14 страница. — Сейчас корсета на вас нет, это совершенно точно, — возразил Джером и тихонько засмеялся.

— Сейчас корсета на вас нет, это совершенно точно, — возразил Джером и тихонько засмеялся.

 

— Вы что же, хотите, чтобы я разнервничалась еще сильнее?

 

— Да я шучу. А нервы — это штука хорошая.

 

— Вот как?

 

— Еще бы. Это же энергия высочайшего напряжения, которую вы способны обуздать и вложить в свое выступление. — Джером положил руку ей на плечо. — Не волнуйтесь. Пойте себе, и все. Сегодня вы должны уложить их наповал.

 

— Ну почему все это повторяют?

 

— Повторяют — что? — Рука Джерома замерла на ее плече.

 

— Ладно, не обращайте внимания. — Глория надеялась, что он не заметит, как при его прикосновении у нее лихорадочно участилось дыхание. Ну почему рядом с ним она вечно теряет всякую способность управлять собой? За это она себя ненавидела. Нет, она ненавидела себя за то, что боготворила каждую секунду, когда он был рядом. Глория взглянула в зеркало. Она хорошо выглядит. Да нет же, она выглядит превосходно!

 

— Послушайте: когда подниметесь на эстраду, надо всего лишь довериться своему голосу, — сказал Джером, поправляя выбившийся из-под банданы локон. — И еще нужно довериться мне.

 

Она понимала, что этого нельзя желать, никак нельзя, но в эту минуту ей безумно захотелось, чтобы он ее поцеловал — разве это не обычный ритуал перед выходом на сцену, как пожелать «ни пуха, ни пера»? Ей ничего больше и не нужно было для смелости, его поцелуя вполне достаточно.

 

Глория затаила дыхание и закрыла глаза.

 

— Загадайте желание, — вдруг сказал Джером.

 

— Что? — Она почувствовала, как по ее щеке легонько прошелся его палец.

 

— У вас ресничка упала. — Она открыла глаза и недоверчиво посмотрела на клубничного цвета ресницу, блестевшую на кончике его пальца, словно серп луны на ночном небе. — Видите — надо загадать желание.

 

«Тебя, — подумала она. — Тебя».

 

Глорией овладело такое мистическое предчувствие, будто стоит ей выйти на эстраду и возврата к прошлой жизни уже не будет.

 

— Я не верю, что желания сбываются. А может быть, у меня их просто слишком много.

 

— Вы обманываете меня, детка. Вы его уже загадали — по глазам вижу.

 

Глория не успела ответить ему: дверь распахнулась настежь и чей-то голос прокричал:

 

— Наш выход!

 

— Что ж, давайте, — обратился к ней Джером, снова поднимая палец. — Надо идти на эстраду. Загадывайте желание.

 

Так она и сделала. И сильно подула, отправив ресничку в полет.

 

 

Клара

 

Записки.

 

Клара так тревожилась из-за них, что почти не спала по ночам. Чаще всего она просыпалась часа в четыре утра, вся мокрая от липкого пота, и уж не могла уснуть снова.

 

А днем, когда нечем было толком заняться, страх вдруг наваливался на нее в самые неожиданные мгновения — когда она бродила по залам Художественного института или гуляла по набережной реки Чикаго. В такие моменты она вся покрывалась гусиной кожей и не сомневалась, что автор записок где-то поблизости — то ли за углом, то ли прямо у нее за спиной. Смотрит и выжидает.

 

Кто же посылает записки? У Клары были некоторые соображения на этот счет. Твердой уверенности не было, но в глубине души она не сомневалась. Для чего он так с нею поступает? И что стремится этим доказать?

 

Что-то надо было менять, но во власти Клары было лишь одно — то, как она держится, и она решила расстаться со своим обликом паиньки. Только на короткое время — в частности, на время пребывания в «Зеленой мельнице», куда Глория пригласила близких друзей.

 

Она не попала бы на первое выступление Глории, если бы не чистая случайность — телефонный звонок.

 

Клара была в доме одна. Она сняла трубку, опасаясь, что автор записок нашел еще один способ досаждать ей. На том конце провода оказался совершенно не знакомый ей человек. Он назвался Ивэном и попросил передать кое-что Глории.

 

Клара приперла ее к стене сразу, как та пришла из школы.

 

— Тебе недавно кто-то звонил, — сообщила она, остановившись у дверей спальни кузины. Глория была еще в школьной форме и первым делом сбросила с ног тесные коричневые туфли.

 

— Да? — вяло поинтересовалась Глория, уронила на кровать учебники и рухнула вслед за ними.

 

Клара вошла в комнату и присела на кровать.

 

— Что это ты? Я занята.

 

— Не похоже, — заметила Клара, сдвинула учебники и легла рядом с Глорией. — Да и разве тебе не нужно собираться на репетицию?

 

Клара читала в книгах, но сама до сих пор такого не наблюдала: в лице кузины не осталось ни кровинки.

 

— Понятия не имею, о чем идет речь, — ответила Глория.

 

— А мне кажется, имеешь. Звонил некий Ивэн, сказал, чтобы ты заскочила в «Зеленую мельницу» за нотами и словами нескольких новых песен. И просил еще передать, что репетицию перенесли на час раньше.

 

— Ах, черт! — Глория резко села на кровати. — Который час? Пора собираться! — Она подбежала к двери и плотно закрыла ее. — Тебе-то что от меня нужно?

 

— Для начала правду, — ответила Клара. — А потом видно будет.

 

— Почему это я должна рассказывать тебе правду? — Глория нервно пригладила волосы. — Ты же стала чуть ли не лучшей маминой подругой.

 

— Это нечестно, — возмутилась Клара. — И несправедливо. Если бы я хотела заложить тебя, то давно могла бы все рассказать тетушке Би.

 

На мгновение Кларе показалось, что Глория ее ударит. Та сжала кулачки и издала короткий сердитый вопль.

 

— Что ты суешься в мои дела? Что я тебе такого сделала?

 

Клара подняла руки в знак капитуляции.

 

— Я тебе не враг, Глория. Просто мне нужно здесь пожить. А тебе надо больше доверять мне.

 

— Прекрасно, только пообещай никому ничего не рассказывать. Серьезно пообещай — на карту поставлена вся моя жизнь.

 

— Чтоб мне провалиться! — поклялась Клара.

 

Глория набрала полные легкие воздуха и крепко зажмурилась.

 

— Ладно, поехали. Я — новая примадонна «Зеленой мельницы».

 

Клара присвистнула. Ее простодушная кузина становится звездой самого крутого кабака в Чикаго? Приходилось отдать Глории должное — девушка оказалась куда более отчаянной, чем поначалу казалось Кларе.

 

— Браво, — сказала она, тихонько хлопая в ладоши. — Это так здорово, я бы в жизни не могла себе представить.

 

— Правда ведь? Правда? — кивнула ей Глория с сияющими глазами.

 

— Значит, вот куда ты все время исчезала! На репетиции?

 

— Да! — восторженно завопила Глория. Вид у нее был такой счастливый, какого Клара до сих пор и не видывала.

 

— Ты только посмотри на себя! — воскликнула Клара. — Я в полном восторге.

 

— Больше никто об этом не знает, — торопливо заговорила Глория. — Кроме Рен, конечно. Ах да — и Маркуса.

 

Маркуса.

 

— Можешь пойти туда, если хочешь, — предложила Глория. — На мое первое выступление. Я хочу сказать, мне будет спокойнее, если ты будешь у меня на глазах, а не здесь, с мамой, а то можешь ведь проболтаться.

 

Клара удивилась, что ее приглашают. Ей это даже польстило. И только капельку вызывало подозрения.

 

— Ясное дело, — сказала она. — Пойду с большим удовольствием.

 

Но не все было так просто. Ей очень хотелось пойти на дебют кузины в своем настоящем обличье. Все Чикаго считает ее Деревенской Простушкой, поэтому нельзя прийти в «Зеленую мельницу» в том виде, в каком она появлялась в Нью-Йорке, иначе будет скандал. Но, с другой стороны, нет никакой необходимости изображать этакую неряшливую крестьянку, иначе какое же это удовольствие? Кларе необходим был кто-нибудь, чье присутствие могло бы оправдать ее появление в экстравагантном наряде.

 

Ей нужна была Лоррен Дайер.

 

И Клара быстро составила план действий.

 

Надо подольститься к Лоррен.

 

Убедить ее в том, что никак не годится показываться на первом выступлении Глории вместе с Простушкой Кларой.

 

Потом спросить, не может ли Лоррен поделиться своими богатыми познаниями в моде, тонким вкусом, чтобы помочь Кларе приобрести более современный вид.

 

И пусть Лоррен пожинает лавры за то, что сумела превратить Клару в бунтарку.

 

***

 

В тот вечер, когда предстоял дебют Глории, Клара пришла домой к Лоррен. Дверь ей отворила мать Лоррен.

 

— Ой, Клара! Здравствуй! — Она была очень похожа на дочь, разве что постарше, посерьезнее, да и одета более прилично. На ней было элегантное платье в темных тонах, а волосы высоко взбиты по французской моде и аккуратно заколоты. За ее спиной стояла Лоррен с самым невинным выражением на лице.

 

— Лоррен, милая моя, я уезжаю в оперу. Пожалуйста, не причиняй лишних хлопот нашей Маргерит. — Миссис Дайер перевела взгляд на Клару. — Рада тебя видеть. Приношу извинения за то, что вынуждена уйти. Надеюсь, ты скоро снова к нам заглянешь. — С этими словами она выплыла из дверей, села в ожидавший ее автомобиль, и тот сразу тронулся с места.

 

— Родители постоянно где-нибудь бывают, — объяснила Лоррен на ходу.

 

Одевались они в комнате Лоррен. На граммофоне крутилась пластинка Эдди Кантора[92], на комоде стояли две бутылки джина, а рядом — невероятная россыпь всевозможной косметики. Лоррен оперлась локтями на туалетный столик и оттянула нижнее веко, старательно зачерняя тушью узкую розовую полоску.

 

Клара наблюдала за нею, примостившись на краешке кровати. Лоррен была по-настоящему красивой девушкой, но черты ее лица, говорившие о сильной натуре, совершенно не совпадали с тогдашним идеалом красоты: в моде были утонченно-женственные блондинки. Блестящие черные волосы Лоррен были коротко подстрижены, челка едва не закрывала широко поставленные карие глаза. Высокая ее фигура сохраняла некоторую угловатость, как у молодой кобылки, которой предстоит еще подрасти, чтобы длинное тело соответствовало еще более длинным конечностям.

 

— Ах, как жаль, что у меня не такая фигура, как у тебя, — сказала Клара, встала и подошла к Лоррен со спины. — У тебя же бедра чуть не вполовину тоньше моих.

 

— Правда? — спросила Лоррен, сразу просияв широкой улыбкой, и гордо сжала тонкую талию. — А мне кажется, что бедра у меня похожи на ручки чайных чашек.

 

— Да нет же, я тебе так завидую! — с жаром вскричала Клара. — А грудь! Тебе же не приходится возиться со всеми этими жуткими обручами и повязками!

 

Лоррен повернулась к зеркалу одним боком, потом другим, любуясь своими крошечными грудками.

 

— Это все заслуга платья, — проговорила она, расправляя красное платье от сестер Калло[93]. Без рукавов, длинное — почти до лодыжек, — оно было исключительно сексуальным, что подчеркивалось сатиновой окантовкой и вышитой бисером талией. — Французы знают, как нужно одевать женщин.

 

Клара скривилась, глядя на свое платье, позаимствованное у тетушки. Она надела его умышленно, рассчитывая на то, что Лоррен будет смущена перспективой показаться на людях рядом с Кларой в таком наряде.

 

— А я в этом платье чувствую себя так, словно собралась на загородный пикник, — пожаловалась она и растянула широкое платье, пока то не стало напоминать палатку.

 

— Хочешь, я дам тебе одно из своих?

 

— Правда?! — спросила Клара, изо всех сил распахнув глаза, в которых светилась благодарность.

 

— Да у меня полно платьев, которые я даже не ношу, они так и висят в гардеробе, на многих даже ценники сохранились, так что и благодарить не за что. А кроме того, — она нетерпеливо вздохнула, бросив взгляд на слишком уж старомодное платье Клары, — одно дело прошлый сезон, совсем другое — прошлый век. Понятно, сегодня ночь принадлежит Глории, но это же не значит, что нам нельзя выглядеть très chic, oui[94]?

 

— Ой, это будет просто замечательно! — воскликнула Клара. Все оказалось легче легкого. — Слушай, а ты уверена, что мне это пойдет? Ну понимаешь, я же далеко не такая красивая, как ты.

 

Лоррен чуть подумала, потом стала накрашивать губы ярко-красной помадой.

 

— Не переживай. — Она лучезарно улыбнулась, всем существом наслаждаясь восхищением Клары. — Чудес обещать не могу, зато туши и румян не пожалею.

 

***

 

— Что с тобой произошло? — спросил Клару Маркус, когда девушки вошли в «Зеленую мельницу». Вид у него был ошарашенный.

 

И не у него одного. Обеих девушек то и дело окидывали долгими жадными взглядами. С плеч Лоррен на ее сверкающее искрами, переливающееся в свете ламп платье свешивалось красное боа. Длинные шелковые перчатки — черные, не уступающие теням, которыми были обведены глаза. Даже Клара вынуждена была признать, что девушка выглядит потрясающе.

 

Но и Клара потрясала не меньше. Платье с открытой спиной было чуть-чуть светлее ее медовых локонов. У нее был вид настоящей кинозвезды.

 

— Кажется, Маркусу я в таком виде не очень нравлюсь, — произнесла Клара с напускной скромностью. Парень и сам был одет отлично: черные брюки, короткий серый пиджак, а под ним — темно-синий жилет, украшенный вышивкой. Безукоризненный галстук-бабочка завершал этот ансамбль.

 

— Да нет, я хочу сказать… ты такая… ты выглядишь… совсем другой? — сумел наконец выговорить Маркус, задумчиво потирая подбородок.

 

— Всю вину я беру на себя, — промурлыкала Лоррен и взяла Клару под руку. — Ну разве она не прелесть?

 

— Если быть точной, я подражала царствующей королеве, — произнесла Клара, горделиво вскинув голову. Лоррен действительно выглядела очень хорошо (может быть, она немножечко перестаралась), но Клара видела, что Маркус до сих пор не может отвести глаз от нее самой.

 

Да Клара и не жаловалась. Всякая девушка в клубе боролась за то, чтобы привлечь к себе внимание. А среди целого моря темноволосых бизнесменов и гангстеров с ухоженными ногтями Маркус являл собой захватывающую противоположность: молодой блондин, полный жизни и сил.

 

Конечно, Маркус был не просто красавчиком. (Кларе иногда хотелось, чтобы он был просто смазливым парнем, это сильно облегчило бы ей жизнь.) Она уже не могла не мечтать о нем. Да, она вознамерилась было избежать нового романтического увлечения, но есть вещи, избежать которых, наверное, невозможно.

 

Маркус просиял, глядя на Клару. Тут она вдруг ясно вспомнила, как он — не Маркус, а Задира — стоял и так же ослепительно улыбался, играючи соблазняя ее. Клара моргнула и снова оказалась в баре.

 

Да, не так-то легко ей будет держаться с Маркусом непринужденно.

 

Глория вскоре должна была выйти на эстраду, и вся компания двинулась в заказанную кабинку почти у самой эстрады. Об этом позаботилась Глория, иначе они так и остались бы стоять в конце зала. Соседние кабинки были набиты гангстерами в темных костюмах и бунтарками, чьи сверкающие наряды были способны ослепить кого угодно.

 

— Думаете, мне надо пойти посмотреть, как там наша девочка? — спросила Лоррен, отхлебнув ядовитого на вид напитка — желтоватой жидкости, поверх которой плавало нечто похожее на взбитые сливки. — Уже почти полдвенадцатого.

 

— Да такие представления вечно задерживаются, — небрежно заметила Клара. И тут же спохватилась: — Я хочу сказать, так в газетах пишут. А время указывают просто как приманку для публики, чтобы пришло побольше к началу.

 

— Сперва Простушка Клара просит у меня взаймы бунтарское платье, а потом оказывается, что она дока по части моды! — презрительно рассмеялась Лоррен. — Да если бы я тебя не знала, то бы решила, что ты всю жизнь только и делала, что ходила по клубам!

 

— У нас в Пенсильвании нет «тихих» баров, — сказала Клара с нервным смешком и скрестила руки на груди. — Слишком много амишей[95].

 

— А то! — бросила Лоррен и расхохоталась во все горло.

 

— На мой взгляд, она одета, как куколка, — заметил Маркус, слегка толкнув коленом Клару под столом, и подмигнул ей. — Должно быть, красота впиталась в плоть и кровь Кармоди.

 

— Кстати, о второй Кармоди — мне все-таки кажется, что нам надо пойти посмотреть, как она там, — сказала Лоррен. — Клара, милочка, ты же родственница — может быть, ты пойдешь?

 

Клара вздохнула. Уловки Лоррен были видны насквозь, будто стеклянные. Ей стало жаль Лоррен: если так приставать к человеку, которого ты совершенно очевидно не интересуешь, то к добру это не приведет. На лице Лоррен угадывались предательские признаки овладевающего ею отчаяния: макияжа многовато, на лбу выступают бисеринки пота, глаза мечутся по всему клубу, стараясь избегать своей единственной цели — Маркуса.

 

Кларе очень хотелось отвести Лоррен в сторонку и вбить ей в голову немного здравого смысла. «Маркус не интересуется тобой, — сказала бы ей Клара. — Ты умная, веселая, красивая девчонка, найдешь себе кого-нибудь другого».

 

Но вместо этого Клара согласилась предоставить Лоррен то, чего девушка и добивалась, — возможность побыть с Маркусом наедине. Кроме того, слишком уж уютно устроилась на ее колене рука Маркуса. Короткая передышка не повредит.

 

— Вы же знаете, какая Глория чувствительная. Не будем ее трогать. Но я не возражаю против того, чтобы принести вам еще выпить. — Клара поднялась и взяла пустые бокалы Лоррен и Маркуса. — Есть конкретные пожелания?

 

— Не пойти ли и мне с тобой? — предложил Маркус, выскальзывая из кабинки.

 

— Совершенно исключено! Оставлять такую красивую девушку, как Рен, одну за столиком — это никуда не годится. — И Клара удалилась плавной походкой, пока Маркус не успел ничего сказать в ответ. Так же плавно она проплыла сквозь толпу, поглощавшую спиртное в темных недрах клуба, и пробила себе дорогу к стойке бара.

 

Оперлась рукой о покрытую пятнами стойку красного дерева и подумала, как спокойно и привычно стоять здесь. Не в «Зеленой мельнице», понятно, а в «тихом» баре вообще. Если бы и в прежнюю жизнь вернуться было так же легко, как заказать порцию напитков.

 

— Одну «розовую даму»[96], один виски кислый[97] и… — Клара только сейчас сообразила, что ни разу не заказывала себе выпивку с тех пор, как покинула Нью-Йорк. — И один мартини — больше вермута, чем джина, пожалуйста. С двумя маслинами.

 

— Надо сходить в погреб, взять еще вермута, — ответил бармен. — Согласны подождать?

 

Не успел он исчезнуть, как на эстраде возникло оживление — оркестранты занимали свои места. Клара почувствовала, как в ней нарастает волнение. Что может быть лучше, чем сидеть вот так в темном уголке и слушать хорошую музыку? Разве что сидеть в темном уголке и слушать хорошую музыку вместе с любимым.

 

Красивый негр, которого Клара узнала по прошлому посещению клуба, — пианист, — взял в руки микрофон. Джером Джонсон.

 

— Леди и джентльмены! Шейхи и царицы Савские[98]! Сегодня у нас очень радостное событие. — Заслышав его голос, шумная толпа посетителей сразу же утихла. — Не только потому, что мы представляем вам новую солистку джаз-банда Джерома Джонсона, но и потому… — он сделал паузу и полностью овладел вниманием всех присутствующих, — что эта юная леди сегодня впервые выступит на чикагской эстраде. Прошу вас от души приветствовать мисс Глорию Карсон!

 

Слева от него раздвинулся занавес, и на эстраде появилась Глория. Она сделала шаг под ярким светом, и весь зал, казалось, издал один общий вздох восторга. Причиной тому, возможно, была необычность ситуации: юная белая девушка в окружении негритянского оркестра. Но, может быть, и то, что Глория сверкала с головы до ног, подобно переливающейся всеми цветами русалке, вынырнувшей из неведомых глубин. Зеленое платье туго обтягивало все выпуклости ее тела, а на этом фоне пламенели волнистые рыжие волосы. В осанке Глории, в каждом движении была изумительная грация, какой Клара у нее до сих пор не замечала — она царила на сцене, даже не успев еще и рта открыть. Когда же она ухитрилась такому научиться?

 

Пианист заиграл вступление, на четвертом такте к нему присоединился весь оркестр. И тогда Глория разомкнула губы и приковала к себе внимание зала.

 

Когда ты отверг мою нежную страсть,

 

Мне ярких нарядов уже не носить,

 

И нынче я в скорбь и тоску убралась,

 

Чтоб день тот жестокий вовек не забыть.

 

Я снова пришла, чтобы просто сказать:

 

Мне незачем больше кривляться и врать,

 

Я верною буду, я стану другой,

 

Позволь мне остаться, о мой дорогой!

 

Голос Глории идеально подходил к ее имиджу — он был полон страсти, в нем трепетала искренность, в нем звенели нотки глубокой грусти. Начала она песню почти в разговорном стиле, но затем перешла на самые низкие ноты. А когда песня стала рассказывать о том, как мужчина безнадежно разбил сердце героини, Глория сумела взять еще тоном ниже, постепенно переходя с гортанного шепота на хриплый стон.

 

— Мисс! То, что вы заказывали, — это бармен вернулся и уже смешал коктейли.

 

— Отнесите на столик Маркуса Истмена, пожалуйста.

 

Бармен осторожно придвинул к Кларе по стойке ее мартини, чтобы он не перелился в другие бокалы.

 

И тут она заметила: на шпажку одной из маслин был насажен клочок бумаги.

 

Руки у Клары задрожали, немного мартини пролилось из бокала. «Только не здесь, не сейчас», — взмолилась она про себя и сорвала записку со шпажки.

 

Я тебя вижу

 

Мысленно она представила, как он произносит эти слова. И каждое из них набатом отдавалось в ушах Клары, перекрывая ропот толпы, музыку, усиленный микрофоном голос Глории. Ей хотелось оставаться спокойной, собранной, но в глубине души уже начал нарастать панический страх, готовый охватить все ее существо. Она обвела зал бешеным взглядом. Повсюду, в любом уголке было множество людей, но все они смотрели только на эстраду.

 

Все, кроме одного.

 

Одна пара глаз была ей до ужаса знакома. Те самые глаза, которые когда-то давно светились такой любовью к ней, а теперь в них не было ничего, кроме измены.

 

Клара повернулась к стойке и одним духом выпила чуть не весь бокал мартини. В уме она еще раньше бесконечно проигрывала эту минуту. Ее дневник был переполнен неотправленными письмами, в которых говорилось все то, чего она так никогда и не произнесла. Там она сводила счеты и обвиняла. Там она даровала прощение. Это ведь она уехала из города, даже не попрощавшись, и сейчас она, чуть ли не впадая в истерику, не желала встречаться с ним. Она была на грани истерики, у нее было разбито сердце. И еще — она очень боялась.

 

— Простите, мисс, это не вы уронили?

 

Она ощутила, что он стоит рядом, а его рукав касается ее руки. Он положил смятый клочок бумаги на стойку перед Кларой. Она повернулась к нему лицом, стараясь выглядеть неколебимой как скала, как будто бы ничего не произошло, как будто она была выше всего этого. Но его присутствие лишило ее всяких сил.

 

— Я же сказала, что не желаю тебя больше видеть, — с трудом выговорила она.

 

— Клара. Кларабелла. — Он сделал еще шаг и заключил ее в объятия.

 

Ей хотелось оттолкнуть его, бить его кулаками в грудь — а что, если Маркус и Лоррен увидят? — но сил на это не было. Чем больше она сопротивлялась, тем более слабой ощущала себя, пока не сдалась окончательно и не рухнула ему на грудь с тихим рыданием, чувствуя, как отпускает ее сердце рука, сжимавшая его столько месяцев.

 

— Я ждал этой минуты с того самого дня, когда мы виделись в последний раз, — проговорил он, уткнувшись в ее волосы. — И не было мига, когда я не думал бы о тебе, с тех пор как ты меня покинула.

 

— Я покинула тебя? — Ну конечно, это так на него похоже — переворачивать все с ног на голову. Сплошная ложь. Да, она сбежала от него, но лишь после того, как он прогнал ее.

 

— Если бы не это, мне не пришлось бы проехать полстраны, разыскивая тебя.

 

— Ты невозможен. — Выглядел он старше, чем она его запомнила, хотя это ему как раз шло. Все то же могучее телосложение. Все та же широкая улыбка, от которой становится заметнее ямочка на подбородке. — Если бы ты хотел меня видеть, мог бы и позвонить. Открыто. И не играть в садистские игры, посылая мне загадочные записки.

 

— Загадочные? А мне казалось, они такие милые. Я хотел дать тебе время на размышление.

 

— Какой ты бред несешь! — сердито бросила Клара.

 

— Но я же не знал, захочешь ли ты видеть меня, — сказал он немного громче.

 

— Я и не хотела. — Новый глоток мартини придал ей смелости. — И сейчас не хочу.

 

Она стала теперь другой. Более сильной. Если Клара чему и научилась в образе Деревенской Простушки, то в первую очередь тому, что надо хоть немного уважать себя. Необходимо вернуть себе то достоинство, с которым она держалась, пока он не разбил ее жизнь.

 

— Ты по крайней мере могла бы со мной выпить.

 

— Я только что выпила.

 

— Клара, — сказал он, — когда это мешало тебе выпить еще?

 

И поцеловал ее в уголок рта. Его губы, такие мягкие, такие нежные, задержались там, и Клара не стала противиться. Внутренний голос кричал ей: «Ни за что! Вспомни, как он поступил с тобой!» Но она была заложницей своего тела, у которого были свои собственные воспоминания.

 

На мгновение весь зал куда-то исчез, и она разом забыла все долгие месяцы горя и слез. Казалось, что сейчас снова весна, она снова в Нью-Йорке, ей семнадцать лет — ей, горячей, сумасбродной, по уши влюбленной в Гарриса Брауна.

 

Снова, как тогда, когда она еще не знала всей правды о нем. Как и всей правды о себе.

 

 

Лоррен

 

Лоррен пребывала в состоянии кайфа.

 

Она помирилась с лучшей подругой, она чувствовала себя такой утонченной, она сидела в достойной зависти кабинке «Зеленой мельницы», да еще рядом с Маркусом Истменом.

 

Она даже ощутила прилив материнской гордости, глядя на то, как выступает Глория. Да, Лоррен была завистлива, но даже она не могла не признать: эта девушка умеет петь.

 

Она знала, что Глория пошла на огромный риск. Та что-то такое ей говорила вскользь — что ей угрожает сестра пианиста, и еще какую-то чушь о том, что артисты здесь могут продержаться лишь до тех пор, пока ладят с гангстерами, которым принадлежит заведение, но тогда Лоррен только посмеялась над всем этим. Господи Боже, это же не кто-нибудь, а Глория Кармоди! Какой гангстер (или девчонка-негритянка, если уж на то пошло) осмелится конфликтовать с любимицей чикагского высшего света?

 

Вы только посмотрите на нее сейчас!

 

Пусть Глория и волнуется в душе, но от нее так и веет безмятежностью. Лицо застыло, зато тело живое, как ртуть, оно раскачивается в такт музыке, а голос, стоило ей закрыть глаза и запеть, стал прясть нити из чистого золота.

 

Пианист как раз исполнял потрясающее соло, электризовавшее всех присутствующих, словно удары молнии. Пока он перебирал клавиши, Глория отошла от микрофона и покачивалась из стороны в сторону. А Лоррен всем своим существом воспринимала музыку. Ничто так не возбуждает, как страстные мелодии джаза.

 

Пора и Лоррен Дайер напомнить окружающим, кто здесь по-настоящему смелый. Она вынула из пачки сигарету, зажала в губах.

 

— Дашь огоньку? — спросила она, пытаясь завладеть вниманием Маркуса.

 

Он достал из кармана пиджака серебряную зажигалку, дал ей прикурить, но ясные голубые глаза смотрели на что-то позади Лоррен. Не позволяя себе сорваться, она попробовала применить другую тактику.