Диалог родитель — ребенок

 

Сейчас я хочу, чтобы А стал родителем, а Б ребенком. Разговаривайте друг с другом, как если бы вы действительно были родитель и ребенок. Выдумывайте все, что хотите. Выполняя инструкцию, сознавайте, что вы говорите, что выражает ваш голос, что вы чувствуете и как вы взаимодействуете с партнером. Уделите на это около пяти минут. (…)

Теперь поменяйтесь: Б — родитель, А — ребенок. Побеседуйте минут пять, сознавая, что происходит во время вашего разговора. (…)

Теперь посидите тихо и поразмышляйте над своим опытом. (…) Осознайте, какого типа вы родитель и какого типа

ребенок. Будучи родителем, являетесь ли вы холодным, властным, практичным, любящим и т.д.? Когда вы ребенок, ощущаете ли вы себя виноватым, жалобным, приятным, непослушным или дерзким и т.д.? Постарайтесь понять особенности и детали того, как вы играете родителя и ребенка. Как вы ощущаете партнера, когда он становится родителем или ребенком? (…) Уделите примерно пять минут, чтобы исследовать это. (…)

Возможно, вы ощущали Сильное напряжение во время диалога. Обычно родитель пытается контролировать с помощью угроз и команд, в то время как ребенок старается ускользнуть от этого контроля с помощью своей беззащитности, забывчивости, извинений и т.п. Это ускользание от контроля также является контролем. Так как попытки родителя убедить ребенка выполнять его указания оказываются тщетными, ему приходится многое из этого делать самому. Контроль — один из важнейших факторов во взаимоотношениях, особенно в бурных отношениях, с множеством конфликтов. Важно знать, кто кого контролирует и как этот контроль осуществляется. Являются ли попытки контролировать открытыми требованиями, или это замаскированные манипуляции? Просит ли один человек другого сделать для него то, что он легко может сделать сам? Являются ли требования и контроль чем‑то возможным, или это нечто невозможное? Просит ли один человек другого обеспечить его тем, чего никто на самом деле не может дать ему, нечто вроде мира и счастья? Являются ли требования понятными и четкими, вроде: «Закрывай за собой дверь», или они неопределенны, такие, как: «Не раздражай меня»?

Теперь вернитесь к диалогу родитель — ребенок, который только что состоялся, и исследуйте аспекты контроля в этом диалоге. Как вы пытались контролировать своего ребенка в роли родителя? Будучи ребенком, как вы ускользали

от этого родительского контроля и каким образом контролировали родителя? Была ли эта борьба за контроль открытой или замаскированной? Были ли ваши требования точными или неясными, реальными или нереальными? Что еще вы отметили о контроле в этих взаимоотношениях? Уделите несколько минут тому, чтобы обсудить это. (…)

Всякий раз, когда люди вместе, их действия или пассивность оказывают влияние друг на друга, и во взаимоотношениях всегда присутствует ощущение контроля. Тем не менее существует огромная разница между двумя людьми, которые реагируют друг на друга, и теми, кто манипулируют друг другом, — такая же разница имеет место между танцем и борьбой. Когда я реагирую на вас, я нахожусь в контакте с вами, позволяю себе быть собой и меньше контролирую себя. Когда я манипулирую вами, я думаю о будущем и стараюсь изо всех сил планировать и контролировать свои действия для получения той реакции, которую хочу от вас добиться. Для того чтобы контролировать вас, я должен контролировать себя. Я первая жертва в своей борьбе за контроль над вами. Всякий раз, когда я сдерживаю себя, я влияю на свое функционирование: манипулирую собой, для того чтобы манипулировать вами. Чем больше я делаю это, тем больше нарушаю и искажаю свое функционирование.

Когда я пытаюсь контролировать вас, я также становлюсь подконтрольным другим способом: как только я захочу контролировать вас, вы сможете использовать это, чтобы управлять мной. Вы сможете попытаться получить то, что хотите от меня, отказывая в том, что я хочу от вас; у вас появляется возможность разочаровывать, фрустрировать и наказывать меня, если я не дам этого вам. Я могу стать полностью контролируемым и попадусь в ловушку из‑за своей борьбы за контроль над вами.

Некоторые требования представляют собой внутренне противоречивый парадокс, который захватывает нас обоих. Если я говорю тебе: «Не будь таким послушным», то ничто не сможет удовлетворить меня. Если ты выполняешь это требование, ты становишься послушным, а если игнорируешь, то продолжаешь вести себя так, как мне не нравится. Все подобные послания ставят обоих в невозможную ситуацию. Другой пример: «Я хочу, чтобы ты руководил мной». Если я попытаюсь повиноваться твоему требованию, то получится, что сам руководствуюсь твоим требованием.

Существуют требования, оказывающиеся совершенно предвзятыми и имеющие'форму: «То, что хорошо для меня, плохо для тебя». «Не будь эгоистом» на самом деле означает «Позволь мне быть эгоистом; делай то, что я хочу». «Не будь таким упрямым» означает «Сделай так, чтобы я мог остаться упрямым».

Единственный способ выйти из этой деструктивной борьбы за контроль — это сознавание. Я могу сознавать все детали этой борьбы и свое участие в этом безумии контроля. Я могу сознавать, что я хочу от тебя и что я больше сконцентрирован на своих фантазиях о твоей будущей покорности, а не на твоей настоящей действительности. Я могу сознавать, как я напрягаюсь и сдерживаюсь, обращая тщательное внимание на сознавание своих физических реакций. Физический дискомфорт — частый симптом неискренности — сигнал о том, что я не выражаю себя естественно. Обращая внимание на свой дискомфорт, я смогу обнаружить, как я манипулирую собой и искажаю себя, для того чтобы контролировать тебя.

Я смогу лучше всего обратить внимание на самого себя, если остановлюсь, чтобы войти в контакт со своими переживаниями и сконцентрируюсь на них на некоторое время, чтобы узнать о них больше, и затем выражу их как свой опыт, а не как обвинение или какое‑то другое скрытое требование. Например, я могу обнаружить, что напрягаю плечи, руки и сжимаю челюсть, и, когда я фокусируюсь на этом, осознаю, что чувствую гнев. Если я скажу: «Ты не искренен», то тем самым обвиню тебя и потребую изменений, чтобы чувствовать себя лучше. Я могу взять большую ответственность за свои чувства, если просто выражу их в своем переживании: «Я рассержен на то, что ты сделал».

Если я задержусь на этом чувстве гнева, то смогу больше узнать о нем. Я могу обнаружить, что мой гнев в данный момент обладает твердостью и непреклонностью, он как бы выражает: «Я никогда не соглашусь с тем, что ты делаешь». Или я могу обнаружить, что мой гнев слаб, беспомощен и неустойчив, будто бы говорит: «Пожалуйста, пойди мне навстречу — не поступай так больше». Если я буду оставаться со своими ощущениями, я смогу заметить, что мои плечи поднимаются, как будто отражают удар, и осознать, что я боюсь твоей реакции. Или у меня может возникнуть образ ситуации, имевшей место в прошлом, и я пойму, что по крайней мере отчасти мой гнев представляет собой реакцию на не завершенную в прошлом ситуацию, я не на текущую. Сознавая свой опыт, я постепенно смогу все больше прояснять для себя то, что актуально происходит в настоящем.

Значительным препятствием в этом процессе является отчуждение от своего опыта путем перекладывания ответственности за него на других людей вместо принятия на себя полной ответственности за свой опыт. Повторю, что это совершенно разные вещи — самовыражение и манипулирование людьми с целью удовлетворения собственных потребностей. Почти все типы поведения и эмоций могут являться либо искренним выражением, либо манипулированием. Щедрость может быть свободным выражением или попыткой заставить кого‑то чувствовать себя обязанным. Слезы могут являться искренним свидетельством печали или желания получить помощь. Следующее упражнение может продемонстрировать, каким образом люди скрыто манипулируют и конфликтуют друг с другом, вместо того чтобы выражать себя искренне.