Потайная дверь

Роман Кристианы Рошфор «Потайная дверь» (1988) рассказывает об инцесте между отцом и дочерью, кото­рому героиня впервые подверглась, когда ей было все­го восемь лет, и эти инцестуозные отношения продол­жались почти до ее совершеннолетия, когда они были продублированы «добровольной» инцестуозной связью с ее дядей, братом отца. Все это выясняется за один ко­роткий визит к психоаналитику. Инцест между дядей и племянницей будет распознан и разоблачен, и дочь будет наказана, так как ее отдадут в пансион. В то же время, благодаря этому наказанию у нее появится защи­та от собственного отца. Один инцест может скрывать другой, и тайна инцеста между отцом и дочерью так и не будет раскрыта.

Отец был отстранен от семейной жизни, когда мать обнаружила, что она беременна (в эту пору им обоим было по девятнадцать лет); он вернется, когда дочери исполнится восемь. «До сего времени он был предельно сдержан. С другой стороны, нельзя сказать, что теперь он изменился». Он не прибегает к физическому наси­лию, но говорит дочери об «особенных отношениях», то есть об отношениях, из которых исключена мать: «Это восхитительные отношения, только для нас двоих, толь­ко ты и я. Особенные отношения. Не упусти свой шанс». Самым обычным, будничным образом он прибегает к шантажу, лишь бы сохранить секрет: он угрожает ей смертью матери («потому что если мать об этом узнает, она выбросится из окна»), или пугает утратой доверия и уважения окружающих («Они тебе не поверят, им по­надобятся доказательства, которых у тебя нет. Им на­плевать на тебя. И еще они как следует поглумятся над тобой, если сразу не вышвырнут вон»).

Помимо всего прочего, он поставит под сомнение собственное отцовство, пытаясь таким образом оправ­дать возникновение инцеста: «В конце концов, разве я твой настоящий отец? Никогда нельзя быть в этом уве­ренным». [...] Подозревая, что он не был моим насто­ящим отцом, он попал в самую точку: он им и не был, вот так. А мать по воспоминаниям не особенно отли­чалась высокой добродетелью. Более того, он внушает чувство вины самой жертве, чтобы она страдала от него всю жизнь:

«- Что сделано, то сделано, не стоит к этому возвра­щаться.

И потом добавил:

- Тебе не стоило все это затевать.

Оказывается, это я все затеяла».

А что же мать?

Мать не выполняет свою защитную функцию, по крайней мере, она не защищает дочь от отца, как не исполняет супружеского долга перед мужем, о чем без­жалостно сообщает дочери отец: «Как мне надоели эти вечные мигрени твоей матери, они длятся целыми неде­лями, а этот джентльмен давно объяснил мне, что она «этого не любит». Неудовлетворенный муж просто вы­нужден был начать поиски чего-то другого, а «мужчина так слаб», «у мужчин свои потребности, с этим ничего не поделаешь, нужно просто смириться». «И вот я ста­ла запасным колесом и вынуждена соперничать с собс­твенной матерью. Мне обещано покровительство, если я буду ублажать его: разделяй и властвуй».

Оставив вакантным свое место жены рядом с мужем в семейной конфигурации, мать не в состоянии выпол­нять также свои материнские функции и делает вид, что никогда и ничего не замечает. С точностью до на­оборот, дочь сама стала защитой для матери от притяза­ний неудовлетворенного супруга - ее собственного отца, и это положение сохраняется до самого отъезда, когда дочь, наконец, решает надолго покинуть мать без объ­яснения причин, после того как едва не решилась пойти на преступление (воровство, проституцию). Настоящая мать заметила бы тревожные признаки, которые так и остались вне ее внимания. Например, хорошую мать встревожило бы падение школьной успеваемости, но она не сумела или не пожелала понять: «Что-то не в по­рядке? - В знак согласия я обреченно склонила голову. Кто-то не в порядке, - чуть было не сказала я. - Так что же именно? - спросила она. - Я молчала». Кроме того, дочь тошнило: «У меня часто была рвота. Меня отвели к доктору. Он выписал лекарства. Я прочла инструк­ции. Моего случая не было в списке показаний для их приема. Я спускала их в унитаз. В нашей семье любили порядок и следили, чтобы я регулярно их принимала. Лекарства против моего отца. Смешно».

Вот как в этом романе две девочки подросткового возраста жалуются друг другу на насильников - собственных отцов. Одна подружка рассказывает другой: «Ка­жется, у меня был классический вариант: это происходило по утрам, когда мать уходила на работу. - А у меня, когда мать спала без просыпу», - делится в ответ вторая». А что же их матери? «Одна моя подружка из-за своей матери никому не могла сказать. - А, точно. Матери - это наш крест. [...] Если бы они знали, они бы выбросились из окна. Он мне так и сказал. Попробуй, рискни тут! Ты никогда не можешь быть уверенной, что она этого не сделает, а она - раз, и окажется там, внизу, на земле». Но жертвы инцеста могут говорить о нем, только если они чувствуют, что перед ними возможный слушатель, что кто-то готов их выслушать и поверить им: «Если бы я увиделась с ней снова, я бы ей все рассказала о том, чего ей следовало бо­яться. С тех пор прошло столько времени. А тогда я не смогла, а она не хотела». Поэтому слова и не приходили к ним, даже в полицейском участке: «Я вошла и подумала: что я скажу? Как об этом говорить с полицейским? Вечная проблема - как подобрать подходящие слова».

Финал романа написан столь же ярко и выразитель­но, в соответствии с образом главной героини и всей книгой, далекой от жалостливого тона и патетики. Она наполнена юмором, шутками, и, похоже, именно благо­даря им, а также природной ясности ума и некоторой доли хитрости героини (обманывать обманщиков, пре­давать предателей), ее фантазиям на тему мести (как убить отца), и откровенным рассказам (в школе, в ко­миссариате, у кюре, с подругами), дочь избегает пози­ции жертвы. Позиции вечно несчастной, которой все и всегда что-то должны из-за ее страданий и которая никак не может их прекратить из-за того, что рискует потерять слишком многое:

«Откажитесь от иллюзий и уверенности простофиль в том, что нужно все время взрыхлять болезненные воспо­минания о прошлых несчастьях, как будто это пожизнен­ный долг, который постоянно требует новой оплаты.

Откажитесь от иллюзий о морали, которую так кра­сиво внедряли вам в грешную душу и которая превра­щает воспоминания о грязных ситуациях в бесконечно повторяющийся ад юных лет.

Не знаю почему, но это - не по мне. [...] Страдать от того, что пережил страдания, - увольте, нет».