Возлагается на ОСАГ

13 сентября 1941 года Военный совет Ленинградского фронта в своем постановлении об организации транспортной воздушной связи между Москвой и Ленинградом обязал командира Особой Северной авиагруппы (ОСАГ) А. А. Лаврентьева обеспечить отправку в Москву и Тихвин с аэродромов Комендантского и Смольное грузов оборонного значения, рабочих и специалистов Кировского, Ижорского, Балтийского и других заводов, а обратными рейсами — переброску в блокадный Ленинград оружия, горючего, продовольствия, медикаментов, консервированной крови, почты.

В один из сентябрьских дней 1941 года в кабинет начальника Главного управления ГВФ Героя Советского Союза генерал-майора В. С. Молокова зашел его первый заместитель полковой комиссар М. Ф. Картушев.

Оторвавшись от документов, Молоков дружески приветствовал Картушева.

— Какие молодцы,— сказал он, протягивая Картушеву донесение командования Московской авиагруппы особого назначения.— Прочтите, Михаил Федорович.

Донесение было следующим:

«Во время выполнения оперативного задания в районе Ленинграда транспортный самолет ПС-84, пилотируемый командиром корабля т. Пантелли, подвергся атаке вражеских истребителей. В результате ответного огня воздушного стрелка нашего самолета т. Новицкого один вражеский самолет МЕ-109 был подожжен и упал в лес, второй был отогнан огнем бортового пулемета бортмеханика т. Думнова и пошел на снижение, два остальных из четырех нападавших прекратили обстрел. Наш самолет получил несколько пробоин. Экипаж и пассажиры невредимы».

— Наконец-то наш трудяга открыл счет сбитым «мессершмиттам»,— произнес Картушев, не скрывая радости.

— И где? Над Ладожским озером! — вставил Молоков.— Вот и дождались победы в воздушном бою теперь уже, можно сказать, военно-транспортного самолета.

— Скоро из мастерских Внуковского аэродрома выйдет пятнадцатый по счету ПС-84 с бортовым оружием,— доложил полковой комиссар.

Картушев сказал об этом с каким-то мальчишеским задором, и Молоков добродушно усмехнулся,— ему нравилась открытость, завидная настойчивость ближайшего помощника. Никто иной, а именно он, Картушев, явился одним из инициаторов формирования в предвоенные годы первого в стране дальнебомбардировочного авиаполка и многое сделал для отбора в эту авиачасть лучших из лучших пилотов ГВФ. Может быть, тогда и решил Михаил Федорович научиться летать. Несмотря на большую занятость, он прошел курс учебно-тренировочной подготовки, получил свидетельство на право вождения самолетов ПС-84 и при каждом удобном случае садился за штурвал.

Василий Сергеевич вспомнил и о недавнем случае о Картушевым. Сам Михаил Федорович предпочел умолчать о нем. Координируя, направляя работу по вооружению самолетов ПС-84, Картушев особо опекал поставленную в мастерские первую машину летчика ОСАГ М. А. Никифорова. Когда настал момент провести на полигоне последние испытания турельного и бортовых скорострельных пулеметов, Картушев с разрешения командира корабля сел за штурвал в качестве второго пилота. Он сам вырулил на взлетно-посадочную полосу, взлетел и, управляя машиной в далеко не безопасной обстановке, смог лично удостовериться в том, как ведет себя в воздухе еще недавно мирный пассажирский самолет.

— Надеюсь, Михаил Федорович,— сказал Молоков перед тем, как попрощаться,— что к началу Ленинградской операции эскадрильи МАОН и ОСАГ, выделенные в помощь Ленинграду, будут курсировать по воздушному коридору с пулеметными установками.

Слово «надеюсь» прозвучало как приказ. Картушев хорошо почувствовал это. Оба они подумали, очевидно, в эту минуту об одном: сколько экипажей ПС-84 погибло, летая на безоружных машинах. Только в августе неприятель вывел из строя 18 транспортных самолетов. Не всегда имелась возможность прикрыть их истребителями. Теперь, имея на борту пулеметы, транспортные воздушные корабли могут сами оказывать сопротивление огнем. И вот наглядное свидетельство этого — экипаж ПС-84 сбил вражеский самолет и обратил остальных в бегство.

Теперь особенно важно было так организовать работу ремонтной базы МАОН, чтобы караваны ПС-84 сами могли на наиболее опасном участке воздушной трассы, над Ладогой, вести массированный огонь по вражеским истребителям.

Чтобы Государственный Комитет Обороны мог принять взвешенное, выверенное решение о воздушно-транспортной связи Ленинграда с Большой землей, надо было незамедлительно связаться с военными и партийными руководителями города на Неве, командованием ОСАГ, непосредственно на месте обсудить все детали, связанные с приемом и отправкой воздушных кораблей. Эту миссию Молоков возложил на своего первого заместителя М. Ф. Картушева, который через час должен был вылететь в Ленинград.

Что касалось обратных рейсов из осажденного города, то Василия Сергеевича Молокова больше других волновала переброска в Москву рабочих Кировского завода и грузов оборонного значения, в первую очередь цветных металлов.

Не случайно Молоков ознакомил Картушева перед его отлетом в Ленинград с запросами Наркомата цветной металлургии СССР. Здесь что ни запрос, то жесткое требование скорее отправить из Ленинграда остродефицитную продукцию для предприятий Наркомата боеприпасов и их смежников.

Из совнаркомовских документов явствовало также, как остро стоит проблема нехватки кадров в челябинском Танкограде, куда было эвакуировано танковое производство Кировского завода: многие рабочие-кировцы оставались в Ленинграде, их-то и требовалось срочно перебросить на Большую землю.

В этой ситуации от руководителей ОСАГ требовалась прямо-таки сверхоперативность. Необходим был гибкий, тщательно отработанный график перевозки из Ленинграда кадровых рабочих и специалистов, нельзя было ослаблять внимание к грузопотоку в осажденный город.

Самым важным пунктом будущего постановления ГКО была готовность Главного управления ГВФ выделить для предстоящей Ленинградской операции до 30—40 самолетов ПС-84 Московской авиагруппы, подключить к работе воздушного моста транспортные корабли ОСАГ, ВВС армии и флота.

Сделать это было совсем не просто: для этого приходилось снимать самолеты с других фронтов, где каждый транспортный корабль был на вес золота. Не случайно поэтому руководители Главного управления ГВФ настаивали в Государственном Комитете Обороны на том, чтобы командование ВВС Красной Армии и Флота, других военных ведомств в трехдневный срок передали все до единого транспортные самолеты в оперативное подчинение Аэрофлота.

Внуковский аэродром, где базировались эскадрильи Московской авиагруппы, встретил М. Ф. Картушева привычным гулом самолетов, взлетавших и идущих на посадку. Всюду сновали бензовозы, маслозаправщики, санитарные машины. К стоянкам ПС-84 непрерывно подъезжали группы людей, одетых в военную форму и в гражданской одежде. С какими только заданиями не вылетали транспортные самолеты: они забрасывали десантников, разведчиков в тыл врага, поддерживали связь с партизанами, воинскими частями, попавшими в окружение, перебрасывали по воздуху оружие, боеприпасы, продукты, почту, медикаменты.

Среди самолетов, взлетавших с Внуковского аэродрома, были и те, что держали курс на Ленинград. Практически воздушный мост уже существовал, действовал. Но пока это были немногочисленные рейсы. Тогда мало кто предполагал, что пройдет неделя-другая, и транспортные самолеты, оснащенные бортовым оружием, будут летать в Ленинград строем на бреющем полете. Таких полетов до той поры не было. К ним подвела военная обстановка, тяжелое положение города.

...Только что вернулся с боевого задания экипаж ПС-84 капитана К. А. Новикова, опытнейшего летчика Особой Северной авиагруппы. Машина «дяди Кости», как звали его молодые пилоты, подрулила к стоянке, развернулась неподалеку от другой, к которой направлялся М. Ф. Картушев. Константин Антонович Новиков, невысокого роста, с виду спокойный, неторопливый, легко сбежав по трапу, приветливым взмахом руки поздоровался со своим давним товарищем — пилотом начальника Главного управления ГВФ Е. Р. Киреевым, одним из самых уважаемых летчиков Аэрофлота. Кирееву как раз и предстояло доставить М. Ф. Картушева в Ленинград.

А спустя несколько минут к двум бывалым авиаторам подошел их товарищ из ОСАГ, прикомандированный к Московской авиагруппе, В. С. Литвинов — косая сажень в плечах, гимнаст-перворазрядник.

— Костя, куда летал ночью? — поинтересовался Киреев.

Новиков ответил не сразу. Закурил. Лицо усталое, невеселое.

— У окруженцев побывал, Женя, в районе Дивенской. Подбросил пехоте продуктов, горючего.

О том, какой это был опасный полет, Евгению Романовичу Кирееву не надо было растолковывать подробно.

У него самого на счету было достаточно рейсов, когда жизнь экипажа висела на волоске. Вот и Новикова на этот раз засекли фашисты при подходе к цели. Но одного «мессера», атаковавшего его самолет, удалось сбить ответным огнем.

Новиков, Литвинов, Киреев, да и большинство пилотов МАОН и ОСАГ, ночью летали не хуже, чем днем. Мастерство слепых полетов день ото дня совершенствовалось. Но в ту встречу дружески беседовавшие пилоты не подозревали, что вот-вот им всем придется осваивать полеты над Ладожским озером на бреющем полете. Такие полеты требовали поистине виртуозного владения машиной.

— Константин Антонович,— окликнул Новикова подошедший к летчикам Картушев,— мне сказали, что вы только что из-под Ленинграда. О Никифорове ничего не слышали?

— Слышал, что за линию фронта полетел. А что и как — не знаю. Много наших частей в окружении оказалось.

Михаил Федорович помрачнел. Вот уже несколько суток, как вылетел на задание в зону между Сиверской и Лугой известный пилот ОСАГ Михаил Никифоров. С задания не вернулся. Что с экипажем? Неужели погибли?

Забегая вперед скажем, что Никифоров, о котором тревожился Картушев и его товарищи, остался жив. Он вернулся через несколько дней «безлошадным». Самолет его был сбит. Случилось это, когда Михаил возвращался с задания. Попал в засаду «мессеров». Хотя силы были неравны, все же одного из стервятников удалось поджечь. Но и ПС-84 запылал. С огромным трудом Никифоров посадил самолет на небольшой поляне. Экипаж успел выбраться из горящего самолета. Восемь дней по болотам и топям пробирались к своим.

Причудливо переплетаются судьбы людей на войне.

Казалось бы, в разных авиагруппах служили асы Аэрофлота В. С. Литвинов и Е. Р. Киреев — один в ОСАГ, другой — в МАОН. А вышло так, что спустя несколько дней после короткого разговора на стоянке перед отлетом Е. Р. Киреева в Ленинград оба встретились при необычных обстоятельствах. Понадобилось отрядить пятерых командиров ПС-84, в совершенстве владеющих слепыми полетами, для выполнения задания Ставки — срочно доставить боеприпасы, горючее (а попутно — по личной просьбе моряков, отрезанных от Большой земли,— махорки) на прибалтийские острова Эзель и Даго. Обратными рейсами — вывезти тяжелораненых.

В числе отважной пятерки оказались В. С. Литвинов и Е. Р. Киреев. «Добро» на полет дал А. А. Жданов. Оба пилота произвели с Комендантского аэродрома по нескольку огненных рейсов, доставив в безопасное место около 200 раненых моряков.

Не мог тогда предположить и пилот транспортного самолета Константин Новиков, что ему выпадет, как и его товарищам из ОСАГ, быть в числе пионеров воздушного моста, совершить сотни полетов над Ладогой.

Бесстрашному пилоту нередко приходилось подниматься в воздух одному, без сопровождения истребителей: немцы в плохую погоду не рисковали появиться над водным пространством. Но для пилотов ОСАГ, боевых друзей Новикова по авиагруппе,— Литвинова, Никифорова, Очнева, Сергеева, как и их товарищей из Московской авиагруппы, составившей ядро воздушного моста, не было нелетной погоды. Трем воздушным богатырям, как однажды назвали в одной из центральных газет летчиков ОСАГ Новикова, Литвинова и Никифорова, поручалось переправлять в Ленинград и обратно представителей Ставки, видных военачальников Н. Н. Воронова, А. А. Новикова, Л. А. Говорова, И. С. Исакова, В. Ф. Трибуца, партийных руководителей Ленинграда А. А. Жданова, A. А. Кузнецова, Т. Ф. Штыкова... И все они восхищались высочайшим летным мастерством пилотов, их выдержкой, стойкостью, мужеством.

Однажды, незадолго до прорыва блокады, майору B. С. Литвинову, ставшему к этому времени командиром экипажа самолета, на котором летал А. А. Жданов, пришлось ночью в снегопад перебросить на Ораниенбаумский «пятачок» группу видных военачальников во главе с командующим войсками Ленинградского фронта генералом Л. А. Говоровым. В числе пассажиров находился и секретарь Ленинградского горкома партии, член Военного совета фронта А. А. Кузнецов.

Четыре захода сделал Василий Семенович, прежде чем посадил самолет. По еле заметным ориентирам, в кромешной тьме, с потушенными фарами он сумел точно приземлиться на небольшой полевой площадке.

— Что у вас там случилось, товарищ майор? — поинтересовался после посадки Говоров, обращаясь к командиру корабля.

Литвинов, не торопясь, снял краги, поправил шлем.

— Выдерживал, товарищ генерал, русскую пословицу: семь раз отмерь, один отрежь,— невозмутимо ответил он.

— Как мой дед говорил: «береженого бог бережет»,— поддержал своего командира стоявший рядом с Василием Семеновичем его бортмеханик И. П. Здебловский.— Ну а по-нашему — смелость смелостью, но и осторожность не мешает.

— Да разве я ругаю вашего командира? Молодец он! — успокоил бортмеханика обычно немногословный и скупой на похвалу командующий.

Но вернемся на Внуковский аэродром, где мы оставили трех товарищей, мирно беседующих перед очередным опаснейшим заданием так, словно им предстоит обычный рейс по трассам Аэрофлота, как это было до войны.

Киреев попрощался с друзьями и доложил М. Ф. Картушеву о готовности самолета к вылету. Молодые, сильные, оба они рвались в небо, были готовы каждый на своем посту до конца выполнить свой долг перед Родиной. И сделали все для Победы, но сами до нее не дожили. При выполнении очередного рейса в блокадный Ленинград Евгений Романович Киреев будет убит. Ненадолго переживет его Михаил Федорович Картушев. Он погибнет на боевом посту в авиационной катастрофе.

...Еще невидима была окутанная предрассветной мглой Москва, но уже гудели в наушниках бортрадиста экипажа Киреева голоса мощных радиостанций, а ПС-84, сделав прощальный круг над столичным аэродромом, взял курс на Ленинград.

* * *

Получив радиограмму о вылете М. Ф. Картушева из Москвы, командир Особой Северной авиагруппы А. А. Лаврентьев вызвал машину.

На душе у Алексея Алексеевича было неспокойно, но не в связи с прибывающим начальством. Многое заботило, волновало в эти дни. Нужно было резко увеличить количество ночных тренировочных полетов, чтобы все пилоты летали ночью так же, как и днем. В последнее время авиагруппа понесла потери. Не хватало самолетов прикрытия. Все чаще легкокрылые У-2 и Р-5 становились добычей вражеских истребителей. Думая об этом, Лаврентьев с болью вспомнил, как в июле, вскоре после того, как он принял командование авиагруппой, экипажи кораблей Кочанова и Михеева получили задание разбросать листовки в расположении фашистских войск в районе озера Самбро. Пилоты, как обычно, полетели без прикрытия, выполнили задание, но обратно не вернулись — были сбиты. В ту пору и тяжеловесные ПС-84, и легкие бипланы не имели бортового оружия. То была первая потеря авиагруппы, выполнявшей задания на невооруженных машинах. Но даже и теперь, имея пулеметы на борту, легкие самолеты не могли справиться с превосходящими силами противника.

Руководители ОСАГ заблаговременно были поставлены в известность, что им предстоит организовать невиданную по масштабу работу по приемке и отправке транспортных кораблей. Возникло множество вопросов, которые нужно было решать сразу же, без задержки. То, что поручалось ОСАГ, требовало отдачи всех сил, работы на пределе человеческих возможностей.

И командир ОСАГ с нетерпением ждал М. Ф. Картушева, чтобы посвятить полкового комиссара в обстановку, дать полную, развернутую информацию о возможностях, резервах, предложить встречный план организации приема и отправки транспортных самолетов.

С момента прилета в город Михаил Федорович Картушев не терял ни минуты. До назначенной встречи с руководителями ОСАГ успел побывать у командующего ВВС фронта А. А. Новикова, у председателя горисполкома П. С. Попкова, посетил заместителя командующего фронтом по тылу Ф. Н. Лагунова.

На совещании в Смольном, где кроме М. Ф. Картушева присутствовали командир и комиссар ОСАГ, Андрей Александрович Жданов сообщил, что постановление с четко изложенными просьбами к ГКО подписано командующим фронтом и с 13 сентября вступает в силу.

У Картушева отлегло от сердца. Теперь он был уверен, что все зависящее от ленинградских руководителей будет сделано безотлагательно.

Для того чтобы начать переброску продовольствия в Ленинград по воздуху, необходимо было не только обеспечить самолеты, их прикрытие истребительной авиацией, хорошие посадочные площадки. Важно было, чтобы к базовым аэродромам, с которых предстояло летать транспортным самолетам в осажденный город, бесперебойно доставляли продовольствие. В то же время и в Ленинграде должны быть подготовлены грузы для отправки на Большую землю. Это были цветные металлы, в которых нуждались эвакуированные предприятия. Оставшиеся в городе заводы выпускали продукцию для фронта, и ее тоже нужно было переправить по воздуху на Большую землю. Специальная группа уполномоченных отвечала за отправку рабочих и специалистов крупных предприятий. Были составлены четкие графики эвакуации пассажиров.

За три дня пребывания в Ленинграде Картушев ознакомился с каждой службой, от которой зависел успех предстоящей операции. Стоянки, авиаремонтные мастерские, бензозаправщики, диспетчерская, радиостанция и многое другое не выпало из поля его зрения. Все было в полной готовности. Решив неотложные вопросы, М. Ф. Картушев вместе с командиром ОСАГ А. А. Лаврентьевым вернулись в Москву. И вот через несколько дней в Ленинград на имя комиссара авиагруппы В, П. Легостина пришла долгожданная кодированная радиограмма: «Завтра встречайте «птичек».

И Аэрофлот открыл сбою уникальную воздушную линию. Никогда прежде Комендантский аэродром не принимал такое количество транспортных самолетов. В этот день на нем совершило посадку восемнадцать ПС-84, груженных продуктами, дизельными моторами к танкам, автоматами, боеприпасами, медикаментами.

— В десять часов утра,— вспоминал Виктор Павлович Легостин,— из диспетчерской, около которой я находился, сообщили, что девятка ПС-84 уже миновала мыс Осиновец, станцию Ручьи. На подходе и вторая девятка, И вот наконец желанный миг. Со стороны Удельнинского парка донесся характерный звенящий гул летевших под охраной истребителей ПС-84. До рези в глазах мы наблюдали, как один за другим заходили на посадку самолеты. Не успели они зарулить к стоянкам, как к ним устремились автомашины с грузом. Неподалеку стояли пассажиры со скромным багажом. Это были рабочие и специалисты Кировского завода. Разгрузка и погрузка прошли споро, слаженно. Самолеты уже через полчаса поднялись в воздух.

А вскоре аэродром принял вторую девятку ПС-84. Так начались полеты транспортных воздушных кораблей.

В середине декабря 1941 года Совнарком СССР, рассмотрев работу Особой Северной авиагруппы по воздушным перевозкам, подчеркнет хорошее обеспечение транспортных полетов караванов ПС-84 на трассах воздушного моста. Как высокая награда прозвучит строка из постановления Совнаркома: «Командование ОСАГ в лице командира т. Лаврентьева и комиссара т. Легостина сумело перенести все свое внимание на работу транспортной авиации в интересах Ленинграда и добилось в этом хороших результатов».

Под руководством ГКО, Ленинградского обкома партии, Военного совета Ленинградского фронта обретала силу коммуникация осажденного города, родившаяся в сентябрьские дни 1941 года и превратившаяся в арену жесточайших воздушных схваток.

Предыдущая страница

Содержание

Следующая страница

 

Содержание • Сайт "Ленинград Блокада Подвиг"

 

Михельсон В. И., Ялыгин М. И. Воздушный мост. Командиры летающих караванов. Первая «ласточка»

Первая «ласточка»

«Выдано командиру отряда № 3 Московской авиагруппы ГВФ особого назначения т. Пущинскому В. А. в том, что он, в соответствии с решением ГКО СССР от 20, сентября 1941 г., командируется для организации и выполнения специального задания на самолетах ПС-84. базированием на аэродроме Хвойная.

Всем начальникам гарнизонов ВВС Красной Армии предлагается оказывать т. Пущинскому полное содействие при выполнении возложенных на него заданий.

В ту пору Владимиру Александровичу Пущинскому было 30 лет, но на голубых петлицах его гимнастерки уже поблескивали красной эмалью капитанские «шпалы» — звание по тому времени немалое. Ладно сидел на стройной, подтянутой фигуре кожаный реглан. Короткая прическа оттеняла мужественное лицо. В прямом, открытом взгляде его серых глаз, в четко очерченных линиях рта и подбородка угадывалась внутренняя сила человека с характером твердым и волевым. И вместе с тем он был скромным и даже застенчивым. Товарищи верили ему и знали, что такой не подведет и в беде не оставит.

Владимир Александрович Пущинский имел немалый опыт летной работы. В авиацию его привели увлечения спортом и автомобилизмом. Молодым пареньком он работал слесарем автобазы. Владимир был отличным спортсменом. В 30-е годы играл в водное поло в составе сборной Москвы. Занимал призовые места во всесоюзных соревнованиях по плаванию. В 1933 году успешно окончил Саратовский авиатехникум, а в 1935 году — Тамбовскую школу пилотов ГВФ. Дорога в авиацию была проложена. Не изменяя своей любви к технике, Пущинский работал механиком-пилотом в Казахстане, потом летал на линии Москва — Харьков. Во время советско-финляндской войны 1939—1940 годов перевозил на самолете представителей командования Красной Армии, раненых, вооружение, боеприпасы. Йотом судьба забросила его в Заполярье. Перед самой войной был старшим инструктором-пилотом в летном отделе управления Гражданского воздушного флота, обучал летчиков ночным полетам на Северном Кавказе. За первые месяцы войны совершил десятки боевых вылетов в тыл противника, доставлял боеприпасы и горючее нашим частям и соединениям, вылетал на связь с партизанскими отрядами и подпольными группами.

В начале войны его назначили командиром эскадрильи. И вот теперь Владимиру Пущинскому командование доверило организацию полетов воздушных кораблей в блокированный Ленинград. Как все бывалые летчики, Пущинский привык к неожиданностям. Но в тот сентябрьский день, получая из рук комиссара авиагруппы И. М. Карпенко мандат, он сильно волновался. Командир отряда понимал, какая ответственность ложится на него.

С такими же чувствами получали в тот день удостоверения-мандаты еще пятеро боевых товарищей Пущинского — комиссар его эскадрильи И. С. Булкин, командиры эскадрилий К. А. Бухаров, С. Н. Шарыкин, их комиссары М. М. Комаров и Д. С. Гончаренок.

Намеченный на конец сентября перелет отряда Пущинского на Ленинградский фронт не состоялся. 30 сентября немецко-фашистские войска возобновили наступление на Москву. Под ударом оказался Орел, и почти все силы Московской авиагруппы были направлены на переброску в район Орла воздушно-десантного корпуса. А еще за несколько дней до этого В. А. Пущинский по срочному заданию командования совершил ночной полет из Киева в район Моравской Остравы. Взлетел в сумерках с аэродрома, не приспособленного для полетов ПС-84. На маршруте самолет попал в грозовую полосу. Летели вслепую, без ориентиров и приводной радиостанции. Вот где пригодился опыт ночных полетов, накопленный за годы летной работы!

Пущинский выполнил боевое задание — доставил парашютистов-разведчиков в Чехословакию и благополучно вернулся во Внуково.

Здесь его ждал приказ о перебазировании на Ленинградский фронт.

Пущинский мысленно «проигрывал» всю организацию перелета, когда к нему подошел комиссар И. С. Булкин и вызванный им командир корабля Г. С. Бенкунский.

— Как машина, Георгий Станиславович? — спросил Пущинский.

— В порядке.

— Экипаж на месте? — На аэродроме все.

— Тогда так,— сказал Пущинский, что-то прикидывая в уме.— Собирайте экипаж и сегодня же вылетайте в Хвойную. Я с эскадрильей вылечу завтра утром. Ждите нас к полудню. Прилетите, дайте знать...

— Владимир Александрович, думаю, что и мне следует полететь с Бенкунским,— предложил И. С. Булкин.

— Хорошо! — согласился Пущинский.— Зайдите в Хвойной к первому секретарю райкома партии. Он должен быть в курсе.

Прощаясь с экипажем, добавил:

— Обязательно представьтесь начальнику гарнизона полковнику Журавлеву. Он командует оперативной группой ВВС фронта, о нашем перебазировании знает...

* * *

Вместе с низко плывущими над землей свинцово-тяжелыми тучами на Хвойную наползали сумерки. Со стороны соснового бора, вплотную подступавшего к поселку, тянуло запахами смолы, грибов, преющих мхов и хвои, лесного разнотравья.

Август и сентябрь были грибными, и это оказалось кстати. Особенно в те дни, когда потоки эвакуированных и беженцев из прифронтовых районов волнами накатывались на небольшой лесной поселок. Людей надо было кормить, а продуктов не хватало. В те дни хвойничане приносили на кухни пунктов питания полные корзины и ведра грибов.

С приближением ночи лесной поселок постепенно затихал. Тихо становилось и в двухэтажном деревянном доме на Красноармейской улице, где размещался райком партии. Первый секретарь Евгений Иванович Зверев, можно сказать, переселился в свой райкомовский кабинет. Правда, застать его там было почти невозможно — он постоянно находился в разъездах. Еще реже бывал дома, хотя жил неподалеку от райкома. В кабинете за перегородкой стояла койка, но спать приходилось мало.

Когда ночная темнота окутала поселок, Зверев наконец-то остался один. В звенящей тишине как-то сразу навалилась усталость. Он прошелся по комнате, взял полотенце, вышел в коридор. Освежившись водой из крана, вернулся.

Эти минуты тишины были редкими, непродолжительными, и секретарь ими дорожил. Можно было спокойно проанализировать прошедший день, не спеша просмотреть записи в рабочем блокноте, тщательно продумать, как решить те или другие вопросы. Поток неотложных дел не иссякал и в ночные часы затишья. Евгений Иванович писал записки, распоряжения, чтобы утром дать поручения работникам райкома.

Время близилось к полуночи. Вдруг резко зазвонил телефон ВЧ. Зверев взял трубку.

— Не спишь, Евгений Иванович? — услышал он знакомый голос председателя Ленинградского облисполкома Н. В. Соловьева.— Есть важная новость, К вам из Москвы вылетает чуть ли не весь Аэрофлот...

— Это что, шутка? — спросил Зверев.

— Нам с тобою нынче не до шуток, Евгений Иванович,— ответил Соловьев.— Так что встречай гостей. Они будут возить от вас продукты в Ленинград, а оттуда — людей. Принято постановление Государственного Комитета Обороны. Сам Сталин занимается этим делом.

— Вот это новость! — проговорил Зверев.

— Да, такая новость,— отозвался Соловьев.— Завтра к тебе из Тихвина выезжает председатель нашей обкомовской комиссии по руководству северо-восточными районами Григорий Григорьевич Воротов. От него получишь подробные инструкции на этот счет...

Из короткого ночного разговора Зверев уяснил — Хвойная становится основной авиабазой Ленинграда за блокадным кольцом. «Вон оно как все обернулось»,— подумал он.

Когда в июле в Хвойной появились строители аэродромов, Зверев даже и предположить не мог, что все так получится.

Евгений Иванович окинул взглядом карту района, стал рассматривать намеченные флажками точки, где в течение трех жарких недель первого месяца войны были построены грунтовые аэродромы. Тогда он не очень-то верил в надобность этих площадок. «Зачем они здесь, в лесной глуши? — думал Зверев.— Война все равно долго не продлится. Напрасно изведем сотни гектаров добротного строительного леса...»

Выходит, не зря до хрипоты доказывал начальник строительства Я. М. Альтшульт, как важно ускорить строительство аэродромов, требовал от райкома людей, гужевой транспорт, тракторы. А теперь здесь будет авиабаза Ленинграда.

«Авиабаза!» Это слово пока мало что говорило Звереву. Одно было ясно — предстоят большие и важные дела.

Да, что ни день, новые и новые проблемы лавиной обрушивались на местные власти: мобилизация, организация всевобуча и партизанских отрядов, набор и отправка людей на строительство оборонительных рубежей, развертывание госпиталей, прием, размещение эвакуированных, устройство пунктов питания, строительство дорог, формирование истребительного батальона для поимки фашистских разведчиков, диверсантов, летчиков сбитых самолетов. И при всем этом надо было неослабно заниматься обычными делами — уборкой урожая, заготовками, закладкой семенного фонда, повседневной партийной работой. Зверев понимал, что развертывание в районе авиабазы, через которую пойдут воздушно-транспортные перевозки в Ленинград и оттуда на Большую землю, круто изменит весь ритм жизни Хвойной, всего района. Итак, транспортные самолеты будут от них доставлять в отрезанный от страны Ленинград продукты, а к ним — людей.

Что касается приема и устройства людей — это стало уже делом привычным. В июле Хвойнинский район принял на свое попечение около 30 тысяч ленинградских детей. Тогда и Звереву, и председателю райисполкома Сергееву пришлось нелегко. Помогли жители поселка, все население района. Многие взяли ребят в свои семьи, усыновили тех, кто потерял родителей.

А вот с перевозками продуктов на самолетах ясности не было. Сколько и каких продуктов понадобится ежедневно? Он знал: пристанционные склады заполнены завезенными из тыла продуктами. Будут ли и дальше регулярно подвозить их из других областей?

Занятый этими мыслями, Зверев позвонил председателю райисполкома Сергееву, пересказал свой разговор с Соловьевым, попросил с утра заняться подготовкой к прилету транспортных самолетов, а также собрать данные о запасах продуктов на складах района.

Зверев отдавал распоряжения, но его не оставляло чувство беспокойства. Он весь был в ожидании перемен...

За ночь небо очистилось от туч, и сразу посветлело. Ветер сменил направление, предвещая хорошую погоду.

Едва Зверев позавтракал, позвонил начальник гарнизона полковник И. П. Журавлев. Он подтвердил ожидающийся прилет эскадрилий московских летчиков, коротко рассказал о постановлении Государственного Комитета Обороны и вскользь заметил, что Тихвин уже подключился к воздушным перевозкам в Ленинград.

— У них там вовсю действует одна московская эскадрилья.

Зверев тут же связался с секретарем Тихвинского райкома партии М. И. Подгорским.

— Михаил Иванович, у вас работают московские летчики. Скажите, что они возят в Ленинград?

— Винтовки, пулеметы, автоматы, но теперь главным образом продукты — сливочное масло, сыр, копчености, мясо...

«Все продукты надо взять на строжайший учет»,— решил Зверев и невольно задумался о событиях последних месяцев. В его сознании они выстраивались в систему продуманных и спланированных действий. И создание комиссии обкома партии по руководству северо-восточными районами области, и строительство полевых аэродромов, которые оказались такими нужными. И размещение эвакуированного скота, который направляли в их район. И активный подвоз продуктов из тыла на железнодорожные станции и в районы аэродромов.

В тот же день в Хвойную приехал из Тихвина секретарь Ленинградского обкома партии, председатель комиссии обкома по руководству северо-восточными районами Г. Г. Воротов. Прежде всего он попросил Зверева доложить о запасах продуктов. Потом вместе они побывали в Доме культуры, где решили расположить московских летчиков. На аэродроме осмотрели помещение командного пункта, землянку, отведенную под летную столовую, прошлись по летному полю, прикидывая, как лучше разместить тяжелые транспортные корабли.

Только убедившись, что Хвойная готова принять московских летчиков и обеспечить бесперебойную доставку продуктов ленинградцам, Воротов уехал.

За всеми этими делами Зверев не заметил, как пролетел день. Распрощавшись на аэродроме с Воротовым, поспешил в райком.

Погода разгулялась. По голубому небу плыли редкие облака. Свежий ветер шумел в вершинах сосен. Выйдя из бора, Евгений Иванович залюбовался подсвеченной заходящим солнцем желтеющей листвой берез, зардевшимися ярким пламенем осинами. Окинул взглядом поселок, аккуратные домики, сады, палисадники. Там и здесь красовались рябины, увешанные багряными кистями ягод.

Осень радовала Зверева. Несмотря на войну, на нехватку людей, с полей района в основном уже убрали хороший урожай...

В райкоме на секретаря навалились неотложные дела. Вскоре нараставший гул заставил его выйти на улицу.

Над поселком делал круг пассажирский самолет.

«Не москвичи ли? Неужели так скоро?» — подумал Зверев и решительно зашагал на аэродром.

Прилетевший самолет уже делал второй круг. Командир корабля Бенкунский, прежде чем заходить на посадку, решил получше осмотреть летное поле, на котором на следующий день предстояло принимать эскадрилью.

Взлетно-посадочная полоса была явно коротка для тяжелых транспортных кораблей. Самолет после пробега остановился в каком-нибудь десятке метров от соснового бора, вплотную подступавшего к летному полю.

«Да, простора — никакого. Чуть промажешь — и будешь сосны считать. Полосу придется удлинять»,— подумал командир корабля.

Подрулив к самому краю леса, в нескольких метрах от землянок, Бенкунский заглушил моторы и вместе с комиссаром вышел из самолета.

— Действуем, Георгий Станиславович, как договорились,— сказал Булкин.— Идем сначала в райком, потом — к начальнику гарнизона.

— Виталий! — подозвал Бенкунский бортмеханика Яроцкого.— Мы пошли «по начальству». Займись с ребятами осмотром аэродрома. Прикинь, где будем делать стоянки.

Только свернули Бенкунский и Булкин с аэродромного поля на хорошо нахоженную тропу, через реденький соснячок ведущую в поселок, как увидели шагавшего им навстречу мужчину средних лет.

— Вы из Москвы? — спросил он летчиков.

— Да,— ответил Булкин, присматриваясь к незнакомцу.

— Тогда давайте знакомиться. Зверев. Секретарь Хвойнинского райкома партии... Время военное: предъявим друг другу документы...— Зверев первым показал свое удостоверение.

Предъявили свои документы и летчики. Зверев несколько раз прочитал мандат комиссара и бережно вернул его Булкину со словами:

— Внушительный документ.

Он пожал руки летчикам. Им сразу понравился этот невысокого роста, крепко сбитый, широкоплечий человек с добрым лицом и внимательными глазами.

Минуту-другую шли молча. В сосняке было прохладно и тихо. По обе стороны тропы мягким ковром стелился белый пушистый мох, а на плешинах хвойного наста там и сям «ведьмиными кругами» разбегались целые семьи боровых грибов. Очистившееся было небо снова стали затягивать тучи. Они опускались все ниже и ниже, отчего на лес словно бы наползали сумерки...

— Вот что значит авиация! — сказал Зверев.— Ночью позвонили из Ленинграда, и вот, пожалуйста, вы уже тут как тут.

Хотя секретарь райкома, как и летчики, тоже привык к разным неожиданностям, он все же не думал, что первая московская «ласточка» появится так скоро.

— А вы нас когда ждали? — спросил Булкин, заметив некоторое смущение на лице секретаря райкома.

— Откровенно говоря, не ранее как через два-три дня. Летчики озадаченно переглянулись...

Перехватив их взгляды, Зверев уже другим, уверенным тоном хозяина сказал:

— Беспокоиться не стоит. Сделано немало. А если что не успели, надеюсь, какое-то время