Глава 21. Поднимаясь, Адайр пошатнулся и схватился за стену
Поднимаясь, Адайр пошатнулся и схватился за стену. Из‑под кирасы у него капала кровь. – Ты ранен! – воскликнула я. – Воины Инниса искусны, как всегда, – отозвался он немного сдавленным от боли голосом. Имя меня удивило. Иннис всегда держался нейтралитета. Казалось, ему было все равно, кто сядет на трон, лишь бы его и его клан оставили в покое. Его люди специализировались большей частью на некромантии всяческого рода. В давние времена кое‑кто из них мог собрать настоящую армию из мертвецов. Специализацией Инниса было создание призрачных воинов, способных ранить и убивать. Их же ранить было можно, а вот убить – нет. Теперь я поняла, почему стражам пришлось утихомирить его так радикально: им нужно было лишить его способности колдовать. Хафвин подняла голову от груди Галена. Слезы еще катились по бледному золоту ее кожи. – У меня еще осталось немного силы. Если кто‑то подошел к завесе так близко, как Гален, я вряд ли помогу, но я могу посмотреть твою рану. – Она взглянула на меня. – Я буду тебе полезна, принцесса Мередит, клянусь. – Я верю, Хафвин. Займись раной Адайра, если ни у кого нет более тяжелых ран. – Я посмотрела на Кристалла, держащего меч у горла Киерана. После бравады Адайра я решила, что лучше спросить прямо: – Кто еще ранен? Канна, единственная из пленников, у кого к горлу не был приставлен меч, сказала: – Лорд Иннис, повелитель призраков, ранен тяжело. – Она выговорила это очень осторожно. Хвост каштановых волос у нее на затылке почти совсем растрепался, и волосы уже ложились тяжелой волной вокруг бледного лица. Глаза широко распахнуты, словно от шока, но в голосе следов волнения не было. – А мне какое дело? – спросила я. – Он свободный лорд двора, которым ты собираешься править, – ответила она. – Один из многих, Канна. Не вижу в нем особой ценности только потому, что у него хватило силы и связей не попасть в гвардию. – Многие считают, что свободные лорды значат больше, чем мы, гвардейцы. – Потому что забыли о времени, когда получить приглашение в королевскую гвардию считалось большой честью. Тогда служба в гвардии была наградой, а не наказанием. – Ты говоришь о таких давних временах, что помнить их не можешь, – возразила Канна. – Тебя тогда еще не было на свете. Откуда тебе знать? – Я прислушиваюсь к рассказам, Канна. Я знаю нашу историю. Многих из лучших и наиболее одаренных воинов в гвардию пригласили, а не загнали угрозами. Повинностью и наказанием служба в гвардии стала... позднее. – Так ты оставишь свободного лорда истекать кровью до смерти? – Если встанет выбор между человеком, рисковавшим жизнью, чтобы спасти моего любимого, и человеком, пытавшимся его убить, то – да, пусть умирает. Если до этого дойдет, конечно. Не ты ли, лорд Киеран, сказал, что сидхе, способный умереть от потери крови, – это не сидхе вовсе? Кристалл чуть отодвинул меч, чтобы тот мог ответить. – Иннис – из чистейших сидхе, не какой‑то полукровка‑пикси. – Забавно, как все же одинаково выглядит кровь, пролитая на землю, – заметила я. – Кто‑нибудь из моих людей ранен, кроме Адайра? Я вглядывалась в лицо Киерана и была вознаграждена – вид у него стал недоуменный. – Ты действительно оставишь Инниса умирать? – Назови мне причину, по которой этого не следует делать, – предложила я. – Он не настолько мне близок, чтобы я за него торговался, – заявил Киеран. – Ну так он будет лежать и истекать кровью, пока я не передумаю. – Клан Инниса силен, принцесса. Не стоит приобретать таких могучих врагов. Тут я расхохоталась: – Он уже показал себя моим врагом. – Мы нападали не на тебя, – сказал Киеран. Адайр с трудом стоял, прислонившись к стене, истекая кровью. – Посмотрите его рану, скажите мне, насколько она опасна, и я последний раз спрашиваю: кто‑нибудь еще из вас ранен? Айслинг заговорил из‑под своего плаща, скрывавшего его почти целиком: – Я позволил этой меня достать. – Он подкрепил свои слова нажатием меча на горло Меланжель. Достаточным, чтобы пустить тоненькую алую струйку. – Это ты едва не вдавил шлем ей в череп? – поинтересовалась я. – Да, но уже после того, как она меня порезала. – Он был очень недоволен собой. – Холод, замени кем‑нибудь Айслинга, надо осмотреть его рану. – Готорн, – коротко скомандовал Холод. Готорн надел шлем и занял место Айслинга. Догмэла стояла между двумя группами, словно не могла понять, что ей делать. Меланжель была ее капитаном. Если только она не пожелает высказать ту же просьбу, что и Хафвин ей придется вернуться под начало Меланжель. Тем, кто оказался в гуще дворцовых интриг, приходится нелегко. Догмэла была в чем‑то похожа на Галена: все мысли и чувства отражались у нее на лице. Дралась она на моей стороне, но теперь никак не могла решить, к чему ее обязывает верность. Ее колебания заставили меня отнести ее к категории тех, кому не стоит слишком доверять. Хафвин и раненые стражи отошли к стене, оставив Галена у меня на коленях. Я провела рукой по его рубашке: – Тебе стоит начать носить кольчугу. – Не поможет, если только она не будет зачарована, – буркнул Адайр. Хафвин и Айслинг помогали ему раздеваться, снимая детали брони. Поддевка была вся красная от крови, на боку снизу в ней зиял широкий ровный разрез. – Смотри, вот эту броню он пробил. – Твоя броня все же делает честь своему создателю, – отметил Киеран. – Я не смог ее пробить. Мне пришлось искать шов. – Клинок из металла не отыскал бы это отверстие, – вздохнул Адайр. Поддевка отвалилась по кускам. Льняная нательная рубашка под ней превратилась в красную тряпку. – Вот почему магия всегда побеждает в споре с оружием, – наставительно произнес Киеран. – Инниса не магия остановила, – возразил Кристалл. – Человеческая магия, – отмахнулся Киеран. – Пистолеты – это не магия, – взялся спорить Кристалл, – это оружие. Киеран покачал головой. – Что есть человеческая наука, как не другое имя для магии? Вот сейчас принцесса привела человеческих чародеев в ситхен. Позволила людской магии свободно разгуливать по последнему нашему убежищу. – Это повод напасть на меня, – сказала я, – но не на Галена. Почему выбрали его? – Может, мы напали бы на любого из твоих стражей, попадись он нам в одиночку, – ухмыльнулся Киеран. – Нет, – возразил Гален, не поднимая головы с моих колен, – когда я выбежал из‑за угла, Меланжель сказала: "Мы ждали тебя, зеленый человек", – а потом Киеран ударил меня в спину. Где вы прятались? Я должен был пройти в шаге от вас. – Иннис может спрятаться на ровном месте, – сообщил Холод, – и спрятать еще одного‑двоих, если они будут неподвижны. – Холод все еще был настороже, охраняя меня. Он не смотрел на раненых и не принимал участия в беседе. Он работал, и это было видно всякому. – Так почему Гален, Киеран? – я повторила вопрос. – Лорд Киеран, – поправил он. Я покачала головой, рука соскользнула чуть дальше по груди Галена, и теперь я чувствовала стук его сердца. – Хорошо. Лорд Киеран Ножерукий, ответь на мой вопрос. Он смерил меня взглядом, высокомерный и красивый, как большинство сидхе. Но его красота была холодной, а может, это мне так казалось. – Ты меня пленила, но тебе не заставить меня отвечать на твои вопросы. Отведи меня к королеве и оставь в покое. Я уставилась на него, чувствуя биение сердца Галена под ладонью. Киеран так храбр или просто думает, что королева ничего с ним не сделает? – Ты напал на королевского стража. Тебя не оставят в покое, лорд Киеран. – Сиобхан чуть не убила наследницу трона и все же жива. В заключении, но жива. Домашний мучитель королевы не отваживается тронуть волосок у нее на коже, так что ее даже не пытают. Она посидит в клетке, пока не освободят принца Кела, а потом снова станет его правой рукой. Если королева так обошлась с той, кто едва не убила ее наследницу, то что ей до нас? Подданных Нерис оставили на свободе, хотя все они – заговорщики. Они пытались убить и тебя, и саму королеву – и никак не пострадали. – Он высокомерно фыркнул, и вся его красота вдруг показалась уродством. – Вот почему вы с Иннисом на это решились, – сказала я. – Вы видели, что люди Нерис остались на свободе, и посчитали, что и вам ничего не грозит. – Королеве нужны союзники, принцесса. – Какие ж вы ей союзники, когда вы лижете задницу Келу? – Я никому не... не прислуживаю, но уж лучше ему, чем тебе. Так думают многие. – В этом я не сомневаюсь. – Я смотрела на него, такого самоуверенного, и очень хотела сбить с него спесь. Мне была необходима информация, которой он владел, и необходимо было заставить двор меня бояться. Бояться причинить вред моим сторонникам. Если королева не вобьет в них этот страх, мне придется придумать, как сделать это самой. Тут раздался звон, словно ударили в огромный гонг. – Что это? – спросила я. Гонг зазвенел снова, не успело еще затихнуть эхо первого звука. Холод снял нож с пояса: – Меня вызывают. Это был Рис. – Чем ты занята, Мерри? Я из кожи вон лезу, пытаясь не дать Уолтерсу и другим полицейским побежать тебе на выручку. С Галеном что‑то случилось? Мы слышали, как ты кричала его имя. – Я тронут твоей заботой, – молвил Гален, не поднимая головы с моих колен. – А, он в порядке, – хохотнул Рис. – Тем не менее, на него напали, – сказала я. – Кто? – Парочка лордов и догадайся, чьи стражи? – Дай‑ка подумаю... Кела? – Чьи ж еще... – С чего это он так взъелся на Галена? – Это я и пытаюсь выяснить. Как продвигается сбор улик? – Неплохо. Я приставил телохранителя к каждому человеку, как ты и велела. Мы уже знаем, как репортеру удалось пересечь поставленные нами магические преграды. – Как? – спросила я. – У него подошвы были подбиты железными гвоздями. – Холодное железо... Он хорошо подготовился. Отражение Риса пошло волнами: он кивнул. – Да, он шел с расчетом подглядеть что‑нибудь, не предназначенное для его взгляда. – Это входит в должностные обязанности репортера. – Да, пожалуй. – Рис тяжко вздохнул. – В чем проблемы, Рис? – Майор Уолтерс настаивает на личной встрече с тобой. Он подозревает, что отражение может быть иллюзией. – Я сейчас немного занята. – Я бросила взгляд на пленников. – Я догадываюсь, но если ты не появишься вскоре собственной персоной, он пойдет тебя искать. Таков краткий смысл его заявления. – Я буду, как только смогу. – Попытаюсь его успокоить. – Клинок внезапно опустел, в нем виднелось лишь мое искаженное отражение. Я вернула клинок Холоду и посмотрела на пленников. Если бы я точно знала, что королева не будет против, я бы сделала что‑нибудь весьма радикальное по меньшей мере с одним из лордов. Но Киеран был прав: королева не разбрасывается союзниками. На мой взгляд, Киеран под определение союзника не подходил, но Андаис могла думать иначе, и я не хотела лишний раз вызывать ее гнев. И все же ход мыслей Киерана означал, что Андаис теряет власть над знатью. Это было плохо, потому что моего политического веса не хватило бы отстоять мое право на трон, хоть я и принадлежу к правящей династии. А если Андаис свергнут и трон займет узурпатор, он будет расценивать меня как угрозу. До меня донеслись слова Хафвин с чуть заметной ноткой злости: – Дай мне осмотреть твою рану, Айслинг. – Я не решаюсь открыть свое тело больше, чем сейчас. – Я целитель. На нас не действуют практически никакие контактные чары. Иначе мы не могли бы лечить сидхе. Айслинг упорно закрывал белым плащом окровавленный перед туники. – Сними рубашку и покажи мне рану. Он мотнул головой, и капюшон плаща слетел назад, на плечи. Под капюшоном оказалась вуаль на манер тех, что носят арабские женщины: тонкая золотистая полупрозрачная ткань, через которую видны очертания лица. Вуаль не закрывала только бледный лоб и странные глаза в бахроме светлых ресниц. – Совсем забыла, что ты закрываешь лицо. Эти слова сами собой еле гели у меня с языка. – Теперь многое забыто, – сказал он, по‑прежнему не отнимая плаща от раны. – Я забыла, что ты закрываешь лицо, но не забыла, почему ты это делаешь. – Да, да, – раздраженно вмешалась Хафвин. – Самый красивый мужчина в мире. Настолько красивый, что женщины, а иногда и мужчины, раз на тебя взглянув, ни в чем не могут тебе отказать. – Она вцепилась в плащ и попыталась вырвать его из рук Айслинга. Оставшуюся часть она процедила сквозь зубы: – Но я не прошу тебя снять вуаль, сними только рубаху. – Я боюсь, что на смертную подействует и это. Хафвин бросила игру в перетягивание плаща и даже слегка попятилась, похоже, от удивления. Я поняла, что Айслинг имел в виду меня. Как я смогу здесь править, если они так и будут считать меня человеком?! Киеран высказал мои мысли вслух: – Даже твои собственные стражи думают, что ты всего лишь смертная! Я бы с ним поспорила, да вот аргументов не хватало. – Хочешь сказать, Айслинг, что я очаруюсь твоим голым животом? – С людьми так бывало. Я пристально на него посмотрела: – Ты считаешь меня человеком, Айслинг? Он потупил взгляд, что уже было ответом. – Да, прости. И не сочти это неуважением, принцесса Мередит. Если ты достаточно сидхе, чтобы спокойно смотреть на меня, – прекрасно, но что, если нет? Против этих чар есть лишь одно лекарство. – Какое же? – Истинная любовь. Ты должна по‑настоящему кого‑то любить, тогда ты сможешь смотреть на меня безбоязненно. – Это не совсем верно, – возразил Готорн со своего поста возле Меланжель. – Магия Айслинга может преодолеть даже истинную любовь, если он того захочет и приложит усилия. Когда‑то он мог кого угодно заставить безнадежно в себя влюбиться. – Заставить желать его, а не любить, – поправил Адайр. – Существует разница, Готорн, как тебе известно. – Мне так давно было отказано и в том, и в другом, что, честно говоря, я эту разницу не очень помню. Адайр сполз по стене, рубаха висела на нем кровавыми лохмотьями. Он устало улыбнулся, в улыбке сквозила боль: – Угу, у тебя есть резон. Мне до боли захотелось поцеловать Адайра, стереть эту грусть из его улыбки и узнать, может ли он улыбаться по‑настоящему. – Ты можешь сесть? – спросила я Галена. – Да, но мне нравится такое положение, – ухмыльнулся он. Я склонилась к нему, обнимая всем телом, и прошептала прямо в макушку: – Я так рада, что ты жив. Он потерся лицом о мои груди, благо они так удачно расположились. – Я тоже. Гален сел, и я подождала немного – убедиться, что ему не станет хуже. От вида его окровавленной спины у меня опять сжалось сердце. Я сглотнула, будто проглотила тяжелый ком. Я повернулась к Адайру, раненному и истекающему кровью из‑за того, что выполнил мой приказ. Не я его ранила, но я отправила его навстречу опасности. Я встала на колени перед ними потянулась к его губам. Он отдернулся – стой он на ногах, наверное, отпрыгнул бы, – словно не хотел, чтобы к нему прикасались, или боялся, что это будет больно. Зная мою тетушку, я могла понять его реакцию. – Ты печатен, – сказала я. – Я не хочу, чтобы ты грустил. – Я ранен слишком сильно, чтобы меня хватило на многое, принцесса. – Его глаза раскрылись ненормально широко. Я недоверчиво покачала головой: – Она что, правда предлагала тебе соитие, когда ты был ранен? Он без труда понял, о ком идет речь. – Не мне... С другими бывало. Предлагать секс после десятилетий воздержания, когда тебе слишком больно, чтобы получить удовольствие, или когда рана слишком сильна, чтобы ты вообще на что‑то был способен... Тетушка Андаис – действительно садистка. – Я хочу поцеловать тебя, Адайр, ничего больше. Только поцеловать, потому что, кажется, тебе это нужно. Он ошеломленно взглянул на меня трехцветно‑золотыми глазами: – Потому что мне это нужно? Я не понимаю... – Ты разве из тех малых фейри, что дарят поцелуи тем, кто в них нуждается? – хмыкнул Киеран. – У сидхе такое не в обычае. – Да, не в обычае, потому что мы забыли, кто мы и что мы. – И кто же мы? – с издевкой спросил Киеран. Я наклонилась к Адайру. Его глаза все еще были слишком большими. – Такая сила, какую ты вызывала раньше, причинит мне боль, принцесса. – Он говорил сдавленным голосом, но за спиной у него была твердая стена, и деваться ему было некуда. – Без силы, только прикосновение. – Я нежно, целомудренно коснулась губами губ Адайра. Он на миг перестал дышать; я чувствовала в нем гораздо больше страха, чем желания. Я отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо, и увидела, как страх сменяется откровенным удивлением. – Я не понимаю тебя, принцесса. – Потому что она не сидхе. – Ты спросил, кто мы, Киеран. – Я повернулась к связанному мужчине. – Мы – божества природы. Мы, в определенном роде, персонификация природы. Мы не люди – не важно, насколько напоминаем их по форме. Мы – нечто другое, и слишком многие из нас об этом позабыли. – И ты осмеливаешься читать нам лекции о природе сидхе, когда ты из нас всех – больше всего человек? Я встала, распрямила ноги, слегка затекшие от веса Галена. – Когда я была ребенком, я бы что угодно отдала, лишь бы стать высокой стройной сидхе, но чем взрослее я становлюсь, тем более ценю мою смешанную наследственность. Я ценю кровь брауни и кровь людей, текущую в моих жилах, а не только кровь сидхе. Я скомандовала: – Айслинг, снимай рубашку. Если я слишком человек, чтобы взглянуть на твой живот, то я слишком человек, чтобы быть твоей королевой. Дай Хафвин посмотреть, кто из вас ранен тяжелее, – хватит мешать ей работать. Он попытался возражать. – Я – Принцесса Плоти и Крови, дочь Эссуса, будущая королева. Выполняй мой приказ. Адайр теряет силы, пока ты выкаблучиваешься, словно стыдливая девица. Даже сквозь вуаль было видно, что я задела его за живое, а когда доходит до такого, все мужчины ведут себя одинаково. Он бросил плащ на пол и сдернул тунику через голову одним быстрым движением. Он не ждал, пока я прикажу снять нижнюю рубашку, – просто стянул ее следом, помедлив только в районе лица, чтобы не сдернуть еще и вуаль. Против вуали я возражать не стала: когда‑то его лицо околдовывало не только сидхе, но и богинь. Я загляделась не на его торс, хотя это был очень симпатичный торс, с широкими плечами и красивым животом, если не считать сочившегося кровью пореза от талии до ребер. Я загляделась на его кожу, потому что она казалась будто посыпанной золотой пылью, сиявшей и переливавшейся на свету. При свете солнца она слепила бы глаза. Я видела уже его голую спину – среди других стражей, когда волшебное зелье свело королеву с ума. Она им всем приказала раздеться, что они и сделали в страхе перед ней. – Как я и боялся, – бросил Айслинг. Я качнула головой: – Я видела тебя обнаженным, Айслинг, разве что среди стражей есть еще один с кожей словно из золотой пыли. – Когда она вступилась за нас – напомнил Адайр, – ты стоял на коленях на полу. Айслинг вздрогнул, хотя я не сказала бы наверняка, было это из‑за воспоминания о той ночи или от прикосновения рук Хафвин к ране. – Я забыл. – Не настолько уж она человек, оказывается, – ухмыльнулся Гален, перебравшийся к стене. – Или великий Айслинг потерял свою силу, – предположила Меланжель, – и прячется за вуалью не оттого, что может нас околдовать, а оттого, что уже не может. Айслинг застыл, и на этот раз я была почти уверена, что не манипуляции Хафвин тому причиной. – Рана поверхностная. Адайру помощь нужна больше. – Тогда приступай. Меня ждет полиция. Айслинг обнял себя руками, словно закрываясь от удара. Меланжель расхохоталась. Готорн придвинул меч чуть ближе к ее горлу, и смех затих, хотя и прорывался еще через ее сжатые губы. – Почему вы напали на Галена? Почему именно он? – Его выбрали, потому что он – единственный зеленый человек из твоих стражей, – ответила Хафвин. – Это и все, что ты знаешь, – прошипела Меланжель. – Это правда, – сказала Хафвин, заставляя Адайра придержать рубашку выше раны. – Я знаю, почему из всех выбрали Галена, но не знаю, почему был нужен именно зеленый человек. – А Меланжель знает? Хафвин кивнула. – Она все знает о планах гвардии. О планах принца – не все, наверное, но большую часть. Я кивнула. – Хорошо. Я подошла к Меланжель, только не слишком близко – я не хотела, чтобы она меня коснулась, опасалась так рисковать, хоть ее руки и были связаны. Когда‑то она могла заставить человека зачахнуть от любви к себе. И ей для этого не нужен был секс, хватало прикосновения. Она утратила эту силу, или так утверждали, но лучше уж перестраховаться. – Я даю тебе последний шанс, Меланжель. Скажи нам, почему из всех вы выбрали Галена, и не один раз, а дважды – потому что я знаю, Кел заплатил феям‑крошкам за то, чтобы они его изувечили. Почему для Кела так важно, чтобы Гален не оказался в моей постели? – Я велела Готорну немного отодвинуться, чтобы она могла говорить, если пожелает. – Я не предам своего господина, потому что я Келу присягала. Я никогда не служила твоему слабовольному отцу. Я ей сладко улыбнулась. – Мой отец слишком велик, чтобы его память задевали булавочные уколы. Ты не ответила на мой вопрос. – Ни магией, ни пытками ты не заставишь меня позабыть мою верность. – Она бросила презрительный взгляд на Хафвин, склонившуюся над раной Адайра. – Айслинг, ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы подойти к нам на минутку? – Это только царапина. Будь он человеком, ему наложили бы не меньше десятка швов. Я бы такую рану царапиной не назвала, но это его дело. Он подошел к нам с мечом наготове. – Убери меч, Айслинг. Он замешкался на миг, а потом убрал. – Что тебе нужно от меня, принцесса, если не мой меч? – Если ты покажешь свое лицо женщине‑сидхе, она скажет тебе все, о чем ты спросишь? – Ты хочешь, чтобы я ее околдовал и допросил? – Да. Глаза Меланжель слегка расширились. – Я никогда не использовал свою власть таким образом. – Но это получится? Он подумал. – Да. – Тогда давай посмотрим, не заставит ли ее вожделение позабыть о верности. Я жестом велела стражу, охранявшему Канну, вторую женщину из гвардии Кела, повернуть ее лицом к стене. Догмэла уже ушла в дальний конец коридора. Может, она и хранила верность господину, но не настолько, чтобы присоединиться к связанным соратницам. И не настолько, чтобы попытаться их защитить. Интересно, что Меланжель и Канна разговаривали только с Хафвин, а Догмэлу будто вовсе не видели. Айслинг взялся руками за края вуали. – Тебе тоже нужно отвернуться, принцесса. Я кивнула и отошла на несколько шагов назад. Хотя, надо сознаться, желание посмотреть ему в лицо было почти невыносимым. Посмотреть на такую красоту, что в нее влюбляешься с одного взгляда. На такую красоту, что ради нее можно предать все, что тебе дорого. Да, посмотреть очень хотелось. Холод слишком хорошо меня знал. Он взял меня за локоть и передвинул немного дальше за спину Айслинга. Глаза его смотрели на меня укоризненно, и я пожала плечами. А что тут скажешь? Айслинг снял вуаль, но все, что я увидела, – это что волосы у него золотисто‑желтые, как медовые струи, и сияют искорками, как и его кожа. Волосы были как‑то хитро заплетены, так что казались много короче, чем были на самом деле. Интересно, кто заплетает ему волосы, если никто не может смотреть ему в лицо? – Она закрыла глаза, – сообщил Айслинг. – Готорн, срежь ей веки. Потом отрастут. Она поступила так, как я рассчитывала: при первом прикосновении ножа открыла глаза. Она моргнула, и Готорн убрал нож. Ее взгляд двигался вверх по телу Айслинга, словно притягиваемый магнитом. Я определила по выражению глаз момент, когда она увидела его лицо. Шок преобразил ее черты. Вид у нее был испуганный, словно она смотрелане на изумительную красоту, а на жуткое уродство. Готорн отвернулся. Лорд Киеран – тоже. Только Кристалл продолжал смотреть в лицо Айслингу, не моргнув глазом. Он улыбался, словно видел что‑то чудесное. Белоснежная кожа наполнилась сиянием, один этот взгляд пробудил его магию. Только когда в его волосах радугами заиграли краски, он отвернулся, будто не в силах больше вынести такое зрелище. Меланжель закричала, и это был вопль невозместимой утраты. Эхо крика затерялось в каменных стенах, и ее глаза наполнились... любовью. Адайр ошибался, это было не только вожделение. Ее глаза горели слепым обожанием первой подростковой любви или любви новобрачных в идеальный медовый месяц. Она смотрела на Айслинга так, словно в нем для нее заключался целый мир. Меланжель никогда не любила Айслинга и почти с ним не общалась. Сейчас же она смотрела на него, как цветы смотрят на солнце, и меня от этого затошнило. Мне не нравилась Меланжель, но это было... неправильно. Если от этого нет лекарства, то я совершила с ней нечто гораздо худшее, чем все пытки, какие я могла изобрести. Безнадежно, всепоглощающе любить того, кто тебя ненавидит... Даже в Дантовом аду не было такого наказания для грешников. Холод, видимо, это понимал, потому что поторопил Айслинга: – Начни допрос. – Почему вы напали на Галена? – Чтобы его убить. Может, она была не настолько околдована, как казалось. – Почему вы хотели его убить? – Потому что принц Кел не хочет, чтобы Мередит с ним спала. – А почему он этого не хочет? Меланжель с силой потрясла головой, словно надеялась прочистить мозги. Айслинг опустился на колени, приблизив к ней лицо. – Почему Кел хочет удалить Галена из постели Мередит? Она зажмурилась. – Нет, – прошептала она, – нет. – Ты не сможешь изгнать меня из своей памяти, Меланжель. Ты меня увидела. Этого уже не изменить. – Это был всего лишь шепот, но он будто прополз по моей коже. Я задрожала – а ведь это было направлено не на меня! Холод прошептал мне на ухо: – Когда‑то она владела сходными силами; она может быть устойчива к его чарам. – Она могла убивать прикосновением... – А как заставить мужчину к себе прикоснуться? Заставив себя пожелать. Звучало логично, хотя Меланжель вообще‑то хватило бы и одной красоты, без колдовских ухищрений. Айслинг наклонился к ней, и я подумала, он ее поцелует, но она попятилась назад, пока не натолкнулась на меч Готорна. – Не трогай меня, – прошептала она. – Ты сказала, что моя власть ослабела, Меланжель. Отчего же бояться моего прикосновения, если я – лишь призрак того, кем был? Почему Кел хочет убрать Галена из постели Мередит? – Он взял ее лицо в ладони, и она закричала, хоть и не от боли. – Я хочу испытать, чья магия сильнее, Меланжель, моя или твоя? – Он поцеловал ее – долго и страстно. Холод напрягся всем телом. Что означало, что когда‑то поцелуй Меланжель был опасен. Этого я не знала. По‑настоящему опасен. Айслинг отстранился. Лицо Меланжель было одурманено желанием. – Моя сладкая, скажи мне, почему Келу так не нравится присутствие Галена в постели Мередит? Она сглотнула так громко, что я услышала через полкоридора, и ответила: – Пророчество гласит, что зеленый человек вернет жизнь двору. – Какое пророчество? – спросил Айслинг. – Кел спросил у провидца, представляет ли Мередит настоящую угрозу. Ответ был, что она вернет жизнь двору с помощью зеленого человека и чаши. Гален – единственный зеленый человек, которого она взяла с собой. Когда мы увидели, как она на него смотрела на пресс‑конференции, мы убедились, что он – ее зеленый рыцарь. – Никому из вас не пришло в голову, что зелеными людьми называют божеств растительности и даже Консорта могут так назвать? – спросила я. Меланжель пропустила мой вопрос мимо ушей, но когда его повторил Айслинг, ответила: – Принц Кел сказал, что пророчество говорит о Галене. – А вы верите всему, что говорит Кел? – спросила я. Айслинг произнес те же слова, и она сказала: – Да. – Дура, – прокомментировала Хафвин за моей спиной. – Что еще говорилось в пророчестве? – спросил Айслинг. – Что когда некто от плоти и крови воссядет на трон, Кел умрет. – Как он понял слова "от плоти и крови"? – Смертный. – Наверное, вы по потолку забегали, когда оказалось, что принцесса владеет руками плоти и крови. – Да, – просто сказала Меланжель. – Есть еще что‑нибудь, что нам следует знать о действиях Кела? – спросил Айслинг, и я мысленно похвалила его скрупулезность. Она согнулась как от боли. Готорн отступил, не решаясь к ней прикоснуться. Его магия не была подобна магии Меланжель или Айслинга, так что, возможно, эта женщина представляла для него опасность. Как бы то ни было, веревка упала с ее рук, а Готорн этого не заметил, потому что смотрел в сторону. Айслинг потянулся за мечом, но он стоял на коленях в неудобной позе. Она вскинула руки к лицу и выцарапала себе глаза – мы смогли только ошеломленно смотреть. У нее по лицу потекли кровь и прозрачная жидкость. – Теперь вы меня не заставите выдавать тайны! – заявила она злобно, обычным своим голосом. Айслинг вдвинул в ножны наполовину вытащенный меч. – Меланжель, ты не перестанешь меня видеть. Я тебя предупреждал. Не могу сказать, слезы текли у нее по щекам или остатки ее глаз. – Зрелище твоего сияющего лица будет последним, что мне довелось видеть. Я тебя за это ненавижу, но сожалеть не могу. – Ох, Меланжель, – сказал он и коснулся ее щеки. Она легла окровавленной, мокрой щекой ему на ладонь, как это делают любовники. Она позволила ему ласкать свое лицо – всего мгновение – и выпрямилась опять. – Ведите меня к королеве, в темницу, куда угодно – только уведите от него. Готорн поднял ее на ноги и заново связал ей руки, тщательно проверив узлы. – Что с ней делать, принцесса? – Я имею право требовать суда королевы, – заявил Киеран. – Ты – да, но не она. Если бы Кел был на свободе, ее следовало бы отвести к нему, но сейчас... – Я покачала головой и отвернулась от изуродованного лица. – Холод... – Я уткнулась лбом в его грудь. – Я не знаю, что с ней делать. – Отправь ее в темницу. Скажи Иезекиилю не трогать ее до дальнейших твоих распоряжений. – А с Канной? – То же самое. – Лорды? – Посмотрим, что с ними сделает королева. Холод распределил поручения между стражами. Догмэлу он послал с лордами. Толкая в спину Киерана, она сказала мне: – Я не любительница женщин. Реплика была настолько не к месту, что я смогла лишь пробормотать: – Я тоже. – Но Хафвин... Тут до меня дошло, что, пока мы пытались найти разгадку покушений на Галена и выясняли подробности заговора Кела, она была озабочена своей добродетелью. Она хотела уйти от Кела, но не настолько, чтобы лечь с женщиной. Чтобы избавиться от Кела, я переспала бы даже с существом, вообще не похожим на человека. Я умею выбирать из двух зол меньшее. Глядя на Догмэлу, я не знала, смеяться мне или плакать. Перед моими глазами все еще стояло изуродованное лицо Меланжель. Наверное, оно мне будет сниться в кошмарах. – Я пересплю с Хафвин и с кем угодно, кто пожелает присоединиться ко мне, но не потому, что я люблю женщин, а потому, что я никого не хочу оставлять на милость Кела, если в моих силах их спасти. А теперь уведи Киерана к королеве и доложи ей о его преступлениях честно и точно. Она ушла, и другие ушли вслед за ней, двое стражей несли все еще бессознательного лорда Инниса. За ним тянулась кровавая дорожка. Айслинг опять накинул на голову золотистую вуаль. Порез у него на животе почти затянулся. – Использование силы пошло тебе на пользу, – отметила я, все еще прячась на груди Холода. – Мне пошло на пользу, что я переиграл Меланжель в ее собственную игру. А когда‑то она была почти равна мне силой. – Она потеряла большую часть себя, – сказал Холод. – Ее звали Сладким Ядом... Я хотела спросить, расстроен ли он поступком Меланжель. Волновало ли его, что женщина предпочла вырвать себе глаза, только бы не глядеть ему в лицо? Но я ничего не спросила. Это я просила его применить свою силу. Ответственность лежала на мне. То, что я не предвидела последствий, меня не оправдывало. Нельзя использовать неизвестную тебе магию – именно потому, что в результате случается вот такое дерьмо. Я уткнулась лицом в грудь Холода, чтобы не смотреть на Айслинга, даже в вуали. Айслинг засмеялся глубоким, красивым мужским смехом. – А меня звали Прекрасным Ужасом. По голосу было слышно, что он доволен собой. Я хотела сказать, что не думала, что все так выйдет, но промолчала. Все равно это не оправдание.
|