Глава 11. Со стороны виднее 54 страницаЯ усаживаюсь на пол и оглядываюсь. Несмотря на мои размышления, никакой еды в комнате не появилось. Странно. Раньше Выручай-комната предоставляла ее, стоило мне только задуматься о том, что не помешает перекусить. Правда, после того, как нам перестали помогать эльфы, она делала это, только когда я был один. Но сейчас-то я как раз один! – Ты не могла бы дать мне что-нибудь поесть? – прошу я вслух. Ничего не происходит. Может, я как-то неправильно попросил? – Я бы не отказался от мяса, – конкретизирую я. Опять ничего. Очень странно… Неужели это все-таки были эльфы? А сейчас они по каким-то причинам не могут сюда проникнуть? Да нет, вряд ли. Лауди только через дверь заходил, а еда и напитки просто появлялись посреди комнаты. Да и зачем Хелли лгать? А она ведь ясно сказала, что эльфы к Выручай-комнате не имеют никакого отношения. Но в чем же тогда дело? Мерлин!.. Я холодею. А что, если она теперь вообще не будет меня слушаться? Что, если я даже выйти отсюда не смогу? От страха перехватывает дыхание и в горле начинает першить. – Воды ты хоть можешь дать? – сдавленно прошу я. Ничего. Впрочем, воды я и сам себе дать могу. Вот только… – А стакан? И стакан появляется, словно из ниоткуда. Я наполняю его холодной водой из волшебной палочки и залпом выпиваю. Хорошо. Значит, просьбы она все-таки выполняет. Попробуем что-нибудь придумать. – Дай мне тарелку! Рядом со стаканом появляется тарелка. – Отлично! А теперь положи на нее бифштекс! Ничего. Я стискиваю зубы. Это похоже на издевательство. – Ну, хорошо. А если я попрошу устроить здесь фейерверк? В ту же секунду прямо из пола начинает бить самый настоящий фонтан из разноцветных огней. Комната наполняется едким дымом. Я судорожно кашляю и закрываю лицо руками, защищаясь от искр. – Кхх… хватит!.. Прек…рати это! Дай мне воздух! На меня налетает порыв ветра – такого холодного и мощного, что закладывает уши. – Перестань! – кричу я, содрогаясь всем телом. – Пусть все будет, как было! Ветер стихает. Я глубоко вздыхаю и сердито говорю: – Знаешь, это попахивает садизмом! Ты выполняешь все мои капризы, но еду не даешь. В чем дело? Да, помню, я сказал Симусу, что человек может прожить без еды месяц. Ты что, решила проверить, сколько протяну лично я?.. Ну, посмотри на меня! – добавляю я умоляюще. – Видишь, на что я похож? Неужели тебе меня не жалко? Ничего не происходит. Видимо, понятие жалости ей не знакомо. Ну, и что же мне делать? Выходить категорически нельзя, ребятам я сюда соваться запретил в ближайшее время… В кармане нагревается галеон. «Кэрроу в ярости. Надеюсь, ты в порядке. Иронию оценил. Спасибо за доверие. Что-нибудь нужно? Повсюду патрули, но мы можем постараться их обойти. Я перечитываю сообщение Майкла несколько раз. Искушение велико. Просто попросить его принести что-нибудь поесть, и все! Но Кэрроу наверняка сейчас следят за каждым их шагом. Я просто не имею права подвергать ребят такой опасности! После того, что эти гады сделали с Майклом, народ и так на нервах. Подавив вздох, я подношу галеон к губам: «Майкл, Все. Теперь ребята убедятся, что я в безопасности. А мне, судя по всему, придется поголодать… Еще и в туалет хочется. С этим что прикажете делать? Терпеть? Так мочевой пузырь не резиновый, и вообще, это для здоровья вредно. На сей раз Выручай-комната меня все-таки жалеет, потому что в углу появляется нечто, призванное заменить туалет. Если, конечно, можно так назвать решетку в полу. Впрочем, пока мне этого достаточно. Чувствую себя чудом выжившим спартанским мальчиком… После того, как я освобождаю мочевой пузырь, решетка исчезает. Слава Мерлину, не хватало еще на нее пялиться целыми днями. Я не сибарит, но спать в одной комнате с отхожим местом – это как-то слишком. А есть по-прежнему хочется… Я стискиваю зубы. Надо как-то отвлечься. Вот только заняться здесь решительно нечем… Тут же на стене напротив появляется полка с книгами. Великолепно! Пища для ума, чтоб ее! Лучше бы кусок хлеба мне подкинула! Но делать нечего, поэтому я снимаю с полки первую попавшуюся книгу и погружаюсь в чтение, твердо решив не идти на поводу у гастрономических фантазий. Желудок периодически дает о себе знать, но постепенно чувство голода немного притупляется. Поздно вечером приходит сообщение от Джинни, в котором она ругает меня за то, что сразу не написал, и сообщает пароль «Поттеровского дозора» – на сей раз это имя крестного Гарри. Еле дождавшись ночи, я включаю радио, но попадаю, похоже, на самый конец передачи. О времени Джинни меня не предупредила – наверное, и сама точно не знала, когда они выйдут в эфир. «…как-то так, я думаю», – произносит голос Кингсли Шеклболта, очевидно, подводя какой-то итог. «Полностью согласен с тобой, Равелин, – серьезно говорит Ли. – А теперь настало время рубрики «Друзья Поттера». Послушаем нашего постоянного участника Ромула». «Спасибо, Бруно, – мягко произносит Люпин. – Новости есть. Прошлой ночью было совершено нападение на Августу Лонгботтом…» «Между прочим, ее сын и невестка были знаменитыми аврорами и неоднократно бросали вызов Сами-Знаете-Кому!» – встревает Ли. «Верно, – подтверждает Люпин. – К счастью Пожирателям смерти не удалось ее захватить. Она сбежала и сейчас чувствует себя прекрасно, а вот Долиш находится в больнице Сент-Мунго в самом плачевном состоянии». «Неслабо старушка его припечатала!» – комментирует голос Фреда… или Джорджа?.. Ах, да какая разница! «Да, миссис Лонгботтом умеет за себя постоять», – подтверждает Люпин. «Грызун… то есть, Рапира, раз уж ты вмешался, – говорит Ли, – думаю, самое время рассказать нашим радиослушателям о новостях из Хогвартса». «Конечно, – соглашается… Фред?.. – Тем более что они самым тесным образом связаны с предыдущими новостями. Буквально считанные часы назад стало известно, что, потерпев неудачу с одинокой старушкой, Пожиратели смерти попытались прямо в школе схватить ее внука, Невилла. Однако парень оказался не промах и успел улизнуть прямо у них из-под носа», – с явным удовольствием заканчивает он. «Я слышал, этот парень здорово действовал на нервы Снейпу и Кэрроу, – одобрительно произносит Ли. – Надеюсь, с ним все будет в порядке». «Где он сейчас, неизвестно, – добавляет Люпин. – Если ты слышишь нас, Невилл, то знай, что мы все восхищаемся твоим мужеством. Твои родители гордились бы тобой!» «В этом нет никаких сомнений. А теперь, как обычно, поговорим о слухах и сплетнях, которые…» Я со вздохом выключаю приемник. Сплетни можно и не слушать. Ну, вот зачем Люпину понадобилось обязательно поминать моих родителей? Ладно бабушка, с ней все понятно и претензий никаких. Но остальные? Почему все вокруг думают, будто им известно, чем бы гордились мои родители, что бы их непременно порадовало, а чего бы они не одобрили ни при каких обстоятельствах? Нет, я, в общем, понимаю, что это просто разновидность комплимента. Считается, что мне должно быть приятно такое услышать. А мне не приятно, черт возьми, а противно! Неужели так сложно это понять? Если бы моих родителей не было в живых, я, наверное, реагировал бы по-другому. Но в этих «приятных» словах я слышу только это проклятое сослагательное наклонение и ничего больше! А ведь они живы, и я регулярно вижу их… Вот только вижу я не крутых авроров, которых знали, или о которых слышали все остальные. Я вижу неизлечимо больных людей, которых целители хвалят уже за то, что им удается справлять нужду, не промахиваясь мимо унитаза… И именно они – мои родители, а вовсе не те полумифические персонажи, которые сложили рассудок в борьбе с Пожирателями смерти. Мерлин, неужели нельзя просто сказать что-то хорошее? Зачем обязательно их приплетать? Вот Северус никогда так не делает… Северус… Тоже еще расстройство. Мой побег был таким поспешным, что я даже не успел увидеть его. Уверен, он знает, что я в Выручай-комнате, наверняка эльфы или портреты сообщили. Но все же… Мне кажется, что я не видел его целую вечность. В последнее время нам далеко не каждую неделю удавалось встречаться, но до этого не было такой безысходности, какая появилась сейчас. Я ведь даже выйти отсюда не могу. Раньше за прогулку после отбоя мне грозила максимум пытка, а теперь меня, возможно, вообще убьют на месте. Или в Азкабан отправят, что немногим лучше. Хотел бы я сейчас увидеть его, обнять покрепче, поцеловать эти теплые тонкие губы! Я ведь не говорил ему… ни разу не говорил, что чувствую к нему. Да что там, я даже и не думал толком об этом! И не знаю, нужно ли вообще что-то говорить. Мы не делаем пафосных и сентиментальных признаний своим рукам, ногам или глазам. Не рассказываем им о том, как они нам нужны. Но если с ними что-то случается, наша жизнь сразу же теряет солидную часть красок. И только тогда мы понимаем, какая это радость – просто идти, размахивать руками, видеть. И воздуху, которым дышим, мы тоже не твердим о своих нежных чувствах. А когда воздух вдруг заканчивается, мы просто задыхаемся и умираем. Вот и у меня так. С той лишь разницей, что без воздуха я и в самом деле умру, а без Северуса – нет. Люди часто говорят, что умрут без кого-то. Но это неправда. Никто не без кого не умирает. Бабушка не умерла без деда и, судя по тому, как она обошлась с Долишем, делать этого в ближайшее время не планирует. Правда, ее немного заклинило после его смерти, это очевидно. Но ведь не умерла же. Ну, и я не умру. Но, Мерлин, как же мне не хочется без него жить! Я с трудом поднимаюсь на ноги и, едва не свалившись на пол, забираюсь в гамак. Какие-то депрессивные мысли в голове крутятся. От голода, не иначе. Поскольку жрать здесь нечего, остается только лечь спать. Эх, вот бы сразу на несколько дней уснуть, пока ребята здесь не появятся!
Какое-то время я пытаюсь читать, но вскоре строчки начинают расплываться, сосредоточиться на тексте не удается, а в голове то и дело мелькают воспоминания о кулинарных шедеврах Минси. Все-таки примитивно человек устроен. Вроде бы высшее существо, наделенное сознанием, интеллектом, духовными потребностями, благородными качествами, но когда жрать хочется, все остальное как-то уже и не интересует. Вконец отчаявшись, я отшвыриваю книгу в сторону. – Что, довольна? – свирепо спрашиваю я. – Ждешь, когда я начну глодать собственные пальцы? Естественно, реакции на мой выпад не следует. – Что такого плохого я тебе сделал, скажи на милость? Умом я понимаю, что все эти претензии попахивают маразмом, но меня уже несет. – Зайдем с другой стороны, – предлагаю я. – Тебя придумал Гриффиндор, правильно? Я – гриффиндорец. Северус даже высказывал предположение, что мы с ним, возможно, родственники. Думаешь, Гриффиндору понравилось бы, как ты обращаешься с его родственником? Не знаю, как насчет Гриффиндора, но судя по реакции, точнее, по отсутствию таковой, Выручай-комнате глубоко наплевать на чье-либо мнение. – Мне казалось, что мы с тобой неплохо ладим. С чего вдруг ты именно сейчас решила поиздеваться? Комната, разумеется, не отвечает. Я встаю на ноги и, слегка пошатываясь, прохаживаюсь по ней, насколько позволяют размеры. – Раньше еда появлялась по первой моей просьбе, – рассуждаю я. – И это при том, что раньше я вполне мог без нее обойтись! Попросить Лауди принести что-нибудь, на кухню заглянуть, да в Большом зале можно было бы пожрать, в конце концов! Ты понимаешь, к чему я клоню? Ничего не происходит, но я чувствую, что она, в общем, догадывается. – Раньше я не был здесь заперт и мог выйти, – я многозначительно поднимаю вверх палец. – А сейчас – не могу! Улавливаешь? Ноль реакции. Я повышаю голос. – Нет, теоретически могу, конечно. Но сразу же попаду в лапы Пожирателей смерти. А Пожиратели – они именно что пожиратели, а не кормители, – я нервно хихикаю, подумав, что Северус за такой идиотский каламбур снял бы с Гриффиндора пару десятков баллов. Выручай-комната мою истерику по-прежнему игнорирует. – Вот и получается, что я должен сидеть здесь, – резюмирую я, – поскольку другого выхода из тебя не предусмотрено. Если бы был, другое дело, конечно, но… А ты меня, подлое создание, кормить отказываешься! Я не могу отсюда выйти, понимаешь ты или нет!!! Не могу! И хотел бы, но… – А с кем ты разговариваешь? – раздается за спиной мелодичный голосок. От неожиданности я подпрыгиваю чуть ли не до потолка и резко оборачиваюсь, рефлекторно выхватывая палочку. С непонятно откуда взявшегося портрета на меня смотрит хорошенькая светловолосая девчушка с яркими голубыми глазами и доброжелательно улыбается. Выглядит она безобидно, поэтому я опускаю палочку, облегченно выдыхая. – Так с кем ты разговариваешь? – повторяет девочка свой вопрос. – Ни с кем, просто вслух размышляю, – поспешно отвечаю я. – А кто ты такая? И как сюда попала? – Я Ариана, – с готовностью отвечает она и вдруг торжествующе хихикает: – Мне всегда казалось, что за портретом должно что-то быть, но Аб считал, что я все придумываю. Теперь-то он возьмет свои слова обратно! В общем, сейчас я вдруг услышала твой голос – ну, и пошла на него. И вот я здесь! – Ага, – киваю я, пытаясь переварить информацию. Конечно, я давно отвык удивляться, но всему должен быть предел. – Ты ведь Ариана Дамблдор, не так ли? – Ну да! – А Аб – это… – Аб – мой самый любимый брат! – заявляет она. – Он замечательный! Вот в это я, пожалуй, готов поверить. Человеку, который сломал нос нашему покойному директору, не стыдно и руку пожать. – А тебя как зовут? – с любопытством спрашивает Ариана. – Невилл… Невилл Лонгботтом. – О! – ее глаза округляются. – Тебя все ищут, ты знаешь? – Интуитивно догадываюсь, – усмехаюсь я и с надеждой спрашиваю: – Слушай, а у твоего замечательного брата есть какая-нибудь еда? Ариана смотрит на меня, как на сумасшедшего. – Конечно, есть! – восклицает она. – Он ведь хозяин трактира! Ты голодный? Я энергично киваю. – Тогда идем со мной! – А твой брат не будет возражать? – осторожно уточняю я. – Нет-нет! – она мотает головой. – Он за вас очень беспокоится! Пойдем уже! – Хорошо… Я подхожу ближе. Портрет распахивается, словно дверь, и за ним обнаруживается самый настоящий туннель. Я ступаю в него, и портрет закрывается за моей спиной.
Дверь распахивается, и я делаю широкий шаг вперед… Нога соскальзывает с полированной поверхности, и я сваливаюсь с немаленькой высоты, больно ударившись лбом и коленями об пол. – Я, конечно, слышал о твоей неуклюжести, Лонгботтом, но не думал, что случай настолько запущенный, – раздается надо мной грубый мужской голос. Морщась от боли, я поднимаю голову. Первый и последний раз я видел этого человека во время собрания в «Кабаньей голове», на пятом курсе. С тех пор он ничуть не изменился – те же неопрятные и спутанные седые волосы, та же всклокоченная борода, то же всем на свете недовольное выражение лица. – Я не знал, что здесь еще камин, сэр, – виновато бормочу я, пытаясь подняться на ноги. Наконец, мне это удается, и я усаживаюсь на стул, потирая ушибленные колени. На лбу наверняка шишка вскочит. Будто и без того проблем мало. Дамблдор-младший с интересом разглядывает мою физиономию и сообщает: – Выглядишь так, словно по тебе гиппогрифы топтались, Лонгботтом! – Спасибо, вы тоже ничего, – не сдержавшись, бубню я. – А ты наглый! – одобрительно фыркает он, но тут же серьезнеет: – Тебе нужно выбираться отсюда. Пожиратели ввели комендантский час, но на рассвете Воющие чары снимут, и тогда… – Я никуда не собираюсь! – перебиваю я. – Что значит, не собираешься? – раздраженно переспрашивает он. – Что это еще за глупости? Ты находишься в розыске, они тебя с потрохами сожрут, если поймают! – И тем не менее… На меня накатывает усталость, а желудок снова подводит от голода. Спорить с ним нет ни сил, ни желания. – Это полная чушь, Лонгботтом! Для тебя самоубийство оставаться в школе! – Мистер Дамблдор! – восклицаю я умоляюще. – Мы можем отложить этот разговор? Я в обморок упаду, если немедленно не поем! – О!.. – на его испещренном морщинами лице появляется смущенное выражение. – Конечно, сейчас принесу. Он выходит из комнаты и через пару минут возвращается, левитируя аппетитный кусок мяса на тарелке, хлеб, сыр и две бутылки сливочного пива. Мой рот моментально наполняется слюной, а из желудка доносится такой неприлично громкий звук, что Аберфорт ухмыляется и даже Ариана на портрете хихикает, прикрыв рот ладошкой. В другое время я бы, наверное, покраснел, но сейчас мне слишком хочется жрать. Вот и еще одно доказательство примитивности человека – физические потребности не только заглушают духовные, но и притупляют чувство стыда. Мясо я ем без помощи столовых приборов – слишком долго. Желудок болезненно сжимается, протестуя против такой тяжелой пищи после вынужденной голодовки, но я стараюсь не обращать на него внимания. Ничего, переварит, никуда не денется. И не такое переваривал. Наевшись, я вытираю рот салфеткой и с удовлетворенным вздохом открываю вторую бутылку пива. Теперь можно жить! – Ну? – нетерпеливо спрашивает Аберфорт. – Может, все-таки объяснишь, с чего вдруг тебе так приспичило остаться в Хогвартсе? – Хм… – я тщательно подбираю слова. – Вы, наверное, слышали, сэр, что я сопротивляюсь диктатуре Пожирателей смерти… – Да я по глазам твоим вижу, как ты сопротивляешься! Особенно по правому. – Ну, положим, у нас бывают неудачи, – признаю я, прикасаясь к своему фингалу кончиками пальцев. – Но все же мы не сидим, сложа руки, а действуем. – И какая от этого польза? – он морщится. – Война проиграна, Лонгботтом! – Нет! – возражаю я. – Война не проиграна, пока есть хотя бы один человек, готовый сражаться! А я не один – мои ребята тоже не считают себя побежденными!.. – Армия Дамблдора, как же! – в его голосе звучит презрение пополам с горечью. – Вы все боготворите моего брата и готовы ради него на все, хоть он уже мертв! И даже не знаете, что он и при жизни плевать на вас всех хотел, а уж сейчас… – Я знаю, сэр, – перебиваю я. – Что ты сказал? – Я знаю. Знаю, что ему на нас плевать. Это кажется странным, ведь я руковожу Армией Дамблдора. Но название придумал не я, да и существуем мы уже больше двух лет. Менять просто глупо. К тому же, его боялся Волдеморт, а для ребят он – символ того мира, в котором мы жили совсем недавно. Ну, а я… не поймите меня неправильно, сэр, но, по правде говоря, я не слишком хорошо отношусь к вашему брату. И это еще очень мягко сказано. Я смотрю на него исподлобья, ожидая реакции. Нос он ему, конечно, сломал, но ведь дело давно было. Родственники часто конфликтуют. – Прочел книгу Скитер, надо думать? – произносит Аберфорт через несколько секунд. – Прочел, сэр, – киваю я. – Но книга здесь не при чем. Скитер – лгунья, и на веру ее слова принимают одни идиоты. У меня магия проявилась только в восемь лет, так что одна ее непоколебимая уверенность в том, что семь – это предел, уже сомнительна. Дело в том, что я кое-что знаю о нем. Кое-что скверное. – Что же? – с жадным любопытством спрашивает он. – Простите, но я не могу вам сказать, – он хмурит брови, и я быстро добавляю: – Видите ли, это не моя тайна. Я услышал разговор, который не должен был слышать… Не знаю, возможно, у Альбуса Дамблдора и были какие-то положительные качества. Мне сложно судить – я ведь никогда с ним не общался. Но то, что я узнал, по-настоящему отвратительно, сэр. Я бы и рад рассказать вам, но… – Ладно, – кивает Аберфорт, сверля меня глазами. – Чужие тайны я уважаю. Да и не удивлен, сказать по правде. От моего братца чего угодно можно ожидать. Но зачем, в таком случае, все это, Лонгботтом? Почему бы тебе просто не аппарировать от греха подальше? – Не могу, сэр, – я качаю головой. – Я руководитель и отвечаю за ребят. Я не имею права бросать их там. – Но и помочь ничем не можешь, не так ли? – Сейчас нет, но ведь все может измениться. Я не хочу, чтобы они сдались и опустили руки. Я нужен им. Знаете, как магглы говорят: «капитан последним покидает корабль». Первыми же бегут крысы… А что касается нашего бывшего директора, – я стараюсь не слишком явно морщиться, – то мне нет до него дела. Ради него я бы и пальцем не шевельнул. Некоторое время он просто смотрит на меня безо всякого выражения, а потом медленно произносит: – Я расскажу тебе кое-что. Думаю, ты сможешь понять. Не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное впечатление обо всем этом. Надеюсь, ты не станешь обвинять меня во лжи. – Вы не похожи на лжеца, сэр, – замечаю я. – Мой братец тоже на него не похож, так что это не показатель, – фыркает Аберфорт и, глубоко вздохнув, начинает рассказывать: – Конечно, Ариана не была сквибом, это ты верно подметил. Она была сильной волшебницей и всеобщей любимицей. Отец был привязан к ней больше, чем к нам, но я не ревновал, потому что сам души в ней не чаял. Когда ей было шесть, соседские маггловские мальчишки увидели, как она колдует. Как ты понимаешь, она не могла контролировать это, не могла объяснить, что делает, и уж тем более не могла их этому научить. Им это не понравилось. То, что они с ней сделали… У него перехватывает дыхание, и он трясет головой, словно пытаясь отогнать кошмарные воспоминания – все еще живые, несмотря на прошедшие годы. Я чувствую, как к горлу подкатывает комок. Вот, значит, как оно было на самом деле… Немного придя в себя, Аберфорт продолжает: – Отец наказал магглов, и его арестовали. Может, Визенгамот и оправдал бы его, но он не рассказал о причине этого нападения. И нас заставил молчать – ради Арианы. Ее бы забрали у нас, упекли в Сент-Мунго, понимаешь! Она боялась магии, не хотела ей пользоваться, но магия все равно вырывалась против ее воли… В Азкабане отец и умер… Он замолкает. Я терпеливо жду продолжения, боясь пошевелиться. – Мы переехали, – наконец, говорит Аберфорт, сделав большой глоток медовухи. – Пустили слух, что Ариана серьезно больна. Нашего отца все считали темным магом и магглоненавистником, хотя до того случая он ни разу и мухи не обидел. Альбус пошел в школу раньше меня и сразу поставил себя как надо. Говорил, что он, мол, не отрицает скверного поступка отца, но сам не такой! Папа, конечно, не осудил бы его за это, но я так не мог. Потому и бил морду каждому, кто смел хоть слово плохое сказать в его адрес! Бóльшую часть учебы на отработках провел, неудивительно, что почти все экзамены провалил. Хотя я бы и без отработок провалил их – гением у нас всегда Альбус был. А я вообще не хотел учиться, я хотел заботиться об Ариане, помогать маме… Сестренка меня больше всех любила, только мне удавалось найти к ней подход, даже у мамы не всегда получалось. Альбус же все время своими делами занимался – сидел в своей комнате и грыз гранит науки, да со всякими именитыми волшебниками переписку вел. Аберфорт брезгливо морщится. Мне становится не по себе. Что, если бы мои родители были сейчас не в Сент-Мунго, а дома? Смог бы я двадцать четыре часа в сутки присматривать за ними, принимая все как должное? Или сбежал бы куда-нибудь подальше, не в силах вынести такой крест? Правда, мои родители лишились рассудка и едва ли могли бы оценить заботу близких. В отличие от маленькой Арианы, у которой с рассудком было все в порядке. Между тем старик продолжает: – Когда Ариане было четырнадцать, у нее случился очередной приступ ярости – такое с ней часто бывало. Мне обычно удавалось ее успокоить, но тогда меня не было дома, а мама не всегда с ней справлялась… Ариана не хотела ничего такого! Она никогда никому не желала зла, но… В общем, мама умерла… У меня невольно вырывается судорожный вздох, и я стискиваю зубы, чтобы ненароком не сбить старика с мысли. – Альбус тогда собирался в кругосветное путешествие со своим полудурочным приятелем Дожем, но из-за смерти мамы все сорвалось. Он остался дома. Я твердил ему, что могу бросить школу, чтобы присматривать за Арианой – тролль с ним, с образованием! Но он, видать, решил, что настало время изображать из себя заботливого старшего братца, и взял все на себя. Конечно, его это бесило! Но поначалу все шло относительно неплохо. А потом появился Гриндевальд… – лицо Аберфорта искажается от ярости. – Эти двое сразу спелись! Альбус и думать забыл об Ариане, и они целыми днями строили планы по покорению мира и подчинению магглов, искали эти свои треклятые Дары Смерти… И это еще не все! – добавляет он свирепо. – Они думали, никто не замечает, но я-то слышал и скрип кровати за стенкой, и все эти звуки, какие просто друзья издавать не должны… Тьфу ты!.. Я выплескиваю на себя часть содержимого бутылки. Дамблдор и Гриндевальд??? Кто бы мог подумать!!! И у него еще язык поворачивается говорить об аморальности! Похоже, Дарлин была права насчет ханжества. На лице Аберфорта читается такое отвращение, что я, не выдержав, осторожно спрашиваю: – А вы… вы что-то имеете против… хм… этого?.. – Что? – он удивленно смотрит на меня, словно только что заметил мое присутствие. – О!.. Нет, Лонгботтом, против «хм… этого» я ничего не имею. Только если «хм… это» не ставит под удар моих близких… А чего ты так разволновался? – его глаза за стеклами очков проницательно сверкают. – Или сам из таких? – Э-э-э… ну… – я ерзаю на неудобном стуле и чувствую, как щеки заливает краска. Лгать не хочется. – Да ладно, – Аберфорт невесело усмехается. – Я ведь сказал – плевать мне на это. Да и не думаю, что между ними было что-то серьезное. Скорее, очень удобное совпадение не только амбиций, но и предпочтений. Вот они и воспользовались. – Странно, что Скитер об этом ни слова не написала, – замечаю я. – Неужели у нее есть какой-то порог тактичности? – Жди больше! Просто Батильда дура. Она всегда смотрела на мир через розовые очки и видела только то, что хотела видеть – и это ясно каждому, кто читал ее учебник. Альбус присылал Гриндевальду записки с совой – мол, приходи, – тот вылезал в окно и мчался к нам. А эта доверчивая идиотка думала, что они просто переписываются. Она ничего не знала о них, а я трепаться не стал. Тебе вот только и говорю. – Спасибо за доверие, – через силу произношу я. – Сейчас мне впервые за долгое время как-то даже стыдно за свою ориентацию… – Это ты брось! – отзывается Аберфорт сурово. – Не в том ведь дело. По сути, Альбус мог хоть с гиппогрифами ночи проводить, я бы и слова поперек не сказал, лишь бы Ариана от этого не страдала. Но она страдала, понимаешь! Я просто не мог вернуться в школу и оставить ее с ними. И в конце лета я не выдержал и высказал все, что думаю об их затеях, – он вскидывает голову. – Гриндевальд взбесился, начал орать на меня, твердить, что я ничего не понимаю, что магглам нужно указать их место, и тогда Ариану больше не придется прятать… Слово за слово, и мы схватились за палочки. Гриндевальд применил ко мне Круциатус. Альбус вмешался, и мы все начали сражаться друг с другом… Бедняжка Ариана не могла выносить этого кошмара. Наверное, она пыталась как-то остановить нас… – его глаза наполняются слезами. – Почти каждую ночь я снова и снова вижу во сне этот день… но так и не могу понять, кто произнес заклятие, которое ее убило… это мог быть любой из нас… даже я… Последние слова Аберфорт произносит почти шепотом. Я закусываю губу и стараюсь не смотреть на него. Что на это сказать, я не знаю, поэтому просто молчу. Да и что тут скажешь? Что я сочувствую? Что мне жаль? Это все пустые слова, которые ничего не значат. Я и сам не раз слышал их в свой адрес, когда речь заходила о моих родителях, и ничего не испытывал, кроме раздражения. – Я сломал ему нос, – глухо бормочет Аберфорт. – Прямо на похоронах. Меня все осуждали. Но я просто не выдержал, когда он с постным лицом начал произносить эти пафосные речи, о том, какой она была молодой, и что у нее вся жизнь была впереди!.. Тьфу! Его худые плечи вздрагивают. Мне неловко от того, что взрослый человек плачет в моем присутствии. Не знаю, как жил с этим Альбус Дамблдор, но мне почему-то кажется, что, в отличие от своего брата, довольно-таки неплохо. Постепенно он успокаивается и несколько раз глубоко вздыхает. Я залпом допиваю то, что осталось в бутылке. Заметив это, Аберфорт наливает медовухи из кувшина и протягивает мне кружку. Медовуху я не слишком люблю – очень уж сладко – но с благодарностью принимаю напиток. – Конечно, Гриндевальд сбежал сразу же, – произносит он гнусавым от слез голосом, вытирая мокрое лицо рукавом. – А Альбус освободился от обузы. Смог заняться наукой. Жить, как ему нравиться. Только с Гриндевальдом окончательно порвал. А могли бы вместе магический мир терроризировать. Получить власть… – Так он и получил власть, – замечаю я. – Побольше, чем Гриндевальд. Власть над детскими умами и сердцами. Знаете, говорят, что рука, качающая колыбель, правит миром. Мы, конечно, не младенцы, но все же…
|
