XVI. РАЗЛИЧНЫЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

 

По мере того, как мы подвигались вперед, свет становился все ярче. Немного спустя, он светил уже почти так же сильно, как смоченные светоносной жидкостью ноги Кавора. Туннель, расширившись, превратился в пещеру, и свет падал из ее дальнего конца. Тут я заметил нечто, заставившее мое сердце запрыгать от радости.

– Кавор, – сказал я, – свет льется сверху. – Я совершенно уверен, что сверху.

Он ничего не ответил, но еще проворнее зашагал вперед. Несомненно, это был серый свет, серебристый свет…

В следующую минуту мы уже находились прямо под ним. Он проникал сквозь щель в стене пещеры, и в то время как я впился в него глазами, на лицо мое упала водяная капля. Я вздрогнул и отступил. Тут вторая капля с совершенно отчетливым звуком ударилась о каменистый пол.

– Кавор, – сказал я, – если один из нас подсадит другого, то можно взобраться в эту расщелину.

– Я подсажу вас, – сказал он, и тотчас же поднял меня с такой легкостью, как будто я был грудным ребенком.

Я просунул руку в расщелину, и пальцы мои нащупали маленький карниз, за который можно было ухватиться. Теперь белый свет казался гораздо ярче. Я подтянулся на двух пальцах почти без всякого усилия, хотя на Земле мой вес равняется шестидесяти килограммам, добрался до еще более высокого выступа скалы и поставил ноги на узкий карниз. Здесь я выпрямился во весь рост и стал ощупывать скалу пальцами. Расщелина расширялась кверху.

– Здесь не трудно будет взобраться, – сказал я Кавору. – Если вы подпрыгнете, то, вероятно, успеете схватиться за руку, которую я протяну вам.

Словно клин, я втиснулся между стенами расщелины, упёрся в карниз ступней и коленом и протянул руку вниз. Я не мог видеть Кавора, но слышал шорох его движений, когда он приседал, чтобы прыгнуть. – Гоп‑ла! – Он повис на моей руке и показался мне не тяжелее котенка. Я тащил его кверху, пока он не уцепился за карниз и не освободил мою руку.

– Чорт побери, – сказал я. – На Луне не трудно быть альпинистом.

После этого я очень рьяно начал карабкаться кверху. В течение нескольких минут я лез, не поднимая головы, и потом снова поглядел кверху. Расщелина непрерывно расширялась, и свет становился ярче. Только…

Это совсем не был дневной свет.

В следующую секунду я уже мог рассмотреть, что это такое, и от разочарования едва не начал биться головой о скалы. Дело в том, что я очутился на неровном открытом склоне, поросшем целым лесом небольших булавовидных грибов, из которых каждый ярко сиял, излучая серебристо‑розовый свет. Один миг я тупо глядел на это мягкое свечение, затем прыгнул вперед и оказался по самой середине грибной заросли. Я сорвал полдюжины грибов, расплющил их о скалу н сел, хохоча горьким смехом, когда красное лицо Кавора выглянуло из расщелины.

– Это тоже фосфоресценция, – сказал я. – Не стоит торопиться. Садитесь и будьте как дома.

И пока он плевался и ругался от разочарования, я от нечего делать сшибал макушки грибов в расщелину.

– Я думал, что это дневной свет, – сказал он.

– Дневной свет! – воскликнул я. – Рассвет! Закат! Облака! Голубое небо! Да разве мы увидим их когда‑нибудь вновь?

Когда я говорил эти слова, целая картина нашего мира встала передо мной, – крохотная, но яркая и отчетливая, как задний план на полотне старого итальянского живописца.

– Изменчивое небо, изменчивое море, холмы и зеленые деревья, города и селения, озаренные солнцем… Кавор, представьте себе мокрую от дождя крышу, на которой играет закат; представьте окна дома, обращенные к западу…

Он ничего не ответил.

– Здесь мы ползаем в норах гнуснейшего мира, который и миром назвать нельзя, с чернильным океаном, скрытым в мрачных глубинах, с палящим днем и мертвенным молчанием ночи на поверхности. И за нами охотятся отвратительные твари, иглокожие существа, люди‑насекомые, порождения кошмара. Что ж, в конце концов они правы по‑своему! Зачем явились мы сюда давить их и нарушать установленные ими порядки… Вероятно, теперь уже вся планета гонится за нами по пятам. Каждую минуту мы можем услышать их хныкание и звуки их гонгов. Что нам делать? Куда итти? Здесь мы чувствуем себя так же уютно, как змеи, забравшиеся в пригородную дачу.

– Это ваша вина, – сказал Кавор.

– Моя вина? – воскликнул я. – О, господи!

– Ведь я уже придумал план действия.

– Чорт побери ваши планы!

– Если б мы отказались двинуться с места…

– Несмотря на стрекала?

– Да. Селениты понесли бы нас.

– По этому мосту?

– Да. Им пришлось бы перенести нас на ту сторону.

– Пусть лучше муха пронесет меня по потолку!

Я снова занялся уничтожением грибов. Вдруг я заметил кое‑что, поразившее меня даже в ту минуту.

– Кавор, – сказал я, – наши цепи сделаны из золота.

Он сосредоточенно думал о чем‑то, подперев щеки руками. Он медленно повернул голову и посмотрел на меня, а когда я повторил мои слова, он закрутил цепь вокруг своей правой руки.

– Действительно, это так, – сказал он. – Действительно.

Но мимолетное выражение интереса уже исчезло с его лица. Одну секунду он как будто колебался, но потом снова углубился в размышления. Некоторое время я сидел, недоумевая, как это я не распознал золота гораздо раньше; потом сообразил, что голубой свет делает металл совершенно бесцветным. Неожиданное открытие дало новое направление моим мыслям, которые унеслись далеко. Я уже позабыл, что только что спрашивал Кавора, зачем явились мы на Луну. Золото…

Кавор заговорил первый.

– Мне кажется, что у нас остались два выхода из нашего положения.

– Какие?

– Мы можем попробовать снова выйти на поверхность… Если нужно, то прорваться с боем, – и затем отыскивать шар, пока не найдем его или пока ночной холод не убьет нас. Или…

Он замялся.

– Ну, – сказал я, хотя знал заранее, куда он клонит.

– Мы можем еще раз попытаться так или иначе установить взаимное понимание с разумными существами населяющими Луну.

– Поскольку дело касается меня, я стою за первый выход.

– А я сомневаюсь.

– А я нет!

– Видите ли, – сказал Кавор, – я не думаю, чтобы мы имели право судить о селенитах по тем образчикам, которые видели до сих пор. Их центральный цивилизованный мир лежит гораздо ниже, в глубоких пещерах вокруг моря. Здесь, во внешней коре, расположен пограничный округ, пастушеская область. Так по крайней мере полагаю я. Селениты, которых мы видели, соответствуют нашим ковбоям или кочегарам. Их стрекала, по всем вероятиям служащие для понукания лунных коров, отсутствие воображения, которое они проявили, ожидая, что мы в состоянии делать все, что делают они, их несомненная грубость, – словом все подтверждает правоту моего взгляда. Если б мы согласились вытерпеть…

– Никто из нас не мог бы вытерпеть переход по доске шириной в шесть дюймов над бездонной пропастью.

– Нет, – сказал Кавор, – но тогда…

– Я бы не вытерпел! – воскликнул я.

Тут он указал на целый ряд других возможностей.

– Представьте, что мы отыщем какой‑нибудь угол, где сможем отбиваться от этих батраков и крестьян. Если мы продержимся там с неделю или около того, весть о нашем появлении вероятно достигнет более цивилизованных и просвещенных частей Луны…

– Если только они существуют.

– Они должны существовать. Иначе откуда взялись бы эти удивительные машины?

– Это возможно, но это наихудший исход.,

– Мы будем чертить надписи на стенах.

– Почем вы знаете, что глаза селенитов заметят эти надписи?

– Ну, мы будем вырезывать их очень глубокими чертами.

– Это, конечно, возможно.

Мои мысли приняли другое направление.

– Мне начинает казаться, – сказал я, – что вы считаете селенитов бесконечно умнее людей.

– Они должны знать гораздо больше, чем мы. Или, на худой конец, их знания сильно отличаются от наших.

– Да, но… – я запнулся. – Я полагаю, Кавор, вы согласитесь со мною, что вы человек исключительный.

– Почему?

– Ну, вы… человек одинокий, всегда были одиноки. Вы не женились.

– Не чувствовал в этом ни малейшей надобности. Но какое отношение…

– И вы никогда не старались разбогатеть?

– Это тоже было мне совсем не нужно.

– Вы стремились только к познанию?

– Что ж, некоторая любознательность вполне естественна.

– Это вы так думаете. И в этом все дело. Вы полагаете, что каждый человек прежде всего желает знать. Помню, однажды, когда я спросил вас, что заставило вас заняться научными исследованиями, вы ответили, что хотите сделаться членом Королевского общества, приготовить новое вещество, которое назовут каворитом, и т. д. Вы прекрасно знаете, что это не так. Но в то время мой вопрос застал вас врасплох, и вы постарались придумать какое‑нибудь правдоподобное объяснение для ваших поступков. В действительности вы занимались научными исследованиями потому, что это вам приятно. Такой у вас нрав, вот и все.

– Быть может, это верно…

– Только у одного человека из миллиона бывает такой нрав. Большинство людей желает… ну, весьма различных вещей, но лишь весьма немногие стремятся к познанию ради познания. Я, например, совсем не стремлюсь и отлично сознаю это… Повидимому, селениты очень энергичные и деятельные существа, но кто сказал вам, что самый развитой из них способен заинтересоваться нами или нашим миром? По‑моему, они даже не знают, что такой мир существует. Они никогда не выходят на поверхность в ночное время. Они бы замерзли, если бы вышли. Они наверное никогда не видели ни одного небесного тела, кроме пылающего Солнца. Откуда им знать, что существует другой мир? А если они и знают, то какое им до него дело? Если далее они видели мельком звезды или земной полумесяц, что из этого следует? С какой целью народ, обитающий внутри планеты, станет наблюдать за явлениями такого рода? Люди не занимались бы астрономией, если б она не нужна была им для летосчисления и мореплавания. Но для чего станут заниматься ею лунные жители?

– Ладно, допустим далее, что здесь имеется несколько философов, вроде вас. Именно они среди всех селенитов никогда не услышат о нашем существовании. Предположите, что какой‑нибудь селенит свалился на Землю в то время, как мы жили в Лимне. Да вы были бы последним человеком в целом свете, узнавшим о его появлении. Ведь, вы никогда не читаете газет. Итак, вы видите, что все шансы против вас. И, однако, для обсуждения этих шансов мы сидим здесь и ничего не делаем, а драгоценное время летит. Говорю вам, мы попали в очень трудное положение. Мы явились сюда без оружия, мы потеряли наш шар, мы не захватили с собой пищи, мы показались селенитам и дали им основание предположить, что мы диковинные, сильные и опасные звери. Если селениты не совсем дураки, они теперь будут гоняться и охотиться за нами, пока не найдут. А когда найдут, попробуют схватить нас живьем, а если это им не удастся, то убьют нас. И этим кончится все дело. Если даже они поймают нас, то, вероятно, все‑таки убьют в результате какого‑нибудь недоразумения. Покончив с нами, они, быть может, начнут спорить и препираться о том, кто мы такие, но нам от этого будет мало пользы.

– Продолжайте.

– С другой стороны, золото валяется здесь, как у нас дома старое железо. Если нам удастся захватить его с собой, если мы успеем отыскать шар прежде, чем на него натолкнутся селениты, и вернемся на Землю, тогда…

– Ну?

– Мы можем поставить все это дело на более солидную основу. Мы вернемся сюда в шаре более крупных размеров, с ружьями…

– Господи помилуй! – воскликнул Кавор, как будто услышал что‑то ужасное.

Я швырнул в расщелину еще один светящийся гриб.

– Послушайте, Кавор, – сказал я, – мне, как никак, принадлежит половина решающих голосов в нашем предприятии, и мы обсуждаем чисто практический вопрос. Я человек деловой, а вы нет. Поскольку от меня зависит, я больше не стану объясняться с селенитами посредством геометрических чертежей. Вот и все! Я предлагаю вернуться на Землю, сохранить в тайне наше открытие и затем прилететь сюда снова.

Он сидел в глубокой задумчивости.

– Да, – сказал он, – лучше было бы мне явиться сюда одному.

– Теперь, – сказал я, – прежде всего надо решить вопрос, каким образом отыскать шар.

Некоторое время мы сидели молча, обхватив руками колени. Затем Кавор, видимо, согласился с моими доводами.

– Я думаю, – сказал он, – что у нас есть кое‑какие данные. Совершенно несомненно, что в то время, как Солнце освещает одну сторону Луны, воздух должен устремляться сквозь эту губчатую планету, передвигаясь к темной стороне. И во всяком случае на этой стороне воздух будет распространяться по лунным пещерам и вытекать в кратер… Ну, так вот, разве вы не чувствуете здесь сквозняка?

– Чувствую.

– А это значит, что где‑то есть выход. Позади нас эта расщелина изгибается и идет вверх. Течение воздуха устремляется по ней, и мы тоже должны направиться этим путем. Если мы сделаем эту попытку и отыщем нечто вроде каминной трубы, то не только выберемся из этих переходов, где селениты преследуют нас, но и…

– А если труба окажется слишком узкой?

– Мы опять спустимся вниз. Тс… тсс, – сказал я вдруг, – что это такое?

Мы прислушались. Сперва раздавалось какое‑то невнятное бормотание, затем прозвучал резкий звон гонга.

– Они, должно быть, считают нас за лунных коров, – оказал я, – если хотят застращать такими способами.

– Они идут по проходу там внизу, – сказал Кавор.

– Должно быть, так.

– Они не обратят внимания на расщелину. Они пройдут мимо.

Снова я стал прислушиваться.

– На этот раз, – прошептал я, – они, вероятно, захватили с собой какое‑нибудь оружие.

Тут я вдруг вскочил на ноги.

– Боже мой, – вскричал я. – Кавор, но они заметят грибы, которые я сбросил вниз. Они…

Я не договорил начатой фразы. Я обернулся и прыгнул через грибную заросль по направлению к дальнему концу пещеры. Я увидел, что пещера сворачивает там в сторону и опять становится узкой расщелиной, пронизанной сквозняком и уходящей в непроглядную тьму. Я уже готов был углубиться туда, когда меня вдруг осенила счастливая мысль.

– Что вы делаете? – спросил Кавор.

– Идите, – сказал я, а сам вернулся, сорвал два светящихся гриба, сунул один из них в боковой карман моей фланелевой куртки, чтобы он освещал мне путь, а второй гриб вручил Кавору. Теперь селениты шумели так сильно, что, очевидно, должны были находиться под самой расщелиной. Но им было трудно влезть туда или, быть может, они колебались, опасаясь сопротивления с нашей стороны. Во всяком случае мы могли теперь утешаться мыслью об огромном мускульном превосходстве, которое нам давало рождение на другой планете. Минуту спустя я уже торопливо полз кверху, следуя за светящимися голубым светом пятками Кавора.