Портрет Leoni Ottavio

 

Большинство представлений о "мученичестве" Галилея укладываются в четыре яркие поэтические строчки:

Низкий каменный свод... Крючья... Цепи... Тиски...

От жаровни с углями свеченье...

Раскаленным железом скрутило виски.

Отречения... Ждут отреченья...

(Сергей Данилов. "Второе отречение Галилео Галилея".)

Поэтический образ, конечно, красивый. Но не более того. Почему? Потому что ничего этого не было: ни раскаленного железа, ни низкого каменного свода. Ни даже ожидания отречения. Иными словами, кем-кем, а мучеником Галилео не был. Однако обо всем по порядку.

Начнем с того, что Галилей лично знал многих видных иерархов католической Церкви, и, более того, был в прекрасных отношениях с ними, в том числе и с кардиналом Маффео Барберини, позже ставшим папой Урбаном VIII, во время правления которого и произошло расследование "дела Галилея".

Мало того, в ряде случаев католическая Церковь оказывалась гораздо более терпимой к деятельности ученого, чем большинство его коллег. В отличие от университетских профессоров, которые отказались признать, например, существование спутников у Юпитера (о чем говорил Галилей) и даже не удосужились взглянуть в телескоп, не доверяя какой-то "стекляшке", папа, на аудиенцию к которому был приглашен Галилео, с большим вниманием отнесся к его работам...

Когда в 1616 году Галилей впервые открыто попытался привлечь внимание к идеям Коперника, ему было указано на то, что хотя данную теорию и возможно рассматривать как интересную математическую гипотезу, все же ее не следует привлекать к физическому объяснению мира. Подобной точки зрения придерживалось и большинство ученых того времени: научной считалась геоцентрическая система мира греческого ученого II в. по Р.Х. Птолемея, основанная на физике Аристотеля. Хотя и собственно научного спора - между геоцентрической системой Птолемея и гелиоцентрической Коперника [1] — в "деле Галилея" не было: пропагандируемая им теория Коперника отвергалась еще (или уже?) на богословском и даже прежде всего на философском уровне. В выводах Коперника инквизиторы усматривали противоречие Священному Писанию и явное "превышение научных полномочий": стремление объяснить тайны мироздания, что, по мнению средневековых богословов, было задачей, невозможной для науки. Поэтому оппоненты Галилея — эксперты, назначенные Святейшей Инквизицией, — не "снизошли" до рассмотрения собственно научной аргументации, будучи уверены в том, что таковая просто невозможна.

Иными словами, собственно научный спор (Птолемей — Коперник) был вынесен за скобки, что сам ученый, безусловно, понимал. Да и вряд ли научная полемика привела бы к вызову Галилея в Рим и рассмотрению его дела инквизицией: пустяками инквизиторы не занималась. И хотя сам Галилей ни на какие философские или — тем более — богословские открытия не претендовал (в отличие, например, от Джордано Бруно), а лишь стремился привлечь внимание ученых к теории Коперника, в основу конфликта с католической Церковью легли именно религиозно-философские обвинения, выдвинутые против флорентийского ученого.

Папа Урбан VIII. Портрет Pietro da Cortona

Еще в 1616 году Галилею было запрещена пропаганда и распространение идей Коперника. Галилей пообещал — не распространять и не пропагандировать. Однако в 1633 году он опубликовал книгу "Диалог о двух главнейших системах мира", в которой вновь замаячила тень Коперника. Хотя первоначально судьба даже этой книги могла быть иной. Папа Урбан VIII был не только прекрасно осведомлен о готовящемся труде Галилея, но и обсуждал с ученым отдельные его положения. И не просто обсуждал, а прямо просил своего друга Галилео подчеркнуть его (папы) знаменитый "богословский" довод о невозможности прийти с помощью науки к точным заключениям о строении мироздания. Папа был уверен в том, что любая научная (астрономическая) теория является лишь гипотезой и никак не может претендовать на большее, ведь разуму человека в принципе не дано постигнуть тайну Бога. Сегодня такая позиция папы вызывает в лучшем случае улыбку, однако во времена Галилея спорить с понтификом было небезопасно. Поэтому ученый пообещал все сделать.

Каково же было удивление папы, когда вместо этого в труде флорентийца с упорством продвигались запрещенные идеи Коперника! А "светлые мысли" самого папы не только не стали смысловым центром труда, но были вложены в уста ретрограда Простака (Симпличио). Причем таким образом, что звучали не просто неубедительно, но совершенно смехотворно!

Конечно, Галилей гораздо лучше папы понимал границы сфер компетенции науки и религии, поэтому в книге не было ни умаления науки, ни оскорбления религии. Однако папа — и небезосновательно: ему же обещали! — почувствовал себя обиженным. Получалось, что Галилей ложными обещаниями выманил право на публикацию книги, текст которой явно отличался от благословленного папой. Разве мог после этого ученый ожидать какой-то другой реакции, кроме воспоследовавшей? Во-первых, Галилей нарушил свое обещание 1616 года, во-вторых — предписание Декрета Индекса запрещенных книг, в котором учение Коперника было объявлено ложным. Обвинения в этих двух нарушениях и стали основой инквизиторского расследования. Кроме того, Галилей поступил с самим папой, мягко говоря, не по-дружески. Конечно, все это ни в коей мере не оправдывает действий инквизиции, но давайте будем реалистами: на дворе стояла первая половина семнадцатого века. Не так давно люди за гораздо меньшие провинности лишались жизни. Поэтому если и приходится чему-то удивляться, так это не тому, что реакция Ватикана была негативной, а тому, что она все же была... довольно мягкой! И наука здесь ни при чем.

Когда папа вызвал Галилея в Рим, тот наивно продолжал считать это недоразумением и был уверен в том, что ему удастся переубедить старого друга. Поэтому всячески оттягивал свой приезд, продумывая аргументацию и, вероятно, надеясь, что ситуация может разрешиться сама собой. Однако Галилей явно переоценил благосклонность папы и, говоря современным языком, либеральность и широту его воззрений: предписания явиться в Рим становились все настоятельнее и жестче. Вместе с тем, получив 1 октября 1632 приказание прибыть в столицу, Галилей появился в Риме только 13 февраля 1633 года, ссылаясь на болезнь. В скобках заметим, что эта отсрочка не привела к каким-то дополнительным репрессиям со стороны Церкви.

По приезде в Рим Галилео остановился у своего старого знакомого — посла Тосканы — на вилле Медичи. Излишне говорить, что условия жизни в посольстве были далеки от тюремных. Правда, позднее, когда началось собственно следствие, ученый был переведен в Ватикан. Но и там не было никаких "низких каменных сводов": Галилей занимал отдельные трехкомнатные апартаменты с прислугой и видом на фруктовый сад.

Отречения тоже никто особенно не ждал. В том смысле, что в его неизбежности никто не сомневался. Включая самого Галилея, который с самого начала настаивал на том, что он ни в коей мере не разделял убеждений Коперника! Что, конечно же, было неправдой; просто ученый надеялся, что таким образом сможет "предать широкой гласности" идеи польского ученого. Так же поступали некоторые авторы книг в советское время, когда в материалах, посвященных критике "буржуазной науки и философии", хоть как-то знакомили читателей с их достижениями. Разница, пожалуй, состоит в том, что Галилей, в отличие от многих советских ученых, был вполне искренен: он никогда не сомневался ни в святости Церкви, ни в истинности ее догм. А если изучать историю не по стихам советских времен, а по документам, воспоминаниям современников и академическим изданиям, то становится вполне очевидным, что Галилей никогда не находился и не мог находиться перед выбором между учением Коперника, с одной стороны, и Церковью, с другой...