THE CHASM OF FIRE 11 страница

— Но это особое выражение у вас не всегда. Прошлой зимой, когда у меня были те большие тревоги, очень часто мне было так горько потому, что была убеждена, что вы создавали эти состояния своей силой. Пришла к вам, полная возмущения, а вы просто сидели здесь и выглядели, как сам Будда, прошло время и неприязнь исчезала. Просто приняла это, что могла сделать? Думать, что вы не знаете о моих страданиях, в противном случае как могло у вас быть столь чудесное выражение? Эта кротость и сострадание...

Он улыбнулся. Затем погрузился в самадхи и опять выглядел, как статуи Будды кхмерского периода — такой любящий, такой спокойный, такой далекий, только тень улыбки на губах. Блаженство другого мира. Пристально глядела, очарованная.

 

9 августа — Так происходит в нашей Системе, — сказал он. — Для того, с кем уже это произошло, это самое удивительное, потому что самому в одиночестве сделать такое невозможно. Но для гуру подобное — самая обычная вещь, и это то, что Бхандхари Сахиб имел в вид)', когда сказал тебе, что его брат переворачивает сердца людей.

— И это делается через сердечную чакру?

— Да. И существует место, называемое Сердцем Сердца. Но публике мы просто говорим — это сердце. Этого вполне достаточно.

— Но это то, что вы делаете каждое утро, — сказала я, и он улыбнулся. — Вы отключаете мой ум. Утром это делается наиболее мягким образом; в любом случае постепенно. Никогда не знаю определенно мгновения, когда это происходит, знаю, когда это точно есть здесь.

— Когда ты будешь говорить людям такое, они будут находиться под впечатлением этого. Записывай все. Это такой предмет, что ты можешь говорить об этом месяцами, годами. Например, что произошло вчера и как это произошло. Через два или три года ты скажешь: В какой удивительной Системе меня обучали! Ты можешь рассказать о том, как человеческие существа обучаются простейшим и наилегчайшим образом; как они отправляются работать согласно их складу ума и желаниям. Затем желания отбираются, и шишья должен исполнять волю гуру. Но гуру направляет его делать точно то, что он первоначально хотел и может делать лучше. Но теперь здесь более не может быть Я, или это, потому что шишья не исполняет больше свою волю, но волю гуру.

 

10 августа Сказала ему о его движениях, похожих на танец, — таких восточных, таких плавных. Ни у кого из членов его семьи нет этого — ни у его брата, ни у его детей. Видела подобное в Индии только у профессиональных танцоров и у хатха-йогов, но только у лучших. Они ступали, как боги, с такой же кошачьей грацией. Но они сильно ощущали свое

тело, слишком отслеживали свои движения. А он нет, у него это было совершенно бессознательно. Слушая все это, он спокойно улыбался.

— Должен сказать, это зависит от состояния, в котором нахожусь, я могу покинуть тело мгновенно — в доли секунды, и тело выражает это состояние, насколько способно.

В этом объяснение его подобия Христу или Будде: тело, как зеркальная поверхность, отражает высшие состояния сознания. Это все.

 

11 августа Этим утром чувствовала себя очень плохо, состояние, вызывающее тошноту и жестокую головную боль. Пришла к гуру около 9 утра. Его не было снаружи. Бабу сидел в комнате под вентилятором. Чувствую себя несчастной. Ни листочек не шелохнется на деревьях, и очень влажно.

Обменялись несколькими словами с Бабу, затем он вышел.

Рассказала, как страдала прошлой ночью. Должна признаться, жалела себя, не могла спать, так было плохо от пота и головной боли.

— Ты не должна сидеть здесь часами, — он прервал меня резко. — Это не поможет тебе. Ум не работает, ты способна критиковать, лишние вопросы появляются в твоей голове, которые кажутся полезными, но они не таковы, они наихудшие из возможных. Ты должна приходить сюда с 9 до 10, на один час утром и затем вечером на короткое время.

Начала плакать: — Вы посылаете меня вон в жару! Как жестоко! Вы знаете, что в моей квартире жарко, как в печи пекаря. Самое прохладное место в комнате — ваше, под вентилятором!

— Приходи сюда только на один час утром! — повторил он. — Что ты делаешь здесь?

— Что я делаю? — повторила невыразительно, ум не работал. — Предполагаю, что я здесь, чтобы быть с Вами.

Вы настаивали, что сатсанг — это существенно; десять часов в день провожу, сидя здесь. Думала, что так и должно быть:

— Быть со мной, — повторил он презрительно. — Другие тоже со мной. Моя жена, мои дети тоже со мной. Моя жена массирует мое тело несколько часов ежедневно, мои дети прислуживают! Но что ты делаешь?

Теперь горько заплакала. Бесполезно спрашивать меня, что делаю, оттого что ум отказывается работать и не могу думать совсем. Понимала лишь, что буду лишена его присутствия. Он, казалось, гневался, поэтому ушла около 10, продолжая плакать всю дорогу домой. Начиналось самое трудное — оставаться в раскаленной квартире на протйт жении почти всего дня.

«Иди погулять в 8 утра». Но если так жарко уже в 5, как это возможно? Выдворить меня из единственного прохладного места — подобное не сделаешь даже врагу. Позорно отказывать в приюте тому, кто страдает так сильно. Нет, это не он, это не в его характере, это делается с намерением, это, должно быть, проверка... И ум успокоился и не доставлял мне никаких беспокойств. С целью обучения...

Пришла туда, как обычно, вечером. Он сидел снаружи и спросил меня, как я. Теперь уверена, что он проверял меня, ибо ждал бунта и жалоб. Но просто сказала, что все хорошо. Он выглядел крайне немощным, и я отметила, что он совсем болен. Сказала ему, что если с сегодняшнего дня должна проводить так много времени дома, то лучше поищу другую квартиру для следующего жаркого сезона в мае.

— Кто думает о следующем годе? Кто знает, что произойдет... Никогда не думай о завтрашнем дне...

 

12 августа Когда пришла, он играл в шахматы с другом, которого никогда не видела здесь прежде.

— Ты очень поздно, — заметил он.

— Делаю то, что вы мне сказали. Вы приказали мне приходить от девяти до десяти.

Он кивнул, продолжая играть. Его торс был обнажен, он был одет только в лонгхи. Его соперником был худой мужчина с серьезным лицом. Оба были поглощены тем, что делали.

Услышав равномерный стук часов где-то вдали, подумала, что скоро должна уйти.

Но когда поднялась в 10, он спросил, не поднимая глаз: — Ты хочешь уйти?

— Уже десять, вы хотели, чтобы я оставалась только на час.

— Нет, ты можешь остаться здесь. Я села снова.

Он играл с сосредоточением, его противник, казалось, был хорошим игроком. Старалась проникнуть в его мысли, как он хотел, но скоро поняла, что продолжать подобным образом неправильно. Так ум создает барьер, и нельзя никуда попасть. Озарения рождаются за пределами ума. не могу принуждать их, они должны происходить сами по себе. Наконец решила, что он хочет, чтобы я ушла в 11.30, так и сделала.

 

 

13 августа — Ты хочешь мне что-то сказать? Он спросил, потому что я упомянула прошлым вечером, что у меня было необычное переживание, о котором расскажу ему, возможно, завтра. Он вряд ли когда-либо спрашивал меня, хочу ли говорить с ним. Напротив, когда мне необходимо было поделиться с ним чем-то, обычно избегал меня, и начинались помехи. Рассказала ему о неравномерных ударах сердца и о сне, который не казался сном. Его улыбка была нежной и странной.

— Помните, весной рассказывала, как будто в моей груди бьется два сердца? Такая странная была майя.

— Ты права, — прервал он меня. — У нас два сердца.

— Одно бьется быстро и сильно, а другое мое собственное? — спросила я, и он кивнул. Не расспрашивала дальше; было чувство, что он не скажет больше... Одно, должно быть, Сердце Сердца, которое он упоминает иногда. Смутно помню, что Сердце Сердца это Атмическое Сердце. Конечно, однажды узнаю. По крайней мере, он так говорит всегда... Не должна быть нетерпеливой. Должна учиться ждать спокойно.

 

16 августа Он не вышел прошлым вечером. Сидела одиноко во влажном саду, затем рано ушла домой. С утра страдала от сильного раздражения, такого беспричинного, против всего и всех. Иногда раздражение относилось прямо к нему.

Он тоже, казалось, был в плохом настроении. Приказал мне посадить какую-то овощную рассаду, которую принес один из его учеников. Возразила: — Что за польза, сажать такие нежные вещи, когда у них нет ни малейшего шанса выжить. Сначала избавьтесь от козы, — сказала я, — которую грязные люди, живущие в сарае, выпускают все время свободно бродить саду. А что насчет множества детей и бездомных собак, прибегающих с улицы? А забредающие коровы, Маншиджи бегает, гоняя их? Но это было бесполезно. Он начал раздражаться. Посадила рассаду.

. У нас была неприятная беседа, и он сказал мне, что у меня нет мозгов, нет понимания и я глупая. И он продолжал оскорблять меня, а я защищаться. И затем он сказал:

— Войди внутрь, почему ты должна сидеть здесь одна?

— Вы имеете в виду двор? — спросила пораженная. Он кивнул. Ну, подумала в полном изумлении, он никогда не беспокоился прежде, если я сидела одна. Делала это месяцами подряд, в холоде, пыли, незамечаемая, забытая, заброшенная, даже возмущая некоторых людей.

Вошла внутрь. Они все играли в карты часами. Для него не имеет значения, что он делает на физическом плане, все равно. Его сознание частично где-то еще в любом случае. Это состояние сахай самадхи — самадхи без усилий. И в это состояние те, что выше его, приводят своих шишья без усилий, так он сказал однажды, когда комментировала эту его способность быть в двух различных состояниях одновременно. Когда он играет в карты это очевидно, хотя он обращает внимание на игру, он еще где-то тоже... Можно было заметить по выражению его глаз.

 

17 августа Утром был молодой человек, которого никогда прежде не видела. Бхай Сахиб говорил с ним на хинди, объясняя Систему. Несколько раз в ходе беседы он использовал слово «самореализация» на английском языке.

И мысль пришла мне в голову: — Пожалуйста, Мастер, не могли бы рассказать нам, как узнают, что постигли Бога? Это нечто, что нахожу самым загадочным. Как узнают, что это не иллюзия, разновидность какой-то майи? Я встречала так много садху (святых людей) и саньяси в Ришикеше и в других местах. Они все называли себя Познавшие Души.

— Если кто-то говорит, что он Познавшая Душа, он никогда ею не станет. Это никогда не говорят. Вали (суфийский святой) — уравновешенная личность. Он знает, что этот мир не самый плохой, и живет в обоих мирах; духовное и физическое — жизнь на этой земле. Для него нет плохого или хорошего, хорошее или плохое — относительные понятия.

— Но я часто слышала, вы осуждаете мирские вещи!

— Ибо обычным людям должно говорить подобным образом, — улыбнулся он. — Как они узнают, что азартные игры или погоня за мирским неправильны? Но зачем утруждать себя пониманием? Понять — это важно. Только вещи, которые мы осознаем, по-настоящему наши.

Позже сделала вывод: — До того, как придешь к Мастеру или вали, карма сильна, но как только вали берет тебя в свои руки, никакой кармы не остается.

Не мгновенно, но постепенно, по мере того, как желания уходят, никакой кармы не остается и другая, формирующаяся, забирается. Создается карма, которая связывает тебя с Мастером и ведет к Реализации.

 

18 августа

Он убирал свою комнату, когда пришла.

Была полна радости от сильного тропического дождя. Никогда не видела такого дивня — сплошной поток воды, какие там капли! Это делает воздух таким чистым и благоуханным.

Рассказала ему о подавленности, что была у меня прошлой ночью. На самом деле она продолжалась последние

три дня, но вчера было особенно плохо. У меня бывали периоды горя в жизни, у кого их не было? Но не думаю, что когда-либо в своей жизни была такой несчастной. Знает ли он об этом? Он кивнул.

— Была некоторая напряженность, и кое-что было сделано, так что это не должно продолжаться долго!»

Затем принялась рассказывать, как была раздражена из-за хижины, в которой живет семья Тулси Рама. Больно видеть, что он тратит часть моих денег, чтобы починить сарай грязных людей, которые доставляют ему беспокойство и раздражение любым способом. В конце концов, это были деньги от продажи моего дома и деньги, оставленные мне мужем, они предназначались для помощи мне в старости. Радостно отдала их ему ради чего-то стоящего, но трудно понять, почему он делает такие вещи. В конце концов, они разрушают его сад, ссорятся, создают беспорядок. Тулси Рам не хочет работать, а хижину, как эта, они могут возвести где угодно на индийской равнине. Почему она должна быть у него в саду?

Он слушал молча. Затем он рассказал мне, как Л. подарила одеяло его Благословенному Гуру, и он был так благодарен за это. Но несколько дней спустя отдал его кому-то еще.

— Должен заметить, я надеялся, что он даст его мне, но он отдал его кому-то, кто был ему совсем безразличен. Так делается. Мы отдаем: семью, свое имущество, это имеет мало значения. Я никогда не приходил с пустыми руками к нему, но то, что я приносил, распределялось тотчас же среди присутствующих, и они не значили ничего ни для него, ни для нас. Так это делается.

 

20 августа Раздражение все еще со мной, больше чем когда-либо. Как буря оно нарастало в моей душе. Кажется, задето мое самое сокровенное.

Вечером он вышел, и они снова играли в карты во дворе. Были мгновения мимолетного счастья, как золотое облако внутри моего сердца...

 

21 августа Да... Желание. Великое, Бесконечное... Давайте вспомним, как это было точно. Проснулась в обычное время, около шести, и вот оно здесь, между пробуждением и сном, желание, остро болезненное и такое глубокое. Желание чего? Это была первая мысль пробуждающегося сознания. На самом деле я не знаю. Иногда глубокий вздох из глубины моего сердца, казалось, облегчает напряжение — таким острым оно было и таким жестоким. С самого начала никогда не знала, чего желала. Отчаявшийся, истерзанный ум не работал, не могла и не анализировала. Это было просто желание из самой глубины сердца, терпкое ощущение какого-то исчезающего блаженства...

Сначала казалось, это просто желание ради себя самого, не ради чего-то особенного. Временами оно было больше, временами меньше, но оно всегда оставалось фоном, мягко пульсируя. Никогда не была без него, и временами оно могло увеличиваться так ужасно, что теряла волю к жизни. Должна быть причина для этого. Не говорит ли он, что существует причина для всего?

Заглядывала глубже в себя. Глубже и глубже. И утром отняло довольно мало времени, чтобы открыть то, что в действительности это то самое томление, которое было всю мою жизнь с детства. Только теперь оно возрастало до крайней степени. Даже когда была совсем мала, всякий раз, увидев золотые облака на закате или небо, такое синее, или услышав прекрасную музыку, или разглядывая танцующие блики солнечного света на дрожащей поверхности воды, — всякий раз она приходила, беспредельная печаль, что-то плакало во мне.

Часто изумлялась, откуда могло быть это томление. Никогда по-настоящему не понимала его. Была ли это моя славянская наследственность, врожденная грусть русского характера? Утром поняла: это плачь запертой души о Едином. Любящая взывала к Возлюбленному, заключенный жаждал свободы.

Несколько секунд казалось, что это разорвет мое сердце на части, таким сильным оно было, ставшее даже причиной телесной боли. Теперь оно слабело, оставляя позади понимание самой своей природы... Так просто. Все время оно никогда не было чем-то иным, но плачем о на-- стоящем Доме!

Мы приносим его с собой в физическую жизнь. Приносим из других планов бытия. Это создает часть самого строения нашей души, ему предназначено снова привести нас к дому, которому мы принадлежим. Без этого желания, которое есть дар не этого мира, мы, заблудившиеся, никогда не найдем дороги домой...

Если вы любите, а все спрашивают: «Почему вы любите?» и вы способны ответить: «Я люблю, потому что он или она красив, или имеет положение, или очарование, или хороший характер»; другими словами, если вы можете найти причину вашей любви — тогда это не любовь. Но если вопрос задан вам, а вы, внезапно изумившись, должны признать, что не знаете, что это никогда не приходило вам в голову, вы только любите, это все, так просто... тогда, только тогда это Подлинная Любовь.

Он выглядел больным и спал почти все утро. Пыталась отогнать мух прочь, закрывая ставни и двери и обмахивая его, когда он отворачивался к стене. Ушла домой рано. Вечером он не вышел. Была рада, что он отдыхает.

 

22 августа Когда пришла, он собирался принимать ванну, но попросил меня не уходить.

— Ты садись здесь, — сказал он, так узнала, что он хочет говорить со мной. Он вернулся одетый в белое лонгхи и устроился удобно на большом стуле. Сказала ему о вибрациях, которые исчезли так быстро, и он улыбнулся.

— Теперь пришло время, — начал он, и я внезапно почувствовала, что он почти готов рассказать мне что-то очень важное, и слушала внимательно то, что он должен сказать.

— Теперь пришло время, чтобы ты записывала все свои переживания.

— Я записываю, все, что вы говорите мне, и мой собственный опыт, и все мои сомнения и замечания, все.

— Сомнения должны быть записаны, — он кивнул, — иначе как поймешь растворение? Это будет полезно для книги, которую ты пишешь. Опыт, который у тебя есть и будет в будущем, ты можешь найти только на персидском языке, в основном в форме поэзии, и до сих пор совсем немного переведено из нее.

Слушала частично с изумлением, частично с огромным интересом.

— Отказалась от идеи написания книги давно, оттого что вы сказали, что те, кто пишет книги — идиоты, а также и те, кто читает их. Но тем не менее веду дневник, помню, что вы сказали однажды, что дневник поможет мне.

Он кивнул. — Те, кто пишет, начитавшись других книг, а не из собственного опыта, глупцы, и глупцы те, кто читает их. Но ты будешь писать, исходя из своего собственного, подлинного опыта, живого переживания. Мы живем в век знаний, какие-то знания должны быть отданы миру. Я хочу, чтобы ты сделала это. Ты должна будешь передать мое послание миру. Все сомнения, все беспокойства, что ум доставляет тебе, действительно не мешают любви. Это истина. Ум пытается, но любовь в самом деле не затрагивается. Если бы это не было так, я никогда не обратил своего внимания на тебя. — И он добро улыбнулся.

Вошел мужчина с мирскими просьбами — о какой-то помощи в судебных делах или о подобном. Когда он закончил, я спросила: — Как много людей приходит во имя духовных наставлений?

— Очень мало. И те, кто приходит сюда, не самые увлеченные. И если ты пишешь книгу, не забудь подчеркнуть, как любовь создается. Мы — единственная Йогическая Система, в которой любовь создается таким образом. Мой Почтенный Гуру Махарадж всегда говорил: «Если ты можешь найти лучший, легкий путь, так иди по нему, пожалуйста». Таким широко мыслящим он был. Но где, где ты найдешь лучший? Мои ученики, если они живут, как я жду от них, и следуют мне во всем, постигают Бога в этой жизни. Безусловно. А если они слишком стары, или развиваются слишком медленно, я делаю их осознающими в момент смерти. Бог ДОЛЖЕН быть осознан в одной жизни, в этой жизни, и это единственная система, которая так делает.

— Да, это простой и разумный путь привести человека именно туда, куда он хочет.

— Верно. И я браню тебя, ибо знаю, что любовь — самое великое из всего. Мой Благословенный Гуру Махарадж всегда бранил меня, а я только сидел здесь со склоненной головой. Я продолжал думать, что он прав, а я дурак, что бунтую все время. Он никогда не бранил еще кого-то так много, как меня.

 

 

23 августа Когда пришла его жена, делала ему массаж; он от вернулся к стене. Когда она вышла, он казался спящим. Мухи беспокоили его, и начала отгонять их полотенцем. Он не хотел вентилятора, оттого кашлял и потел; потоки воздуха неприятны его состоянию. г

— Когда книга будет написана — а она будет написана, это не вопрос, ибо понимаю, это ваше желание, — она будет для вашей славы!

— Книги в основном пишутся, когда личность, о которой идет речь, — покойник. — Он говорил медленно с закрытыми глазами.

— Но могу ли писать ее прежде, чем достигну, по крайней мере, чего-то? Это не движется легко. Многое не может быть выражено. Вы сказали мне, что я первая женщина, получающая обучение согласно Древней Традиции.

— Я говорил тебе уже, что переживания не записаны нигде, кроме персидской поэзии. Я делаю наипростейшую вещь: я даю тебе переживания, а ты делай с ними, что тебе угодно.

 

24 августа Утром, когда пришла, здесь уже был молодой человек, сосредоточенно слушая, как и вчера; Бхай Сахиб, был исключительно добр, многое объясняя.

Затем он отослал Сатендру из комнаты, приказав закрыть дверь, молодой человек сложил свои ноги в сидх-асана (одна из поз йоги), и было ясно, что он был посвя-

щен в «сидение», как они называют это здесь. Была заинтересована и смотрела внимательно.

Бхай Сахиб сам сидел в гуру-асане (традиционная поза учителя), его руки обхватывали большие пальцы ног. Молодой человек сидел спокойно, его глаза были закрыты. Гуру делал то же самое, его лицо выражало бесконечную любовь, на губах — нежная улыбка. Он казался удивительно молодым и полным любви. Не заметила точно мгновения, когда юноша вошел в состояние дхьяны. Когда случайно взглянула на него, он был без сознания. Гуру сидел, не двигаясь, около пятнадцати минут, та же нежная улыбка1 была на его губах. Затем он открыл глаза и посмотрел на юношу. Ясно понимала, что он не смотрит на физическое тело. Знала это выражение теперь, когда он разглядывает что-то не физическое. Молодой человек не двигался, он даже, казалось, не дышал. Гуру опять закрыл глаза на некоторое время. Когда он открыл их снова, посмотрел на юношу прежним образом и расслабился. Он скрестил свои руки и смотрел через чик за дверь. Муха ползла по щеке молодого человека; он почувствовал это, только когда она приблизилась слишком близко к его рту: он дернул губами, но не очнулся. Следующие 10 минут или около того гуру сидел, размышляя, поглядывая иногда через дверь или окно. Однажды он взглянул на меня — скользящий, безразличный взгляд.

— Бас бета (Достаточно, мое дитя), — сказал он мягко на хинди, и юноша пришел в чувство мгновенно. Гуру начал разговаривать с ним таким образом, что могла видеть, что сердце молодого человека таяло. Через некоторое время он отослал его, оттого что вошел слуга и сказал ему, что чай готов. Он вышел, я осталась одна на некоторое время. Начала тихо плакать. Чувствовала себя такой обиженной, такой одинокой. Совсем не прерывали. Но когда я должна говорить с ним, как часто будут вмешиваться... А мои вопросы отвергаются, как «никчемные» или «неуместные», а что до «сидения», то у меня никогда не было ни одного...

Через некоторое время перестала плакать, что могу сделать?..

Когда он вышел, его лицо было суровым, жестким, без выражения, как если бы высеченные из камня. Он сел на большой стул.

— Как вы себя чувствуете сегодня? — спросила я.

— Лучше, чем вчера, — ответил он строго.

— Можно мне задать несколько вопросов?

— Да, — ответил он сухо, его лицо было каменным.

— Это было это «сидение»?

— Да-

— Вы встретили его первый раз вчера впервые, Ганд-хиджи привел его к вам?

— Да-

— Вы ввели его в дхьяну. Видела, его лицо дрогнуло, поняла, что-то было сделано, и он слушал очень внимательно то, что вы говорили. Вы сидели в позиции со скрещенными ногами, и пальцами обеих рук держали большие пальцы ног. В прошлом читала в книгах, так делается, чтобы закрыть движение сил ауры; так ли это?

— Почему я должен рассказывать тебе, что я делаю? — ответил он. — Если я так поступлю, ты неправильно поймешь и неверно истолкуешь. Сейчас это за пределами твоего понимания. Что делаю с другими, не имеет к тебе отношения!

— Думала, что это может стать интересной записью в моем дневнике, — ответила я.

— Описывай в дневнике только свой собственный опыт, другие люди — не твоя забота, а также то, что я с ними делаю.

— Вы говорили мне раньше, что сказали мистеру Чо-удхари, что он может сидеть в любой позиции, которая ему нравится, когда он первый раз был введен в состояние дхья-ны. С тех пор прошло много лет, но этот молодой человек сидел в сидхасана. Почему так?

— Я не велел ему сидеть ни в какой особенной асане, он

делал это сам. — Он встал и пошел лечь на тачат. Я чувствовала глубокое расстройство. Ну вот, думала я горько, здесь, кажется, два закона, один для меня, другой для других.

Другие могут задавать самые глупые вопросы — ничего страшного; но мои остаются без ответа, а у меня есть вопросы, которые мучают меня иногда месяцами. Но они считаются неясными, он становится совсем грубым и раздраженным, когда я их задаю.

— Пожалуйста, — сказала я. Была очень расстроена. — Скажите мне только одно. Совершенно ли он отрешен?

— Как я узнаю, отказался ли он совершенно? — пробурчал гуру, заметно раздраженный. Была удивлена.

— Но я так понимала, что дхьяна достигается только тогда, когда ты абсолютно отрекся! Я думала, дхьяна это последняя ступень!

— Дхьяна это первая ступень; первая ступень согласно нашей Системе, первый шаг. До того, как ты достигнешь этой ступени, ты даже еще не начал. — Сейчас он был действительно раздраженным. — Я говорил тебе очень часто, почему ты не слушаешь правильно? Начинаешь с дхьяны и затем продолжаешь с нее!

— Но почему в моем случае это не так?— Была теперь озадачена даже больше. Означает ли это, что я не могу продолжать?

— Ты говорила и повторяла так часто, что не хочешь дхьяны! Ты получишь переживания дхьяны, но это не твой путь. Ты обучаешься другим образом, твой путь это другой путь, в полном сознании.

— Но, согласно вашей Системе, дхьяна идет первой, вы сказали мне. Вы никогда не отвечаете на мои вопросы ясно, или они отвергаются, как неясные и глупые. Каким им быть, если они мучают мой ум так долго? Они важны!

— Они являются неясными, и ты не знаешь, как задавать вопрос должным образом, и как слушать правильно. Не видишь ли ты, как ты запуталась? Посмотри на себя! Твой ум ходит вокруг да около!

Он отвернулся к стене. Сидела здесь совершенно озадаченная. Что в конце концов он имеет в виду под правильными вопросами? Когда он через некоторое время повернулся ко мне, сказала: — Насколько понимаю, мне предназначается Путь Любви, который частично не является вашей Системой? В таком случае что это за Система? Это все так запутанно! Л. достигла дхьяны в две первых недели, так она обучалась согласно Системе, или нет?

Он лежал на спине, руки скрещены за его головой, выглядел более грозно, чем всегда.

— Пожалуйста, ответьте, хорошо ли я поняла!

Его лицо стало бесчувственным. Начала плакать и не могла остановиться. Вошла его жена, и слуга, и дети. Не могу выносить больше. Это бесполезно. Должна принять все. Он сжигает меня. И когда кто-то завидует мне, как я узнала, некоторые его ученики, надо просто рассказать им, что он делает со мной, как он сжигает меня, и если они хотят этого — добро пожаловать тоже... Думала горько по дороге домой. Дома не плакала. И мое сердце все болело и болело, бесконечно.

28 августа Мне кажется, что любовь скоро пройдет. Есть небольшие знаки, указывающие на то. Только желание останется. Сухость и боль. О Боже, что за жизнь у меня! О, Бхай Сахиб, мой Благословенный Гуру Махарадж, сделайте так, чтобы этих критикующих чувств не осталось; и если они должны остаться по какой-то причине, пожалуйста, пусть любовь увеличивается! Вечером новая дама сидела с ним.

— Она сказала мне, что 20 последних лет делала абхья-са (духовная практика). Я объяснил ей, что она не должна вверять себя гуру до тех пор, пока вполне не уверена. И рассказал ей, что существуют знаки хорошего гуру.

— И что это за знаки? — спросила я, надеясь услышать больше.

— Я часто говорил тебе об этом раньше.

— Нет, Бхай Сахиб, возможно, вы говорили это на хинди кому-то еще, уверена, что не мне.

— Говорил, хорошо помню, — ответил он с раздражением. — Ты никогда не помнишь, что я рассказываю тебе.

— Не буду противоречить вам, но действительно вы не говорили мне, — ответила, отчаявшись.

— Это твое отношение, всегда так, — сказал он раздраженно. — Это самое неправильное, отношение!

Слезы наполнили мои глаза. Тон, которым он сказал это, ранил меня глубоко. Странно, слишком остро реагирую на то1, что он говорит мне, — простейшие вещи так ранят... Была раздражена собой за эту потерю контроля: если чувства задеты, тогда чувства сильнее любви. Если любовь сильнее, ранить невозможно... Он продолжал говорить на хинди. Просто сидела там.

Позже он пропел: «Когда узнаю, как беспокойно Это, оповещу ударом в барабаны. Не подходите близко к Дороге Любви! Что могу поделать? Беспомощный я...»

 

29 августа Да, волна любви угасала. Он будет само дружелюбие сегодня, он всегда такой, когда я беспокоюсь.

Как только вошла, он сказал мне, что чувствует себя лучше. Мы разговаривали о гуру и ашрамах (местах религиозного уединения) и о том, что нет особой духовности в большинстве из них. Отметила, что на самом деле не верю в гуру, но посещала некоторых ради любопытства. Каждый раз, когда встречала тех свами (учителей), думала, что в них не так много от йогов или святых! О нем не могу думать подобным образом, это нечто совсем другое. Он улыбнулся вяло.