КАК ПОВАЛИТЬ ДЕРЕВО

 

Ремингтон по уши влюблен в мой четырехмесячный животик. Который становится видимым и он в восторге от этого. Даже больше, чем в восторге. Я тоже в восторге — просто обожаю свой беременный животик! Я чувствую себя превосходно. Больше никакой тошноты. И теперь я будто "свечусь", хотя, думаю, это из-за того, как Реми занимается со мной любовью, ну и, конечно же, из-за ребенка.

Каждое утро он измеряет мой животик руками, пока я изучаю себя в зеркале в полный рост. Чем бы он ни занимался (принимает душ, чистит зубы), он подходит осмотреть меня, он обнимает меня и измеряет, а его взгляд светится гордостью. Этим утром у него хриплый голос. Мы только что проснулись, и он лежит голый позади меня, его стройное, сильное тело прекрасно видно в зеркале, которое стоит возле меня, потому что он наклонил свою темную голову, чтоб уткнуться в меня носом.

— Думаешь, ты хорошо питаешься? — шепчет он мне на ухо прямо перед тем, как прижать к себе и коснуться губами ложбинки на моей шее.

— Я не собираюсь питаться, как ты! — упираюсь я, поворачиваясь в его руках и обхватывая пальцами его шею, ухмыляюсь, как влюбленная дурочка, какой он меня и сделал. Я шутливо тыкаю в его ямочки.

— Мы уже определились, что у тебя проблемы. Ты просто хочешь, чтобы каждый знал, что я беременна и занята.

Он поднимает меня так, что наши губы находятся на одном уровне и оставляет на них крепкий поцелуй, сдавливая меня:

— Так и есть!

Сегодня в зале он хочет показать мне, как опрокинуть его (или, точнее, любого, кто будет мне угрожать). Теперь, заручившись одобрением врача, я хожу и даже немного бегаю, и чувствую себя на все сто. Но от чего мне действительно становится хорошо, так это от того, как Ремингтон смотрит на меня. “Я - владелец этой сексуальной красотки, это моя женщина, это мой ребёнок.” Я читала, что это полностью нормально, когда во время беременности женщина возбуждена и обеспокоена, но я действительно испытываю жгучее желание сорвать всю его одежду и наброситься на его сексуальное тело от одного его запаха. Собственно, это я и делаю, по крайней мере, дважды в день, к его огромному удовольствию.

Он не был темным уже два месяца с тех пор, как я здесь, но он что-то замышлял с Питом и Райли. Тот факт, что эти трое так скрытничают, беспокоит меня. Я думаю, что это связано с Норой, но когда я сказала ему: "Реми, Нора оставила мне эту записку. Она не хочет, чтобы мы что-то делали, я бы могла просто подождать до финала, и поговорить с ней," — он лишь усмехнулся и сказал: "Оставь это мне, хорошо?"

Но всё совсем не хорошо.

Я до смерти испугалась.

Этим утром у него было странное собрание с Питом и Райли в нашей гостиной. Он посмотрел на меня и тихо спросил: "Я могу остаться наедине с парнями на несколько минут?" С тех пор, я очень волнуюсь по поводу их планов.

И это единственная причина, почему мне не нравится быть беременной. Я презираю то, что ко мне относятся, как к слабоумному и хрупкому цветку.

Нет, сэр. И сегодня я докажу это в зале, когда, повалю с ног Ремингтона Тейта, несмотря на беременный животик.

Я смотрю, как он качает пресс, его дыхание быстрое и четкое, вдох-выдох, вдох-выдох. Я наблюдаю, как он делает три подхода со скакалкой и три подхода "боя с тенью" — мах, удар, мах, удар, защита, уклонение... его потная грудь идеальна, интенсивность, с которой он тренируется, возбуждает меня. Тренер кричит на него с боковой линии, а Райли замеряет его скорость и делает пометки в блокноте.

К тому времени, как взмокший Ремингтон подзывает меня кивком головы, я возбуждена до предела.

— Готова?

Кивнув, я забираюсь на ринг к нему.

На мне один из моих комбинезонов, с молнией прямо посередине. Его глаза исследуют меня, и я клянусь, все мое тело горит от его взгляда. Он поднимает взгляд обратно к моим глазам.

— Готова? — говорит он охрипшим голосом.

— Ты не представляешь, насколько я готова. Я собираюсь надрать тебе задницу, и это будет просто изумительно.

— Сначала ударь меня по ногам, а потом уже и по заднице, — он притягивает меня ближе, его дыхание обжигает, он шепчет мне на ухо. — Чтобы меня повалить, нужно вывести меня из равновесия. Если я или кто-то другой, тяжелее тебя, балансирует, то ты никогда не собьешь его с ног.

— Хорошо, — говорю я. Он отодвигает меня в сторону, так как единственный, кто может потерять равновесия, находясь возле него, так это я.

— Бьешь меня по голени, я теряю равновесие, тогда ты сгибаешь ноги, как в прошлый раз, и бьешь меня по самому слабому месту в ступне — посмотрим, как ты справишься на этот раз! Давай, толкни меня, а затем сбей с ног.

Нервы, словно бабочки, начинаю дрожать внутри меня, я тяжело вздыхаю и закатываю глаза:

— У меня такое чувство, что я опять покалечусь. Ты все такое же дерево, Ремингтон.

— С раздолбанными голенями, — он машет мне, его губы изогнулись в довольной усмешке, а ямочки сексуальные и игривые. — Давай же. Сохраняй свое равновесие и попытайся выбить меня из моего.

Я смотрю в его игривые, сверкающие голубые глаза, и в это время мое сердце наполняется любовью, накрывающей меня полностью.

— Если я причиню тебе боль, то это будет противоречить всем моим инстинктам, — говорю я драматично, будто и правда, верю в то, что смогу навалять ему.

— Ты не причинишь мне боли, даже чуть-чуть, — смеётся он.

Затем я обхватываю его за челюсть и целую в губы, перед тем, как отойти и размять ноги.

— Ладно, моя гордость говорит, что это должно быть сделано. Что, если бы ты был Скорпионом?

Он хмурится:

— Ты отшвырнёшь его, детка, я серьезно. Давай же, потряси меня, маленькая петарда.

Я делаю это. Я бью его по голени, вкладывая весь свой вес в удар, пока не слышу его "ауч". Затем я так быстро замахиваюсь ногой, что достаю до задней части его ноги и на мгновение, чувствую его падение. Но он всё еще Ремингтон Тэйт, и он с легкостью удерживается на ногах. Он возвращается в ровную стойку, тем самым выводя меня из равновесия. Я взвизгиваю, начиная падать, а он мгновенно подхватывает меня, завалившись на спину, тем самым облегчая моё падение.

Мы хихикаем и садимся.

— Ты позволил мне выиграть, — сужая глаза, обвиняю я его.

Он качает головой.

— Нет, ты все сделала сама, — уверяет он, качая головой.

— Ты большой и невозможный лгун, — пихаю я его.

Он смеётся и, садясь ровнее, удерживая меня на своих коленях, откидывая мой хвостик назад.

— Встаем? — спрашивает он меня, поглаживая мои щеки.

— Мы — нет, — я вдыхаю, затем мягко говорю ему на ухо так, чтобы слышал только он, — а вот у тебя, похоже, уже.

Он смотрит на мой рот, и я пододвигаюсь ближе к нему. Он наклоняет голову и вдыхает мой запах, я чувствую, как мурашки бегут по моей коже, когда его нос соприкасается с задней частью моей шеи.

— Тебе нравится участвовать в спаррингах со мной? — вкрадчиво спрашиваю я, вцепившись руками за его плечи, становясь всё более взволнованной и возбужденной, так как ощущаю его огромную эрекцию подо мной.

— Хммм, — произносит он, поднимает руку и хватает меня сзади за шею, — мне нравится соревноваться с тобой так, как сейчас...

Он мягко целует меня и направляет свой язык мне в рот, и я чувствую электричество, проходящее от его языка через все мое тело. Он мокрый из-за своей тренировки, а на вкус он горячий и будто томимый жаждой. Но я чувствую себя еще жарче, испытываю жажду сильнее, пока хватаюсь за его грудь, его мускулы гладкие и сильные, и я сижу на нем верхом.

Он зажимает в кулак мой хвост и, удерживая меня на месте, пока слегка наклоняет свою голову, хрипло говорит:

— Райли...

— Да, я скажу тренеру, — Райли не может сдержать смех в своем голосе, принеся полотенца и воду, прежде чем направиться к выходу.

— Ремингтон... — упрекаю я.

Он целует меня в уголок рта своими вкусными губами, пока нащупывает застежку на моем комбинезоне. Райли кричит тренеру:

— Эй, тренер, нам пора бежать, чтобы парень мог провести персональную тренировку с Брук! — они исчезли в дверях зала, и, как только послышался щелчок замка, Ремингтон начал возбужденно водить своими губами по моей шее.

— Невозможно быть такой прекрасной, — бормочет он и чувственно скользит своими руками вдоль изгиба моего позвоночника.

— В этот раз мы остановимся на поцелуях, потому что нереально достать меня из этого костюма, — шепчу я.

— Без проблем, — говорит он и облизывает меня. Он целует меня, держа за шею. Затем свободной рукой он расстегивает молнию моего комбинезона. Я извиваюсь и стону, потому что мы никогда не занимались этим, когда я была так одета.

— Все получится, хоть и будет не просто.

— Давай-ка освободим немного места для меня, — он жарко шепчет мне в губы, дотягиваясь до моих бедер и стаскивая ткань с каждой ноги; затем он дергает и разрывает мой комбинезон прямо по шву. Открытыми участками кожи я чувствую прохладный воздух и огонь внутри меня. Он засовывает руку в разрыв и говорит:

— Держись за мою шею, — он тянется, чтобы снять мои штаны. Он разрывает их, а потом стягивает через разрыв. Его глаза мерцают, и пик возбуждения уносит меня, как шторм.

— Ох, пожалуйста.

— Притягивая его голову ближе к себе, я хватаю его прекрасные губы, мои бедра отчаянно двигаются над ним.

Он поднимает меня на секунду, потом снимает свои спортивные штаны и возвращает меня вниз. Его рука на моём бедре, и в ней одной столько силы, что он опускает меня и сажает на него. Большой. Горячий. Твёрдый. Мой. Я стону и лижу его шею, сжимаюсь вокруг него. Он притягивает меня за голову и целует жестче. Он движется, любит, поднимает и опускает меня одной рукой, другая находится на моей шее. Его рот сильный и властный, вкусный, отступающий, дразнящий.

Я кончаю сильно и жестко, его руки удерживают, как тиски, пока я бьюсь в конвульсиях, обхватив его. Он тихо рычит и позволяет мне вобрать его полностью. Затем он поднимает меня и несет через ринг, опуская меня на канаты. Он придерживает меня одной рукой, ни на секунду не выходя из меня. Он снова начинает двигаться. Я мягко стону. У меня такое чувство, будто я плыву и подвешена в воздухе на волоске. Мы обнимаем друг друга и его член во мне. Мои волосы, собранные в хвост, бьются о мою спину, шея выгибается, а он пожирает её. Я мяукаю от того, как он двигается, впиваюсь пальцами в его мощные руки, чувствую, как сгибаются его бицепсы, и сжимаю его тело, пока он пульсирует во мне.

Мы не разговариваем. Нам и не нужно слов, чтобы разговаривать; мы общаемся по-другому. Я поднимаю голову, кусаю, облизываю и задыхаюсь. Я слышу его дыхание. Чувствую его мускулы, и он движется во мне до тех пор, пока я не кончаю снова. Он никогда не делает это раньше меня, а всегда ждет, воспламеняет и следит за мной. Его глаза темнеют, пока он смотрит, как я кончаю. Он начинает двигать челюстью, его тело твердеет, так как он проникает всё глубже, а потом взрывается. Он полностью во мне, я сжимаюсь вокруг него, обнимаю, пульсирую и хватаю его.

Вместо того, чтобы ослабевать, мы сильнее сжимаем друг друга.

— Оставайся во мне, — молю я. Я стараюсь успокоить дыхание, ногти впиваются ему в плечи.

Он притягивает меня поближе и кладет голову мне на грудь. Он тяжело дышит, будто моя кожа - его воздух, потом слегка прикусывает верхнюю часть моей груди.

— Я хочу жить в тебе, — говорит он своим хриплым, нежным голосом, который заставляет меня таять. Он прижимает меня еще крепче и лижет укусы, царапая мою кожу челюстью.

— Боже, я хочу умереть в тебе.

Вместо костей у меня желе, я расслаблена, но даже сейчас я чувствую прилив энергии, будто во мне торнадо.

— Ты такой собственник, я знаю, что ты возьмешь меня с собой.

— Нет, я никогда не причиню тебе боль.

Я мягко посмеиваюсь.

— Это не будет твоим выбором. Ты возьмёшь меня с собой, потому что так хочу я. Ты стал для меня всем, Ремингтон Тэйт, это путь который я выбрала.

На его лице видна боль, он водит костяшками пальцев вдоль моей челюсти.

— Нет, Брук. Я буду защищать тебя от всего, и даже от себя.

Мгновение мы смотрим друг на друга, и решимость защищать меня в его глазах только убеждает меня в том, что, чтобы ни случилось, моя жизнь всегда будет связана с ним, не важно, плохо будет или хорошо. Я буду идти с ним рядом, идти, бежать, сражаться, цепляться и воплощать его мечты, которые сейчас становятся и моими.

— Как ты и сказал, я буду любить тебя, даже если это убьет нас, — шепчу я, и глажу его лицо. — Все мы умрем. Я лучше умру, любя тебя до последнего вздоха.

— Детка, это я буду любить тебя до конца, — хрипло говорит он, сжимает меня, заставляя смеяться от переполняющего меня счастья..

— Реми, где родится наш ребенок?

Он поднимается и несет меня на руках через ринг, но мои ноги все еще обхватывают его.

— Там, где ты захочешь. К тому времени сезон закончится. Я отвезу тебя, куда пожелаешь.

— Я подумала, что могла бы и дальше снимать квартиру. Сначала я не собиралась продлевать аренду, но решила, что будет правильно иметь свой дом. У меня есть спальня, в которой я занималась йогой, мы могли бы превратить её в детскую. Мелани все украсит.

Мы садимся на стул в углу ринга, где стоит корзина с полотенцами и напитки, ожидающие нас. Он хватает полотенце, усаживает меня к себе на колени, и начинает медленно вытирать, его профиль спокойный и расслабленный.

— Я попрошу Пита, чтобы он возобновил договор на год, пока мы не подыщем что- нибудь другое. Ты можешь взять карточку, которую я дал тебе, и всё ею оплачивать.

Я обнимаю его и тыкаю в ямочку на щеке.

— Так что, я продолжаю быть вашей подругой и сотрудницей? Официально?

Он хватает меня за шею, запрокидывая голову назад, прокладывает путь от моего подбородка до рта и грубо овладевает им.

— Официально ты Моя.

♥♥♥

— Будем ли мы записываться на обычный прием к врачу, чтобы сделать прививки, или найдем доктора, который подстроится под наш график? К тому же так много доказательств, что вакцины могут спровоцировать аутизм, — говорю я Ремингтону как-то ночью.

Я ем тонны овощей. Я прочла, что овощи разных цветов снабжают организм различными антиоксидантами. Зеленые овощи дают одни, а фиолетовые и оранжевые — другие, поэтому я ем радугу каждые утро, обед и вечер. Все лучшее для ребеночка Ремингтона.

Сейчас ананас для меня самый главный. Это все, что я хочу есть. Как только мы приезжаем в новое место, Ремингтон заказывает Диане доставить все органические ананасы в округе. Я кидаю их в блендер с бананами и делаю смузи. Я ем их с кайенским перцем. Диана делает для меня соте с ананасами и небольшим количеством индейки. Я с ума схожу по ананасам, а Ремингтона это невероятно забавляет и умиляет.

— Мне кажется, это девочка, — вчера сказала мне Диана, — потому что ты хочешь сладостей. Но ты выглядишь слишком хорошо. Когда у тебя девочка (по крайней мере, когда я была беременна своими девочками) то выглядишь, как дерьмо.

— Почему?

— Девочки крадут твою красоту. И любовь твоего мужчины, — она улыбнулась, с любопытством изучая мой живот, — Но я ни на что не променяла бы своих девочек. Ты уже проделывала ту штуку с ниткой и кольцом?

— Нет, — отвечаю я, и она объясняет, как обернуть нитку вокруг кольца и держать над животом, наблюдая — если будут круги, значит мальчик, а если линии, то будет девочка. Это звучит глупо, но, конечно же, сейчас я лежу голая на кровати и держу кольцо, которое позаимствовала у Дианы, над своим животиком. Ремингтон играет в шахматы на iPad, наши головы соприкасаются, пока он занят свои делом, а я своим. Через несколько недель мы собираемся в Остин, и это делает его неспокойным, потому что он не высыпается.

Я действительно поразилась тому, что он играет в шахматы, чтобы сконцентрироваться. Все те ночи, когда он был беспокойным, он хватал свой iPad, оставлял меня отдыхать, и шел играть в шахматы, но я даже не догадывалась.

Сейчас я держу кольцо на ниточке, а он говорит мне:

— Мы наймем доктора, который будет нам подходить и скажем, чтобы он поработал со схемой нашей вакцинации, — я киваю, и наконец, пристроив кольцо над животом, и смотрю, как оно двигается.

— Это круг или линия? — спрашиваю я.

Он прекращает играть, и откладывает iPad в сторону, чтобы посмотреть. Я думаю, это мальчик, потому что он располагается внизу и спит в левом боку, а мои волосы густые и блестящие, но я не уверена, насколько правдивы эти бабушкины сказки.

— Оно, то крутится, то становится в линию, — говорю я про это чертово кольцо, смеясь.

— Это провал, — пищу я, когда он хватает меня за подмышки и притягивает к себе.

— Кого ты хочешь? — спрашивает он, растягивается подо мной и заправляет прядь волос мне за ухо.

— Мне все равно, просто очень любопытно.

— Ты можешь узнать, — говорит он, целуя кончик моего носа, — я отведу тебя к доктору, и ты узнаешь, но я не хочу, чтобы ты мне говорила.

— Почему ты не хочешь знать? — я скольжу по нему руками и заглядываю в его голубые глаза. — Ты боишься, что полюбишь его слишком сильно, прежде чем встретишься с ним?

— Чтобы они не сказали, мы не будем в этом уверены на все 100, пока не будем держать его в руках, — он лег на спину и потянул меня на свою сторону. Он обхватывает мой затылок, укладывая меня лицом к своей шее, в этот особенный для меня изгиб, я закрываю глаза и легко лижу его так, как ему нравится. Он такой большой, он любит так страстно, сражается так отчаянно. Я даю ему то, чего у него никогда не было, и он даже не догадывался, что ему это необходимо. Он боится надеяться...

На следующий день я стою в стороне и смотрю, как он бьет тяжеленную грушу. Удар. Удар. Удар. Я выполняю некоторые упражнения на растяжку из йоги, когда чувствую явный удар внутри меня. Я перестаю дышать. Я чувствую это снова. Не двигаюсь, и чувствую это опять. Это не пузырек. У меня такое чувство, что кто-то внутри меня бьет кулаком так же, как и его папочка бьет эту тяжеленную грушу.

Мое сердце выпрыгивает, и стук отдается в моих ногах.

— Ремингтон. Реми! Ремингтон чертов Тэйт!

Он раскачивается вокруг и останавливает качающуюся грушу одной рукой.

— Почувствуй это! — я снимаю его перчатку трясущимися руками, отбрасываю её в сторону и кладу его руку мне на живот. Мое сердце отстукивает бешеный ритм. Давай же, малыш...

Ремингтон хмурится, он в замешательстве. И тут ребенок бьет.

Он сужает глаза и прижимает свою руку к моему животу еще ближе, и поднимает взгляд на меня:

— Это...?

Я киваю.

Внезапно он сверкает белоснежной, захватывающей улыбкой. Его ямочки глубже, чем я когда-либо видела, а голубые глаза яснее, чем море на Таити. Он наклоняет голову, как будто хочет поговорить с малышом.

— Скажи ей, чтобы сделала это снова, — шепчет он.

— Она не обращает на меня никакого внимания.

Мои губы растягиваются в улыбке, и я игриво подталкиваю его.

— И это он. Потому что мои волосы блестящие и у меня низкий животик. И у него хороший удар. Может быть, если ты хорошо его попросишь, он покажет тебе несколько движений.

— Ударь для папы и подвигайся, давай же! — кричит тренер с другой стороны от груши.

Реми ухмыляется мне, тут подходит Райли своей ленивой походкой мальчика-серфера.

— Он двигается? Господи, я обязан почувствовать это, — он протягивает руку.

— Не трогай, — рычит Реми и отталкивает его руку в другую сторону.

— Чувак, она мне, как сестра.

— Руки прочь, Райли. — предупреждает он и отталкивает его одной рукой.

Райли заливается смехом в то время, как Ремингтон хватает меня ближе к себе одной рукой, а другой держит меня за живот. Мы смотрим друг на друга, и, как два чудака, ждем, когда малыш начнет двигаться.

Когда ребеночек делает это снова, он разражается смехом. Я переполнена любовью и обнимаю его.

— Это для тебя достаточно реально? — я дышу, улыбка расцветает на моем лице. Я прижимаюсь к нему головой, и мой нос улавливает запах его мыла и пота.

— Черт, это как раз нереально, — шепчет он. Его глаза наполнены радостью и, как будто это конкурс на скорость, он целует мой лоб, нос, щеки и подбородок. Затем он хватает меня за талию и подкидывает в воздухе, я пищу, и он подхватывает меня.

— Ремингтон Тэйт, ты единственный человек, который подбрасывает свою беременную девушку в воздух!

— Она моя маленькая петарда и ей это нравится! — он снова меня подкидывает.

Этой ночью мы впервые давали послушать малышу его первую песню. Реми приложил наушники к моему животу и включил Creed’s “With Arms Wide Open.”

Слова песни обращены к ребеночку, что ему покажут весь мир и примут его “с распростертыми объятиями”. И я клянусь, что чувствую, как комфортно ребеночку, пока его сексуальный и прекрасный папа растянулся возле меня и начал целовать.

— У нее мой удар? — хрипло спрашивает он между мягкими поцелуями. И мы слышим играющую музыку в моем животике.

— У него определенно твой удар. Безусловно, у него все твое. — мягко дразню его я и глажу челюсть.

Он смеётся:

— Все мое?

— Все это. Все. Вся моя жизнь. — я говорю это с драматическим видом, и заметно, что я сильно преувеличиваю. Но его улыбка настолько ослепительная и широкая, а огромное львиное эго не вмещается в этой комнате. Я поглаживаю его по челюсти и смеюсь. По какой-то причине, я должна сказать это опять, смотря на эту его огромную и широкую улыбку.

— Да, Реми, это действительно, все твое.

 

 ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ