Глава 13. После того, как Долорес устроилась в моей комнате, Билли звонит своему менеджеру

 

После того, как Долорес устроилась в моей комнате, Билли звонит своему менеджеру. Он планировал сделать здесь шоу в маленьком баре под названием Sam’s Place, где он обычно играл, когда учился в школе. Он хотел почтить место, откуда он родом — отдать должное местным, как всегда делает Брюс Спрингстин в Stone Pony.

Сейчас мы все как раз в Sam’s Place.

Здесь полно народа — яблоку негде упасть. Мы с Долорес в первых рядах, стукаемся руками друг о друга, когда танцуем и поем. Билли на сцене, у него несколько песен. Выглядит он фантастично. Темные джинсы, белоснежная рубашка, и гладковыбритый подборок.

Он знает, как работать с толпой — когда зажечь их гитарным риффингом и успокоить мягкой балладой.

Никогда еще я им так не гордилась.

Песня заканчивается, и кто-то позади нас выкрикивает, что они его любят. Билли смотрит вниз и смеется, немного застенчиво. Потом подносит ко рту микрофон.

— Я тоже вас люблю, ребята. Следующая песня — новая. Я еще не показывал ее начальству, но хотел сыграть ее для вас сегодня вечером. Она посвящается одному человеку… кто поверил в меня… даже, когда на то не было причин. И я хочу, чтобы она знала, она всегда будет в моем сердце, и она никогда не будет одинокой.

В толпе его глаза находят мои. Он подмигивает мне. Я киваю, сообщение принято. Потом он начинает петь.

 

Столько лет, а как будто было все вчера

Не могу поверить, как быстро летят года

Не хочу терять больше ни секунды

И не дать тебе узнать

То, что ты всегда должна была знать

Я поймаю тебя, если ты споткнешься

Подниму, если ты упадешь

Буду обнимать тебя, если тебе больно

Но малыш, больше всего хочу сказать

Я буду рядом… и ты никогда не будешь одна

Никогда не почувствуешь себя одинокой

 

Удары пульсируют у меня в животе. Я вслушиваюсь в слова. И думаю, какая же я счастливая, потому что у меня есть то, что я имею. Бесценные, драгоценные дары. У меня есть семья, которая меня любит. Друзья, которые убьют за меня. В буквальном смысле этого слова.

И я думаю о том, кто я. Я пережила смерть своего отца, и моя душа осталась невредимой. Я с отличием окончила Уортонскую Школу Бизнеса. Помните, как я начинала работать в фирме? А Дрю Эванс был золотым мальчиком? И я поставила его прямо на место — пнула его в зад из одного угла комнаты в другой.

Я сделала это.

Потому что я была упрямой. И умной. И потому что я верила, что смогу. Как-то Дрю мне сказал, что ты можешь изменить цвет стен, но комната останется все той же.

И он был прав.

Я была такой до него — и сейчас я все та же.

Без него.

 

Отныне, каждый день

Я буду стараться изо всех сил

Показать тебе, что ты для меня значишь

Потому что если тебя нет рядом со мной

Все это не имеет никакого значения

Не хочу терять больше ни секунды

Чтобы не дать тебе знать

Что ты всегда должна была знать

Вы когда-нибудь теряли свои ключи? Шарили по карманам, сбрасывали с дивана подушки. А потом — после десяти минут поисков — вы разворачиваетесь, и вот они. На столе. Лежали все это время у вас перед носом.

Прям как сейчас… слишком простой ответ, чтобы найти его сразу.

Вот какого это.

Потому что, вдруг, я осознаю, чего хочу. Я уверена в себе. Надежна. И я знаю, на что способна. Это будет нелегко — как и самые большие достижения в жизни. Как взойти на Эверест, или стать президентом? Это тяжело. Но это того стоит.

 

Я поймаю тебя, если ты споткнешься

Подниму, если упадешь

Буду обнимать тебя, если тебе больно

Но малыш, больше всего я хочу сказать

Я буду рядом… и ты никогда не будешь одна

Никогда не почувствуешь себя одинокой

 

Я представляю себя через несколько лет, как возвращаюсь домой с любимой работы — в одной руке у меня портфель, а в другой я держу маленькую сладенькую ручку своего мальчика или девочки.

И я вижу нас за обеденным столом, как мы выполняем домашнее задание или обсуждаем новости прошедшего дня. Вижу, как мы болтаем, укладываемся спать, щекочим друг друга, обнимаемся, целуемся.

Быть материю-одиночкой — это не то, что я планировала… но теперь? Это то, кем я хочу быть.

 

Я буду рядом с тобой на каждом шагу этого пути

Не пропущу ни мгновения

Я буду рядом с тобой на каждом шагу этого пути

Не пропущу ни мгновения

Знаете, как говорят? Мы счастья ждем, а на порог валит беда…? [28]Вероятно, как раз сейчас, вы про это вспомните.

Потому что, как только это решение оседает у меня в голове, я чувствую постукивающую боль. Вы, дамы, поймете, о чем я говорю. Тянущие спазмы внизу живота. И густые темные выделения между ног, пропитывающие мое белье.

Сердце колотится в груди, и я направляюсь в туалет, в надежде, что я ошибаюсь.

Выхожу из туалета в толпу. Руки трясутся от ужаса и страха. Потому что это какая-то ошибка.

Ошибка, ошибка, ошибка.

Хватаю Долорес за руку и рассказываю ей. Но музыка сильно громкая и она меня не слышит. Тяну ее за собой к той части бара, где тише, и выдавливаю из себя слова.

— Ди, у меня кровотечение.

 

***

 

У Фореста Гампа всегда было все не так. Жизнь не похожа на коробку с конфетами.

Доктора, да.

Будь то веселенький, но неопытный терапевт, только что из медучилища, или же опытный врач старой закалки, только что отработавший суточную смену — вы никогда не знаете, что вам это принесет.

— Самопроизвольный аборт.

Я резко перевожу взгляд от серого шарика на экране ультразвука на стально-голубые глаза доктора приемного отделения скорой помощи. Но он не смотрит на меня — он слишком занят писаниной в карточке.

— Ч… что вы сказали?

— Самопроизвольный аборт — выкидыш. Это случается в первом триместре.

Я стараюсь осмыслить его слова, но у меня не получается.

— Вы… вы говорите, что я теряю своего ребенка?

Наконец, он смотрит на меня.

— Да, если уже не потеряли. Слишком маленький срок, трудно сказать.

И он вытирает прохладный прозрачный гель с моего живота, Долорес сжимает мою руку. Мы позвонили моей маме по дороге в больницу, но она еще не приехала.

Сглатываю с трудом, но отказываюсь сдаваться. Я упрямая, помните?

— Может, еще можно что-то сделать? Гормональное лечение или постельный режим? Я буду лежать все оставшиеся девять месяцев, если это поможет.

Его тон уже на грани нетерпимости.

— Ничего не могу вам назначить, чтобы это остановить. И поверьте мне, вы и сами не захотите. Самопроизвольный аборт — это естественный отбор, тело само отторгает зародыша с какими-нибудь ужасными патологиями, с которыми нельзя выжить вне матки. Так лучше.

Комната начинает кружиться, когда он продолжает меня добивать.

— Вам необходимо обратиться к своему гинекологу. Когда ткань плода выйдет, выловите ее из туалета ситом. Поместите в контейнер, чтобы ваш доктор смог взять анализы из остатков и убедился, что в матке тоже ничего не осталось. Если в матке что-то…

Я зажимаю рот рукой, чтобы сдержать всю желчь. А Долорес спешит мне на помощь.

— Достаточно. Спасибо, Доктор Франкенштейн, нам итак все понятно.

Он выглядит оскорбленным.

— Мне надо дать пациенту четкие инструкции. Если в матке останется ткань, это может привести к сепсису, и возможной смерти. Возможно, ей понадобится РВ[29].

Голос у меня слабый.

— Что… что такое РВ?

Звучит знакомо. Уверена, что когда-то я знала определение, но просто не помню.

— Вакуум-экстракция.

У меня в голове его слова обретают картинки, рвота все подступает.

А он продолжает.

— В шейку матки вставляется всасывающий шланг…

— Боже, может, уже хватит! — кричит Ди-Ди. — Вы не видите, что она расстроена? Вы, что в туалете сидели, когда вас учили общаться с больными в мединституте?

— Простите, мисс, не знаю, кем вы себя возомнили, но я не собираюсь разговаривать с…

Она резко указывает пальцем доктору на выход.

— Пошел. Вон. Она запишется к своему гинекологу. Вы нам больше не нужны.

Чувствую легкое дуновение мимо себя, но я не уверена, что это врач. Потому что перед глазами все плывет, а голова идет кругом, усердно пытаясь ухватиться за этот последний поворот событий… но все тщетно.

Долорес кладет свою руку поверх моей, а я с удивлением поворачиваю к ней голову.

Будто я забыла, что она там была.

— Кейт? Давай оденем тебя сейчас, ладно? Я увезу тебя домой.

Я онемело киваю. Такое чувство, что меня здесь нет — ощущение отстраненности. Или ночного кошмара. Потому что такого просто не может быть.

После всего… просто невозможно, чтобы вот так все закончилось.

Долорес меня одевает, словно ребенка. Потом помогает встать с кушетки. И вместе мы идем к машине.

 

***

 

Опять у меня в комнате, Долорес сидит на кровати у меня в ногах, а мама подтыкает мне по бокам одеяло. Глаза у нее блестят от невыплаканных слез.

А мои нет. Мои сухие, как Сахара.

Буррен.

Мама убирает назад мои волосы и собирает ниточки с одеяла.

— Хочешь чего-нибудь поесть, родная?

Ее голос немного в отчаянии, пытается ухватиться хоть за какие-то действия, которые могли бы облегчить положение. Я качаю головой, не говоря ни слова. Потому что никакой куриный суп в мире мне не поможет.

Ни в этот раз.

Она целует меня в лоб и выходит из комнаты, закрывая за собой дверь. А Долорес и я остаемся сидеть. Молча.

Наверно, я должна чувствовать… облегчение. Ведь совсем недавно, я думала, что именно это и хочу, так?

Проблема решена.

Но я чувствую только… сожаление. Раскаяние. Оно заполняет мои легкие и душит при каждом вдохе. Потому что глубоко внутри, за всем страхом, шоком и неопределенностью, я хотела этого ребенка. Я любила эту совершенную маленькую частичку Дрю и меня. Так сильно.

Я просто не успела во время этого осознать.

Слишком поздно. Не поймешь, пока не потеряешь.

Одни клише — но такие правдивые. Потом ко мне приходит мысль, и я откидываю одеяло и спрыгиваю с кровати. Открываю свой ящик, и начинаю в нем рыться, но все бесполезно.

Падаю на колени у шкафа и вытаскиваю оттуда мешок с вещами, который я привезла из Нью-Йорка. Роюсь в нем, как вдова, которая ищет свое кольцо.

— Кэти?

И тут я нахожу. Маленькую футболочку, что я купила тем вечером. Ту самую, которую собиралась подарить Дрю — чтобы сообщить великую новость.

Я смотрю на нее и чувствую, как подступают слезы. Глажу пальцами по надписи: БУДУЩИЙ ЯНКИ ПИТЧЕР. И снова я представляю того маленького мальчика. Моего сладкого мальчика.

Нашего.

Того самого, с глазами своего отца и неотразимой улыбкой. Того самого, которого никогда не будет. Я подношу футболку к лицу и вдыхаю ее запах. И я богом клянусь, что она пахнет, как детская присыпка.

— Прости. Прости.

У меня дрожат плечи, а из глаз потоп. Дыхание становится прерывистым, и я крепко прижимаю к себе футболочку, точно так же, как делают малыши со своими любимыми игрушками.

— Пожалуйста… я не хотела. Я просто испугалась… но я не собиралась…

Я не знаю, с кем я говорила — с собой или с ребенком, а, может, даже с Богом. Мне просто надо было выговориться, чтобы почувствовать эти слова, чтобы они стали реальностью. Чтобы вся вселенная узнала, что я этого не хотела.

Долорес гладит меня по спине, давая знать, что она рядом. Что она за моей спиной, как и всегда. Я поворачиваюсь к ней. И начинаю рыдать, прижимаясь к ее груди.

— Боже, Ди. Пожалуйста…

— Я знаю, Кейт. Знаю…

В ее голосе тоже слезы. Потому что так поступают друзья — разделяют твою боль. Твои страдания — их страдания, даже если не в таких масштабах.

— Все хорошо… все будет хорошо, — пытается она.

Ее руки крепко меня обнимают, так сильно стараясь меня сдержать.

Я качаю головой.

— Почему? Я не понимаю. Почему это случилось? Дрю и я… а теперь еще и ребенок… и все напрасно. Напрасно.

Я вам говорила, что буду задавать вопрос почему, помните?

Долорес гладит меня по голове. Голос у нее спокойный.

— Я не знаю почему, Кэти. Хотела бы я знать, что ответить… но… я просто не знаю.

Мы еще немного вот так сидим. И постепенно, слезы утихают. Я снова ложусь в кровать, и Долорес садится рядом со мной. Снова смотрю на футболочку и качаю головой.

— Мне так тяжело. Никогда не знала, что может быть так тяжело.

— Может, ты чего-нибудь хочешь, Кейт?

Из глаз еще тихонько бегут слезы. А голос звучит болезненно.

— Я хочу Дрю. Хочу, чтобы он был здесь.

Если бы в мире было все так, как и должно, он был бы здесь. И был бы также подавлен, как и я. Он бы старался это скрыть, но я бы все равно знала. Он бы забрался в эту кровать вместе со мной, держал бы меня крепко, и я бы чувствовала себя в безопасности, и чувствовала бы себя любимой… и прощенной.

Он бы сказал мне, что просто еще не время. Но если я хочу детей, он заделает мне дюжину. Дрю любит переборщить.

А потом он бы меня поцеловал. И это было бы мило и нежно. А потом он бы сморозил какую-нибудь глупость, типа «Просто представь, как мы повеселимся, когда будем их делать». И я бы улыбнулась. И боль хоть на чуть-чуть, но стала бы меньше.

Просто от того, что он рядом.

Долорес кивает и тянется за телефоном. Но моя рука ложится на ее руку, что бы ее остановить. Она смотрит на меня с пониманием, будто уже знает, о чем я думаю. И, возможно, она знает.

— Он придет, Кейт. Ты знаешь, что придет.

Я качаю головой.

— Тебя там не было, Долорес. Он был… в ярости. Я никогда не видела его таким злым. Это было так … будто, я предпочла ребенка ему. Будто я предала его.

От нахлынувших воспоминаний я закрываю глаза.

— Он будет счастлив. Будет рад, что ребенка нет… и тогда я его возненавижу.

А после всего, что случилось — я просто не готова ненавидеть Дрю Эванса.

Долорес вздыхает. И убирает руку от телефона.

— Думаю, ты не права. Я первая, кто будет говорить, что Дрю тот еще идиот, но… не могу представить, что бы он чувствовал себя счастливым из-за того, что доставляет тебе боль. Только не это.

Я ничего не отвечаю, потому что дверь в мою спальню открывается. И входит Билли. Он выглядит уставшим, лицо мрачное, и я понимаю, что мама ему все рассказала.

— Ты в порядке?

Качаю головой.

— Да уж. Я так и понял. — Он садится в кресло-мешок и трет глаза. — Это просто … хрень какая-то. И когда на самом деле случается всякая трахотня? Все что ты можешь делать, это трахаться вместе с ней.

Вот когда я замечаю пакет, что он притащил с собой. Он коричневый, из супермаркета, и из него что-то выпирает.

Он переворачивает его вверх и вываливает оттуда содержимое. Несколько пакетиков с травкой, пачка красного Мальборо и две бутылки текилы. Я смотрю на медовую жидкость. И думаю про мексиканскую музыку, и теплую кожу, ночные перешептывания с Дрю.

Я люблю тебя, Кейт.

Я отворачиваюсь.

— Я не могу пить текилу.

Как Мэри Поппинс со своей бездонной сумкой, Билли лезет в пакет и достает оттуда Grey Goose.

И я медленно киваю.

— А водка сойдет.