Навсегда двадцатилетние

5—6 октября 1941 года во исполнение решения Государственного Комитета Обороны из-под Воронежа на аэродром Кайвакса для сопровождения транспортных самолетов перелетел 286-й истребительный авиаполк.

6 октября, когда над аэродромом Кайвакса рассеялся утренний туман, на командный пункт 127-го авиаполка поступило распоряжение: «Принимайте истребительный полк майора Баранова...»

Новый полк ждать долго не пришлось. Едва ушла на боевое задание группа «чаек» 127-го, как по цепочке стали заходить на посадку «ишачки».

Руководитель полетов бросил взгляд на чистенькие, отливающие зеленой краской самолеты, на шагающих по направлению КП молодых, веселых, шумных летчиков и невольно снисходительно улыбнулся:

— Совсем юнцы...

— Видать, и пороху не нюхали,— заключил стоявший рядом инженер эскадрильи, заметив, что большинство летчиков — сержанты.

Ни тот, ни другой не знали, что и летчики младшие лейтенанты, составлявшие костяк полка, да и сам командир его, бывалый, опытный летчик, опыта боев не имела. Если не считать нескольких вылетов командиров звеньев на перехват фашистских бомбардировщиков, пытавшихся бомбить их аэродром в районе Изюма, где вновь сформированный полк проходил подготовку и тренировку перед вылетом на фронт.

И, как рассказывал нам бывший старший инженер 286-го авиаполка инженер-полковник В. С. Волков, один раз после такой встречи с «юнкерсами» несколько летчиков полка вернулись с сожженными стволами пулеметов — не умели вести прицельный огонь небольшими очередями. Они как нажали на гашетки пулеметов, так и не отпускали их, пока не кончились патронные ленты... Необстрелянные лейтенанты и сержанты сразу почувствовали дыхание фронта и в доносившемся гуле артиллерийской канонады, и в появлявшихся над аэродромом фашистских самолетах, по которым начинала бить наша зенитная артиллерия и навстречу которым поднимались истребители 127-го истребительного полка.

Прилетевшие пилоты прислушивались к тому, что говорили бывалые летчики. С восхищением разглядывали их боевые ордена. Завидовали, когда те улетали на задания, с замиранием сердца следили за воздушными схватками. В воображении молодых пилотов рисовались картины боев с фашистскими асами, повергнутые «мессершмитты», «хейнкели», «юнкерсы».

Один такой бой произошел в день их прилета. О нем подробно рассказал нам при встрече в Химках летом 1978 года бывший командир эскадрильи 286-го авиаполка Л. Г. Татарчук.

Алексей Герасимович листал пожелтевшие от времени страницы своих летных книжек — основного документа летчика. Говорил, что многое уже перезабыл. Прочел цифры: за годы войны сделано более 500 вылетов. Из них 122 — на сопровождение транспортных караванов. Сбил в 28 воздушных боях девять фашистских самолетов.

Но когда мы вместе перечитали в летной книжке, датированной 1941 годом, записи о полетах по воздушному мосту, он разговорился, и первое, о чем вспомнил, был перелет полка в Кайваксу и воздушная схватка над аэродромом.

И какой-то мальчишеский блеск загорелся в его глазах. О своих боевых друзьях он говорил так, словно только что с ними расстался.

— Это было к вечеру,— рассказывал А. Г. Татарчук.—. Лучи заходящего солнца словно высветили на километровой высоте круговерть наших и немецких самолетов, ведущих яростный бой. Он окончился так же внезапно, как и начался. На аэродром приземлился один весь изрешеченный осколками «ястребок». Из него выбрался летчик. Снял шлем, расстегнул ворот насквозь промокшей гимнастерки. На голубых петлицах я разглядел три кубика. Летчик вытер рукавом мокрое от пота лицо, безмолвно, не замечая никого вокруг, отошел в сторону, прислонился к дереву, вынул дрожащими пальцами папиросу и закурил, торопливо сделав одну за другой несколько глубоких затяжек. Весь он был словно сжатая до предела пружина, разгоряченный и поглощенный схваткой. Он стоял, запрокинув голову и устремив какой-то отрешенный взгляд в небо, словно что-то хотел найти, увидеть там.

Я сгорал от нетерпения поговорить с ним, расспросить его о только что окончившемся бое. Подошел к нему и, немного смущаясь, спросил: «Как дела, старшой? Как «мессершмитты»?»

Он ответил не сразу. Посмотрел на меня, как взрослый на малого, удивленно.

И в эту минуту я понял, как неуместен был мой вопрос. Чудом уцелевший человек, только что потерявший в бою друзей, он все еще был там, вместе со своими невернувшимися товарищами. Кровь бросилась мне в лицо. И тут же я заметил, как что-то изменилось во взгляде летчика, и он сказал приглушенным голосом: «Полетишь — узнаешь...»

Сказал всего два слова и отвернулся.

Вот так я «обогатился» боевым опытом. Но слова старшего лейтенанта навсегда врезались в память. «Полетишь — узнаешь...» Сколько раз потом, попадая в сложнейшие ситуации при встречах с вражескими самолетами, я вспоминал эти слова. И они звучали для меня словно напутствие.

Боевое крещение двадцатилетний младший лейтенант Алексей Татарчук принял уже через несколько дней, когда с группой летчиков вылетел с аэродрома Кайвакса на сопровождение транспортных самолетов.

В его летной книжке об этом сказано несколько слов: «Кайвакса. 14 октября 1941 г. Два полета на сопровождение ПС-84 по маршруту Тихвин — Сясьстрой — мыс Осиновец — Комендантский аэродром (Ленинград). Полетное время — 1 час 40 мин.».

В тот день в воздух поднялись вместе с ним, молодым командиром звена, сержанты Дмитрий Климашевский и Иван Сагатенко. Они, как и большинство летчиков полка, лишь перед войной окончили авиашколу, были малоопытны и имели незначительное количество самостоятельных полетов. Татарчук же кроме Борисоглебской летной школы закончил еще и курсы высшего пилотажа.

Да и вообще принадлежность к авиации, можно сказать, в его семье становилась традицией. Старший брат Алексея работал в конструкторском бюро Н. Н. Поликарпова. Сам Алексей был чертежником на авиационном заводе, учился в аэроклубе. На его глазах Валерий Чкалов проводил испытательные полеты на двухмоторном самолете АНТ-37-бис («Родина»).

Юному учлету аэроклуба однажды посчастливилось разговаривать с Чкаловым. Узнав, что Алексей мечтает стать летчиком-истребителем, Валерий Павлович сказал ему: «Если сядешь на И-16, помни: машина строгая, «вертлявая», чуткая». И еще посоветовал изучать материальную часть не «шаляй-валяй», а в поте лица.

Но вернемся к 14 октября. Весь полк во главе с командиром поднялся в воздух. Предстоял трудный полет. На каждом участке маршрута молодые летчики могли встретиться с фашистскими истребителями, которые воровски подкарауливали транспортные самолеты. «Мессершмитты» имели преимущество в высоте, огневую мощь посильней, а главное — могли свободно маневрировать.

Об этом первом полете летчиков полка на сопровождение нам со всеми подробностями рассказывали и писали в своих письмах А. Г. Татарчук и П. Н. Баранов. Оба они отмечали трудность и опасность этого полета по воздушному коридору над Ладогой.

Истребители сопровождения иногда невольно отрывались от транспортных самолетов и даже теряли их. А это было рискованно. В любую минуту могли напасть фашистские истребители.

Каждый ПС-84 для фашистов — мишень большого размера. И хотя транспортные самолеты были вооружены пулеметами, пушки «мессершмиттов» поражали цель с расстояния в 1000 метров, в то время как пулеметы ПС-84 и И-16 — не далее как с 300—400 метров. К тому же «ишачки» и сами были удобными целями для противника, имевшего в воздухе полную свободу маневра.

Поэтому полчаса лета до Сясьстроя показались нашим молодым летчикам вечностью. Пришлось лететь над штормящей Ладогой. А тут еще транспортные самолеты снизились и летели над самыми волнами. Того и глядя, потеряешь их. Сверху — облака, снизу — вода и сливающиеся с ней самолеты. Как маневрировать? Ребята-то молодые, никто из них прежде в таких полетах не был. Вот тут-то пришлось понервничать командиру полка, как ведущему всей группы истребителей сопровождения, и командирам эскадрилий Аркадию Хоняку, Виктору Обиралову.

Сержантов Климашевского, Сагатенко, Братушку, Горбачева словно магнитом притягивало к самолетам ведущих. Ребята просто боялись отстать и все время «висели на хвосте» ведущего. На обзор окружающего пространства внимания у них не хватало. В такой ситуации легко можно было прозевать атаку вражеских истребителей, особенно опасную для транспортных самолетов.

Дело усложнялось и тем, что радиостанций на И-16 не было. Ведущим то и дело приходилось прибегать к «ручной сигнализации» — руками показывать из кабины слишком приблизившимся ведомым: мол, расходитесь в разные стороны, маневрируйте, наблюдайте.

Но ведомые через некоторое время снова «прилипали» к ведущим. И еще хорошо, что появившиеся в отдалении на большой высоте «мессершмитты» прошли мимо, видимо, не заметив воздушного каравана.

Молодые летчики быстро накапливали опыт, закалялись и мужали в полетах на трассах воздушного моста. Очень скоро настало время настоящих боевых испытаний, и пилоты молодежного полка не дрогнули в яростных схватках с фашистскими истребителями. Сил и смелости в этих схватках всегда прибавлял им личный пример командира полка майора Баранова, его филигранное летное мастерство.

Вот, например, как проходил воздушный бой пары летчиков полка 17 ноября 1941 года (по описанию, вошедшему в историю 286-го полка):

«Два наших истребителя возвращались домой после сопровождения группы транспортных самолетов ПС-84. В районе Ладожского озера младший лейтенант Александр Башкиров и сержант Семен Цветков заметили другую группу ПС-84, которая шла без сопровождения на бреющем полете. Три Ме-109 непрерывно атаковали транспортные самолеты. Наши истребители были в это время на высоте 200 метров под облачностью. С этой высоты Башкиров и Цветков и пошли в атаку на тройку «мессершмиттов». Башкиров сверху спереди атаковал один Ме-109, который шел на бреющем, преследуя наши транспортные самолеты. После первой пулеметной очереди вашего истребителя Ме-109 ушел вверх. Башкиров и его ведомый Цветков устремились за ним, и ведущий со второй очереди сбил «мессера».

Два оставшихся «мессершмитта» вышли из боя, скрывшись в облаках».

Нам удалось в музее истории Ленинграда разыскать боевое донесение командира 286-го полка П. Н. Баранова командующему ВВС Ленинградского фронта. В нем нас заинтересовало упоминание об одном воздушном бое. Мы попросили Павла Николаевича Баранова рассказать о подробностях этого боя. А когда встречались с бывшим командующим ВВС Ленинградского фронта генералом С. Д. Рыбальченко, он прокомментировал боевое донесение Баранова.

«Было это в конце октября сорок первого,— вспоминал генерал.— Шестерка И-16 (А. Хоняк, П. Волнухин, В. Черепанов, А. Татарчук, И. Сагатенко), ведомая командиром полка, поднялась с Комендантского аэродрома, чтобы сопровождать 27 ПС-84, возвращавшихся из Ленинграда. Караван летел девятками. На борту каждой машины не менее тридцати пассажиров, всего свыше 800 человек. Уже на подходе к конечному пункту маршрута, в районе аэродрома Кайвакса, наши истребители вступили в бой с большой группой «мессершмиттов», патрулировавших под облаками.

В завязавшейся схватке командир полка предпринял лобовую атаку на ведущего фашистской группы, перехитрил противника и меткой очередью из пулеметов сбил вражеский самолет. Остальные «мессершмитты» бросились наутек...»

Шестерка, ведомая Барановым, без потерь вернулась на свой базовый аэродром в Кайваксе.

Были на первых порах и неудачи, например в воздушном бою 24 декабря 1941 года.

«После сопровождения самолетов ПС-84,— записано в истории 286-го ИАП,— два наших истребителя (летчики лейтенант Петр Волнухин и сержант Михаил Горбачев) заметили слева над озером 15 немецких бомбардировщиков Хе-111, которые шли на Кобону. Волнухин и Горбачев решительно пошли в атаку на двух «хейнкелей». Но бомбардировщики противника прикрывались тремя Ме-109, которых не заметили наши истребители. «Мессершмитты» неожиданно атаковали наши самолеты и после пятиминутного воздушного боя подбили самолет Горбачева, который вышел из боя и ушел домой. Волнухина три «мессера» зажали в клещи и подбили его самолет, повредив элерон и руль глубины. Самолет вошел в крутую спираль. На высоте 50 метров Волнухин вывел машину из спирали и посадил ее на лед озера. После этого был атакован еще два раза, и его истребитель загорелся. Волнухин, прячась от атак под мотором, остался невредим».

После каждого воздушного боя командир полка майор Баранов устраивал основательный и детальный разбор действий летчиков во время боя. Эти разборы явились для летчиков молодежного полка прекрасной школой.

Командир молодежного полка. Наверное, не случайно на эту должность был назначен в начале войны майор П. Н. Баранов. 286-й полк был не первым полком, который довелось ему сформировать из молодых летчиков. Баранову, как искусному летчику, требовательному командиру, умелому воспитателю, не раз вручалась судьба выпускников военно-авиационных училищ, и он всегда оправдывал оказанное ему доверие.

Но 286-й авиаполк занял в его жизни особое место. Этот полк он сформировал из младших лейтенантов и сержантов, перед самой войной окончивших Чугуевское военно-авиационное училище летчиков-истребителей. Многих молодых летчиков он лично вывозил и тренировал на учебно-тренировочном истребителе как инструктор.

По самым скромным подсчетам, сотни летчиков считали себя его учениками. А разве не говорят сами за себя цифры: более 6 тысяч раз Баранов поднимал самолеты в воздух. Он освоил 46 типов машин.

Летная биография Баранова началась в 1926 году в Ленинграде, на Петроградской стороне, где он учился в Военно-теоретической школе летчиков. В том же году на Комендантском аэродроме Баранов совершил первый ознакомительный полет. А два года спустя в Качинском военно-авиационном училище, под Севастополем, выполнил первый самостоятельный полет.

...Всего двадцать дней пробыл 286-й авиаполк на аэродроме Кайвакса, но молодым пилотам он запомнился на всю жизнь. Здесь они получили боевое крещение. Из Кайваксы летчики полка совершили несколько боевых вылетов на сопровождение транспортных самолетов, провели первые воздушные бои. Здесь они, как говорится, слетали и узнали, что такое полет на сопровождение по воздушному коридору, каков он — воздушный противник. Сбитые «мессершмитты» укрепили уверенность в том, что не так страшен черт, как его малюют — фашистов можно бить, и бить успешно.

В начале ноября в связи с резким ухудшением обстановки под Тихвином авиационные полки сопровождения покинули аэродром Кайвакса. 127-й перелетел дальше на восток, в Подборовье, а 286-й — на другой конец воздушного моста, в Ленинград, на Комендантский аэродром.

С этого дня 14 долгих месяцев 286-му полку было суждено базироваться и вести боевую летную работу на аэродромах блокадного Ленинграда, что само по себе является героической страницей его истории.

Показательно, что исполком Ленинградского Совета своим постановлением «О награждении летно-технического состава 286-го истребительного авиаполка» от 29 января 1942 года за отличное выполнение заданий по сопровождению самолетов, доставлявших в город Ленинград продовольствие, и проявленное при этом мужество наградил 10 офицеров и сержантов полка Грамотой Ленинградского Совета, 13 — именными часами, 8 — ценными подарками. Среди награжденных: командир, комиссар, начальник штаба и старший инженер полка, командиры и заместители командиров эскадрилий, командиры звеньев, пилоты, лучшие авиационные техники, механики и мотористы.

...Для фронтового летчика аэродром всегда был родным домом. Когда летчик находился в воздухе, на задании, он незримыми нитями был связан с землей, со своим аэродромом. Там его ждали боевые друзья, и когда он возвращался из полета, то сразу попадал в их объятия, ощущая тепло семейного очага. Там, на аэродроме, командир мог строго отчитать за ошибки, оплошности, потому что повторение их грозило гибелью, и тут же подбодрить: ничего, мол, в другой раз будешь умнее. Наконец, здесь летчик мог позволить себе расслабиться, отдохнуть, повеселиться в кругу своих товарищей.

...Комендантский аэродром встретил 286-й авиаполк неприветливо — бомбежкой и артобстрелом. Сразу навалились и блокадные трудности. Авиатехников и механиков пришлось оставить на Большой земле, и первое время старший инженер полка В. С. Волков готовил самолеты к боевым вылетам сам с пятью прикомандированными в его распоряжение авиамеханиками-матросами.

Но когда на Комендантском аэродроме появился представитель инженерно-авиационной службы ВВС фронта и, увидев бедственное положение с авиаспециалистами, обратился с рапортом к командующему ВВС фронта генералу А. А. Новикову, тот распорядился перевести в Ленинград из Подборовья самых опытных авиатехников 286-го авиаполка — В. П. Крупского, И. П. Воробьева, Ф. А. Волоснова, А. Г. Синицу, И. Н. Смирнова и инженера эскадрильи В. С. Чайченко.

Все они досконально знали материальную часть разных типов истребителей, были мастерами на все руки. Для них не составляло труда в непогоду, ночью при тусклом свете фонариков поменять в самолетах двигатели, залатать пробоины, устранить в полевых условиях практически любые поломки и неисправности. Старшина Синица славился и как непревзойденный мастер по заплетке тросов лебедки шасси.

А когда враг захватил Тихвин и маршруты полетов наших самолетов удлинились, авиатехники в морозные, вьюжные дни оборудовали почти все самолеты полка подвесными топливными баками, благодаря чему летчики смогли сопровождать транспортников до дальних тыловых аэродромов.

Руками замечательных умельцев на самолетах И-16 позднее были установлены под плоскостями балки для реактивных снарядов РС-82 — по шесть штук на каждом. Это хотя и утяжеляло «ишачков», но ощутимо повысило их огневую мощь и не раз выручало летчиков в воздушных боях.

Жилось авиатехникам очень нелегко, как, впрочем, и всем авиаторам, разделившим испытания, выпавшие на долю блокированного Ленинграда.

Летчики и весь технический состав практически с первых дней пребывания на Комендантском аэродроме были лишены нормального отдыха. Общежитие летчиков находилось в кирпичном доме детского сада (сейчас около этого места кинотеатр «Юность»). Вся Новая деревня, весь район Комендантского аэродрома и он сам находились в зоне постоянных артобстрелов и бомбежек. Однажды фашисты разбросали листовки с угрозой: «Будем бомбить с шести вечера до шести утра»,— и с этого дня педантично, час в час либо бомбили, либо обстреливали район аэродрома.

Блокадное положение полка сразу же отразилось на питании личного состава, в том числе и летчиков.

— Еда летчиков отличалась от еды технического состава только тем, что им давали вместо блокадного хлеба натуральные ржаные сухари и омлет из яичного порошка, редко мясо, а на первое та же баланда, в которой, как говорится, «крупинка за крупинкой бегает с дубинкой»,— рассказывал нам бывший старший инженер полна В. С. Волков.— А наземный персонал питался еще хуже — совсем по-блокадному. И можно было лишь удивляться, с каким рвением, упорством работали летчики и техсостав. Одни делали в день по четыре-пять боевых вылетов, другие сутками не отходили от самолетов.

Из скромности Владимир Степанович не сказал, что он самолично готовил часть самолетов к вылетам. А ведь в те дни, помимо забот старшего инженера, на плечи Волкова легли многотрудные обязанности комиссара полка.

В своем письме нам бывший авиатехник 286-го авиаполка В. П. Крупский так отзывается о В. С. Волкове: «Душой и нашим авторитетом был старший инженер полка Владимир Степанович Волков, Всегда сосредоточенный. Лишних слов не говорил. Отлично знал дело. Всегда был с нами, помогал летчикам, техникам, механикам. Все умел и не чурался никакой работы.

Мы голодали и очень уставали. Спать приходилось каких-нибудь три-четыре часа в сутки. Донимали морозы, поэтому спали не раздеваясь. Бывало, не успеешь согреться и уснуть, а старший инженер В. С. Волков и инженер эскадрильи В. И. Худяков уже будят: «Вставайте! Сильный мороз. Надо греть моторы...»

На аэродроме темно. Все делали на ощупь. Моторы остыли, и разогреть их не так-то просто. Лишь ближе к рассвету удавалось запустить их и хорошо прогреть.

А сколько сил приходилось тратить на ремонт, особенно на замену двигателей!»

Всеволод Петрович Крупский рассказал о таком эпизоде, из которого видно, как боролись наземные авиаспециалисты, эти великие труженики войны, за каждый самолет.

Однажды он получил приказ эвакуировать с места вынужденной посадки самолет И-16, который командир эскадрильи капитан Виктор Обиралов, будучи тяжело раненным в бою, посадил «на живот» буквально на глазах у немцев, в двух километрах от линии фронта.

Эвакуировали «ишачка» ночью: под плоскостями выкопали пологие ямы, что позволило выпустить шасси, и подняли самолет.

Подобные случаи были не единичны. Наибольшее число спасенных самолетов числится в активе старшего инженера В. С. Волкова, который брался за любую самую тяжелую работу, личным примером вдохновляя своих подчиненных.

— Как-то при сопровождении очередной группы транспортных самолетов над Ладожским озером,— рассказывал Владимир Степанович,— завязался воздушный бой. Вражеских истребителей отогнали, но один из наших самолетов, пилотируемый старшим лейтенантом Михаилом Горбачевым, был подбит и с убранным шасси приземлился на лед Ладоги. Взяв с собой техника звена Александра Синицу, человека смекалистого, расторопного, смелого, я выехал на полуторке к месту посадки самолета. Нашли мы его быстро. С нами был и оставшийся «безлошадным» Горбачев, очень переживавший потерю самолета.

На «ишачке» оказался пробитым маслобак, погнута лопасть воздушного винта. Вес машины превышал две тонны, и мы не представляли себе, каким образом вчетвером, включая шофера полуторки, можно поднять самолет, выпустить шасси и вывезти из опасной зоны.

Но нужда заставляет думать. В инженерном батальоне, обслуживавшем ледовую дорогу, нам дали два длинных бревна, пеньковый канат и колесный трактор. Мы вырубили лунку возле носа «ишачка». Чуть дальше установили стрелой бревна со связанными вверху концами. Через них перекинули пеньковый канат, один конец которого привязали к трактору, а второй — к хвосту самолета. Трактор двинули вперед и потянули вверх хвост машины. Когда И-16 встал вертикально на нос, втулкой винта в лунку, шасси освободилось. Трактор стал медленно сдавать назад, а мы притягивать хвост самолета на платформу полуторки. Оставалось снять отъемные консоли крыла, закрепить их вдоль бортов и двигаться на свой аэродром... После двухсуточного ремонта наш «ишачок» был в строю.

Но все эти трудности не шли ни в какое сравнение с потерями наших летчиков.

Да, на войне как на войне — потери неизбежны. И какой летчик или авиаспециалист не помнит те скорбные дни, когда погибали боевые друзья...

Нес потери и 286-й полк. Был такой день в полку, когда с задания не вернулись сразу три молодых лейтенанта — командир эскадрильи Аркадий Хоняк, заместитель комэска Петр Волнухин и командир звена Виктор Черепанов.

Был снегопад. В такую погоду обычно истребители не летали. Но надо было прикрыть большую группу самолетов. И выбор пал на самых лучших летчиков полка. Все понимали, с каким риском сопряжен полет при такой погоде. То, что тогда было просто боевой работой, теперь, по прошествии времени, осознается как подвиг. Именно на подвиг сознательно шли тогда три парня из 286-го полка. Из боевого донесения стало известно, что задание они вы-. полнили, приняли неравный бой с «мессершмиттами», прикрыли своих подопечных. Но как протекал бой, так и осталось неизвестным. Никто с задания не вернулся.

Для тех летчиков, кто пережил войну, эти парни навсегда остались двадцатилетними. В день их гибели Алексей Татарчук принял эскадрилью Аркадия Хоняка. К этому времени полк потерял треть своего состава.

— К середине сорок второго года нас осталось мало,— рассказывает А. Татарчук.— Летать приходилось часто. Случалось, слетаешь два-три раза на сопровождение, потом пару часов поспишь и снова в воздух. Нередко на сопровождение вместо положенных восьми—десяти истребителей взлетали три, два, а то и один. Фашисты знали, что в Ленинград возили продукты, из города вывозили женщин, стариков, детей, раненых. И враг не гнушался ничем, чтобы помешать этим перевозкам. Гитлеровское командование установило большое денежное вознаграждение своим асам за каждый сбитый советский транспортный самолет.

В ответ на эти пиратские налеты фашистов принимались все меры, чтобы усилить охрану транспортных караванов.

К сопровождению транспортных самолетов все чаще стали привлекаться истребители других частей ВВС Ленинградского фронта и Балтийского флота.

...Прошли не месяцы — недели, но и этого по нынешним меркам небольшого времени хватило молодым пилотам 286-го полка, чтобы набраться боевого опыта.

Сложным, насыщенным был каждый боевой вылет на сопровождение транспортных самолетов ПС-84 и ТБ-3. На исходе октября, в ноябре, декабре, а также в течение всей зимы и весны сорок второго года эти машины летали очень интенсивно. Летали в любую погоду: при отсутствии видимости, при сильном ветре, сильном обледенении. И в таких же условиях непогоды приходилось летать истребителям.

Уже в ноябре, в самые напряженные дни работы воздушного моста, молодые летчики 286-го полка Алексей Татарчук, Виктор Обиралов, Михаил Горбачев, Иван Братушка, Николай Устинов и остальные имели за плечами немалый боевой опыт. У каждого из них были успешно проведенные воздушные бои и одержанные победы. У некоторых на гимнастерках сверкали боевые ордена. Двадцатилетних летчиков по праву называли «стариками»; к этому времени все парни возмужали, плечи раздались, походка стала по-летному степенной — вразвалочку, форменные кожаные регланы и куртки поистерлись. Но по-прежнему они были полны молодой удали и задора и, как всегда, неудержимо рвались в бой. Но теперь многое им стало известно, многому научились. Каждый вспоминал свои первые полеты на сопровождение, ошибки, промахи и курьезы, избежать которых не хватало боевого опыта.

Теперь этот опыт был, а с ним пришли и боевые подвиги и умение идти на осмысленный риск.

Однажды, израсходовав в бою почти весь бензин, группа истребителей 286-го полка приземлилась на соседнем аэродроме. К командиру эскадрильи старшему лейтенанту Алексею Татарчуку подошел техник Леонид Касьяненко:

— Командир, я осмотрел ваш самолет. Оба троса управления рулем поворота потерты, на правом и на левом есть лопнувшие жилки. Взлетать нельзя!

— Что предлагаешь?

— Тросы надо заменить. До утра придется провозиться.

— Я и сам знаю о неполадках. Спасибо, друг, но мне надо скорее домой. Ждут новые задания.

Касьяненко покачал головой:

— Рискуете, командир!

— Ну-ка, подержи покрепче руль!

Поняв, что задумал летчик, Касьяненко отошел к хвосту и обеими руками уцепился за руль поворота. Татарчук несколько раз сильно двинул педаль. Тросы выдержали.

— Видишь? — сказал старший лейтенант.— Долечу до своего аэродрома. Тросы выдержат. Дома мне их ночью заменят. А если оставаться у вас — эскадрилья потеряет целый боевой день. Одним словом, давай заправку и будь здоров!

...Был обычный фронтовой день. Неразлучные друзья — Алексей Татарчук, Виктор Обиралов и Иван Бра-тушка незадолго до обеда коротали время в летном общежитии. Виктор листал какую-то историческую книгу, Татарчук с Братушкой играли в шахматы. Не успели они закончить партию, как поступила команда на вылет.

О том, как слетал в тот раз Виктор Обиралов, рассказал нам в своем письме из Витебска бывший командир полка П. Н. Баранов:

«Во время полета в воздушном бою Обиралов израсходовал весь боекомплект. Вынырнув из облака, он увидел в непосредственной близости от самолета два «мессершмитта». Виктор осмотрелся. Своих нигде не было. Фашистские же летчики подошли к самолету Обиралова почти вплотную и жестами показали: «Разворачивайся и следуй за нами».

Виктору стало ясно — хотят посадить на своем аэродроме. Как бы повинуясь приказу, Обиралов стал разворачиваться, не сводя глаз с фашистских истребителей.

Те обрадованно закивали головами, и один из них показал большой палец — дескать, хорошо, продолжай в том же духе. Все это ничтожно малое время Обиралов лихорадочно думал: «Что-то надо предпринять, чтобы уйти от них». Но «мессершмитты» крыло в крыло летели справа и слева. Надо было обмануть их. Виктор стал постепенно прибавлять обороты, увеличивая скорость самолета. Оба фашиста смеялись: «Давай, давай скорей на наш аэродром».

Обиралов еще раз взглянул на фашистских летчиков. Те уже оба показывают большие пальцы. Обиралов тоже улыбнулся, показал большой палец левой руки и тут же резко взял ручку на себя. Оба вражеских самолета сразу пропали из глаз. Воспользовавшись этим, Виктор спикировал и, прижимаясь к верхушкам сосен, на малой скорости полетел на свой аэродром.

Вернувшись, доложил мне, что задание выполнено. А о том, как оставил в дураках фашистов, умолчал».

Да, в небе случалось всякое. Но не принято было у летчиков бахвалиться. На свои дела, поистине героические, они смотрели как на повседневную работу.

От командира полка Обиралов направился в летную столовую. Там царило оживление. Трудно было поверить, что эти веселые, быстрые на шутку ребята еще каких-нибудь полчаса назад были в опаснейших ситуациях, ежесекундно рисковали жизнью.

— Хлопцы, кто пришел! Сам Виктор Григорьевич.

— Как слетал, дружище?

— Нормально,— смущенно улыбаясь, ответил Виктор.

Чтобы отвлечь от себя внимание, он даже поинтересовался, удалось ли Алексею Татарчуку доиграть партию с Иваном Братушкой.

— Ты зубы не заговаривай. По глазам вижу, что у тебя что-то произошло. Рассказывай,— потребовал Татарчук.

Хочешь не хочешь, пришлось поведать друзьям о случившемся, о том, как «мессеры» его в клещи взяли.

И сразу словно ветром сдуло веселость. За столом сидели уже не парнишки-шутники, а взрослые люди — фронтовые летчики. Каждый из них как бы ощутил ту опасность, которой только что подвергся их товарищ и которую мог испытать любой из них.

— Уж если из такой переделки Виктор вышел, теперь его ничто не возьмет,— сказал кто-то.

И эти слова относились не только к Обиралову, но и к его боевым друзьям. Это они вместе с Виктором на исходе мая 1942 года вышли победителями из воздушного боя. В тот день в летных книжках Николая Устинова, Алексея Татарчука, Виктора Обиралова, Ивана Братушки и Михаила Горбачева появились такие строки: «28 мая 1942 года. Разведка скопления войск и железнодорожных эшелонов противника на станциях Саблино, Тосно, Мга в составе шести И-16. Бой против 70 самолетов противника. Один вылет. Полетное время — 0 час. 43 мин».

Незаполненной осталась летная книжка шестого участника беспримерного боя — Сергея Котельникова: он был тяжело ранен. Каким-то чудом посадил самолет и сразу был отправлен в госпиталь, который находился в Мечниковской больнице. В тот же день на аэродром приехал член Военного совета Ленфронта и вручил Обиралову и Татарчуку по ордену Ленина, остальным — по ордену Красного Знамени (Сергею орден вручили в госпитале).

А на другой день жители блокадного города смогли прочитать в «Ленинградской правде» сообщение ЛенТАСС о подвиге бесстрашной шестерки летчиков-истребителей полка Баранова:

«Ленинградский фронт, 28 мая. Сегодня днем в районе станции М, вылетела на разведку шестерка наших истребителей. На подходе к станции они встретили большую группу немецких самолетов: 50 бомбардировщиков Юнкерс-88 и Хейнкель-111 и 20 истребителей Мессершмитт-109.

Несмотря на то что вражеских машин было в 12 раз больше, советские летчики приняли решение атаковать врага... Воздушный бой, продолжавшийся 20 минут, был мастерски выигран нашими истребителями... Летчики тт. Котельников, Обиралов, Татарчук и Горбачев сбили три бомбардировщика Хейнкель-111. Советские истребители потерь не имели».

Но война есть война, и от гибели в бою никто не застрахован. Пройдет совсем немного времени, и из шести участников этого бесстрашного боя в живых останутся только трое. Однажды хмурым осенним днем самолет Виктора Обиралова не вернется на аэродром. И не будет похорон: на войне у летчиков часто не бывает ни похорон, ни могил. В лучшем случае — свидетельства товарищей, успевших заметить место гибели самолета.

Из того майского боя полковой весельчак, гармонист, певун и танцор Михаил Горбачев выйдет победителем. Но неумолимый хронометр войны уже отсчитывал последние часы его жизни. Спустя два дня после памятной разведки Михаил не вернулся на аэродром. Он погиб как истинный рыцарь ленинградского неба, безудержно смелый, дерзкий воздушный боец.

Об этих мгновениях последнего боя Михаила рассказал в своем письме из Витебска командир полка Павел Николаевич Баранов:

«Горбачеву разрешили облетать его только что отремонтированный самолет. Погода стояла отличная. Горбачев взлетел и дальше делал все, как ему было приказано. Но вот северо-западнее аэродрома Смольное Михаил заметил разрывы зенитных снарядов. Они безошибочно показывали направление полета вражеских самолетов в сторону Всеволожска. Горбачев устремился на перехват, как ему показалось, бомбардировщиков. На беду, это оказались «мессершмитты» — шестеро против одного.

Не раздумывая, Горбачев вступил в схватку. Но силы были неравны. Фашистам удалось подбить самолет, и Михаил, видимо, получил тяжелое ранение. И-16 начал падать. Приходя в себя, Михаил делал попытки вывести машину из неуправляемого падения. Но земля все ближе и ближе... С горечью сообщил я родителям Михаила о гибели их сына. В неравных боях погибли также Иван Братушка, восемнадцатилетний Владимир Обертасов — самый молодой среди своих товарищей, Иван Сагатенко, который был немного постарше Владимира».

Вспоминая последние дни пребывания 286-го полка на Ленинградском фронте, его бывший командир П. Н. Баранов назовет имена погибших летчиков — всех их он считал своими сыновьями. Для него они остались навсегда двадцатилетними. Спустя четыре с лишним десятилетия не заживает рана отцовского сердца.

Место падения самолета Виктора Обиралова установить не удалось. О последних месяцах жизни Виктора рассказала нам его жена.

В одном из своих писем П. Н. Баранов упомянул, что в марте 1943 года Виктор Обиралов женился на молоденькой учительнице из Череповца. Звали ее, запомнил Баранов, Людмилой. Свадьбу сыграли в деревне, где квартировали летчики. Павел Николаевич пытался после войны узнать о судьбе Людмилы, но долго не мог отыскать ее следов ни через военкомат, ни через горисполком Череповца.

Отклик пришел на наше письмо, опубликованное в череповецкой газете. Бывший авиамеханик барановского полка М. А. Юхтаров прислал адрес Людмилы. Оказалось, что живет она в Бендерах. И вот ответ Людмилы Яковлевны на наше письмо:

«Впервые я увидела Виктора в декабре 1942 года. День был морозный. Я спешила к себе в школу. И вдруг мне навстречу три летчика — в унтах, комбинезонах, меховых шлемах. Ну прямо точно из сказки — три богатыря.

— А говорят, что здесь нет красивых девушек! — сказал один из них.

Потом я узнала, что это был Алексей Татарчук, а с ним Иван Братушка и Виктор Обиралов. Вечером я встретила всю эту троицу на танцах. Через три месяца Виктор сделал мне предложение».

Людмила Яковлевна обрисовала портрет Виктора: «Его внешняя красота — высокий рост, глаза синие-синие, обаятельная улыбка — находилась в полной гармонии с внутренней его человеческой красотой. Он был очень естествен, не навязывал свою волю, никогда не злился, не раздражался попусту, не повышал голоса.., Виктор на всю жизнь запомнился мне с улыбкой».

Да, все они, не дожившие до Победы, до наших дней, остались в памяти своих родных и близких, друзей молодыми, жизнерадостными, полными сил и отваги. И беззаветно мужественными, ежечасно, ежеминутно готовыми к своему непростому ратному труду, который мы спустя годы именуем подвигом.

...А хмурое или ясное небо по-прежнему освещали время от в