Наталия Вико 11 страница

Горячие ладони, легкие уколы коротко подстриженных усов на шее и шепот:

"Я люблю тебя, Ирэн..."

Ей показалось или он сказал это по-русски? А впрочем, какая разница! Пусть только еще говорит...

 

* * *

 

Ирина спала с блаженной улыбкой, по-детски подложив ладошки под щеку. Ей снилась поляна, усыпанная желтыми одуванчиками, над которыми беззаботно порхали разноцветные бабочки. Она чувствовала пряный запах травы, слышала переливчатое стрекотание кузнечиков и даже во сне удивлялась, что к ней, наконец-то, впервые за много лет пришел цветной сон. Со звуками и запахами. Такой светлый и счастливый. Как в детстве… Гулкий перезвон заставил повернуть голову. На краю поляны у самой кромки леса гигантские часы, похожие на старинную башню, отмеряли время, а на маятнике - она присмотрелась – на маятнике раскачивался крошечный… Бернар?!, вцепившийся в гигантские качели побелевшими от напряжения пальцами. Перед часами расхаживал Порфирий, одетый в привычный шелковый халат с китайскими драконами, и всякий раз, когда маятник пролетал рядом, строго посматривая на Бернара, повторял монотонным голосом одну и ту же фразу о том, что «жизнь без высшего содержания не есть жизнь, а есть прозябание и медленное умирание души», а когда маятник с оседлавшим его Бернаром возвращался, предрекал наезднику «вечное сидение на суровом маятнике времени». Часы же, недоуменно опустив глаза, провожали взглядом ничтожное существо, пытающееся помешать ходу этого самого времени. Бернар, пролетая мимо неутомимого Порфирия, всякий раз смотрел на того расширившимися от бесконечного ужаса и тоски глазами, но вдруг заметил Ирину.

- Ирэн! Умоляю! Снимите меня-я-я! – взмолился, улетая вдаль. - Или пусть он, наконец, замолчит. Хоть на минутку! – простонал, подлетая. – Простите меня, Ирэ-э-эн! Ведь если бы не я, вы бы никогда не встретили Николя-я-я! – снова пролетел мимо…

-Я люблю тебя, Ирэн... - вдруг услышала донесшийся откуда-то сверху голос Ники и, не открывая глаз, счастливо рассмеялась, протянув руки навстречу...

 

* * *

 

Часы пробили пять раз. Ирина проснулась. Лежала с закрытыми глазами, с удивлением чувствуя улыбку на собственном лице, и прислушиваясь к звукам вокруг. Думать не хотелось. Ни о чем. Протянула руку и ощупала постель. Никого. Открыла глаза. Легкая занавеска, сквозь которую пробивались лучи закатного солнца, чуть подрагивала, тщетно пытаясь не пустить в спальню легкий ветерок с Сены. Гордые испанские женщины с картин, развешанных по стенам, поглядывали с любопытством. Полежала еще немного, наслаждаясь состоянием покоя и умиротворения, потом спустила ноги на ковер и огляделась в поисках халата. Не обнаружив, обернулась в шелковое покрывало и сделала несколько шагов в сторону двери, но, запутавшись в волочащейся по полу ткани, оступилась и больно ударилась коленом о край столика, который, вздрогнув от неожиданности, уронил на пол яблоко из ажурной фарфоровой корзины. Яблоко беззвучно упало в объятья мягкого ворса ковра.

- Ну да... - потерла ушибленное колено, - я, может, тоже себе не нравлюсь, и что теперь? - подтянула покрывало, осторожно обошла столик и, чуть прихрамывая, подошла к старинному зеркалу в массивной бронзовой раме. – И что теперь, спрашиваю?

Отражение в зеркале смотрело весело и игриво.

- А вот мне – стыдно! – заявила осуждающе.- Да, да! Стыдно! И я сейчас же отсюда уеду! - решительно развернулась и шагнула к двери, но покрывало снова запутало ноги и заставило упасть в вовремя подвернувшееся кресло. Решила немного посидеть. Поджала ноги и устроилась поудобнее.

"А собственно почему стыдно? – мысленно спросила сама себя. – Перед кем? Что мне до того, кто и как подумает обо мне? Разве я не имею право на ошибки, которые сама совершаю? Если это вообще ошибки. Как посмотреть. В конце концов, все самое яркое в человеческой жизни порождено страстью, которая редко когда в ладах с разумом, - нашла оправдание. - Кстати, где Николя? Надо же сообщить ему о том, что я уже проснулась и у меня пропала вся одежда. Хотя, - улыбнулась, - возможно, он только обрадуется".

Встала и, придерживая края покрывала, вышла в коридор. Почувствовала едва уловимый запах гари и услышала голоса в гостиной. Прислушалась. Голоса Николя и Бернара. Говорят на повышенных тонах. Подошла ближе.

- Ты же совсем не знаешь ее! Зачем она тебе? Она сумасшедшая! Не понимает, что делает! Или наоборот, хорошо понимает! – язвительно говорил Бернар. - Они сейчас все сумасшедшие, эти русские. Они уже не в России, но и еще не во Франции. Существуют вне времени и пространства! Больны Россией, которой уже нет!

- Я полюбил ее такой, какая она есть!

- Полюбил? Ее?!

- Ее, Бернар, ее!

- Женщину, которую ты знаешь всего пару дней? Хочешь, я приведу тебе еще десяток таких, и ты испытаешь не менее острые ощущения?

- Как ты смеешь так говорить?! Убирайся!

- Убирайся?! Это ты мне, брату? Может, ты теперь еще и женишься на ней?

- Уходи, Бернар! Я сам принимаю решения.

Ирина поддернула покрывало и поспешно вернулась в спальню. Нехорошо, если Николя поймет, что она их слышала. Пусть думает, что спала. Сбросила покрывало и нырнула под одеяло. Услышала звук шагов в коридоре и прикрыла глаза. Сквозь ресницы увидела, как в спальню вошел Николя с несколькими картонными коробками в руках, положил их на кресло и осторожно приблизился. Заметив яблоко на ковре, поднял и задумчиво посмотрел на нее.

- Я слышала разговор, - открыв глаза, неожиданно для себя самой призналась Ирина.

Николя улыбнулся, положил яблоко на стол и присел на кровать.

- Где моя одежда? – спросила тоном, который означал, что одежда нужна лишь для того, чтобы уйти.

- Видишь ли, - Николя потер лоб, - возможно, ты не одобришь...

Ирина заранее кивнула.

- …но пока ты спала, я... – он обезоруживающе улыбнулся. - Словом, на столе, вот в этих коробках, твоя одежда... для новой жизни. Я решил, что раз уж эта жизнь начинается, - сказал уверенно, - тебе не следует надевать то, что ты носила раньше. Размер я, думаю, подойдет, - глянул с веселой усмешкой.- И еще... - приложил ладонь ей ко рту, не давая возразить. - Я хотел спросить... надо ли мне переговорить с мсье Яковлевым, в том смысле, что должен ли я просить твоей руки у него или мы обойдемся без лишних формальностей?

- Николя, дорогой! – Ирина отвела его руку и улыбнулась. – Мне кажется, мы с тобой уже обошлись без лишних формальностей, нет? – провела ладошкой по его щеке. – Или ты считаешь, мы должны были спросить у кого-то разрешения… на этот импульсивный и необдуманный шаг? – сказала насмешливо. - Кстати, где все-таки мое старое платье?

- А ты не чувствуешь? - втянул носом воздух. - Я его сжег. В камине, - сказал спокойно, так, будто ничуть не сомневался в правильности решения.

- Чтобы не чистить? – хотела пошутить Ирина, но передумала и нахмурилась. Уж слишком буквально сбываются ее желания.

- Знаешь, оно так быстро сгорело, будто обрадовалось огню, - немного смущенно начал он, но потом хитро прищурился и неожиданно произнес по-русски:

- Но, надеюсь, Кащей Неумирающий не отнимет тебя у меня?

- Боже, так ты все-таки знаешь русский язык?! – со смехом всплеснула она руками.

- Ну, почему ты смеешься, дорогая? – снова перешел он на французский. - Я что-то не так сказал? - посмотрел исподлобья.

- Ты просто замечательно сказал! И все так правильно сделал!

- Так что же ты мне ответишь?

- Я? Я…– она встала на кровати, кутаясь в покрывало. - Отдаю! - вмиг став серьезной, протянула Николя руку, глядя сверху вниз.

"А платье... Бог с ним, с платьем… В конце концов, я сама этого хотела - сбросить старую кожу и забыть о ней. Только уж очень буквально все получилось".

 

* * *

 

Домой они вернулись поздно вечером, потому что после регистрации в мэрии сначала посидели в уютном кафе на бульваре Сен-Мишель, потом погуляли по набережной Сены и, к радости продавщиц цветов, скупили все попавшиеся по пути фиалки, которые бросали в воду на счастье. После посидели на скамейке у собора Нотр-Дам, представляя, как придут сюда через много-много лет с детьми и внуками, и будут вспоминать этот чудесный день.

Дома Николя, с таинственным видом взяв ее за руку, провел в центр темной гостиной и… зажег свет. Ирина ахнула. Комната была похожа на цветочный магазин: цветы были повсюду – в вазах и вазочках на столах и подоконниках, в корзинах на полу и на каминной полке, а на столике у камина стояла бутылка шампанского, два бокала и свечи в старинном бронзовом подсвечнике. Николя зажег свечи, погасил свет, подошел к окну, распахнул и…

- Входи, счастье! - весело прокричал по-русски, видимо, желая сделать приятное.

Ирина обмерла…

...Счастье неуверенно вошло в дом и присмотрелось к разом побледневшему лицу женщины. Лицо показалось знакомым. Они как будто уже встречались… на новый девятьсот семнадцатый год в далекой заснеженной России. Только вот мужчина, который звал его, был, кажется, другим.

* * *

 

Ночь... Время, когда души людей исповедуются Богу. А Бог всемогущ. Он поймет и простит. Кто же, если не он? Кто же, если не он...

Темное небо, приблизив к бездонным глазам желтый монокль луны, заглядывало в спальню, в которой лежали мужчина и женщина. Мужчина спал спокойно и расслабленно, а женщина… не спала. Лежала с открытыми глазами, свернувшись калачиком и вслушиваясь в тишину…

Тишина задумчиво покачивала ее на руках. Странная женщина. В ней как будто живет боль. А боль с тишиной не в ладах. У боли всегда шумная свита...

…Часы пробили четыре раза. Ирина открыла глаза. Сердце, увеличившись в размерах, снова толкало в грудь. Уже столько лет прошло со дня убийства Ники, но иногда под утро все повторялось снова, и она всякий раз просыпалась оттого, что нечто огромное и тяжелое как удав, обвивалось вокруг тела, не давая возможности вдохнуть, хоть что-то предпринять, успеть убежать или позвать на помощь.

И лица... Их спокойные, равнодушные лица...

И ничего нельзя исправить…

Но почему-то ни разу в этом чудовищном калейдоскопе она не видела Ники - только расплывчатое, бледное пятно, которое, стоило ей попытаться приблизиться, странным образом удалялось и исчезало, будто растворяясь как мираж...

 

* * *

 

«Все это - мертвецы. Вглядись же в эти лица.

Их принято считать живыми - что за вздор!

Реальностью своей им нечего гордиться -

У них совсем немой, бездушный, мертвый взор»…

 

«Господи, о ком это он? О большевиках или о нас?» – подумала Ирина, входя в зал, откуда доносился глубокий проникновенный баритон.

Вечер, устроенный князем Львовым в здании русского посольства, не привлек бы ее внимания, если бы не известие о том, что на нем, вероятно, будет присутствовать редкий гость - писатель Куприн, не балующий эмигрантскую публику возможностью пообщаться с собой. К тому же обещал быть и вернувшийся недавно в Париж князь Феликс Юсупов - предмет давних грез и воздыханий многих воспитанниц Смольного института.

 

… «Ведь тело- это что? Говядина, и только!

Шерсть, кожа, и глаза, и сладострастный рот-

Коробка для души, в ней жизни нет нисколько,

Сгниет она в земле, мы знаем наперед!»

 

- продолжал декламировать манерный мужчина в блузе с широкими рукавами.

- Не кажется ли вам, голубушка, что все эти словосплетения - проделки князя Львова, желающего всех нас обратить в свое вегетарианство? - услышала у самого уха вкрадчивый слегка картавый голос. - Согласитесь, что после этаких словесных прелестей мало кому захочется пройти в соседний зал отведать чего-нибудь вкусненького, мясного.

- Ах, Василий Алексеевич, дорогой, вместо того, чтобы с наслаждением вкушать высокое и духовное вы заботитесь о чревоугодии? - весело взглянула на Маклакова - молодящегося мужчину с будто приклеенными усами, аккуратно загнутыми вверх над мягкими, чувственными губами. В том, что губы мягкие – Ирина не сомневалась, хотя бы потому, что Маклаков - вечный холостяк, всегда был окружен красивыми женщинами, находившими его весьма и весьма привлекательным, хоть возраста его не знал никто. Помнится, еще покойный отец со смехом рассказывал, как Маклаков, став депутатом Государственной думы, первым делом аккуратно продырявил страницу в книжечке со списком депутатов именно в том месте, где был указан его год рождения. Однако же Василий Алексеевич был удачлив не только в отношениях с прекрасным полом. Одним из его несомненных везений стал приезд в Париж в качестве посла Временного правительства именно 25 октября 1917 года. Информация о его назначении послом во французское министерство иностранных дел поступила, однако же верительные грамоты президенту Пуанкаре он вручить не успел и потому, более пяти лет просто жил в помещении русского посольства. Французы не знали, что с ним делать, - советское правительство они не признавали, советским дипломатам, в том числе торговым представителям, въезд во Францию не разрешали, а с Маклаковым, который представлял во Франции несуществующее правительство, официальных отношений иметь тоже не могли. Потому Василию Алексеевичу не оставалось ничего иного, кроме как жить в свое удовольствие, любезно отвечая на многочисленные приглашения, посещая все официальные приемы и принимая гостей у себя в посольстве.

- А где же ваш супруг, Ирина Сергеевна? Вы ведь, слышал, теперь графиня, не так ли? Поздравляю! – он прикоснулся мягкими губами к ее руке.

- Благодарю, Василий Алексеевич. Скажите лучше, вы точно должны знать, будет ли князь Юсупов?

Маклаков заговорщицки улыбнулся. "Ах, кому же знать, как не мне? – говорила эта улыбка. - Ведь именно из-за меня сюда и придет Юсупов! А как же иначе? Нас связывает великое преступление! Ведь я достал Юсупову яд для умерщвления Распутина, и не моя вина, что яд не подействовал на злодея, но все же роль моей личности в российской истории значительна, хоть, к сожалению, не так широко известна".

В зале послышались аплодисменты. Выступление поэта закончилось и все стали

подниматься с мест.

- Так будет ли? – снова спросила Ирина.

- Будет, - многозначительно сказал Маклаков. - Не извольте даже сомневаться. А пока, графиня! - подставил согнутую в локте руку, - позвольте предложить вам покинуть это душное помещение и перейти в другой зал, благо нас уже перестали пичкать новомодными стишками и авось предложат что-нибудь поинтереснее. Говядинки, например, - смешно пошевелил усами, предвкушая еду.

- Василий Алексеевич, к величайшему сожалению, вынуждена вам отказать, - Ирина придала лицу расстроенное выражение. – Чувствую, вот-вот должен появиться мой супруг. Да вот, кажется и он, - заметила Николя, который остановился у входа в зал, ожидая пока публика выйдет.

- Конечно-конечно, - выразительно вздохнул Маклаков, быстро огляделся по сторонам и торопливо раскланялся, видимо заметив новый объект внимания.

- Ирина Сергеевна, голубушка! - услышала за спиной низкий хрипловатый голос и, обернувшись, увидела подплывающую со сладостной улыбкой полную женщину в наряде, будто извлеченном из старого сундука. За ней неохотно следовала смущенная девушка.

Ирина вежливо улыбнулась, пытаясь вспомнить, кто это и при каких обстоятельствах они встречались.

- Вот, представьте, Ирина Сергеевна, - начала говорить толстуха, обмахивалась веером так, будто старалась разогнать нафталиновый запах, - дочь просто замучила меня, пойдем, мол, поздороваемся с графиней Ириной Сергеевной.

Девушка зарделась и опустила глаза.

- И нечего краснеть! - строго взглянула на нее мать. – Просила ведь? Разве нет?

Девушка опустила голову.

- И нечего тут стыдиться. Вот, смотри теперь на графиню. Смотри, тебе говорю! – сказала приказным тоном. - Вы, Ирина Сергеевна, - снова расплылась в любезной улыбке, - женщина в нашем кругу примечательная. Все сейчас только о вас и говорят: счастливица мол, за самого графа Тарнера замуж выйти сумела!

Ирина чуть поморщилась.

- Молодая, красивая, богатая! – продолжила толстуха уважительно. - Вот молоденькие девушки и тают при одном упоминании вашего имени, - еще быстрее заработала веером. - Вы для них, прямо скажем, образец. Кстати, слышала я, у графа Тарнера брат младший имеется? И тоже, вроде как не обременен брачными узами, - глянула вопросительно.

- Скажу вам по секрету, - Ирина перешла на доверительный тон, - непутевый у графа брат. Ой, непутевый! Ну, вы меня понимаете, конечно, - глянула многозначительно. - Плохая партия для дочери вашей будет.

- Да что вы говорите!? – веер в руке толстухи замер, а интерес в глазах начал угасать. - Ну, а ты, - сложила веер и легонько ударила по руке дочери, - сама- то слово какое молви, горе мое!

- Счастлива видеть вас, мадам графиня, - пролепетала девушка, поднимая глаза.

- Я тоже очень рада видеть вас, - сочувственно посмотрела на нее Ирина. – А вам, мадам, - глянула на мамашу, - спасибо на добром слове. У вас, даст бог, тоже все в наилучшем виде сложится. Однако, прошу прощения, мне вас придется оставить - муж идет, - помахала Николя. - Боюсь, знаете ли, вдруг рассердится, что внимания не обращаю и не встречаю. Скажу по секрету, эти французские аристократы так капризны, так взбалмошны! С ними постоянно надо ухо востро держать. А то, не ровен час, бросит... А куда ж я без него... без графа... – прикусив губу, чтобы не рассмеяться, Ирина направилась навстречу мужу.

- Быстро же тебе нашли замену, - улыбнулся тот, показывая взглядом на Маклакова, который, видно пытаясь поймать в сети молодящуюся княгиню Бельскую, подхватил ту под руку и что-то нашептывал на ушко.

- Главное, чтобы, - Ирина озорно взглянула на мужа и продолжила фразу по-русски: господин Маклаков не сел на своего любимого конька. Тогда эту несчастную можно будет только пожалеть! - взяла Николя под руку и повела в соседний зал, где стояли накрытые столы.

- Поясни, дорогая, что такое... "любимый конек", на которого не должен сесть господин Маклаков? – озадаченно спросил Николя, приостановившись. - Ты ведь знаешь, я не всегда сразу могу понять ваши русские пословицы.

Ирина посмотрела покровительственно. Роль мудрой толковательницы ей льстила. Николя, предки которого, как выяснилось, жили в России, хотя сам он родился уже во Франции, нравился русский язык, но главное, он коллекционировал русские пословицы и поговорки, которые с удовольствием употреблял при каждом удобном случае, иногда очень забавно переставляя или неточно произнося слова.

- Видишь ли, Николя, - отвела мужа к окну, - господин Маклаков очень любил графа Льва Толстого и, говорят, даже ездил к тому в Ясную Поляну, где гулял и подолгу беседовал с писателем. Посему Маклаков утверждает, что был с великим писателем, - снова перешла на русский, - на дружеской ноге.

Николя кивнул понимающе.

- Поэтому, когда разговор заходит о графе Толстом, Василия Алексеевича не остановить - речь его может длиться бесконечно. Причем перебить его невозможно - у него возникают специфические проблемы со слухом: никогда не слышит то, чего слышать не желает.

-...ближе меня для старика Толстого никого не было... – мимо них, склонив голову в вежливом поклоне, прошел Маклаков, который, хотя и упустил княгиню Бельскую, но поймал, наконец, благодарную слушательницу в лице нафталиновой толстушки с веером.

Всеобщее оживление гостей заставило их обернуться к входу.

-Князь и княгиня Юсуповы! – торжественно объявил дворецкий.

Ирина приподнялась на цыпочки, чтобы получше рассмотреть.

«Ну да. Феликс Юсупов почти не изменился. Все так же красив, - отметила, почувствовав, казалось давно забытое волнение. - Да и Ирину время, пожалуй, сделало только краше».

- Странные вы, русские! – услышала недоуменный голос Николя. - Впрочем, не только вы - похоже, весь мир с ума сошел. Подумать только, князь Юсупов, этот баловень судьбы, стал в России национальным героем, любимцем народа. И за что ж? За убийство! Ирэн, ты понимаешь, что все вы восторгаетесь простым убийцей?

- И вовсе даже не простым, - Ирина, продолжая улыбаться, оторвала взгляд от Юсупова, - а красивым.

Николя недоуменно посмотрел на нее.

- А у тебя, - прижалась щекой к плечу мужа, - похоже, первый приступ ревности.

- У меня? – удивленно поднял тот брови. – Ты считаешь, что к Юсупову можно ревновать? – спросил язвительно.

- Господи, Николя, - возмутилась Ирина, - как ты можешь верить всяким слухам и пересудам?

- А я и не верю слухам, - насмешливо сказал он. – И… - сурово нахмурил брови, - с удовольствием буду ревновать тебя к именно Феликсу, - сказал с деланной строгостью. - Если ты, дорогая, - поцеловал ей руку, - так хочешь, чтобы я к кому-то тебя ревновал.

- Конечно, хочу, - довольным голосом сказала Ирина.- Так вот, мой дорогой Отелло, - продолжила она, вполне удовлетворенная правильной на этот раз реакцией мужа, - Юсупов не просто убийца. Он… он уничтожил абсолютное зло! В этом было его предназначение.

- Абсолютное зло, говоришь? – удивился Николя. - А это кто определил? Он сам? Или те, кто убивал вместе с ним безоружного человека? Сколько их там было, ваших героев? Четверо? Пятеро?

Ирина обмерла, вслушиваясь в слова Николя и вовсе не потому, что поняла и согласилась, а потому, что вспомнила….

- Он стал соучастником убийства безоружного че-ло-ве-ка, - продолжил Николя. - Человека, который не угрожал его собственной жизни и сам никого не убивал. И потому – поступок князя безнравственен. А каков был Распутин, уже другой вопрос, - сказал примирительно, заметив, что Ирина собирается возразить. - И потому твой прекрасный герой Юсупов должен быть наказан по законам цивилизованного общества.

- Общество не наказывает своих героев, - возразила Ирина, приложив руку к горлу, в котором что-то противно сжалось, мешая дышать, - а, напротив, надевает на них лавровые венки и ставит памятники, даже если у тех руки по локоть в крови.

- Все потому, что личная нравственность и общественная мораль – понятия разные, - сказал Николя. - Нравственность – это совесть, данная нам с рождения вместе с творческими способностями, как две составные части разума. Но потом… потом нравственность постепенно превращается в мораль, подчиненную общественной целесообразности и интересам доминирующей социальной группы.

- Но разве это справедливо и правильно? – воскликнула Ирина. – Вот у нас в русском языке само слово справедливость происходит от слова «правда». А противоположное правде слово – «ложь».

- Значит, - Николя взглянул с хитринкой, - народ, прославляющий кровавого героя или вождя, идет по пути лжи. Разве не так? И такой герой, вовсе не герой, а востребованное на определенном историческом этапе порождение извращенной морали.

- Николя, ты же знаешь, народ идет по тому пути, по которому его ведут, пообещав что-нибудь радужное, вроде будущего рая на земле, или чего-нибудь попроще - съестного, например, говядинки, - усмехнулась, - и веселящего зелья, либо же его ведут насилием и страхом. – Впрочем, довольно об этом! – Ирина поморщилась и махнула рукой. - Хочешь, повеселю тебя?

- Давай, хотя не сказал бы, что мне скучно, - Николя жестом подозвал официанта

и, взяв с подноса два бокала с красным вином, протянул один Ирине.

- Мерси. Так веселить или нет? – отпила глоток вина. Стало легче.

- Веселить, конечно, - улыбнулся Николя.

- Знаешь, в Америке с Юсуповым смешная история приключилась.

Николя с усмешкой понимающе кивнул.

- Какая-то американка, - Ирина отпила еще глоток, - устроила у себя доме прием в его честь. Предупредила всех приглашенных, чтобы не было, не дай бог, никакого упоминания о Распутине.

- Вот видишь, - вставил Николя, - значит, тема убийства самому Юсупову все же не очень приятна.

- Так вот представь, знаешь, чем все закончилось?

- Юсупов не пришел? – хмыкнул Николя.

- Прийти-то, он пришел. Только вот когда Феликс с супругой вошел в зал с гостями, переволновавшаяся хозяйка, - Ирина понизила голос, - торжественно объявила: "Князь и княгиня… Распутины!"

Они рассмеялись так громко, что привлекли к себе внимание. Поймав недоуменный

взгляд князя Львова и удивленный Юсупова, Ирина, продолжая беззвучно смеяться, спрятала лицо за плечо мужа.

Гости тем временем обступили столы, во главе одного из которых встал князь Львов, показавшийся Ирине усталым и нездоровым. По правую руку от него расположилась чета Юсуповых, по левую - счастливый посол несуществующего правительства.

- Господа! – князь Львов поднял бокал с вином. – Первый тост, как всегда, за Россию! Нашу бедную, растерзанную Россию. За избавление от напасти и дьявольского пришествия! – обвел гостей взглядом и выпил вино. - Прошу, угощайтесь. Особенными яствами, как в добрые старые времена, побаловать не могу, - развел руками, - но вот, пожалуйте, икорка, расстегаи с визигой, салатик, индейка в желе - все по нашим русским рецептам... И водочки прошу... Угощайтесь...

Фуршет удался. Питье и закуски сделали свое дело. Гости начали вести себя непринужденно, разбившись на группы, оживленно переговаривались и перебрасывались шутками. Фраза про «бедную Россию» звучала все реже…

Николя с Ириной вышли на воздух и встали у балюстрады, с удовольствием вдыхая аромат ночи. Молчали. Ирина никак не могла прийти в себя после разговора, всколыхнувшего воспоминания.

- Ну-с, милейший князь, надеюсь, не забыли, как следует приветствовать братьев? – услышала голос Маклакова, который вышел на балкон и встал с князем Львовым неподалеку за развесистой пальмой в кадке.

- Ковшом, полным до краев… - ответил Львов. - Голубчик, - остановил пробегающего официанта и приказал принести два бокала красного вина. – То самое неси! Знаешь сам. Да полные, полные бокалы! – распорядился ему вслед и снова повернулся к Маклакову, - …ковшом полным до краев раскаленных углей.

- Все верно, Георгий Евгеньевич, - подтвердил Маклаков.

- Как вы тут, Василий Алексеевич? Трудно? – поинтересовался Львов.

- Да не легко. Это ж вам не Америка. Как съездили?

- Хорошо съездил. Понимание ситуации у братьев есть, да только, показалось мне, по вопросу России ведут они собственную хитрую игру. Не перехитрили бы сами себя и нас заодно, - замолчал, видимо, не желая развивать тему.

- А мы тут, сами видите, стараемся, - похвалился Маклаков. – Похоже, русское посольство стало центром притяжения для наших. Все постепенно собираются в Париже, стараясь так или иначе что-то спасти - съездами, совещаниями, объединениями. Устаю только от одного - когда под этакого дурачка играть приходится. Да еще этот идиот Троцкий - вождь мирового пролетариата! - в голосе послышалось раздражение.

- Вы о чем? - Львов закашлялся и, вынув из кармана платок, прижал к губам.

Ирина, бросив взгляд на Николя, поняла, что и он прислушивается к разговору.

- "Масонство необходимо вымести железной метлой из России, Франции и других

стран! – процитировал Маклаков, подражая истеричным ноткам революционного трибуна. - Масонство, мост, соединяющий в мирном сожительстве классовых врагов,

это буржуазное орудие, усыпляющее сознание пролетариата, рычаг буржуазного

механизма!"

- Вы, батюшка, никак наизусть высказывания товарища Бронштейна учите? – рассмеялся Львов и махнул рукой, остановившемуся поодаль официанту с подносом, чтобы подошел.

- Прошу, – взял бокалы и протянул один Маклакову, - вы- то уж точно оцените.

Маклаков сделал глоток.

- Прекрасное вино, Георгий Евгеньевич, благодарю. Так вот говорю, приходится изучать своих врагов. Ведь что мы видим в России? Аресты, расстрелы, высылки интеллигенции...

- Ну, Василий Алексеевич, вы все в одну кучу-то не валите! Высылка двадцать

второго года сколько нам свежей крови-то влила, сколько наших спасла! Высылка это вам

все же не Соловки – на валуне голым «на комарах» стоять. И потом, доложу я вам... - Львов снова закашлялся.

- Пойдемте-ка внутрь, Георгий Евгеньевич, - Маклаков подхватил князя под руку, - не ровен час, просквозит вас. Кстати, что Гучков? От него, вижу, совсем отвернулись?

- Александр Иванович очернил себя и своими германскими связями, и причастностью

к делу Корнади - убийцы Воровского, хоть того негодяя и следовало убить, а потом, знаете ли, кажется мне... - они вошли в дом.

- И что все это значит? - Ирина взглянула на мужа.

Тот посмотрел вопросительно.

- «Ковш, полный до краев раскаленных углей», - уточнила она.

На балкон высыпала шумная группа гостей.

- Давай отойдем, - Николя взял ее за руку.

Отошли к другому краю балкона.

- И что? Объясни! – потребовала Ирина

- Да как тебе сказать... – Николя задумчиво пригладил волосы.

- Говори, а то рассержусь, - нетерпеливо шлепнула его по плечу ладошкой. - Говори

же, наконец!

- Ты не забыла топнуть ножкой? – развеселившись, спросил Николя.

- Сейчас уйду! – смешно нахмурив брови, пригрозила она.

- Не уходи, любимая, я все-все тебе расскажу, - изобразил он смятение и отчаяние.

- Хорошо, слушаю тебя, дорогой, - смягчилась Ирина.

- Видишь ли, судя по разговору, князь Львов и ваш знаменитый посол - масоны, причем...