Глава 5. Каморка была маленькой, не намного больше, чем кровать, которая стояла там.

Каморка была маленькой, не намного больше, чем кровать, которая стояла там.

— Это твоя кровать? — спросила я вежливо.

— С этого момента, она и твоя тоже, — сказала Кларисса.

Я как раз хотела предложить ей, что могла бы поспать где-нибудь на диване, но затем поняла, что чего-то подобного здесь нет и в помине. В этой комнате, во всяком случае, нет. Из мебели были только сундук рядом с кроватью, табуретка и столик с парой вещей на нем, относящиеся к уходу за телом: расческа, ручное зеркальце и чашка, в которой что-то лежало, что я посчитала мылом.

А под столиком стоял... Я должна была два раза всмотреться туда, но это был действительно ночной горшок. Кроме недоверия взгляд на горшок послужил еще причиной того, что мне внезапно стало ясно, что мне срочно надо в туалет. Можно было ли так сильно этого хотеть?

— Ты думаешь, что ты всё это только воображаешь? — спросила Кларисса.

Я ошеломленно кивнула.

— Со мной поначалу было точно так же.

— Ты хочешь сказать...

— Это не сон. И не бредовое представление. Все это — правда. Настоящий мир. Настоящее прошлое. И нет дороги обратно, во всяком случае, для меня.

Мне стало очень плохо и меня чуть не стошнило в горшок. Но характерный звук в кишках прервал порыв рвоты. В стрессовых ситуациях меня, к сожалею, клонит к диареи. Мне надо было в туалет, прямо сейчас.

Я откашлялась:

— Есть ли здесь в доме туалет?

То есть, я хотела сказать туалет, а получилась уборная.

—Я отведу тебя туда, и в следующий раз бы будешь знать, где она находится, — сказала Кларисса. Она шла со свечкой впереди, а я следовала за ней сзади. Большое помещение на первом этаже, которое я не так хорошо осмотрела во время своего прибытия, было разделено посередине прилавком, на котором всякая всячина была поставлена в ряд. Я узнала весы, бумагу и перо для письма и подсвечник. Повсюду на стенах висели, высотой до потолка, полки, в которых были стаканы, сковородки и глиняные сосуды всех размеров, рядом были мешочки и коробочки и всякий другой хлам. Под потолочной балкой висел высохший букет растений.

— Это магазин пряностей?

— Магазин трав, — сказала Кларисса. — Это магазин Матильды. А я ее помощница.

Она открыла дверь, которая вела в комнату с низким, закопченным потолком.

— Это наша кухня, — пояснила Кларисса.

В углу я увидела построенный из камня очаг, над которым на цепи болтался котелок. Рядом на стене находилась полка для посуды. В центре помещения стоял стол, с парочкой табуреток вокруг него. В помещении было что-то таинственное, хотя все было так примитивно.

Через следующую дверь Кларисса вывела меня на улицу. При свете свечи я увидела внутренний двор, который был окружен живой оградой из плюща. На одной стороне был сарай для дров, совсем рядом находилось маленькая постройка.

— Уборная, — сказала Кларисса, указывая на постройку. Она обходительно протянула мне свечу.

Я зашла в эту хижину и тут же пожалела об этом. Здесь был ужасный запах, и я тут же вспомнила о рассказах своей бабушки, которая на каждом семейном празднике перебирала свои детские воспоминания. Одно из них было о плюх-туалете, с которым она выросла. Еще сегодня этот запах у нее в носу, говорила она. Сейчас я знала, что она имела в виду. И, кроме того, я уже окончательно знала, что точно нахожусь в прошлом. Ни одно, даже самое творческое подсознание, не могло и представить этот зверский запах и вид широкой деревянной балки с дыркой размером с задницу посередине.

Это было последней каплей. У меня начался самый ужасный понос всех времен. Поспешно я поставила поднос, подняла одежду, несколько толстых мух улетели прочь, и я пристроилась над ужасно воняющей дырой. Оставалось только надеяться, что это был последний раз перед моим возвращением в мое время, так как я нигде не видела здесь туалетную бумагу. Была только деревянная миска, в которой лежали какие-то листья. Так как на ощупь они были все-таки мягкими, я просто воспользовалась ими.

— Ты можешь спрашивать у меня о чем угодно, — сообщила Кларисса, когда я снова вышла на свежий воздух. — Но мы должны разговаривать тихо. Иначе нас может кто-нибудь услышать, не посвященный в дело, не говори налево и направо. Это один из видов запрета, против этого ничего нельзя сделать.

Я должна была сначала глубоко вдохнуть, чтобы устранить кислородное голодание.

— И в каком же мы году? — спросила я.

— В 1499, — сказала она.

— Боже мой, — шокировано прошептала я.

— Я родом из 1793 года. А ты?

Я хотела сказать, но ничего не вышло. Беспомощно я посмотрела на Клариссу, которая расстроено махнула головой.

—Ты из моего будущего. Поэтому ты не можешь это сказать. Даже не пытайся это сказать снова. Все, что ты захочешь рассказать мне о твоем времени, как будто бы застрянет у тебя в горле. Какой у тебя родной язык?

— Немецкий. Ты, впрочем, говоришь очень хорошо, точно как Бартоломео и Матильда. Вообще не слышно акцент, — в замешательстве призналась я. — И, собственно говоря, это очень странно.

— Я не говорю по-немецки, — сказала Кларисса. — Я родом из Франции и разговариваю по-французски, и только.

Не веря, она взглянула на меня.

— Но как...

— Как же мы друг друга понимаем? Я тебя, а ты меня и Бартоломео или всех остальных, которых ты здесь встретишь? Это в сути вещей. Путешествующие во времени приспосабливаются, один из них понимает язык других, и он так говорит, что все остальные это понимают. Все до единого.

Я не знала, как должна относиться к этому. Кто-то из путешествующих во времени построил что-то наподобие межгалактического транслятора? Невозможно, хотя, во всяком случае, рационально и практично. Жаль, что у нас в школе не изучался этот метод. На латинском или английском я бы могла этим воспользоваться.

Беседа почти закончилась. Я обдумывала, что я знала о Франции в 18 веке. В общем, столько, сколько при моей последней работе по истории по теме, равным счетом, ничего. Нет, стоп - французская революция! Произошла она примерно в это время?

Я попробовала свое счастье.

— Ты знаешь Марию Антуанетту?

Кларисса вздрогнула.

—Кто ее не знает, бедную убитую королеву.

— Э... Когда ты исчезла, она уже была...?

— Под гильотиной? — Кларисса подавленно кивнула. — Я видела ее мертвой и горько плакала.

— Э...я недавно видела про нее костюмированную пьесу с актрисой. — Собственно говоря, я хотела сказать фильм с Кирстен Данст, но это автоматически превратилось в уже сказанное мной костюмированную пьесу. — Кто все это придумал? Я имею в виду, о языке и запрете?

Она пожала плечами.

— Без понятия. Но я могу тебе объяснить, как это работает: Тот, кто прибыл из будущего, говорит на языке этого времени, как все. Но никто не может что-то выразить из будущего, так как это приведет время к беспорядку.

— Что ты имеешь в виду под беспорядком? — спросила я.

—К беспорядку время придет тогда, когда знания из будущего будут выданы, и кто-нибудь сможет этим воспользоваться, чтобы изменить будущее.

— А если это просто записать?

— Это еще хуже. Рука с пером как парализованная. Вероломные слова, которые хочешь написать, невозможно нанести на бумагу или они полностью изменяются.

— Переводятся ли слова на итальянский язык при письме?

Она кивнула.

— Я думаю, да. Тем не менее, это не заметно, как и при разговоре — просто выглядит так, как будто просто научился этому. Все же горе, пытаться записать что-то, записывая в нем указания! С давних пор я пыталась написать письмо. Для своей матери, которой я хотела бы сообщить, что со мной произошло. Но не смогла написать и полстроки, — она смотрела на меня преисполненная надежды. — Ты могла бы попробовать! Определенно ты умеешь хорошо писать!

— Ну да, хорошо — это кое-что другое. Но даже если у меня получится, как ты хочешь сделать так, чтобы твоя мама получила письмо через триста лет? Я думаю, в пятнадцатом столетии почте нужно еще невероятно долго, так долго, как никогда.

Кларисса совершенно не заметила, что я пыталась разрядить обстановку шуткой. Подавленно она пожала плечами.

— Все так трудно. Я уже пять лет у Матильды, но она не имеет ни малейшего понятия, что произошло. Как часто я пыталась объяснить ей, но каждый раз начинаю заикаться и не могу ничего выдавить из себя. Она считает, что меня подкинули ребенком, и я пережила неизлечимый нервный срыв, — сопела она горестно. — С Бартоломео я даже не могу говорить о моем времени, хотя он определенно знает, что я прибыла из будущего.

— Ты можешь поговорить со мной об этом, — утешала я ее. — Во всяком случае, до тех пор, пока я еще здесь.

— Остается только надеяться, что ты останешься надолго, — говорила Кларисса пылко.

— Лучше бы нет.

— Сначала я тоже думала, что это только на несколько дней, а на самом деле затянулось на годы!

Что за ужасное видение! Со мной определенно такое не произойдет!

— Что с этим Себастиано? — уклонилась я. — Какую роль он играет во всех этих вещах? Из какого времени, собственно, этот парень?

— Он путешественник во времени.

— Но мы же все тоже!

— Нет, не такие, как он. Мы случайные пострадавшие, а он свободно передвигается туда-сюда по своему желанию.

— А как ты попала сюда? В красной гондоле?

— Нет, у меня это была тележка.

— Она тоже была красной?

— Если только от крови многих невинных. Это была телега, на которой отправляют обреченных на смерть к гильотине.

Мой желудок перевернулся.

— Ты имеешь в виду, ты была... — я не могла закончить предложение, но это не зависело от блокады анахронизма, а из-за того, что это было так чудовищно.

Кларисса кивнула и высказала:

— Я была на пути к эшафоту.

На душе горели еще бесчисленное количество вопросов, но факт с эшафотом связал мой язык. Безмолвно я следовала за Клариссой назад в ее коморку. После того как я сняла верхнюю одежду, я легла рядом с ней на кровать. Матрас был таким мягким, что проваливаясь в яму, вокруг меня все шелестело и хрустело при каждом движении. Слабый аромат лаванды исходил от постельного белья. Кроме того, был острый запах канала, однако, в этом была только моя заслуга и моем недобровольном купании в Гнад-канале. Должна ли я еще помыть волосы, прежде чем Себастиано придет забрать меня? На меня обрушилось, что я не видела в доме ванной комнаты, вероятно, в этом времени еще не знали об этом.

Но это было второстепенным. Я не оставалась здесь достаточно долго, чтобы это помешало мне. Завтра в это же время я буду спать с родителями в отеле. После долгого, горячего душа.

"Все будет хорошо", — подумала я устало. При этом я старалась не думать, что мои родители еще не были рождены. Даже не было моих бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек и все возможные поколение до них, от которых я происходила. Собственно, это не дало бы мне ничего. Я была, так сказать, ходячим анахронизмом.

Эта тревожная мысль проводила меня в сон.

Колокольный звон заставил меня испуганно подскочить. В первый момент у меня в голове возник вопрос, почему я поставила такой странный рингтон на будильник. Кроме того, я вспомнила об ужасном сне, в котором я переместилась в прошлое на красной гондоле.

— Дерьмо, — пробормотала я, когда заметила, что это никакой не сон.

Только начало светать. Кларисса уже встала и тянулась к коричневой одежде. Она была похожа на ту, которую мне вчера дал Барта. Очевидно, здесь это был последний писк. Только ее обувь была другой; она проскользнула в деревянные башмачки, которые выгляди значительно массивнее, чем кожаные ботинки, которые я получила от Барта.

Барт... Могло бы пройти не так много времени до того, как он появится здесь с этим Себастиано, когда я должна буду быть готовой к выступлению.

Взгляд в зеркало с ручкой показало мне, что я выглядела, как глухая леди в "Один дома". В ужасе я схватила гребень и пыталась распутать пучки. Без особого успеха. — Здесь есть возможность помыть голову?

Кларисса засмеялась.

— Это столетие может быть и более отсталое, но одно нужно сказать: в чистоте здесь продвинулись гораздо дальше, чем в моем времени. Здесь умываются гораздо чаще, чем через триста лет.

— Понимаю, — это действительно было так, потому что где-то читала, что во времена рококо, той эпохи, из которой происходила Кларисса, освежались духами и пудрой, потому что считали частое принятие ванны нездоровым. Если кто-то начинал плохо пахнуть, ему нужно было воспользоваться тонной туалетной воды.

— Тогда где ты моешься? — спросила я.

— Вот этим, — Кларисса вытащила большую глиняную миску для купания из-под кровати. — Летними днями, как сегодня, я моюсь во внутреннем дворе, для этого я беру чан с теплой водой на улицу. Позже мы можем нагреть воды, если хочешь. Тогда мы сможем вместе помыть головы. Вдвоем дела пойдут легче, — игриво она поправила длинные, светлые локоны. — Тогда мы будем красиво выглядеть, если Себастиано действительно придет сегодня.

— Почему он не должен придти? — спросила я, подавляя опасение, которое пыталось прокрасться от слов Клариссы.

Она подняла плечи.

— Он — очень занятый мужчина.

— Мужчина? Сколько ему вообще лет?

— Двадцать один, он такого же возраста как я.

— О, — сказала я пораженно. Я думала, она гораздо моложе, и внезапно я стала казаться себе наивной в свои семнадцать с половиной.

С любопытством я рассматривала ее.

— Почему ты, собственно, не вернулась домой?

Ее лицо потемнело.

— Это просто не сработало.

— Почему же нет?

— Если бы я только знала, — сказала Кларисса. — Я бы отдала все, чтобы узнать.

Тоскливо я схватила свою верхнюю одежду и натянула ее.

— Ты же несколько раз пыталась? Я имею в виду, вернуться назад?

— А как ты думаешь? — ответила она.

Мне пришла другая мысль.

— Предположим, что в один день это все же сработает, ты тогда снова оказалась бы в телеге? В том же возрасте как тогда? И... эмм, по дороге к эшафоту?

— Я молюсь, чтобы этого не произошло.

— Почему тебя вообще приговорили к смерти? — поинтересовалась я.

—Потому что я — дворянка, — Кларисса подняла подбородок и, внезапно, стала такой аристократичной, несмотря на простое облачение. Я — Комтессе Кларисса де Сен Перду, троюродная сестра бедного Дофина, — она остановилась. — Я могу произнести все это, — говорит она со счастливой улыбкой. — Даже мое настоящее имя! Ах, как же я рада, что ты со мной!

Я обдумывала, нужно ли обращаться к ней "Ваше Величество" или как-то так, но после того как мы спали в одной кровати, это казалось мне придурковатым.

— Кто такой Дофин? — спросила я вместо этого.

— Сын короля, которого,несмотря на детский возраст,заключила в тюрьму. Собственно, он — король, так как его отец был жестоко убит. Я смотрела на это и плакала, не переставая.

Правильно, муж Марии Антуанетты также был обезглавлен. Я тяжело сглотнула. Бедная Кларисса, она видела, как текли потоки крови и висела на волоске от того, чтобы стать жертвой гильотины!

— Если я смогу еще как-нибудь перед моим возвращением... — сказала я, охваченная сочувствием.

— Конечно. Нам нужно принести воды, — бодро произнесла Кларисса. — И в магазине есть масса вещей, которые надо сделать.