THE CHASM OF FIRE 16 страница

— Подразумеваете ли вы, что это будет конец Системы?, — спросила я, думая, что под заходящим солнцем он подразумевает себя самого.

— О, нет! — он рассмеялся. — Как может такое быть? Никогда! Если нет солнца, есть луна!

Я похолодела. Такой ясный намек... По выражению моего лица он должен был догадаться, что поняла смысл. Он быстро взглянул на меня и затем посмотрел в окно.

— Солнце и луна затмеваются; звезды не затмеваются никогда.

— Как это понять?

— Святые могут быть преданы забвению, — пояснил он. — Они подвержены страданию; могут потерять уважение людей.

Затем он ушел.

 

Середина марта Последние одиннадцать дней пыталась контролировать немного свое сознание. Поняла, что это невозможно сделать.

Вспышка улыбки, как луч внезапного солнечного сияния, промелькнула на его усталом лице.

— Хо-о-о-р-о-о-ш-о-о, — сказал он весело, растягивая «о».

— Но я нахожу, что сталкиваюсь с двумя главными трудностями; первая — это память.

— Как это происходит? — спросил он.

— Когда сижу в вашем саду, многое происходит, что напоминает мне о прошлых страданиях. Происходит ужасное, они возникают и стоят передо мной, как призраки. Боялась, что подобное может случиться, и писала вам об этом из Лондона. Произошло, как и опасалась. А затем поднялось возмущение. Теперь, избавляясь от возмущения, должна помнить, что оно было, и что это Воля Бога. Другое препятствие — это то, что живу в окружении подозрении. Как понять, какие сомнения мои, а какие — отражение чьих-то еще?

Тень сострадания появилась в его глазах, он перебирал свои мала.

— Мысли приходят и уходят, — сказал он мягко.

Он вышел, а я не заметила, пока он не прошел мимо меня, направляясь к своему стулу. Встала и приветствовала его поспешно. — Странно, что не заметила вас.

Тень улыбки вместо ответа. Соединение с Мастером, очевидно, завершается постепенно и в молчании.

Все утро он был здесь молясь. А затем в самадхи. Он взглянул на мой лоб два или три раза, когда открыл глаза. Все было спокойно. Даже сад был спокоен; даже движение на улице и занятые домашним хозяйством. В первый раз заметила, что близость к Мастеру имеет то же свойство, что и близость к Богу; только Бог, или скажу — Истина, намного дальше.

 

15 марта

Он вышел и выглядел лучше. Он долго говорил на

хинди, но время от времени дружески кивал мне. Он, должно быть заметил, что была несколько подавлена, думая о жаре на месяцы впереди. Уже было жарко.

— Как ты? — спросил он, взглянув на меня добро. Ответила: хорошо и рада, что ему лучше.

— Лучше, да. Трудные времена впереди. Пожалуйста, не сиди все время снаружи, входи в любое время. Ты можешь сидеть в комнате. Входи внутрь, даже не спрашивая: нет никого здесь, чтобы указывать тебе. Я сам иногда не вхожу в эту комнату часами.

— Спасибо, — ответила я. И затем с улыбкой добавила: — Это великая перемена; вы знаете, что я имею в виду. — Указала на прошлое, когда никогда не могла входить внутрь жара или нет... Его глаза выразили улыбкой: да, я знаю, и он кивнул.

— Вчера, когда ты ушла, Бхалла и друтие отзывались очень высоко о тебе. Они говорили: «Она приходит каждый день, сидит здесь много часов. Не знает, почему и зачем она приходит, но она сидит. Но мы знаем, что приходим сюда только говорить, мы не хотим жертвовать, мы не делаем усилий»... И когда люди говорят подобным образом, я чувствую смущение, — продолжил он.

— Но почему вы должны чувствовать себя пристыженным?

— Был бы я более великим человеком, я взял бы тебя», — и он сделал жест, указывающий на бесконечный

горизонт. — Бог знает куда я мог бы взять тебя, но я не могу этого сделать.

— Господи! Вы не можете сделать это из-за моих ограничений. Я все еще полна эго.

Все время, пока он говорил, смотрел мне прямо в глаза. В мозгу вспыхнуло, что разговор был проверкой; он хотел увидеть, возмущусь ли, что он не ведет меня выше.

— Бхай Сахиб, когда эго уйдет?

— Когда меньшее соединится с Большим. Но что-то всегда останется. Я говорил тебе об этом прежде. Даже у Великих Людей что-то всегда остается, так что люди скажут: «Посмотри сюда; как много недостатков!» Пока мы в физических телах, что-то должно оставаться. Если мы абсолютно совершенны, мы не можем оставаться в этом мире. И никогда не думай о том, что люди скажут; вообще никогда не думай, что говорят о ком-то; разрешите нам исполнять свой долг, жить согласно нашему пониманию и разрешите продолжать нести ответственность за себя.

Когда отдыхала после ланча, ветер уже походил на горячее дыхание индийских равнин. Это предвестник Лу. Жаркое, невыносимо жаркое дыхание индийских равнин. Видела их однажды из самолета, растянувшиеся на тысячи миль, цвета охры и бесконечные. Крошечные деревни и редкие деревья разбросаны и теряются среди сухого простора. Что за жизнь лишений, должно быть. Как могут они жить? Бугенвилия на террасе в цвету. Малиновая и алая. Долго разглядывала ее, чувствуя обжигающий ветер на лице. Знаю, что в будущем это всегда будет означать Индию для меня: жара равнин, ароматы, все воспоминания нахлынут с невыносимым томлением и страстью.

 

17 марта Прошлым вечером он обменялся со мной несколькими дружескими словами. А затем сидела в темнеющем саду, слушая разговор на хинди и смотря на внезапные вспышки его глаз в свете уличных фонарей. Ощущение близости было совершенным. Недавно, когда видела сон о нем, мы сидели одни, или рядом друг с другом, или он рассказывал мне что-то. Не уверена, означает ли это, что объединение начинается? Прошлым вечером мне было очень одиноко. Было что-то подобное... дурному предчувствию. Я не уверена...

Этим утром он сидел на корточках у водопроводной трубы, а Сингх чистил велосипед. Я только тихо стояла там.

Когда Сингх удалился, унося велосипед, он поднялся и сказал: — Я отдал велосипед ему. Когда человек в тревоге, кто ему поможет? Даже животные помогают друг другу. Будем ли меньше животных?

Он прогуливался туда-сюда, беседуя о посадке и орошении — простых, повседневных вещах. Было нечто такое, чего никогда не испытывала до такой степени, как сегодня. Сад был полит. Приятный запах увлажненной земли был в воздухе. Люди приходили и уходили. Вынесли стулья. Собралась обычная толпа. Начался разговор на хинди... Случайные предложения на английском, мне во благо, доносились до меня в жарком ночном воздухе:

«Светила заходят, но когда садится солнце, луна сияет как солнце...»

«Необходимо всегда отвечать на письма без колебаний. Стараться всегда рассеивать сомнения в людях. Когда сомнения уходят, это дает прогресс...»

«До тех пор, пока время не пришло, никто ничего не принимает. Но когда время настало, необходим только небольшой намек, чтобы человеческое существо согласилось...»

«Отрекшемуся необходимое обеспечит Бог».

Начало апреля Он был так до6р когДа болела почечным колитом в конце марта, даже навещал меня, когда лежала в постели.

Но затем было и другое. Ум тревожил меня. Он продолжал нападать на меня. Противоречил мне. Сказала ему, что не так много величия в том, чтобы быть таким грубым, и я не могу говорить с ним; обычная история бунта. И так он сказал мне, что он не мой гуру, взял полотенце, вышел вон и закрыл дверь.

Ушла. А дома плакала. Какой трудный путь! Грубое обращение; невозможность говорить с ним, когда хочу, и он не мой гуру. Затем вспомнилась цитата из буддийской рукописи: * i

«У меня нет дома, у меня нет отца, у меня нет матери, у меня нет гуру, я не ученик — все отобрали у меня...»

Ничего не осталось в конце... Сейчас Пасха. Забыла об этом... И ночью под звездами взывала к Нему в одиночестве и желании. Дерево ним рядом так благоухало. Сильный сладкий аромат нежно доносился с дуновением бриза.

Сказала ему: — Наши отношения с Богом иногда полностью отличаются от того, какими мы обычно их представляем. Мы думаем, что отношения Бога и человека это двойственность. Это не так. Нахожу, что наши отношения с Богом это что-то совсем другое. Это погружение без слов, даже без мыслей, в нечто. Нечто такое огромное, такое бесконечное, погружение в Бесконечную Любовь, физическое тело и все исчезает в этом.

Физическое тело подвержено страданиям, оно натягивается, как струна, в процессе полного уничтожения. Это наше переживание Бога, и это не бывает иначе.

— То, что ты сказала, абсолютно правильно, — кивнул он серьезно.

Середина апреля Ему нехорошо. Он совершенно не обращает на меня внимания. Перед тем как другие пришли, спросила его, как он себя чувствует. Он казался безжизненным и мрачным. Ответил, что ему нехорошо.

Неудивительно, вы не сможете никогда поправиться. Вы говорите слишком много. Любой доктор скажет вам, что сердечный больной не должен говорить много, а вы разговариваете часами. И зачем? И с кем? С людьми, которые здесь только для болтовни! Он не ответил, но отвернулся с отвращением.

Прелестны ночи на убывающей луне, полны сильного благоухания. Взываю к Нему день и ночь...

— Между тобой и тем, что ты делаешь, твоей практикой, существует вуаль, барьер, причина которых — прилив идей, которые приносят смущение в твое сознание. Прилив приходит, прилив уйдет... Но ты не можешь ждать... Восстать против Проводника — значит, порвать связь... Провода здесь, лампочки там, но тока нет.

Когда ешь сладкое, например, что происходит? Когда ты проглатываешь его, вкус уходит, но память остается. Так же с желаниями ума и тела. Даже если желания нет более, память все еще здесь и ум может беспокоить. Каждое человеческое существо полно желаний ума и тела. Обучение, которое я даю тебе, такого свойства, что в этой жизни ты полностью оставишь свое тело и ум...

Это возникло из-за моего сообщения о том, как доставляет беспокойство другим, когда люди не моются. Не стирают свои дхоти, не моют тела; они отвратительно пахнут. Подобный человек только что ушел.

— Да, это справедливо. Это очень беспокойно. Но есть люди, которые одеты красиво и чисто; но они полны внутренней грязи. Жадности, тщеславия, похоти и другого предостаточно... Они приходят и сидят здесь, и что я могу сказать о том, кто грязнее?

Почувствовала себя униженной.

— Да, — повторил он добро, — у тебя есть только это — физические запахи, я знаю, это очень неприятно. Я не могу стоять рядом с сигаретным дымом или с запахом спиртного, но если я возненавижу их, бросят ли они это? Нет, никогда. Я не буду ненавидеть никого, ибо если я ненавижу, то как смогу помочь ему улучшить себя?

Если люди приходят за помощью, помощь должна быть дана. Но я не стремлюсь ни за кем. Если ищешь Абсолютную Истину, не можешь следовать за людьми. Они должны приходить и погружаться сами. Божественное Провидение приведет их ко мне... Гнев, настоящая ярость отсекают нас от Реальности, иногда на месяцы. Годами я не бывал по-настоящему разгневанным. Но иногда я сержусь и смотрю на себя, увлекся я или нет... Вне человеческих сил контролировать гнев. Но после ярости взгляни на нее, откуда она пришла и куда ушла, почему и как она возникла и что делает с тобой. Ты сможешь многое узнать. - Когда ум погружен, ничто не может в него проникнуть. Ничто не может отвлечь его...

— Даже когда волнения приходят, они меньше, чем прежде.

— Да, это вполне справедливо. Но если это меньшее отвлечение приходит через долгое время, оно огромной силы и оно волнует сильно. Не позволяй вовсе ему приходить. Молитва, медитация и припоминание Имени — единственное стоящее в этом мире, ибо ты не останешься здесь навсегда. Ночью молись. Молись много.

Многое ты поймешь, только когда я уйду. Я сам понял многое, только когда мой Благословенный Гуру Махарадж больше не был жив.

— Когда вы не будете больше живы, хотела бы уйти тоже... Не смогу оставаться здесь, это будет невыносимо.

— Кто-то должен остаться; Система должна продолжаться. Обучение, которое я даю тебе, чтобы продолжить мое дело. Не беспокойся ни о чем никогда: милость Господа рядом, в каждом образе.

Конец апреля Миссис Шарма сказала, что у нее большая свадьба 29, и я должна постараться найти другое временное жилье, так как ей будет необходима моя комната и терраса

наверху. Почувствовала сильное одиночество и огорчение. Иногда чувствую, что нежеланна везде.

Прошлой ночью у него был еще один приступ, явно внушающий страх. Он задыхается, и я глубоко обеспокоена.

Он уже сидел на чарпой в саду, когда я пришла, выглядел болезненным и очень бледным, одетый во все белое.

— Мистер Шарма думает, что если вы не покажетесь кардиологу и что-то не сделаете по этому поводу, это унесет вас меньше чем за год, — сказала я.

Он стоял передо мной и разразился смехом, который звучал особенно жестоко.

— Он прав! — Повернулся, чтобы идти внутрь, затем остановился на мгновение, перед тем как войти в дверной проем.

— Он вполне, вполне прав! — гуру выделял слова, смеясь этим странным смехом, и исчез внутри. Чувствовала оглушение. И холод. Ошеломлена этим насмешливым утверждением, так жестоко брошенным в меня. Сидела одна. Внезапно мне пришло в голову, что каждый раз, когда он проверяет меня или делает что-то важное с точки зрения его Линии (передачи), он всегда одет в белое.

Днями позже, когда он говорил со мной снова, сказала Гуруджи, что заметила это обстоятельство.

— Ты совершенно права, — сказал он и рассмеялся, явно довольный и одновременно забавляясь.

Теперь около 110 градусов в тени практически каждый день, и будет намного больше в мае. Лу — дыхание пустынь — дует горячо и поднимет температуру еще выше.

Завтра перееду в новое временное пристанище, которое Нигам Сахиб нашел для меня. Так что сплю последний раз на террасе Шармы и наблюдаю отсюда последний раз бледную зарю жаркого времени года. Смотрю на небо, которое становится бледно-розовым. Летучие мыши носятся вокруг, черные на фоне неба, одинокие хозяева пространства. Затем каркающие вороны, шумно срывающиеся

с деревьев, и черные индийские ласточки мчатся стремительно с пронзительными криками. Птицы на рассвете прекрасны. Есть одна черно-желтая, со сладчайшим голосом, она поет только на рассвете. Птицы утра, прощайте...

Ночью кошмар: вентилятор жужжит свою сводящую с ума песню, все заключено в горячую, как печь, цементную коробку комнаты, которая теперь моя, у миссис Скотт. Одна дверь, одно окно, открывающееся в битком набитый двор. Двор полон спящих людей. Простыня подо мной мокрая от пота, лежу, как в луже теплой воды.

Снова не сплю. Пот. Не могу даже делать джеп (повторение имени Бога), так страдает тело. У Гуруджи неприве-чаемая, незамечаемая; у меня совсем нет денег.

«Ты приехала сюда страдать, именно страдать», — сказал он вчера, когда мы обсуждали денежный вопрос. И он сказал это мягко, его глаза были полны сострадания, темные и печальные.

Днем сидела одна в темной комнате. Внезапно он вошел и лег на тачат. Слегка удивилась; он никогда не выходил только ради меня. Затем началась сильная активность в сердечной чакре. Что-то происходит, подумала я. Он лежал на спине, глаза закрыты. Прислушивалась к резкой перемене в моем сердце, тихому жужжанию вентилятора, шумам с улицы. В комнате была великая неподвижность и спокойствие. Затем он встал так же быстро, как и вошел. И вышел. Он ни разу не взглянул на меня, не обмолвился ни словом.

Вспомнила его высказывание: «Роза не скажет: «Я благоухаю». Аромат раскрывается сам по себе, это сама природа. Человек, Познавший Бога, никогда не скажет: «Я познал Бога». Все,что емунеобходимо делать,это просто быть. Само его существование раскроет, чем он является...

 

Начало мая Непривечаемая и незамечаемая. Должна заметить, что восхищаюсь, как он владел своим взглядом. Сидела напротив него в комнате. Он лежал на тачат лицом ко мне, едва ли на расстоянии трех футов. Ни разу, даже по ошибке, он не взглянул на меня... Это очень сложно. Как часто решала ни разу не взглянуть ни на кого из аудитории во время лекции, но обнаруживала, что мои глаза блуждают там, к моему раздражению. Но этого никогда не случалось с ним. Даже если я сидела у него под носом.

Он не говорит со мной. Сегодня четверг. У меня осталось четыре рупии, и, похоже, мне придется прожить на них, если мне не дадут денег завтра.

Еще была проблема прикоснуться к сосуду с водой без того, чтобы снять обувь. Он отметил это довольно сурово и затем начал отчитывать меня, когда набрала немного воды, чтобы попить. Была озадачена.

— Но я не приблизилась своей обувью даже близко к сосуду! — протестовала я. — Что за своеобразная гигиена, когда слута, наполняющий сосуд, погружает свои грязные пальцы в него, но мне не разрешается прикоснуться даже к краю стакана, стоя на расстоянии?

— Это наша арийская культура, — заявил он, бросая карты на стол, — они играли в карты, как обычно в это время года. Поняла, что даже его супруга, видимо, считает, что он слишком суров со Мной: она посмотрела на него неодобрительно и сделала раздражительный жест.

Вытянувшись удобно на тачат в саду (который был полит, оттого что было ужасно жарко), он начал доброжела-

тельно говорить со мной снова. Приблизилась к нему, к пустому стулу, и рассказала о странных чувствах, что были у меня в последнее время, когда нахожусь с ним или даже когда просто думаю о нем.

— И каковы они точно? — Он иронично растягивал слова. — Рассказала, что становится все труднее и труднее смотреть на него. У меня появлялось дурное предчувствие где-то в желудке и состояние, подобное обмороку. Это подобие не-бытия;, приводящее в замешательство...

— Довольно-хорошо, — сказал он медленно. — Это весьма, очень хорошо. — И он говорил мне полтора часа о важности времени, о потере времени. Кто теряет время? Те, кто теряет нить, или те, кто не любит!

Пыталась объяснить некоторые состояния, которые были у меня в последнее время, но ум был пуст, заикалась и не могла верно сформулировать предложения. А он рассказывал о многом.

— Ты поняла смысл? — продолжал он расспрашивать. На мгновение мне показалось, что поняла, так и сказала, но дома, в постели, старалась вспомнить и не могла.

— Если золотой стул выставят на аукцион, что произойдет? Люди начнут предлагать цену за него, и тот, кто предлагает высшую, получит его.

Это была ссылка на обучение, конечно.

— Когда ты перед аудиторией, ты хозяин. Ты солнце, никто не может сиять до тебя. Перед своим гуру я был идиотом. Он улыбнулся, глядя на меня пристально.

Пожаловалась, что не могу говорить и связать двух мыслей в его присутствии, и он рассмеялся. Знаю, что он дал мне несколько советов, но не помню их.

 

10 мая Сидела одна в саду до десяти утра. Бхай Сахиб был в комнате. Спросила разрешения войти и сесть под вентилятором. Пыталась выразить, что ощущала.

— Недоумение! Это, возможно, лучшее определение. Ум не понимает. Он, кажется, задыхается и хватается за то и это, как тонущий человек. Это состояние, близкое к растворению. В конце концов, вы человек, отчего должна испытывать перед вами подобное, это за пределами моего понимания...

Все время, пока говорила бессвязно, запинаясь потому, он продолжал кивать безмятежно. И внезапно поняла, что не боюсь, потому что где-то он поддерживает меня. Должна была бояться, но не боялась, ибо была вера. Растворение. He-бытие. Это смерть для ума. Ум должен бояться: но вполне необычно, он не боялся.

Он попросил меня закрыть дверь и окна, затем отвернулся лицом к стене и ушел в самадхи. Глядя на него пристально, увидела, что он не дышит. Тогда вспомнилось: он говорил недавно, что дыхание иногда отвлекает и мешает продвижению в глубокое состояние.

«Так я просто останавливаю его. Это называется гхат пранаям, внутреннее дыхание. Иногда я не дышу часами. Сердце продолжает биться...»

Комната была неподвижной. Йог в глубоком самадхи и я, потерявшая ум, но полная великого покоя.

— Да? — спросил он, внезапно приподнимаясь и повернувшись ко мне! Пожалуйста, открой дверь!

В то время как отправилась исполнить это, думая, что возможно, он услышал кого-то снаружи (хотя сама не слышала ничего), он сказал: «Сборщик налогов Сахиб».

Но никого не было снаружи. Вышла, оглядываясь вокруг — пустые стулья стояли полукругом на солнце.

— Сад пуст, там нет никого, — сказала я возвращаясь. Он сидел, скрестив ноги, мерцая в свете, который проникал через открытую дверь.

В этот момент, остановилась машина вышел коллектор Сахиб.

— Вы знали об этом до того, как это произошло, — сказала я.

— В этом нет ничего необычного, — усмехнулся Бабу, который завтракал в соседней комнате.

По какой-то причине, которую не могу объяснить, у меня было сверхъестественное ощущение, что обучение принимает другую форму, какой-то перелом впереди.

 

11 мая Время испытания... Он не говорит со мной. Не спрашивает ничего. Когда жила у Шармы, он часто спрашивал меня, не нуждаюсь ли в деньгах, хотя знал прекрасно, что - не нуждалась. Все, что приходило, отдавала ему, или почти все, ведь мне надо было так немного — иметь крышу над головой и пищу на какое-то время. Удивлялась, что он спрашивает меня. Теперь понимаю почему. Он знал; скоро придет время, когда не будет спрашивать: контраст будет огромным и болезненным.

Конечно, он знает, что взяла взаймы 50 рупий у его старшего сына, когда снимала новую комнату, чтобы заплатить вперед. Жила на картофельном супе. Рис закончился несколько дней назад, также как и мука. Все еще оставалось сколько-то сахара и немного чая.

В пятницу температура была 112 градусов, а вчера, должно быть, больше.

Прошлым вечером было совсем невыносимо, когда они поливали место, куда выносят стулья. Продолжала ходить туда-сюда, уклоняясь от слуги, выливающего ведра воды. Горячий пар поднимался от высушенной солнцем земли. Бхай Сахиб, сидящий на корточках на кирпичном возвышении, организовывал поливку и давал указания садовнику.

Вскоре ушла. Приняла ванну. Съела последние три сваренные картофелины вместе с кожурой и последнюю маленькую пшеничную лепешку.

На крыше был ветер. Молилась мерцающим звездам. Мое сердце было наполнено Им. Вскоре ветер стал силь-

нее, и около девяти вечера поднялась пыльная буря. Облака пыли кружились в воздухе. Никто не двигался. Так и я осталась, где была, укрыв совершенно голову. Не могла подумать, чтобы спустится вниз в горячую, как печь, комнату, которая, должно быть, тоже была полна пыли. Ветер сильными порывами дул всю ночь.

Перевернула постель, стараясь снять простыни. Должна была плотно засунуть их под себя, чтобы не потерять. Когда собрала свои постельные принадлежности на блеклом рассвете, простыни были серыми от пыли.

 

12 мая Этим утром пришла позже,около восьми. Он вышел почти мгновенно и одарил меня проницательным взглядом и неясной улыбкой. Знала, что он доволен состоянием моего ума — он выискивал беспокойство. Его не было.

Он сидел в сатгуру асане, внезапно у него вспыхнул сияющий взгляд, который означал, что его сознание не в этом пространстве. Он начал начитывать и петь поэмы Кабира и персидские песни. Его голос... Две недели назад, невыносимо было слышать его, это было слишком много для меня... Убегала прочь, шла домой или на базар, таким тревожащим было это ощущение небытия перед ним. Большинство из присутствующих были теперь в дхьяне. Слушали только двое или трое.

— С вашего разрешения, я хотела бы поехать домой. Он повернул голову в моем направлении и своим странным взглядом самадхи пронзил мое сердце, как мечом, со всей своей мощью и магнетизмом.

— Да, да, — он улыбнулся. Но знала, что это была инстинктивная реакция; его не было здесь. Встала и попрощалась, дотронувшись до его левой ноги, и направилась к двери.

— Мои ноги полны пыли; ты уносишь пыль с собой! — Я слышала его смеющийся голос. Он сиял.

— Стать меньше, чем эта пыль с ваших ног, — это правильно, не так ли? — сказала медленно, как загипнотизированная. Услышала _бормотание согласия и одобрение от присутствовавших и ушла, с его звенящим, добрым смехом в ушах и сиянием глаз, часто являющихся мне.

 

13 мая Сказала ему, кажется, что у него больше могущества, чем несколько лет назад. Он не ответил, его лицо было суровым и каменным. Обдумывая это ночью, почувствовала легкую горечь. Ничего не объяснялось. Он не дает мне ни малейшей убежденности.

У меня есть деньги, чтобы купить полкило картофеля. Снова картофель? Ощущала отвращение, даже думая о нем. Лучше купить немного нимбус (лайм) и выпить с водой. Картофель в этой жаре станет ядом. Так и купила нимбус; половина нимбуса на кружку воды, всего восемь. Думала, что это достаточно хорошо. Болела голова, но терпимо.

Гуруджи не смотрит на меня и не говорит со мной. Надеюсь, он не будет спрашивать ни о чем. Испытание голодом. Вся ситуация и его отношение, кажется, указывают ясно, что так оно и есть. Вполне соотносится с Древней Традицией обучения Йоге. Испытание голодом, и следующее — Приятие Смерти. Что это значит? Полное отречение, конечно. Испытание голодом это не самое последнее, но одно из последних. Должна вынести это любой ценой. Помоги мне! Помоги мне не возмущаться! Помоги вынести! Я решительно продолжаю...

 

15 мая Пришла к Гуруджи около 7.30 утром. Его не было в саду. Жара была уже невыносимой, воздух без движения.

Позже он сказал: — Ты можешь идти, уже одиннадцать. И затем добавил: — Ты приготовила свою пищу?

Взглянула на него.

— Как много времени занимает у тебя приготовление пищи? — Он посмотрел на меня кротко.

— Очень мало времени, — ответила я.

— Хорошо. Теперь иди!

Ушла слегка озадаченная. Он дал лазейку в случае, если не смогу вынести. Он проверял меня. Или сочувствие? Нет, это проверка. Если бы сказала, что мне нечего есть, это значило бы, что не принимаю благосклонно эту ситуацию. Он предложил бы какую-то пищу мгновенно. Но нет, мой Учитель, преподношу это вам, испытание голодом, и пройду через это, что бы ни случилось. Не умру. И если умру в этом состоянии, это будет значить мгновенное Спасение...

Выиграю в любом случае...

— Нет финансовых трудностей? — спросил он.

Это заставило меня улыбнуться. — Вы спрашиваете меня прямо, и я должна ответить. В понедельник, десять дней назад, у меня осталось только четыре рупии. Продержалась на них так долго, как смогла, и затем начался пост: вода и немного сока нимбус, затем просто вода. Но разрешите мне продолжить. Это не лишения. У меня нет даже чувства голода. Не собиралась сообщать вам об этом, если бы вы не спросили.

— Нет, ты должна была рассказать мне. Я забыл совершенно.

— Не могу поверить в это и не верю, — я рассмеялась. — Если вы человек, каким я вас знаю, вы должны были знать. Были маленькие знаки, что вы знали.

Он не ответил прямо, но сказал: — Иди к моей жене. Она даст тебе что-нибудь поесть, а завтра я дам тебе 10 рупий.

Вышла во двор, и его супруга поставила несколько блюд передо мной. Взяла только чапати и немного дахл. Понимала, что после поста 'опасно перегружать желудок. Кроме того, я не была голодна...

Итак, он дал мне 10 рупий!

 

16 мая Невыносимо смотреть на него, это причиняет такую боль, боль где-то... Бывают времена, когда не могу вынести его смех.

- -Сегодня во время беседы с другими он поглядывал на меня время от времени. Серьезно, глубоко, прямо в мою душу. Был неземной свет в его прозрачных ореховых глазах: подобно каплям воды, танцующим в солнечном свете, незнакомый огонь вспыхивал внезапно в его глазах, в этих глазах, которые должны были видеть три мира...

Ощущение небытия рядом с ним углубляется, увеличивается сильнее.

 

17 мая Пришла туда в 6.45 утра. Его брат вышел тотчас и сообщил мне, что у него был ночью жестокий сердечный приступ. Дали кислород. Приступ был хуже того, что был у него не так давно.

Он лежал на тачат посреди двора. Его лицо было бледным, полным глубокого покоя. Казалось, он спит. Мое сердце бросилось к нему в безмолвной тоске. Его супруга взглянула на меня с такой тревогой в своих темных глазах, что почувствовала к ней глубокое сострадание.

Неожиданно ощутила великий покой. Знала, он не может еще уйти.

Через некоторое время он повернул голову в моем направлении и поманил пальцем.

— Ты в порядке? — прошептал он едва слышно. В горле комок, не могла говорить. Он кивнул. — Моя супруга и дети присмотрят за тобой, — сказал он и повернул голову в другую сторону. Я стояла мгновение, глубоко озадаченная этим заявлением.

— С вами все будет хорошо, — сказала я быстро, не зная, что думать.

 

18 мая

Около двух ночи не могла спать. Быстро оделась

Улица полна лающих собак, рыскающих опасными стаями.

У него все было спокойно. Маншиджи спал в саду, и слуга тоже. Села около двери напротив стены в суфийской молитвенной позе, начала делать джеп. И мысли о том, что он имел в виду, не оставляли меня в покое.

Около четырех утра проснулся доктор, измерил ему кровяное давление, дал лекарства и ушел.

Слышала, как Гуруджи спросил Равиндру: — Когда Мем Сахиб пришла? — Тот ответил, что в два утра. — Пусть сидит здесь», — укалывая на стул рядом с кроватью. Он повернулся на другую сторону спиной ко мне. Ушла около пяти утра.

Была у него в семь утра. Он уже был в комнате. Стояла у двери и смотрела на него совсем недолго, на расстоянии. Он медленно повернул голову в моем направлении и посмотрел одним долгим глубоким взглядом. Отвернулась и быстро вышла. Задыхалась; слезы бежали по моему7 лицу. Такое было страстное желание. Не уходи, молило мое сердце. Я тоже уйду, что станет со мной?