То, что не меняется со временем

Замужество - не только один из важнейших, если не самый главный момент в жизни женщины, это всегда критический момент, причем критический в квадрате. Прежде всего, с антропологической точки зрения, по­тому что он изменяет положение женщины и устанав­ливает одновременно с разницей «до» и «после» идентициональное отличие - между идентичностью дочери, достигшей половой зрелости, и идентичностью замуж­ней женщины, получающей законное право на сексуаль­ность. А во-вторых, с точки зрения психоаналитической, этот поворотный момент требует от девушки, чтобы она выстроила собственную идентичность замужней жен­щины, которая символически означает, что она достиг­ла позиции, до сих пор принадлежавшей той, кто ее и занимал, - ее матери, то есть позиции супруги и матери детей мужчины. Этот «комплекс второй» неотступно сопровождает любое возможное замужество, даже если он и не проявляется со всей своей интенсивностью.

С исторической и социологической точки зрения, в нашем обществе, как мы уже видели, возможно различ­ное, в том числе и обостренное эмоциональное отноше­ние к статусу замужней женщины, который, помимо прочего, создает необходимые условия для «становле­ния женщиной». Напротив, в индивидуальном психи­ческом измерении «комплекс второй» получает двойное подкрепление, вскрытое психоанализом, что придает ему относительную стабильность. Речь не идет о полной неизменности, но если какие-то изменения и возможны, то крайне незначительные. Максимально точное и пол­ное описание этого комплекса постоянно встречается в литературе романного жанра, оно присутствует как в средневековом мире, так и в современном обществе, как в высших его слоях, так и в народных массах, как среди городских, так и среди сельских жителей.

В то время, когда появилась «Его жена» Эмманюэль Бернейм, повествующая о женщине - представительнице из высшего слоя парижского общества конца двадцато­го века, одновременно выходит в свет совершенно иная версия, в которой действие разворачивается в сельской местности в период между двумя мировыми войнами. Контекст здесь напоминает исследование Жанны Фарве-Саада о колдовстве в нормандских рощах, а интрига на­поминает волшебные сказки. Это замечательный пример типичной истории о «второй» являет Генриетт Бернье в своем романе «Женское помешательство» (1994).

Во Франции тридцатых годов Мариэтт - дочь мелко­го землевладельца, выходит замуж за мужчину по име­ни Полан, вдовца, который первым браком был женат на женщине по имени Анна. Она умерла во сне и остави­ла ему маленькую дочь Мари. Над супружеским ложем царит фотография первой супруги; вторая чувствует себя не в своей тарелке из-за этого портрета: «Она мо­лода, стройна, красива, но неожиданно оказывается, что вечером, после свадебных торжеств, это не имеет ника­кого значения. Так как существует третий персонаж. Опасная соперница - она нема, но взгляд ее постоянно прикован к двум молодоженам, хотя она их не видит. Это первая супруга новоявленного мужа. Это ее фото­графия висит над кроватью, служащей брачным ложем уже второй супружеской чете. [...] Именно из-за этого снимка, по-моему, все было испорчено. [...] Я представ­ляю себе запыленное колесо детского велосипеда. Оно неудачно цепляется за бордюр тротуара. Ребенок огор­чается и зовет на помощь отца, который осматривает погнувшееся колесо и говорит: «Ничего не поделаешь, оно уже никогда больше не будет по-прежнему круг­лым». Жизнь Полана и Мариэтт также никогда больше не выровняется».

Опираясь на такие незначительные детали и обыден­ные ситуации, романистка дает понять, почему ничего больше и никогда «не выровняется» в голове у девушки, которая вступила в свою жизнь замужней женщины под неотрывным взглядом покойной, чье место она заняла. Свое собственное место - место супруги, хозяйки дома и матери, она уже никогда не сможет обрести: «Хозяйка дома Канто - теперь это Мариэтт, так как она вышла замуж за Полана, и скоро уже будет месяц, как это про­изошло. Но она стала хозяйкой только номинально. Не на деле». Как и в истории о Ребекке, вещи не слушаются ее, ей не удается ни вновь запустить маятник часов, ни отремонтировать неисправную маслобойку. «Предметы оказываются сильнее, чем Мариэтт. Ей придется подчи­ниться им, если она хочет жить с ними в мире. Несом­ненно, должно пройти время, прежде чем они станут ЕЕ вещами. А мужчина, за которого она вышла, стал ли он ЕЕ мужчиной? Удалось ли ей добиться хотя бы его?»

«Нельзя сказать, что все из рук вон плохо. Но и не слишком хорошо. Ей все-таки чего-то не хватает. Како­го-то порыва, который заставил бы Мариэтт броситься на шею Полану. Этого нет. Взгляд Анны убивает этот порыв прежде, чем он мог бы проявиться». Полан пы­тается понять, что же у них не так, и, в конце концов, догадывается, что все дело в этой фотографии: «Полан проскользнул в спальню и снял снимок с крючка, чтобы отнести его на чердак. Но вот только обои, которыми оклеены стены, выгорели на солнце, и над кроватью вы­деляется теперь более темное овальное пятно». Им обоз­начено место первой супруги, и его не сотрешь.

Мариэтт родит двух дочерей, но это не поможет ей утвердиться в своем статусе супруги и матери, потому что ей так и не удастся произвести на свет мальчика. У четы постепенно накапливаются разногласия: «Эти ссо­ры всегда начинаются одинаково, всегда проходят одни и те же повороты, а затем одинаково заканчиваются - неизменно в одном том же тупике. Сначала упреки в непонимании. [...] На самом деле им не в чем упрекнуть друг друга, но тон все больше накаляется, и вот они уже выруливают, как обычно, к историям с Мари, Клеманс, Луи. И вот уже речь заходит о сыне, которого у них никогда не будет, и о фотографии в спальне. Каждый раз одно и то же. Они это знают. Если это не так, поче­му же они неизменно к этому возвращаются?» Младшая дочь, от имени которой ведется рассказ, позже подтвер­дит: «Однажды, не так уж давно, незадолго до ее ухода из жизни, когда она уже почти перестала говорить, она вдруг взяла меня за руку и произнесла: «Между Поланом и мной всегда что-то стояло, что-то все время ме­шало мне... это были другие... Анна... Мари и все ос­тальные... между ним и мной, всегда другие...»

Она погрузилась в затяжную депрессию. У нее воз­никали то приступы булимии, то маниакально-депрес­сивные состояния: «Существовало две Мариэтт. Та, что замкнулась отныне в мучительной немоте, и та, что взрывалась в хаосе безудержного потока жестов и слов. Между этими двумя Мариэтт не осталось никого». Врач объяснил Полану, что происходит с его женой: «Она не знает больше, кто она на самом деле». Понадобилась госпитализация в больницу, координаты которой пос­тарались скрыть, и лишь там, среди сумасшедших, она обрела, наконец, свое место, которое принадлежало только ей.