Во власти слов 2 страница

Что случилось с Малфоем, понять так и не вышло. Больше в тот день он не появлялся вовсе. Как, собственно, и в следующий. Это удивило и даже немного взволновало Гермиону, поэтому она, проклинаемая собственной гордостью, отправилась в Больничное крыло. Чтобы хоть как-то оправдать себя, сослалась на головную боль, хотя прекрасно понимала, что истинная причина далеко не в этом. Воспользовавшись тем, что мадам Помфри долго искала Обезболивающее, успела оглядеть все койки, но Малфоя ни на одной не обнаружила.

Назавтра он появился вновь, но Гермиона, как ни пыталась, так и не смогла объяснить причину его таинственного исчезновения, как, впрочем, и узнать, где он находился целых три дня. А ещё в какой-то момент она поймала себя на мысли, что стала получать удовольствие от этих странных наблюдений за слизеринцем. Когда Малфой думал, его лицо принимало странное выражение отрешенности, которое очень нравилось Гермионе. А вот его усмешку она ненавидела… Та напоминала о случае в кабинете, и щеки вновь и вновь заливались краской. Более того, выяснилось, что у Малфоя неплохое чувство юмора. Шутки, которые он отпускал, хоть и задевали адресата, но были изящны и к месту. Он всегда умел находить нужные слова и прекрасно держал себя в любой ситуации. В отличии, например, от неё самой он никогда не терялся ни во время ответов у доски, ни в обычном разговоре. Гермионе стало казаться, что из него мог бы получиться интересный собеседник. Иногда в голове мелькали мысли, что было бы неплохо когда-нибудь просто поговорить с ним: без язвительных замечаний и колкостей. Так, как она говорила бы с самым обыкновенным человеком, а не с тем, с кем связана семью годами вражды. Было обидно, что это невозможно, и общаться с ним нормально она не сможет уже, наверное, никогда. Сам же он, кажется, вообще не обращал на неё никакого внимания, как будто вообще забыл, что она существует. Это облегчало жизнь, но одновременно задевало. Иногда хотелось подойти к нему и потребовать объяснений, но гордость и робость не позволяли Гермионе совершить подобную глупость. Благоразумие, впрочем, их поддерживало. Поэтому ей не оставалось ничего, кроме как наблюдать за ним со стороны, давая новые поводы для тех самых сплетен, что она так ненавидела.

 

* * *

Когда-то давно, много лет назад, Луна Лавгуд сделала выбор. Точнее будет сказать, что этот выбор сделали за неё — обстоятельства и воспитание. А ведь всё могло бы сложиться иначе…

Детство Луна прожила в хрупком, изолированном и невероятно светлом мирке, созданном для неё отцом. Как комнатное растение, выросшее в оранжерее, она была совершенно неприспособленна к реальной жизни. Одиночество, сопровождавшее в юности, пустило корни в душу, заставив девочку нуждаться в общении так же сильно, как рыба нуждается в воде. Желание найти друзей к началу школы стало непреодолимым.

 

* * *

Луна крепко сжала руку отца и огляделась вокруг.

Многолюдный перрон, длинный поезд, из трубы которого валил густой дым.

Сегодня она впервые ехала в Хогвартс и испытывала радость, смешанную со страхом и пришедшей раньше срока тоска по отцу, с которым она никогда ещё не расставалась так надолго. Но главным чувством было ожидание чего-то нового и неизведанного.

— Ну пока, принцесса! Держи нос морковкой! — голос отца вывел из размышлений. Быстро кивнув, Луна отвернулась, потому что иначе была вероятность расплакаться. Быстро махнув рукой, вбежала в вагон.

Остатки тоски рассыпались пеплом, потому что впереди была новая жизнь.

— Привет! Вы тоже первокурсники? — спросила Луна у группы детей, стоявших у подоконника.

— Да, — коротко и сухо ответил один из них, окинув её пренебрежительным взглядом и слегка поморщившись.

— Здорово! Значит, мы будем вместе учиться! — продолжила она, надеясь обрести здесь друзей или хотя бы хороших знакомых.

— Тебя как зовут? — спросила какая-то девочка.

— Луна. А тебя?

— Меня Миранда.

— Очень приятно!

 

 

* * *

Сначала все присматриваются друг к другу, ищут тех, с кем потом захотят общаться. Мечутся, совершают ошибки, но не прекращают поиск. Пока ещё все кажутся подходящими на роль друзей, пока ещё нет «первых» и «последних»…

Но детство — пора, когда встречают по одежке. Если человек за свою жизнь проходит путь своего рода, то начало подросткового возраста — жестокий период средневековья. Когда слабых убивали лишь за слабость, а не таких, как все, сжигали на кострах.

Пока ещё не бьют, но уже ищут жертву.

 

 

* * *

Она вбежала в вагон второкурсников, изо всех сил стараясь не упустить из виду его темно–зеленый свитер. Блейз вошел в купе, и Луна поспешила за ним. Поняла, что совершила, только когда вбежала внутрь, но отступать было уже поздно: на Луну Лавгуд смотрели четыре пары удивленных глаз.

Драко Малфой, Блейз Забини, Дафна Гринграсс, Пэнси Паркинсон…

Тогда она ещё не знала их поименно, но видела, как удивление на их лицах сменяли иные чувства. Наверное, это было неудивительно, если учесть, что сейчас их взору предстала растрепанная первокурсница, одетая в застиранный пестрый сарафан из легкой ткани в цветочек и открытые сандалии. Её длинные волосы были заплетены в косу и перевязаны толстым кожаным шнурком, а на шее красовалось ожерелье из морских раковин. От такого зрелища Пэнси Паркинсон ахнула, а Дафна Гринграсс схватилась за сердце. Драко Малфой всего лишь посмотрел на незваную гостью так, словно перед ним находились улитка или червяк, а Блейз Забини и рассмеялся, даже не пытаясь сдержаться.

Луна не могла понять, что не так — собственная одежда не казалась странной. Она не знала, в чем причина, но чувствовала волны презрения, исходящие от этих людей. Среди них был Блейз. Эта мысль оставила глубокие раны в душе, а первое столкновение с реальностью принесло жестокое разочарование: ей рады не все, ей рады не всегда. И если случай на балу ещё можно было списать на ошибку или недоразумение, то сейчас отвращение тех, с кем она хотела бы подружиться, чувствовалось почти физически.

— Простите, я… — начала Луна, судорожно ища рукой дверной замок. Уже собиралась выйти, но оступилась и почти упала, но не почувствовала боли — лишь услышала звонкий смех, который резал слух, словно острая бритва.

 

* * *

Самый страшный смех — над тобой. Не над ним, не над ней… Самый страшный смех обычно вызван тем, от чего тебе хочется плакать. Он калечит и убивает.

Ничтожная малость… То, что взрослый человек посчитает сущей ерундой, пропустит мимо ушей, может навеки разбить юную, неокрепшую душу.

 

* * *

— Ай! — излишне громкое, оно было вызвано всего лишь неудачно закрытой дверью.

Луна прищемила себе палец и быстро зажмурилась. Боль была не слишком сильной, но захотелось заплакать. Ведь дома, если она ударялась, то всегда плакала. Хотя бы ради того, чтобы папа крепко обнял, прижал к себе и сказал «Всё хорошо. Не плачь»

А сейчас всего лишь «ай!», но никто даже не оглянулся.

Хотя вчера, когда Астория Гринрграсс вылила на себя чай за обедом, её утешала половина Большого зала. Обидно…

 

* * *

Первое правило взрослой жизни: каждый сам за себя. Никому нет дела до чужих слез, обид и огорчений. Дома, в окружении близких, можно быть под защитой тонкого кокона теплоты и внимания, которые достаются тебе только за то, что ты есть.

Привыкнув к тому, отец всю жизнь сдувал с неё пылинки, Луна ожидала увидеть подобное отношение и в Хогвартсе. Звезда дома должна быть звездой и в школе.

Вот только жизнь порой идет вразрез с мечтами и желаниями.

 

* * *

— Держите его! Он сейчас убежит! — крикнул один из них. Тех, кого Луна уже научилась презирать.

Звонкий смех. Он мог бы показаться искренним и чистым, если бы не был таким жестоким.

Группа второкурсников издевалась над каким-то хаффлпавским мальчишкой. Луна не помнила его имени, но знала, что он всегда сидел на последней парте, ходил, смотря в пол, и носил большие прямоугольные очки. Но сейчас их на нем не было...

— Прекратите! Как вам не стыдно?! — громко и яростно выкрикнула Луна, сделав уверенный шаг вперед. Тогда она не думала, зачем совершила этот по сути своей безрассудный поступок. Если бы её спросили об этом, Луна, не задумываясь, ответила бы что-то сродни «Я ненавижу несправедливость и жестокость!» или «Мне стало его жалко!». Но так ли это было на самом деле?

Её никто не услышал, и это разозлило ещё сильнее, поэтому Луна, выхватив палочку, ринулась в толпу.

— Что, хочешь к нему присоединиться? — насмешливо спросил один из «заводил» и, произнеся короткое заклинание, обезоружил неудавшуюся спасительницу обиженных и угнетенных.

— Злодеи всегда получают по заслугам! — начала Луна, глаза лихорадочно блестели.

— Ну давай проверим, — загоготали её обидчики. Луна почувствовала резкий толчок. Но тут послышался звук приближающихся шагов, и они стремительно ретировались, все ещё корчась от смеха.

— Как ты? — обратилась Луна к сидящему на земле мальчишке, рассчитывая обрести в нем друга. Встала, отряхнулась, протянула ему руку.

Он посмотрел на неё с такой ненавистью, что Луне стало страшно.

— Кто просил тебя вмешиваться?! — сквозь зубы произнес мальчик. Голос его сочится ядом. Такое впечатление, будто Луна была главной причиной его проблем, будто она издевалась над ним, а не пыталась заступиться.

Он встал и быстро ушел, а она осталась одна.

 

* * *

Защищать тех, кто слабее… Что может быть проще? Ставя себя выше всех: их самих и обидчиков. Кажется, что это благородно. Красивые рыцарские жесты, способные поднять самооценку. Они словно кричат: «Я лучше вас всех! Я имею право судить и выносить приговоры!»

А этого не прощают…

 

* * *

— Да ты чокнутая!

Глаза наполнились слезами, и дать достойный ответ уже не было сил. Бумажные шарики, жестокие заклятия, брошенные «случайно» и ничем не объяснимая ненависть.

 

Никто никогда не сможет объяснить «за что» любят и «за что» ненавидят. Никто никогда не сможет сказать, почему одних вознесли до небес, а других ровняют с землей. Странные правила жестокой игры: каждому обществу нужен слабый. Тот, на ком можно отыграться. И неважно, кто он, какой он… На него уже не смотрят, как на человека.

Он всего лишь жертва. Одно лишь слово, сказанное кем-то почти случайно, может определить чью-то судьбу, навеки разрушив её.

Никто бы никогда не вспомнил, кто первым нарек Луну Лавгуд сумасшедшей. Но эта мысль облетела школу с невероятной быстротой.

 

* * *

Кто-то подбежал к Луне сзади и, дернув за сумку, вырвал её из рук. Всё содержимое рассыпалось по полу. Бегущие мимо студенты наступали на них и, казалось, даже не замечали этого. Никому не было дела для светловолосой первокурсницы, до крови прикусившей губу в отчаянном стремлении не заплакать.

Ещё недавно Луна была открыта миру. Была готова встречать его улыбки. Но вместо них получила удары. И это было больно.

Всё-таки больше морально. Физически только потом…

Странное свойство человеческой психики: если ты идешь по коридору, спотыкаешься на разлитой воде, падаешь и ударяешься головой так, что искры сыплются из глаз, то пережить это гораздо легче, чем, если идя по тому же коридору, ты падаешь из-за толчка в спину. И боль, физическая боль, в первом случае может быть в сотни раз сильнее, чем во втором. Но все же, справиться с ней легче. Потому что нет унижения, нет жгучей обиды и ненависти ко всему на свете.

 

* * *

Урок Истории магии. Дисциплина на нем всегда оставляла желать лучшего. Если первые ряды ещё слушали профессора Бинса, то задние занимались тем, чем хотели.

В последнее время Луна старалась занимать ближайшую к преподавателю парту, но сегодня она опоздала, поэтому это место было занято. Пришлось сесть в самый конец класса.

Чье-то перо врезалось в спину. Девочка поморщилась, но не издала ни звука и даже не обернулась. Боль была не слишком сильной. Вполне терпимой… Но все равно хотелось разрыдаться в голос. Но от этого станет только хуже. Она знала это, ведь уже успела проверить на себе…

Конец урока приближался неумолимо. А с недавних пор Луна ненавидела перемены… Ведь там дозволено все. Там нет сдерживающих факторов в виде преподавателя, урочной дисциплины.

Она не могла слышать все, о чем говорили сзади. Но обрывки фраз, долетавших до её слуха, имели плачевный смысл.

«Наша школа не место для сумасшедших… Покажем ей… После этого урока… Не дать ей уйти…»

Как только прозвенел звонок, Луна выбежала из кабинета, даже не дождавшись объявления домашнего задания, и кинулась вниз по лестнице. Её целью был женский туалет, где можно запереться в кабинке, где количество её обидчиков сократится на две трети, ведь мальчишки не станут входить туда.

Они бежали за ней. С криками и улюлюканьем.

Достигнув желанной двери, Луна ворвалась внутрь и захлопнула её изнутри. Медленно сползла по стене, тяжело дыша. Теперь можно было дать волю слезам, которые беззвучно лились по щекам.

Прятаться в туалете от собственных однокурсников…

Большего унижения Луна не испытывала ещё ни разу в жизни.

 

* * *

Сказав себе, «я не как все», Луна стала подсознательно доказывать всем правдивость этой мысли. Непроизвольно бросая вызов обществу ежедневно, она не понимала, что делает только хуже. Но теперь для ненависти, которая преследовала её, хотя бы были объяснимые причины. И это приносило облегчение.

Любовь к жизни, которую девочка хранила в сердце с детства, не удалось убить.

Но обида и непонимание заглушили её почти полностью.

«Они живут неправильно и не желают понимать этого» — казалось Луне. Эта мысль помогала ей пережить происходящее, служила лекарством для уязвленной гордости, но делала пропасть между ней и остальными все глубже.

С детства она не могла понять «почему?» Почему люди сами надели на себя кандалы? Почему сами пережали себе горло? И они никогда не позволяют себе поступать так, как хочется? А теперь зацепилась за эту идею и использовав её как подспорье, начала вызывать весь мир на дуэль. Но уже не бессознательно, как раньше, а вполне осознанно.

Теперь её облик стал не просто отражением внутренней сущности, но ещё и способом доказать всем, что она — не такая, как они. Стремление к дружбе и пониманию по-прежнему жило в душе, но теперь его вытеснили гордость, тщеславие и протест.

Образ, созданный ею, предполагал непонимание и ненависть. Но то, что она сама создала его, помогало справиться с ними, научиться уважать себя и даже начать гордиться своей уникальностью.

Вскоре её оставили в покое. Но главная причина этого заключалась отнюдь не в том, что она изменилась. Нет, изменения эти касались только её собственного внутреннего мира, для других же Луна Лавгуд оставалась все той же «девочкой со странностями», какой и была раньше. Просто вскоре к её поведению все привыкли. Подростковая жестокость ушла, уступив место отчужденности.

 

* * *

Чем меньше времени оставалось до каникул, тем больше становились очереди около кабинетов. Никому не хотелось лишиться возможности отправиться на Бал или остаться в школе на всю зиму из-за банально несданного зачета. Если раньше с пересдачами мирились немногие преподаватели, то на последних трех курсах стали разрешать почти все, потому что иначе пришлось бы отчислить добрую половину учеников Хогвартса.

Особенно не везло Зельеварению. В последние дни перед балом около кабинета профессора Снейпа стояли толпы, насчитывающие, наверное, полсотни учеников, начиная от пятого и заканчивая седьмым курсом. Преобладали здесь гриффиндорцы; учеников Рейвенкло и Хаффлпафа было примерно поровну, а слизеринцев — меньшинство.

Луна Лавгуд вздрогнула и рывком вырвала свое сознание из воспоминаний, заставив его вернуться в серую реальность. Сейчас стояла, прислонившись к стене, и пыталась читать учебник. «Надо сосредоточиться» — подумала она. Приходить сюда во второй раз не хотелось совершенно. Её очередь должна была скоро подойти, но казалось, что познания сейчас приближенны к нулю. Ведь все выученное вчера словно бы испарилось из головы, а в той какофонии звуков, в которую она была погружена, сосредоточиться было просто невозможно.

— Да, конечно, я уже купила! Малиновое в горошек. И туфли под цвет, — услышала Keyf чей-то звонкий голос прямо у себя над ухом. Подняла глаза и увидела Лаванду Браун, разговаривающую с Мирандой Шеллоу, шестикурсницей с Хаффлпафа. Той самой Мирандой, от которой пытался избавиться Блейз, когда устроил спектакль, финал которого стал для Луны почти трагическим.

Она так задумалась, что забыла отвернуться от девушек и смотрела на них тем странным и ничего не значащим взглядом, который мог бы, наверное, показаться заинтересованным. Впрочем, с тем же успехом Луна могла бы сверлить глазами любого из окружавших её учеников, картину на стене или квадратики на полу, так как не видела перед собой ровном счетом ничего.

— А ты уже выбрала платье? — вдруг спросила Лаванда. Луна не сразу поняла, что этот вопрос обращен к ней. А потом слегка вздрогнула и пролепетала нечто похожее на «Н-н-нет…».

— Чего же ты так? Три дня осталось, — пропела Миранда, как-то недобро улыбаясь.

Луна уже хотела ответить, что, наверное, не пойдет на бал, но в этот момент из кабинета вышел Дин Томас. Это означало, что настал её черед идти на каторгу — отвечать зачет профессору Снейпу. Последний раз заглянув в учебник, она переступила порог, взяла билет и села за свободную парту в конце класса.

— Да уж, это я сглупила: спрашивать у Лавгуд про платье! — голос Лаванды был слышен даже отсюда.

— Я даже удивилась, чего это ты, — отозвалась Миранда.

— Но она так заинтересованно на нас смотрела…

— Наверное, услышала слово «туфли» и попыталась вспомнить, что оно значит.

Девушки рассмеялись, а Луна закусила губу, стараясь не заплакать прямо сейчас: в кабинете профессора Снейпа, во время зачета.

«Да она деревенщина… Одеваться не умеет… Никто не обратит внимание…» — доносились до Луны обрывки разговора, и она бы, наверное, всё-таки разрыдалась, если бы голос профессора Снейпа не разорвал тишину:

— Вы готовы?

— Да.

Села, положила перед собой конспект, чувствуя, что сейчас вряд ли сможет ответить хотя бы на «Удовлетворительно». Но всё же начала:

— Итальянские алхимики доказали, что при смешивании корня мандрагоры с остролистом при температуре выше девяноста градусов можно получить…

— Профессор, я… — звук хлопнувшей двери и чей-то взволнованный голос заставили её остановиться.

— Мистер Малфой, мы же уже решили проблему с вашим зачетом, — сказал Снейп, обращаясь к возникшему в дверях слизеринцу.

— Я знаю. Но... — выдохнул тот и осекся. Кивнул на Луну, словно намекая, что не хочет говорить при ней.

— Что-то случилось?

— Да, письмо от отца…

— Снова? — Снейп прищурился, а затем перевел взгляд на Луну, — Можете идти, мисс Лавгуд. И передайте остальным, чтобы приходили завтра.

— Спасибо, профессор, — ответила та и поспешила удалиться из кабинета. Её радость от чудом сданного зачета тут же была омрачена осознанием того, что сейчас придется сообщить всей этой оголтелой толпе учеников, что сегодня они уже не смогут ответить. Это удручало, потому что, как известно, гонца, принесшего дурную весть, в древности казнили. А уж если этот гонец школьная сумасшедшая…

Луна знала, что сейчас её вряд ли встретят с распростертыми объятиями.

— Профессор Снейп просил передать, что сегодня больше не будет принимать зачеты, — объявила она, но никто не обратил внимания. Тогда Луна ещё раз повторила свою фразу.

— А может тебе это послышалось, Лавгуд? — выкрикнул из толпы Теодор Нотт. — Тебе же часто голоса мерещатся…

— Она, наверное, сама не сдала, вот и решила всех нас подставить, — подхватила Миранда Шеллоу. Звук её голоса вновь воскресил в памяти Луны недавний, но уже почти забытый разговор. Не дожидаясь продолжения, она побежала прочь. Вслед неслись смех и улюлюкание.

 

Надо что-то менять.

Решение, корни которого росли ещё из детства, вдруг сформировалось в сознании окончательно.

«Я докажу! Я докажу им всем…» — думала Луна, толком не зная, что именно собралась доказывать. Это намерение, которое было похоже на помешательство, ослепило настолько, что она стала практически одержима им. Вот только Луна забыла, что попытки доказать что-то другим людям чаще всего ставят в зависимость от них и толкают на поступки, которые никогда не были бы совершены в другой ситуации. Этот путь редко приводит к желанному финалу, но вот свернуть с него очень и очень сложно.

 

* * *

Третий магазин, и ничего сносного. Гермиона никогда не любила ходить за покупками, потому что это очень быстро утомляло: не найдя ничего подходящего с первой попытки, она начинала испытывать раздражение.

Так было и сейчас. Войдя в очередную лавку, Гермиона с унылым видом оглядела витрины и уже хотела было уйти, когда увидела то, что заставило её в недоумении остановиться. В разделе вечерних платьев стояла Луна Лавгуд и с вполне серьезным видом осматривала предлагаемый ассортимент, уже держа что-то в руках.

— Луна! — окликнула её Гермиона. — Не ожидала увидеть тебя здесь!

Та обернулась и широко улыбнулась:

— Я выбираю платье для бала.

— Правда? Я тоже. Но пока безуспешно, — пожаловалась Гермиона.

— У меня та же проблема… Хотя уже присмотрела несколько вариантов. У меня мало опыта в этом деле. Ты мне не посоветуешь? — попросила Луна.

Гермиона быстро кивнула, стараясь ничем не выдать свое удивление. Но видеть эту девочку выбирающей платье было не просто странно, прямо-таки невероятно. Эта неделя была щедра на сюрпризы.

 

* * *

— Ну так вот… Я уже думала, что уже всё пропало, но меня спас случай, — сейчас Луна рассказывала о том, как пересдавала зачет по Зельям. — Вернее, даже не случай. Меня спас Малфой!

— Малфой?! — глаза Гермионы округлились.

— Да. Он зачем-то пришел к профессору Снейпу, и тот меня отпустил. Это было странно…

— Зачем? — быстро спросила Гермиона, зацепившись за возможность узнать что-то новое о Малфое, как за тонкую соломинку.

— Что «зачем»?

— Зачем Малфой приходил к Снейпу?

— Не знаю… Говорил что-то про письмо от отца. А почему ты так интересуешься? — спросила Луна, заставив Гермиону вспомнить, что не стоит перегибать палку в своих расспросах.

— Да так, просто любопытно, — отмахнулась она. — Смотри, вот, кажется, неплохой магазин… — добавила она, в надежде перевести тему.

Больше девушки к ней не возвращались.

09.12.2012

 

Чуть раньше, чем "слишком поздно";

 

Глава 14

Чуть раньше, чем «слишком поздно»

 

А скоро будет бал, и танцы,

И ночь, пьянящая вином,

Но вновь часы пробьют двенадцать,

И время встанет за спиной.

Какая фея? Что вы! Сказки!

Я все придумала сама,

Когда шагала без опаски

По острию чужого сна.

(Анастасия Шакирова)

 

Гермиона улыбнулась своему отражению, ещё раз поправила заколку, на которой держалась вся сложная конструкция, которую она невероятными усилиями соорудила у себя на голове, и вышла из комнаты.

Гарри и Рон ждали её. Гермиона вдруг подумала, что, может, у тех сплетен, которые она услышала пару дней назад, есть основания, ведь сейчас они не спешили к своим девушкам, а стояли тут и ждали её. Эта эгоистичная мысль, несмотря на свою абсурдность, подняла настроение, и Гермиона широко улыбнулась.

— Неплохо выглядишь, — сказал Рон с тоской в голосе, но Гермиона не обратила на это внимание, лишь только кивнула:

— Спасибо.

«Неплохо» было совсем не тем словом, которое она хотела бы услышать. Разве её старания, часы перед зеркалом, изнурительный поход по магазинам заслужили только «неплохо»?..

Она ожидала восторженного «прекрасно», восхищенного «великолепно» или на крайний случай «просто здорово».

Гермиона не хотела идти на этот бал, но отказ пойти вызвал бы лишние вопросы. Тогда решила, что купит первые попавшиеся платье и туфли и совершенно не будет уделять этому лишнего внимания. Всё закончилось тем, что она провела в магазинах больше времени, чем когда-либо; своей придирчивостью замучила всех продавцов, а прическу делала по маггловскому журналу моды, перепробовав до неё штук десять. А почему? Элементарно простой ответ на этот вопрос Гермиона Грейнджер не озвучила бы даже себе.

Примеряя очередное платье, выбирая прическу, она все время думала, какой её увидят другие. А в первых рядах этих «других» стоял он.

Она ненавидела себя за то, что выбирала платье и делала прическу как будто для него. А скажи ей кто-нибудь, что Малфой не придет, Гермиона бы сразу потеряла к этому интерес. Это походило на патологическую зависимость — словно он подчинил себе её волю и сделал игрушкой в своих руках. Данный факт выводил из себя.

Конечно, не стоило лгать: очевидно, что ему будет наплевать, а вести себя так после того, как он с ней обошелся, просто унизительно. Но Гермиона не могла справиться с желанием доказать, какая она яркая и совершенная; и как ей, такой особенной и великолепной, наплевать на него — такого ничтожного и незначительного. Парадоксальность этого желания была очевидна, но оно оказалось сильнее всего: здравого смысла, неуверенности и даже гордости.

Она взяла бокал шампанского, но тоста, произнесенного, кажется, Дином Томасом, уже не слышала. Её глаза судорожно искали в толпе Драко Малфоя.

 

* * *

Ещё один шаг, и пути назад не будет. Всего лишь один шаг... Вот только сделать его было невозможно.

Но Луна непременно войдет. Один вздох, одна секундочка, и она откроет эту дверь.

Серебристое платье с открытой спиной, винтажные босоножки на каблуке, изящная накидка, волосы, уложенные по последней моде — в этой девушке сложно было узнать Луну Лавгуд. Сейчас, стоя перед входом в Главный зал, эта незнакомка считала до десяти. В сущности, страшно не было — просто немного неуютно. Ведь сейчас предстояло выйти, спуститься по длинной лестнице и оказаться среди людей, которые не прощают ошибок.

Но страх заглушала надежда на сказку, что жила в сердце с детства. В десять лет Золушке не повезло. Быть может, повезет в шестнадцать?

Она опаздывала уже на полчаса, в зале играла музыка и слышался смех. Жизнь кипела, и, конечно, никто не ожидал увидеть её.

Первые несколько ступеней Луна преодолела весьма успешно, потому что ещё не видела ничьих лиц. Просто шла — уверенно и красиво, как принцесса из сказки. Она ещё не знала, что зал не замер в восхищении. Музыка почему-то казалась громче, чем была на самом деле, а потом вдруг резко оборвалась, сменившись нестерпимым звоном в ушах от прилившей к вискам крови. В сказку вмешалась жизнь, и нога, не привыкшая к каблукам, вдруг подвернулась. Луна чудом не упала и в стремлении удержать равновесие, раскинула руки, выронив клатч, который, преодолев оставшиеся ступеньки гораздо быстрее своей владелицы, приземлился неподалеку от Миллисенты Буллстроуд.

Теперь серебряный клатч лежал на паркетном полу, а Луна, приподняв одной рукой подол длинного платья, бежала вниз по лестнице. Эффектное вхождение в зал было с треском провалено. Но Миллисента, кажется, ничего не заметила, и, развернувшись, пошла к своим друзьям. Луна огляделась вокруг. Пока никто не собирался ни восхищаться ею, ни смеяться. Лишь некоторые недоуменно поглядывали, но большинство вовсе не обращало внимания. Это вызывало удивление и обиду.

— Луна! Привет! Выглядишь прекрасно, — окликнула её Гермиона Грейнджер и махнула рукой, приглашая подойти.

— Спасибо, — ответила Луна и смущенно улыбнулась.

— Я тебя даже не узнал сначала, ты очень изменилась! — подхватил Гарри, оглядев девушку внимательным взглядом.

— Да, ты сегодня правда красивая... Прямо на себя не похожа, — изумленно произнес Рон, вызвав укоризненный взгляд Гермионы. Луна же просто пожала плечами, кивнула и сказала тихое, почти невесомое «спасибо», чувствуя, что остатки радости, с которой она входила в зал, стремительно испаряются.

Она не умела отвечать на комплименты. Видимо, потому что очень редко их получала. Ей не хватало практики. А сейчас она даже не знала, как реагировать. Злиться? Радоваться?

Было больно, её появление вызвало лишь недоумение, приправленное насмешливостью. Она понимала, что никто не хотел задеть её, что все было сказано от чистого сердца, но от этого становилось ещё хуже. Они так привыкли видеть её чучелом, что просто не могли воспринять новый облик, что было понятно и логично, но обидно до слез. «Хорошо хоть не рассмеялись…» — вдруг подумала Луна, вспомнив о своем главном страхе. И стоило этой мысли закрасться в сознание, как она сразу же обратилась в реальность. Разорванной струной прозвенел в ушах чей-то смешок. — Эй, Лавгуд, это ты? Какой магазин ограбила? — выкрикнул Теодор Нотт и громко рассмеялся.

— А в полночь обратно в тыкву не превратишься? — прозвенел над ухом голос Миранды Шеллоу. Луна стояла, как загнанный зверек среди свирепых волков, и мечтала лишь о том, чтобы всё закончилось. Раньше, когда она бросала всем вызов, их поведение было вполне объяснимо. Теперь же она просто не могла понять: почему? что не так? Рядом были друзья, но от этого становилось только хуже, потому что в их глазах читалась жалость — высокомерная и убивающая. Впрочем, глупо было рассчитывать, что новый имидж в корне поменяет всю жизнь и отношение окружающих: что тыква превратится в карету, а жаба — в принцессу. Они не могли принять её такой. Красивая Луна Лавгуд — это в новинку. Это абсурдно. Красивая Луна Лавгуд — это просто смешно. Вот и всё.