парадоксу, и это привозит к парадоксу.

БОМ: Да. Исследование заключается в том, приведет ли это к танцу сома-значимости...

?: Это критически важно, да.

БОМ:...который доведет его до целого.

?: Я бы хотел здесь добавить, что концептуализация может быть для нас лишь средством соприкосновения с целым, с универсальностью. Мы можем испытать это целым нашего бытия, а не просто мозгом. И поддаваясь более полно нашей собственной природе, мы начинаем осознавать ту чувствительность, которая может создать непосредственный опыт целой энергии и процесса, работающего через нас. И через это мы получаем все больше и больше опыта целого, которое охватывает все. Поэтому концептуализация -- очень бедная, маленькая частичка.

БОМ: Да. Я бы только сказал, что концептуализация имела очень большое воздействие, на которое нам следует обратить внимание. Теперь вы видите, я думаю, что нам важно в этом исследовании не определять ситуацию так, чтобы прервать дружбу. Нам следует сказать, что разные люди подходят к этому разными путями, и каждый из нас должен уважать то, как к этому подходят другие понимаете, поскольку один может сказать, что полезно приписывать Богу те качества, которые ограничены, что это помогает как метафора, а другие могут сказать, что это не так. Я думаю, мы начинаем с уважения к подходу друг друга. В духе дружбы мы можем затем обратиться к основному вопросу -- неким образом нам надо вступить с этим в контакт за пределами концепта -- к вопросу этой универсальной энергии, всем нашим бытием.

Видите, у меня такое чувство, что когда мы начали определять вещи слишком сильно, оно уже начало прерываться, верно? Поэтому иными словами, тот самый процесс, о котором я говорил, и начал происходить. (Cмех.) А это не то, чего мы хотим, правильно? В действительности, мы не знаем ответа. Ответа может вообще не быть. Но это, на самом деле, то, как оно выражает себя в жизни. Вопрос о природе «Я есть» -- действительно сущностно важный вопрос, что он означает в целом жизни. Вот что, на самом деле, следует держать в уме.

Теперь у нас есть это различение эгоизма и «я», и опасность того, что эта универсальная энергия прикрепится к эго и придаст ему это значение. Я думаю, что это, на самом деле, и есть тот конечный пункт, до которого я хотел бы добраться. Люди разными способами пытаются достичь этого, и нам следует уважать друг друга. Есть те, которые не хотят придавать качества Богу, и есть те, которые хотят. Это было бы примером совместной работы, несмотря на все те различия, поскольку мы представляем себе, что есть нечто более важное, чем они.