ЛОГИЧЕСКИЕ ФОРМЫ КВАЛИФИКАЦИИ ПРЕСТУПЛЕНИЙ.

Квалификация преступления как разновидность юридического познания есть сложный путь от незнания к знанию. В реальном мыслительном процессе квалификации этот путь совершается в форме перехода от одного знания к другому. Квалификация — логический процесс перехода от исходного знания к выводному через обосновывающее знание.

Исходное знание — это знание, полученное в результате анализа признаков совершенного общественно опасного и противоправного деяния, и знание, связанное с содержанием соответствующей уголовно-правовой нормы.

Обосновывающее знание обеспечивает правомерность перехода от исходного к выводному знанию и служит логическим основанием вывода, получения правовой оценки. Обосновывающее знание базируется на теории юридической науки, на логике, диалектике, теории познания. Его основной компонент — логические формы и логические законы.

Выводным знанием является сам результат квалификации преступления, то окончательное суждение, в котором мы оцениваем действия преступника. Суть логического процесса квалификации преступления, говоря словами К.. Маркса, сводится к следующему: «Закон всеобщ. Случай, который должен быть определен нз основании закона, — единичен. Чтобы.подвести единичное под всеобщее, требуется суждение».

Выводное суждение выражает результат квалификации, но не ее процесс; оно представляет собой лишь резюме мыслей о квалификации преступления, но не их связь и развитие.

«Познание, — писал В. И. Ленин, — есть отражение человеком природы. Но это не простое, не непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда абстракций формирования, образования понятий, законов...».

Аналогично протекает и квалификация преступления. В процессе квалификации деяния мы используем ряд абстракций, юридических понятий, выявляя содержание конкретного события, и тем самым вырабатываем понятие о данном событии.

Конкретное понятие как результат отражения квалифицируемого деяния не может отобразить его полностью, но оно может с определенной степенью точности приближаться к нему. Поэтому формирование понятия отдельного преступления следует считать процессом создания оценочно-познавательного образа, в котором воспроизводится совершенное деяние.

Полученное в результате квалификации понятие содержит в единстве всеобщность и единичность содеянного. В этом понятии указанные моменты взаимопере-плетены, не расчленены. В суждении же моменты всеобщности и единичности разъединены, так как они выступают как субъект и предикат суждения. Иными словами, если в понятии конкретного преступления всеобщность (правовая норма, закон) и единичность (совершенное деяние) находятся в единстве, а в суждении они разъединены, то для объяснения возникновения этого единства (образования понятия) требуется умозаключение.

Объективным основанием процесса умозаключения, перехода от исходного знания к выводному является взаимосвязь предметов, существование объективных закономерностей в природе и обществе. Движущийся мир требует от наших форм мысли, как определенных структур его отражения, гибкости и подвижности.

Поэтому, на наш взгляд, прав П. В. Копйин, считая, что «сущность процесса умозаключения состоит в умственном воспроизведении данной вещи из условий ее существования. Знание об условиях существования этой вещи составляет посылки умозаключения, знание о новой вещи дает заключение, а знание закономерной связи вещей с условиями их существования обосновывается возможностью самого процесса выведения вещи из условий ее существования». Так, мышление посредством умозаключения способно достигнуть определенных выводов. Тесная же связь умозаключения и практической деятельности человека сделала его эффективным средством познания.

Соотношение умозаключения и практической деятельности всегда было предметом спора между идеалистической и материалистической философией. Идеалисты считают, что преобразующей и творящей силой является мышление. Гегель всю деятельность человека стремится подвести под умозаключение. В. И. Ленин подчеркивает это положение, вычленяя из него рациональное содержание. «Когда Гегель старается — иногда даже: тщится и пыжится — подвести целесообразную деятельность человека под категории логики, говоря, что эта деятельность есть «заключение» (Schlup), что субъект (человек) играет роль такого-то «члена» в логической «фигуре» «заключения» и т. п.,— то это не только натяжка, не только игра. Тут есть очень глубокое содержание, чисто материалистическое. Надо перевернуть: практическая деятельность человека миллиарды раз должна была приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти фигуры могли получить значение аксиом».

Попытки подвести деятельность человека под логические формы имели место и в буржуазной юриспруденции. «Нигде логика не играет такой практической и ощутимой роли, как в праве: купец теряет свое состояние в правовом споре, двери тюрьмы захлопываются за нарушителем закона и топор падает на шею убийцы — все это в силу дефиниции и среднего термина».

Такие представления были особенно характерны для формально-догматической юриспруденции конца XIX в., опиравшейся на учение о логической законченности правовой системы. В России типичным и наиболее последовательным их сторонником был Е. В. Васьковский. Признавая на словах неизбежность пробелов в праве, он фактически стоял на позициях беспробельности и логической законченности права. С одной стороны, он указывал, что логическое развитие норм вызывается необходимостью восполнить пробелы в действующем праве. Однако, с другой стороны, он считал, что новые нормы, покрывающие эти пробелы, в скрытом виде содержатся в действующем праве. Извлекать из него необходимые нормы призвана логика. При помощи логических приемов (полная и неполная индукция, редукция), по утверждению Е. В. Васьковского, из норм права выводятся общие принципы, которыми следует руководствоваться при разрешении тех или иных жизненных ситуаций, требующих правового вмешательства.

Элементарные приемы логики, необходимые в любой области человеческого мышления, воплотились в формалистической юридической логике таким образом, что отрывали право от социально-экономической основы. Эта логика превращала законодательство в самостоятельную систему, лишенную материальной почвы. Справедливо критикуя это свойство юридического мышления, Ф. Энгельс отмечал, что «законодательство представляется как бы самодовлеющим элементом, который находит оправдание своему существованию и обоснование своему дальнейшему развитию не в экономических отношениях, а в собственных внутренних основах...».

В советской юридической литературе высказывалось мнение о том, что процесс применения права протекает по форме дедуктивного умозаключения. Для уголовно-правовой квалификации это форма простого категорического силлогизма: большая посылка несет знание об уголовном законе, меньшая — о квалифицируемом деянии, в выводе устанавливается, что деяниз подпадает под действие закона. Подобное понимание логической формы квалификации хотя и правильно отражает этот процесс, но в то же время очень упрощает эту сложную мыслительную операцию и не отражает имеющееся в нем многообразие логических связей. Попытка логически изобразить в целом процесс применения правовых норм и юридической квалификации как разновидность дедуктивного силлогизма есть явное преувеличение дедуктивных начал применения норм права.

Марксистско-ленинская философия, преодолев метафизическое разъединение индукции и дедукции, установила, что достижение истины невозможно без взаимодействия индукции и дедукции. «Индукция и дедукция,— писал Ф. Энгельс,— связаны между собой столь же необходимым образом, как синтез и анализ Вместо того, чтобы односторонне превозносить одну из них до небес за счет другой, надо стараться применять каждую на своем месте, а этого можно добиться лишь в том случае, если не упускать из виду их связь между собой, их взаимное дополнение друг друга». Деяние, подлежащее правовой оценке, существует как отдельное социальное явление. В то же время оно тысячами нитей связано с другими явлениями. Эта связь осуществляется в диалектическом взаимодействии общего, особенного и единичного. Умозаключение как средство познания отражает взаимосвязь общего, особенного и единичного Но поскольку их объективные характеристики разносто-ронни, постольку должны быть различны и виды умозаключения, их отражающие. В процессе познания виды умозаключения (а основные из них — индукция и дедукция), таким образом, работают вместе, в диалектическом единстве, и квалификация преступления происходит не только в форме дедуктивного умозаключения.

На отдельных этапах оценки совершенного деяния, познания различных его сторон может использоваться отдельно либо индуктивная, либо дедуктивная форма вывода. Так, установление фактических обстоятельств дела, как и всякое накопление фактов, происходит преимущественно индуктивным путем. Индукция является одним из важнейших средств познания. В индуктивных заключениях мысль направлена от знания одной степени общности к новому знанию большей степени общности, т. е. от частного и единичного к общему. Именно по такому пути идут следователь и судья при установлении фактических обстоятельств дела. Результат этой стадии — установление круга обстоятельств, подлежащих доказыванию (предмета доказывания),— есть результат поиска, накопления, сравнения всевозможных эмпирических фактов. Допустим, след протектора около трупа с признаками насильственной смерти дает основание для вывода (разумеется, предположительного) о том, что произошел наезд. Установление времени смерти потерпевшего и марки автомашины— предположительный вывод о возможных автохозяйствах, которым может принадлежать автомашина, и т. д.

Итоговый вывод о квалификации преступного деяния (как вывод о тождестве установленных фактических обстоятельств соответствующей уголовно-правовой норме) по логической форме напоминает дедуктивный силлогизм. В этом случае, как было отмечено, фактические обстоятельства служат меньшей посылкой силлогизма. В качестве большей посылки выступает правовая норма, под которую подводятся установленные факты. Логический вывод в этой стадии есть конкретизация нормы применительно к установленным фактическим обстоятельствам. Суждение о том, что данный частный случай подпадает под действие правовой нормы, носит общий характер. Таким образом, это заключение выводится от знания большей степени общности (норма) к знанию меньшей степени общности (конкретная ситуация), т. е. дедуктивным путем.

Однако дедуктивное умозаключение как логическая форма квалификации будет представлять познавательную ценность только во взаимодействии с индукцией. Оторванная же от индукции, дедукция выражает лишь формальную сторону квалификации. Поэтому вопреки традиционному взгляду на логическую форму уголовно-правовой квалификации, которую понимают как дедуктивное умозаключение, следует говорить о диалектике индуктивных и дедуктивных умозаключений в процессе квалификации.

Процесс квалификации в целом логически можно представить как единство индукции и дедукции.

Например. Тайное хищение личного имущества граждан является кражей. Н. тайно похитил деньги, принадлежащие А. Следовательно, Н. совершил кражу. Правильно соединить эти две посылки не представляет труда. Отдельное (действие Н.) соединяют с всеобщим (кража) через особенное (тайное хищение как средний термин). Но связь отдельного и всеобщего в данном умозаключении внешне не обусловлена анализом особенного в деянии. «Тайное хищение» в большей посылке и «тайное хищение» в меньшей — это противоположности, не имеющие пока внутренней связи, они не находятся в непосредственном тождестве. «Тайное хищение» в большей посылке является абстрактным, оно охватывает всякое «тайное хищение», но как раз в силу этого не может в таком виде полностью выражать «тайное хищение» в меньшей посылке. В подобной логической связи между действиями Н. и кражей нет посредствующего звена. Такое звено образуется при формировании содержания особенного, каковым является «тайное хищение». Оно позволяет соединить уголовно-правовую норму (общее) и квалифицируемое событие (отдельное).

Решающая роль в формировании посредствующего звена, на наш взгляд, должна быть отведена отдельному, т. е. совершенному деянию. Оно является побудительным, исходным моментом в оценке события преступления, на него направлено и вокруг него вращается наше познание. Квалифицируемое деяние дано в чувственно воспринимаемых признаках: информация о преступлении закрепляется в протоколах, свидетельских показаниях, заключениях экспертов и т. п. Все это обусловливает индуктивное обобщение, которое, в принципе, невозможно без знания юридических дисциплин.

Таким образом, на пути от чувственно-конкретного к абстрактному — при формировании меньшей посылки и от абстрактного к конкретному—при формировании большей посылки имеет место взаимодействие различных видов умозаключений.

Переход от общего к отдельному через особенное при квалификации преступлений посредством индуктивно-дедуктивного процесса основан на единстве, тождестве фиксируемого содержания того и другого. Мы вычленяем из общего (применяемой уголовно-правовой нормы) особенное содержание лишь на основе содержания отдельного. Такую же «процедуру» мы осуществляем с отдельным (единичным случаем), выявляя его особенное, «предписываемое» общим, т. е. поднимаем единичность в особенность. Осуществляется это на основании знания состава преступления, который является в совокупности своих элементов посредствующим звеном в переходе от общего к отдельному, «примиряющим» их в тождестве. При установлении состава преступления необходимо разрешить целый комплекс уголовно-правовых, уголовно-процессуальных, социально-психологических и теоретико-познавательных вопросов. Основная их масса связана с выбором уголовно-правовой нормы и установлением (оценкой) фактических обстоятельств.

Это—сложная мыслительная работа, в процессе которой квалифицируемое преступление анализируется по отдельным своим признакам, имеющим юридическое значение. Каждый из них соотносится с элементами состава (его признаками), закрепленными в соответствующих статьях Общей и Особенной частей УК- Тем самым создается определенная их система. Одновременно с уяснением содержания состава, выявлением его конструкции осуществляется его разграничение со смежными составами преступлений. Конечный этап этой умственной работы завершается синтезом, представляющим собой вывод в форме индуктивно-дедуктивного умозаключения.

Совокупность установленных фактических обстоятельств дает нам содержание квалифицируемого деяния. На нем формируется фактический состав преступления, меньшая посылка. Обобщение элементов состава преступления протекает в форме индуктивного умозаключения, но, как указывалось выше, эта индукция невозможна без дедукции.

Формирование меньшей посылки хотя и протекает в виде индуктивного умозаключения, но при «участии» и на базе дедукции, так как, обобщая фактические обстоятельства, мы должны определить, содержанием какой уголовно-правовой нормы они систематизируются.

В этом проявляется единство дедукции и индукции как двух сторон процесса мышления. Возьмем, например, квалификацию по объекту преступления. Выявление объекта идет через обобщение характеризующих его доказательств по делу. Это индуктивный процесс. Одновременно с индукцией протекает дедукция. Квалификация объекта невозможна без знания закона, теории уголовного права, руководящих указаний высших судебных инстанций и т. п.

Следующий этап в квалификации — выбор нормы, формулирование большей посылки. Это, как обмечалось, мыслительный процесс по сопоставлению основного содержания деяния с признаками «подходящей» нормы. С логической стороны он носит сложный индуктивно-дедуктивный характер. Здесь мыслительная работа связана с процессом толкования правовой нормы, с выявлением ее содержания, с фиксацией родового состава преступления. Другими словами, исходя из формулировки соответствующей уголовно-правовой нормы, решается вопрос о том, что является объектом, объективной стороной, субъектом, субъективной стороной квалифицируемого преступного деяния. Большая посылка выступает общим выводом из посылок, характеризующих тот или иной элемент состава преступления, она есть индуктивный вывод. Но и здесь, так же как и при формировании меньшей посылки, индукция невозможна без дедукции. Например, знание о субъекте преступления, квалифицируемого пост. 106УК РСФСР (неосторожное убийство), составляет посылку индуктивного умозаключения для вывода о содержании нормы (установлении большей посылки). Но это знание нельзя получить без дедукции. Например, в ст. 10 УК РСФСР указаны преступления, уголовная ответственность за которые установлена с 14 лет. Статья 106 УК РСФСР упоминается в ст. 10 УК РСФСР, отсюда следует вывод, что субъектом преступления, предусмотренного ст. 106 УК РСФСР, может быть лицо, достигшее 14-летнего возраста. Этот вывод становится посылкой в индуктивном умозаключении для установления содержания нормы (большей посылки), которая в свою очередь становится посылкой в итоговом дедуктивном умозаключении в процессе квалификации. Конечно, в реальном процессе квалификации все логические операции протекают в убыстренном, сокращенном виде. В методологическом же рассмотрении квалификация выступает как единство умозаключений, представляемое поэтапно.

Последний этап в логике квалификации преступления заключается в дедуктивном выводе из двух индуктивно полученных посылок. И в целом логический процесс квалификации преступления представляет собой индуктивно-дедуктивное рассуждение.

Квалификация преступления анализировалась нами выше в динамике как процесс установления признаков того или иного состава преступления в действиях лица. Но она, как было отмечено, может быть рассмотрена и в качестве результата этой деятельности, официально закрепленного в акте судебных и прокурорско-следственных органов (обвинительном заключении, приговоре и т. д.).

В таком аспекте квалификация преступления обладает некоторой специфичностью своей логической характеристики, что делает необходимым рассмотрение логических форм, в которых она выражается.

Квалификация преступления в своем динамическом аспекте протекает в различных логических формах, но все их разнообразие является составной частью (момен--том, стороной) силлогизма, выступающего основой логического процесса квалификации. В какой же форме мысли выражается результат квалификации? Он выступает выводным знанием и заключается в суждении. Например, Н. совершил повторную кражу личного имущества граждан. Однако данное суждение — лишь внешняя («формальная») характеристика результата квалификации. Внутреннее же («рабочее») логическое содержание квалификации как результата — другое. Рассмотрим это на конкретном примере из судебной практики.

Приговором Волгоградского областного суда Д. признан виновным в совершении умышленного убийства с особой жестокостью М., а также в завладении его одеждой. Преступление совершено при следующих обстоятельствах. Д. в нетрезвом состоянии на вокзале станции Ярыженская встретил М., которого раньше не знал. Поссорившись, они пошли от станции в лесопосадку «выяснять отношения». Там Д. имевшимся у него перочинным ножом убил М., нанеся ему 33 телесных повреждения. После убийства он снял с потерпевшего одежду.

Вина Д. в совершении указанных действий подтверждается его собственными показаниями, вещественными доказательствами, заключением судебно-медицинской экспертизы.

Полученный вывод о квалификации действий Д. по п. «г», ст. 102 и ч. 1 ст. 144'УК РСФСР не произволен, не выдуман судом; его содержание составляют именно те признаки, которые отличают квалифицируемое деяние от всех других социальных явлений. Эти признаки свидетельствуют о преступной сущности действий Д. не только потому, что уголовный закон признает ее преступной, а потому, что действия Д. объективно общественно опасны и противоправны.

Мы имеем такую выраженную в логической форме копию преступления, в которой схвачены необходимые, существенные признаки совершенного деяния. Именно существенные, так как они служат показателями его существования (возникновения, становления) и определяют тот ущерб, который наносится общественным отношениям. Формой же мысли, в которой предметы обобщаются (выделяются) «по более или менее существенным признакам», являются понятия.

Не суждение, а понятие является, таким образом, логической формой квалификации как результата деятельности органов дознания, следствия, прокуратуры и суда. Понятие выступает итогом оценки (сама оценка), к которой стремится мысль юриста в процессе квалификации. Квалификацией выявляется преступная сущность общественно опасного деяния. Сущность же, как философская категория имеет различные уровни, которые отражаются в соответствующих формах. В законодательной практике она выражается в правовых нормах (законе), а при применении норм права — в различных понятиях, «снятых» с квалифицируемого деяния.

Это обстоятельство имеет большое методологическое значение для квалификации, которая может быть рассмотрена (в логическом плане) как формирование (образование) единичного понятия конкретного преступления. В этом случае теория понятия становится частью методологического оснащения квалификации и помогает юристу осознать движение и связь всех форм мысли, в которых протекает квалификация. Полученное понятие отдельного преступления, являясь результатом квалификации, выступает идеальным выражением объективно существующего деяния. Оно — и оценка, и образ, и путь формирования своего объективного содержания.

Формирование понятия отдельного преступления — это сложный познавательный диалектический процесс. Процесс же образования понятия конкретного преступления, по-видимому, принципиально ничем не отличается от образования вообще понятий. Если в науке образование понятий — это длительный процесс научного исследования, предполагающий применение всей совокупности логических приемов и методов, то при квалификации преступления он сжат по времени, «выглядит» концентрированным, выправленным, ускоренным.

Формирование юридических понятий в сознании юриста в каждом отдельном акте квалификации преступления, на наш взгляд, идет тем же самым путем, что и исторический процесс их образования.

Так, формирование единичных понятий «умышленное убийство с особой жестокостью» и «кража личного имущества» (в приведенном выше примере) не повторяет формирование этих же общих понятий, данных законодателем в п. «г» ст. 102 и ч. 1 ст. 144 УК РСФСР (пусть даже в сжатом виде). Эти единичные понятия как бы возникают на базе общих, целиком заимствуя их содержание, если, конечно, устанавливается тождество, единство противоположностей отдельного (совершенное деяние) и общего (правовой нормы).

С точки зрения логики квалифицировать деяние — значит дать ему определение, т. е. установить общее и существенное через особенное и специфическое, через единичное и индивидуальное. При этом следует учитывать, что формированию единичного понятия преступления в процессе его квалификации свойственна некоторая упрощенность, которая переносится и на его определение, а другими словами, сводится к нему. Например, определение понятия конкретного преступления — это 'не перечисление всех признаков деяния, а отражение наиболее важных, существенных из них, тех, которые характеризуют данное деяние и отличают его от других преступлений. Ясно, что при этом ряд конкретных признаков преступного деяния всегда остается за пределами понятия о нем.

Это обусловлено не только спецификой юридического познания, но и требованиями диалектической логики в отношении определения понятий. Формулируя методологические основания определения понятий, В. И. Ленин писал: «Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и «опосредствования». Мы никогда не достигнем этого полностью, но требование всесторонности предостережет нас от ошибок и от омертвения». Это во-первых. Во-вторых, диалектическая логика требует, чтобы брать предмет в его развитии, «самодвижении» (как говорит иногда Гегель), изменении. В-третьих, вся человеческая практика должна войти в полное определение предмета и как критерий истины, и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку. В-четвертых, диалектическая логика учит, что «абстрактной истины нет, истина всегда конкретна», как любил говорить, вслед за Гегелем, покойный Плеханов.

Сформулированные требования выступают также критерием существенности познаваемых признаков того или иного предмета, явления. Особенно это относится к ленинским словам о человеческой практике. Вся практика расследования и судебного рассмотрения того или иного преступления входит в знание о нем и обобщенно выражается в юридических понятиях, в правовых нормах. Поэтому отдельная применяемая уголовно-правовая норма является критерием существенности познаваемых признакрв совершенного деяния. А состав преступления, описываемый в этой норме, будет специфической формой для выражения сущности деяния, для определения его понятия.

Возьмем для примера рассмотренные уже преступные деяния Д. Так как в уголовном законе сформулированы общие понятия «умышленное убийство с особой жестокостью» (п. «г» ст. 102 УК РСФСР) и «кража личного имущества» (ч. 1 ст. 144 УК РСФСР), то задача по определению понятий преступлений, совершенных Д., сводится к следующему: мы посредством признаков этих общих понятий образуем содержание единичных понятий умышленного убийства с особой жестокостью и кражи личного имущества, совершенных Д. Операцией определения совершенных преступлений мы одновременно осуществляем конкретизацию применяемых норм УК и деяний, совершенных Д. Для этого в отношении каждого преступления нам необходимо выделить родовые (содержание состава преступления, данное законом) и видовые (содержание квалифицируемого деяния) признаки, т. е. дать родо-видовое определение (через род и видовое отличие).

Такая форма определения очень распространена в познании. Например, человек — это животное (родовой признак), способное производить орудия труда (видовой признак). Человеку присущи все признаки, характеризующие любое животное, но имеются такие, которые присущи только ему как виду животного.

В данном определении преследуется цель — выделить человека из всех животных, поэтому внимание заостряется на видовых (отличительных) признаках. В процессе квалификации задача иная: нам не так важно выделить особенность, неповторимость кражи, совершенной Д., а, наоборот, объединить, отождествить эту дражу со всеми другими кражами, ответственность за которые предусмотрена в ч. 1 ст. 144 УК РСФСР. Поэтому при определении понятия «кража, совершенная Д.» нас будут интересовать лишь родовые признаки.

Связь родовых (правовой нормы) и видовых (совершенного деяния) признаков предопределяет установление преступного характера квалифицируемого деяния. Квалификация конкретного преступления — центральное звено применения уголовно-правовой нормы. Диалектика содержания и объем применяемых норм таковы, что первое определяет второе, т. е. содержание понятия фактического деяния позволяет отнести его к объему той или иной уголовно-правовой нормы. Закон, и только закон, выступает всеобщим критерием существенности признаков конкретного деяния, ибо он, по словам К. Маркса, является «подлинным выразителем правовой природы вещей».

Выводы:

1. Процесс квалификации преступления в своем динамическом аспекте по логической форме представляет собой единство индуктивного и дедуктивного умозаключения: установление фактических обстоятельств дела (формулирование меньшей посылки) происходит преимущественно индуктивным путем; установление уголовно-правовой нормы, предусматривающей квалифицируемое общественно опасное деяние (формулирование большей посылки), носит индуктивно-дедуктивный характер; итоговый вывод о квалификации преступного деяния по логической форме напоминает дедуктивный силлогизм.

2. Результат квалификации по своей внешней логической форме представляет собой суждение (например, Н. совершил кражу).

3. Внутренней логической формой результата квалификации преступления является понятие. Полученное лицом, применяющим норму права, понятие конкретного преступления есть субъективное выражение объективно существующего общественно опасного деяния.

4. Определение понятия квалифицируемого преступления логически происходит путем выделения родовых (содержание состава преступления, данное в уголовно-правовой норме) и видовых признаков (содержание конкретного квалифицируемого деяния), т. е. путем родовидового определения.