ЧЕРНЫЙ И БЕЛЫЙ ЮМОР

 

 

«Эй, Дедушка Мороз!

Спускаясь с неба,

Быстрее обернись!

Не то я тебя стукну,

Не то я тебя тресну,

Не то я тебя прихлопну!»

 

 

А! «Дед Мороз» Рено… Мы с Сесилией знаем эту песенку наизусть. Я обожаю Рено с его ярким языком и слегка черным юмором. Я и сама над всем смеюсь, даже над смертью. Я не выношу людей, пристающих ко мне на улице со своей жалостью: мне нелегко справиться со страхом собственных детей, не говоря уже о страхе других. Все дело в том, что если люди видят, как ты плачешь, то они делают то же самое. А слезы, подобно грузу, тянут ко дну… Поэтому я стараюсь опередить таких людей, заставая их врасплох. А еще это помогает мне не обращать на них внимания. Если я встречаю знакомых, которые начинают оплакивать мою горькую участь, то сразу же предлагаю им пойти поискать себе другую «жилетку». Однажды моя сестра Кристелль попыталась завести разговор о похоронах. Она только заикнулась об этом, как я оборвала ее – прежде чем она успела хотя бы присесть на диван:

– Послушай, Кристелль, ты очень хорошая, но сегодня нагоняешь на меня тоску. Давай ты вернешься, когда будешь в более веселом настроении.

Она не ушла, но сразу же все поняла. Я знала, что новость о моей скорой смерти затронула ее за живое, но не могла ничем ее утешить. Я не видела никакого смысла в хандре. Мне нужны были позитивно настроенные люди рядом. Возможно, из-за этого при болезни и появляется определенный юмор. Доктор Хаус – мой тип. Каждую неделю я смотрю очередную серию. Мне нравится искренность этого персонажа. Не то чтобы я была циником, просто мне не нравится поддаваться жалости. Когда жизнь играет с тобой такую злую шутку, как этот чертов рак печени, возникает желание так или иначе противостоять ей. Например, Рено в своей песни говорит: «Плевать я на вас хотел». Если это кого-то шокирует – тем хуже.

В конце ноября у меня появились постоянные мигрени. Болеутоляющее, выписанное Каримом, не помогало. Тогда он переговорил с доктором Пико, и тот решил направить меня на исследование. Он опасался, как бы метастазы не начали появляться в мозгу.

– Скажи, Карим, если в мозгу будут метастазы, что это изменит?

– Это сократит твою жизнь.

– Но она уже и так короткая, разве нет?

– Все не так просто. Никто не может знать наверняка, сколько тебе осталось жить. Срок в несколько месяцев зависит от самого больного. Но в случае опухоли в мозгу прогноз становится гораздо более точным.

– Сколько?

– Максимум месяц.

– А-а… Ну что же, тогда мне не придется покупать календарь к Рождеству.

– Что?

– Календарь. Тот, который покупают для детей: внутрь кладут небольшие подарки – так легче считать дни.

Бедняга Карим… Он никак не привыкнет к моему юмору. Как только разговор заходит о моей болезни, его невозможно развеселить. Обычно, когда я так шучу, он смеется сквозь слезы. Наверное, потому что знает: на самом-то деле я не шучу. Я и в самом деле решила купить такой календарь, если окажется, что мой мозг угасает. Оставалось только провериться…

Однажды утром Розелин, моя любимая санитарка «скорой помощи», заехала за мной, чтобы отвезти в больницу Фонтенбло. Она высадила меня перед входом в здание, которое я теперь знала как свои пять пальцев. Две медсестры поздоровались со мной: здесь все меня знали. В конце коридора я заметила главную медсестру.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, мадам Мезоннио.

– Ну, где мой номер «люкс»?

– Пока что я отведу вас в двухместную палату.

Я предпочитаю индивидуальные палаты: никогда не знаешь, на кого попадешь, а б о льшую часть дня приходится проводить с соседкой. Нет ничего хуже, чем выслушивать наставления пожилой женщины, которая к тому же стонет и громко жалуется, что «бип-бип» аппарата чересчур быстрое или наоборот медленное… Мне повезло встретить нескольких интересных людей. В частности, я запомнила охваченную паникой женщину, которую попыталась успокоить, как могла:

– Почему вы здесь?

– Рак кишечника.

– А как долго вы делаете химиотерапию?

– Это мой первый сеанс.

– Первый раз всегда самый лучший!

Женщина как-то странно посмотрела на меня и с трудом выдавила из себя слабую улыбку. Но вскоре она расслабилась, и мы веселились до самого вечера.

Мое наиболее безумное воспоминание связано с женщиной, которой было шестьдесят шесть лет. У нее оказался неизлечимый рак легких и отличное чувство юмора. Мы начали размышлять над тем, как отдадим концы, о том, как будем похоронены, и старая дама, икая от смеха, еле выговорила:

– Я хочу, чтобы меня похоронили с моим вибратором.

Мы смеялись, надрывая животы.

– А я требую, чтобы меня похоронили с Губкой Бобом, чтобы мне было там тепло!

Не так давно друзья подарили мне огромную куклу – Губку Боба, сделанного вручную. С тех пор Боб служил мне подушкой и проводил со мной все ночи.

– Я хочу еще, чтобы со мной был мой телефон. Если я ни с кем не буду разговаривать, это будет скучно! Нужно подумать о заземлении, чтобы заряжать его. К счастью, не придется рыть чересчур глубоко.

Мы разгулялись не на шутку. Давно мы так не смеялись! Вот он, юмор умирающих. Он безграничен, и чем серьезнее ситуация, тем лучше чувствуешь себя посмеявшись.

Конечно, не все больные раком настолько раскованы. В тот день, когда мне должны были делать исследование мозга, меня перевели в палату, где уже была лысая женщина с лицом пупса. Она лежала под капельницей и, похоже, страдала. Ее дочь, сидевшая в кресле рядом с кроватью, не знала, как утешить мать, и едва сдерживала слезы. Я улыбнулась ей и устроилась на соседней кровати. В таких случаях лучше не навязываться.

Немного спустя пришел доктор Пико.

– Здравствуйте, мадам Мезоннио. Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, только голова болит.

– Я знаю. Вас отвезут на ядерно-магнитную резонансную томографию мозга. Но сначала я объясню вам, в чем заключается медикаментозная химиотерапия.

С тех пор как я в конце октября узнала о неэффективности второго этапа химиотерапии, я не принимала никаких лекарств, кроме морфина. Доктор Пико предложил это новое лечение не для того, чтобы попытаться вылечить меня, а чтобы замедлить распространение рака. В отличие от предыдущего лечения, мне не нужно было часами лежать в палате, достаточно лишь принимать таблетки.

– Вы будете пить по таблетке утром и вечером в течение двух недель. После недельного перерыва повторите двухнедельный курс.

– Побочные эффекты такие же, как обычно?

– Приблизительно. Возможно также, что у вас на ладонях появится покраснение.

– Это все?

– Да. Медсестра передаст вам брошюру, в которой все детально описано.

– Итак, сегодня никакой перфузии?

– Нет, только томография. Вас проводят. Я позвоню вам в ближайшие дни и сообщу результат.

Доктор Пико был очень любезен, но он наивно полагал, что я попадусь на эту уловку. Последний раз, когда он сказал: «Я позвоню вам, чтобы сообщить результат», он настолько опоздал, что я сама все узнала. Сорок восемь часов в неведении, сколько тебе осталось жить, месяц или больше, – это чересчур долго.

– Я не хочу, чтобы вы мне звонили. Я хочу сразу же узнать результат.

– Посмотрим, мадам Мезоннио.

– Предупреждаю: я не уйду из больницы, пока не услышу свой приговор!

Доктор Пико ничего не ответил. Вскоре пришла медсестра и рассказала мне о побочном действии лекарства более детально:

– В худшем случае ваша кожа станет сухой и на ней появятся трещины.

– Вот как! Если мне будет больно, я перестану его принимать.

– Решать вам. Если вы почувствуете, что лекарство печет, или проявится аллергия, позвоните нам, и врач решит, стоит ли продолжать лечение.

– У меня, например, начинаются приливы. Взгляните на мое лицо. Такое чувство, будто меня вынули из скороварки!

Это сказала моя соседка. Она действительно была вся красная.

– Не стоит жаловаться. Вы отлично выглядите!

Видя, что мы смеемся, медсестра вышла из палаты.

Я поправляла подушку, когда в палату вошла Мари-Те с коробкой печенья в руках: я обожала эти штуки. С тех пор как я заболела, она всегда старалась составить мне компанию в больнице, независимо от того, приезжала я на курс химиотерапии или на обследование. Я успела рассказать ей последние новости о детях, о приступе страха Жюли, когда сообщили, что на улице меня ждет машина «скорой помощи». Меня отвезли на сотню метров, в другой корпус. Я не боялась: я уже привыкла к томографии и ядерно-магнитным резонансным исследованиям. Я умирала. Узнать, когда именно это произойдет, было лишь деталью. Важной, но все равно деталью.

Обследование продолжалось десять минут. Потом я отправилась в зал ожидания, предупредив врача:

– Я хочу узнать результат сейчас же. Не волнуйтесь: я знаю, что если в моем мозгу обнаружат опухоль, это значит, что мне остался месяц, не больше. Вы ничего не будете скрывать от меня, хорошо?

У врача был немного ошарашенный вид, но он кивнул в знак согласия. Я уже начинала сердиться и готова была отправиться требовать результат, когда он позвал меня.

– Все в порядке, ничего нет.

– Хорошо.

Значит, у меня не будет календаря к Рождеству. Ну что ж… Есть и другие способы развлечься.