Свидетельствуют документыИз журнала боевых действий 84-го отдельного разведывательного батальона: «10 сентября 1999 года, совершив марш в составе батальона из пункта постоянной дислокации, прибыли на дивизионный общевойсковой полигон, где проводилось доукомплектование батальона личным составом, вооружением и военной техникой, материальными средствами и было проведено боевое слаживание батальона. 13 сентября 1999 года без разведывательной десантной роты совершил марш по маршруту ДОП — ст. Большое Козино, где погрузившись в эшелон и следуя по железной дороге, 18 сентября прибыл к месту специальной командировки г. Моздок, Северная Осетия».
«Прощай, отчий край, Ты нас вспоминай. Прощай, милый взгляд, Не все из нас придут назад…» «Получилось то, что должно было получиться…» Сергей Поляков, заместитель командира батальона по вооружению, майор: — Когда дали команду на движение, в 12 часов ночи, получилось то, что и должно было получиться. Один механик-водитель бордюр свернул своей БМП, другой — ворота у КПП вышиб, третий — не может повернуть. Четвёртый завёл двигатель — пена пошла из масляного бака, так как молодой механик-водитель БМП перепутал заправочные горловины и в масляный бак, вместо бачка радиатора системы охлаждения, долил воды. Марш совершали в сопровождении ГАИ по маршруту: парк войсковой части (проспект Гагарина) — район формирования и слаживания, ДУЦ. Дошли до конечного пункта, нормально, с незначительными поломками. При совершении марша по маршруту ДУЦ — Большое Козино (станция погрузки на железнодорожный состав) заклинило двигатель на одной БМП второй разведывательной роты, пришлось её заменить, так как на ремонт не было времени. На погрузке на станции ещё у одной машины заклинило двигатель. В общем, ещё не выехали, а две машины потеряли. Взамен выбывших из полков нам дали пять машин. В Чечню пошли всё же в комплекте техники. «Антенной зацепились за троллейбусную линию…» Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант: — У нас тоже при выезде из батальона не обошлось без приключения. Собрались, построились в колонну. У нас от роты было четыре МТЛБ-у (многоцелевой тягач легкобронированный универсальный — авт.) и ЗИЛ. Антенны на машинах поставили высокие, чтобы во время движения лучше была связь, и не рассчитали. Первая же машина, только выехали на проспект Гагарина, задела антенной за троллейбусные провода. Антенну — срезало. Но ничего страшного: машину не закоротило, у тех, кто в ней сидел, был только лёгкий шок. По Нижнему ехали — асфальт на дороге новый, только положили, гусеницы скользят, и водители неопытные: хотя и отслужили полтора года, но ездили мало. Доехали до полигона к шести часам утра, с грехом пополам.
Андрей Середин, зам. командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан: — Когда началась погрузка техники в эшелоны, офицеры сами загоняли машины на платформы: таким был уровень подготовки водителей.
Алексей Трофимов: — Водители умели ездить по прямой, а надо было суметь ночью загнать машину на платформу! Поэтому-то все командиры взводов сами и загружали технику вместо штатных водителей. Сами же и помогали солдатам крепить технику проволокой на платформах, потому что если мы не замотаем, как следует, придут железнодорожники — заставят переделать. Из армейских перлов: · Вам, товарищ солдат, не на машине ездить, а лошадей в задницу иметь, и потом будут по части кентавры маленькие бегать. · Вы не полено, как бестолковый Буратино, вы дубина из этого полена! · Вас всех что, одна и та же акушерка по пьянке роняла? · Вы не солдат, а солома, через лошадь пропущенная! «Обучались методом тыка…» Евгений Липатов, старший разведчик-пулемётчик на БРДМ: — Собрали нас и все — «Быстрей! Быстрей!». Личное оружие пристреляли заранее, но вооружение БМП было не пристреляно — быстренько и его пристреляли. Наводчики и механики-водители все были после учебки, там только пару раз водили, машины были новые, не обкатаны. Поехали — половина машин по дороге встала. Техника новая, но не езженая, с консервации, начало шланги рвать, всё течь, а механики после учебки, опыта нет… Пока всё пристреляли и исправили, прошло день или два. Своим ходом ехали на станцию, даже не помню, где грузились на платформы. Все обучались на ходу, методом тыка. Опыт приходил постепенно…
Олег Шустов, старший техник 2-й разведроты, прапорщик: — Например, механик-водитель Курбаналиев до начала войны фактически был каптёром, портянки считал, я ещё со старшиной ругался, чтобы он отдал его мне, учить технике. А там у них техника заходила-забегала, как на велосипеде ездили, когда прижало. «Выдали долги за все годы службы…» Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант: — На полигоне нам выдали оружие, экипировали, и выдали деньги, долги за все годы службы. Офицерам разрешили с девяти вечера до двух часов ночи съездить домой, проститься с жёнами. Отвёз деньги жене, и в три часа ночи я был уже на полигоне. Выстроились в колонну и поехали на станцию погрузки…
Что знали солдаты и офицеры о том, где и за что им предстоит вскоре воевать… «Ехали — непонятно куда…» Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник: — Все ехали в Чечню первый раз, только у прапорщика Климовича это была вторая кампания. Ехали — непонятно куда. В эшелон загрузились за одну ночь и поехали. Везде мирное время, никто ещё пока ничего не понимает. По радио слышим — опять где-то дом взорвали. Значит, думаю, будет война. В пути следования кухни стояли в одном вагоне, готовили на ходу, а на станции термосами по вагонам разносили. Это было трудно. И надо было не проспать станцию, чтобы заправиться водой. Повара спали в вагоне с кухнями. Все продукты были здесь же, и я здесь ночевал. На вторые сутки пути почувствовали, что не один наш эшелон идёт в ту сторону. Где-то на узловой станции встретили части нашей дивизии. Так представили масштабы переброски войск. «Но хорохорились многие…» Алексей Трофимов, старшина разведывательной десантной роты, старший прапорщик: — Люди старшего возраста в батальоне догадывались, что мы едем конкретно воевать. Хотя до прибытия в Моздок нам вообще ничего не говорили: соблюдали секретность. Солдаты психологически не были готовы к войне, но хорохорились многие. В нашей роте подобрался очень крепкий костяк: половина была из спецназа, подготовлены более-менее. Но помню и такой эпизод: в вагоне в дороге учил солдат, как заряжать подствольный гранатомёт. Не умели! Молодые, не успели попробовать. Я был назначен старшим по охране эшелона. На каждой станции — обходил эшелон, смотрел, нет ли чего подозрительного. «Всё было покрыто тайной…» Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан: — Наша рота уехала первой, в составе передового отряда. Остальные подразделения батальона выехали на пару дней позже. Никаких политических инструкций нам не давали. До последнего момента всё было покрыто тайной, всё держалось в секрете. Куда конкретно едем — не знали. Предполагали, что в Дагестан. Солдаты тем более не имели представления о пункте назначения, и что их ждёт. Те из офицеров и прапорщиков, кто был на первой войне, конечно, имели представление, что там будет.
Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор: — Это правильно, что задачи никто не знал, иначе была возможна утечка информации. Я знал, что это идёт война за нефть, за территорию. Если бы в Чечне всё не задушили, там был бы бандитский анклав. Надо было душить, но ещё в начале 90-х. Старые солдаты это понимали, по большому счету. А срочники ехали просто повоевать. Был азарт, мальчишество. Пускай они сначала не умели воевать, но было время научиться, пока обстановка не была еще такой серьёзной. А потом 18-летние пацаны воевали ничуть не хуже контрактников.
Олег Шустов, старший техник 2-й разведроты, прапорщик: — В Чечне я был в первой кампании, служил в 166-й мотострелковой бригаде. Опыт был, знал, что меня ждёт. Я поехал и с собой ничего в дорогу не взял, даже зубную щётку купил потом.
Андрей Мещеряков, разведчик-пулемётчик: — Что такое Чечня, мы знали только по рассказам тех, кто там побывал в первую кампанию. Знали, что надо будет стрелять и воевать, но что нам предстоит пережить — по-настоящему не понимали. Все ребята-срочники были даже рады, что нам предстоит воевать… «Почти как на свадьбу ехали…» Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик: — Цели войны никто нам не доводил. Никакой идеологической подготовки не было, хотя бы самой общей информации. Никакой теории нам не давали, как себя там, на Кавказе, вести. Люди ехали вслепую. Первая война ничему не научила. Аура в поезде — почти как на свадьбу ехали, с весёлым настроением. Кто-то на станциях доставал выпить, в карты играли. Только перед погрузкой кто-то из политребят построил батальон, вышел молодой симпатичный полковник из штаба дивизии: «Поймите правильно. Вы едете в интересное место, и крутость ваша заключается не в том, чтобы обвешать себя гранатами, ваша основная задача — спасти своего товарища». Сказал, что едем ориентировочно на шесть месяцев.
«Недаром в вагоне играет гармошка И вьётся дымок папирос…» «Я и не думал, что в Чечню попадём…» Евгений Липатов, старший разведчик-пулемётчик на БРДМ: — Ничего нам не говорили, против кого едем воевать. Я и не думал, что мы в Чечню попадём. Когда в речном училище учился, смотрел фильм «Чистилище», тогда и узнал, что это за война была. Приходилось разговаривать с ветеранами той кампании, у меня знакомый был там с милицией, в Гудермесе стоял, им всё видео трофейное показали, чтобы визуально представляли, с кем воевать. Нам же ничего не показали. «В Чечню — к бабке не ходи…» Валерий Олиенко, командир отделения управления 2-й разведывательной роты, старшина: — А куда нам еще можно было ехать? Только в Чечню. Одно название батальона само за себя говорило. Вперёд и с песней. Кто-то если и не понимал, то догадывался. Когда поехали, было ясно, что в Чечню — к бабке не ходи. «Сделайте их, ребята!» Андрей Мещеряков, разведчик-пулемётчик: — Настроение у всех в дороге было хорошее. До Моздока ещё не понимали, куда едем. Все ходили в вагоне расслабившись, курили. Вообще не задумывались, ехали себе и ехали. Перед большими городами останавливались, ждали ночи, потому что в эшелонах была боевая техника. Ночь наступала — города проезжали. В центре России люди не понимали, что скоро война, а чем ближе к Чечне, в Ставрополье — было много случаев, когда жители на остановках подбегали к нам с узелками, пакетами с едой, с арбузами. Мужики нам кричали: «Сделайте их, ребята!». В Моздоке, когда разгрузились ночью, закурили, вдруг старшина подбегает: «Вы что? Здесь только вчера их снайпера работали!»… «Цветы на броню…» Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор: — Когда ехали колонной через Моздок, на тротуаре стояли люди, приветливо махали нам руками. Помню 17-летнюю девчонку, бросила нам на БМП цветы, засмущалась и убежала. Наверное, люди понимали, что мы едем в Чечню не дрова колоть. «Бойцы вообще ничего не знали…» Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант: — Я батальон нагнал в Моздоке, они уже выгрузились. А ехал с тыловиками. Они не понимали — куда, зачем едут, они и меня не понимали. Знали, что я с десантной роты, говорили мне: «Куда ты едешь? Нам-то ладно: водку пьём и всегда при тушёнке». Относились ко мне как к нездоровому человеку. У ОБМО (отдельный батальон материального обеспечения — авт.) уже в дороге были потери. Один офицер перепил и застрелился, другой, боец, полез за тушёнкой, его током убило. Ехали через Ставропольский край — нас встречали тётки с пакетами, котомочками, и как начали швырять в нас! Сначала думал — гранаты полетят. О, водка, самогонка! Картошка, помидоры… Бежали бабуськи, кидали узелки с яйцами, бутылки с молоком. Я смотрел на это, и у меня текли слезы. Эти люди — они знали, что у них под боком творится, их детей воровали и им же продавали. А мы ехали и сначала ничего об этом не знали! Я даже не представлял, каких размеров Чечня. Спрашивал у друзей: «Какая она — Чечня? А карта есть?» — «Нет, где её взять?». Карт не было вообще, ни туристических, ни военных, вообще никаких. Я ехал — не видел ни разу на карте Чечни. Я это разумом не понимал, как можно так воевать, а душой принимал, потому что мой дед также воевал. Штык и винтовка — и всё. Что сказали то и делай. — «Уря-уря!». В принципе все войны одинаковы — так же стреляют, так же голодают, те же пленные, те же военные ошибки. Есть враг, полувраг и друг. Цели операции не понимал. Но знал, что началась серьёзная война. Слышал о первой кампании, что это была бойня, продажность, братоубийство, полк шёл на полк, были чудовищные ошибки, политические разборки, в которых страдают прежде всего солдаты. Бойцы вообще ничего не знали. Война и война… Родина в опасности, и если не мы, то кто? Знали, что там несколько хорошо вооружённых банд, и всё — больше вообще никакой политработы. А чего хотел чеченский народ? Моральной и психологической подготовки к операции — вообще никакой не было. Я ехал и знал, что страну спасать нечего, страна не погибнет. А вот конституционный строй действительно висел на волоске. Это как детонатор: если бы не справились с Чечней, волна пошла бы дальше, на весь Кавказ. Дойдёт до детонатора, и хлопнуло бы так, что всё посыпалось. Россия бы осталась, но нас бы на 50 лет откинуло назад. Только сейчас я это понимаю. А тогда Россия — этот колосс — был непоколебим. Я был молодой лейтенант, газет не читал, телевизор не смотрел, потому что некогда было. Знал только солдат, стрельбы, вождение техники. Я даже поесть бегал, как в самоволку, через забор. Было вообще не до политики, мы выживали до войны, просто выживали, без зарплаты жили. Как бы пожрать, поспать. Когда я в отпуск домой приехал, зашёл на кафедру разведки, один наш преподаватель, сказал: «Я одного понять не могу — мы знали, кому служим, а вот вы-то — зачем служите? Я служу на кафедре разведки, одной на всю Россию, и до сих пор живу в общаге. А лейтенантом я свою семью возил на юг каждый год». Но служит, делится опытом, учит. А моя задача была — как можно меньше потерять мальчишек и как можно дольше прожить самому. Выполнение задачи всегда было на втором месте. Потому что знал: это всё когда-нибудь кончится, и никому не нужно это паданье на доты, рвание тельняшек в рукопашке. Родина не ценит труд офицера, который живёт с солдатами, не получает зарплаты, заботится о жизни и здоровье лучших ребят. Да ещё приедет какой-нибудь генерал и тебя грязью обливает, что мама моя дерьмо, и папа дурак.
«Я думал о многом, Я думал о разном, Смоля папиросой во мгле. Я ехал в вагоне По самой прекрасной, По самой прекрасной земле…»
Из журнала боевых действий 84-го отдельного разведывательного батальона: «Разведывательная десантная рота 14 сентября, погрузившись в эшелон и следуя по железной дороге, 17 сентября прибыла к месту специальной командировки в г. Моздок, Северная Осетия. Личный состав 84-го орб прибыл к месту специальной командировки в количестве: офицеров — 24, прапорщиков — 16, сержантов — 49, солдат — 224. Всего военнослужащих — 313».
Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник: — Ехали в Моздок очень быстро. На станциях только успевали залить воду и загрузить хлеб — и едем дальше. Заранее звонили комендантам станций, где нам взять воду и хлеб. Эшелон подошёл — уже нас ждут хлебовозки, и вода есть. Готовили пищу на ходу — прапорщики Ахмедов и Климович, молодцы, справились со своей задачей хорошо. Быстро раздавали термоса с пищей по вагонам, а там — по котелкам. «Надо искать и таскать…» Сергей Ахмедов, прапорщик: — Загрузил «КамАЗ» продуктами, и нет чтобы уложить их в ряд — гречка, рис, макароны, сахар. Чтобы добраться до гречки, надо было через весь «КамАЗ» пролезть. В дороге остановка, я полез в этот «КамАЗ», он стоял на платформе. Где что искать? И так каждую остановку — гречка, сахар, надо искать и таскать. Такая же волокита с хлебом. Нас загнали на пути так, что машина с хлебом встала через пять путей. Как таскать полторы тысячи буханок под вагонами, да и не в чем! Покидали хлеб в простыни, одеяла, так и таскали под вагонами. «Все, кто щёлкал фотоаппаратами, распластались у машины…» Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник: — В Моздок приехали ночью. Что это за город — никто не представлял. В пять утра команда: «Разгружаться!». Разгружаемся. Боевые роты сразу же ушли колоннами вперёд, а мы свои кухни стали вытаскивать из вагонов. Вижу — к эшелону подъехали две иномарки. Музыка играет, какие-то люди фотоаппаратами щёлкают. Старший прапорщик Игорь Климович прошёл первую чеченскую, и спрашивает: «Какого вы хрена здесь?» Берёт автомат, передёргивает затвор и стреляет в воздух. Эти все, кто щёлкал фотоаппаратами, распластались у машины. Через две-три минуты приехала милиция: «Ребята, Моздок — город-то мирный, не надо тут из автоматов стрелять…». Но у нас же разгрузка идёт, боеприпасы в вагонах, а тут посторонние. Тем более станция должна была охраняться. Разобрались, милиция пообещала, что при разгрузке эшелонов гражданские больше не появятся. В Моздоке на место определили в военном городке рядом с аэродромом. Для чего приехали, что делать будем — пока неясно. Разместились с батальоном, узнали, где получать продукты, где заливать воду. В частях водовозки были на базе ГАЗ-66, а нам обязательно ёмкость надо было цеплять. Плюс в «Урале» переносные ёмкости на 400 литров. Тихо-мирно стали жить, ждать, что же будет дальше… Дни пролетели, как в тумане. «Никто ничего не понимал…» Алексей Трофимов: — Приехали в Моздок, ещё не разгружались, вижу — ходит начальник физподготовки 237-го танкового полка и говорит нам: «Тут снайперы работают!» Никто ничего не понимал. Утром разгрузились, пришли на аэродром. Не успели заехать на место, где нам указали разместиться — уже одна группа ушла в сторону Чечни на рекогносцировку. Приехали в Моздок, меня вызывает генерал Столяров, чтобы его охранять. Я отказался: «Извините, товарищ генерал, но я старшина роты, должен быть с ротой». Он обиделся на меня. Потом мы встретились в Гудермесе, от него узнал, что я получил звание старшего прапорщика. Тогда он заставил меня побриться. Столяров мне подарил шикарную разгрузку (жилет с карманами для ношения боеприпасов — авт.). Потом я отдал её Саше Соловьёву, ему она была нужней. «Подгонять и воспитывать никого было не надо…» Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор: — В Моздоке по концентрации войск убедились, что идём в Чечню. Конкретных задач ещё не знали. Но люди быстро поняли, что мирная жизнь закончилась. Сразу стали серьезнёй. Подгонять и воспитывать никого было не надо. Не надо было заставлять солдат следить за оружием, за техникой.
Анатолий Маняк, командир роты радиоэлектронной разведки, капитан: — Неделю простояли в Моздоке. Из событий тех дней запомнилось, как приезжал начальник разведки округа и линейкой верёвки на палатках ровнял, чтобы они под одним углом стояли.
Салех Агаев: — В первую неделю у некоторых высших начальников ещё срабатывала привычка к показухе: всё должно быть ровно, палатки переставляли, чтобы стояли по линеечке.
Хроника событий: 13.09.99 г.: взрыв жилого дома в Москве на Каширском шоссе. 15.09.99 г.: министр обороны России И. Сергеев доложил В. Путину, что Дагестан полностью освобожден от террористов. Путин заявил, что следы взрывов в жилых домах ведут в Чечню. Путин: «И в Киргизии, и в Узбекистане, и в Дагестане мы имеем дело с хорошо обученными международными террористами, которые пытаются установить новый мировой порядок». 16.09.99 г.: взрыв жилого дома в г. Волгодонске Ростовской области. Путин: «Сжав зубы, задушить гадину на корню. Если сегодня мы с вами этого не сделаем, завтра будет ещё хуже». 17.09.99 г.: Путин на заседании Совета Федерации назвал Хасавюртовские соглашения «ошибкой». 18.09.99 г.: ночью российская авиация нанесла удары по базам террористов на территории Чечни. 23.09.99 г.: нанесён ракетно-бомбовый удар по аэропорту им. Шейха Мансура (г. Грозный). 24.09.99 г.: Путин: заявил о необходимости бескомпромиссной борьбы с бандитами и террористами («Если террористы спрячутся в сортире, то мы и в сортире их «замочим»). Законы Мэрфи о войне: · Ни одно готовое к бою подразделение не прошло проверки. · Ни одно прошедшее проверку подразделение не готово к бою. «Ура! Мы теперь не одни!» Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант: — Приехал — знакомые палатки на аэродроме, мои бойцы подбежали: «Ура! Мы теперь не одни!» Они думали, что я не приеду. Я сразу понял, что приехал не зря. Какой там был моральный дух — да никакого! Нам командир так прямо и сказал: ваша задача на этой войне — выжить. — «Вот вам весь мой приказ». Где противник, какие силы, какая организация, кто их питает — абсолютно ничего не знали. «Оборачивались на каждый шорох…» Андрей Мещеряков, разведчик-пулемётчик: — В Моздоке стояли вокруг взлётного поля. Командиры ещё сами толком не представляли специфики, ничего до нас не доводили. Все надеялись только на себя. Первое время — никакого страха. Когда начался марш-бросок, почувствовали, что дело серьёзное. Утро, туман, зелёнка — это настораживало. Слышали, что чеченцы любят нападать на колонны под утро, в тумане. Стало боязно, когда узнали, что есть случаи подрывов машин. Страшновато было, когда охранял генерала. Туман, прохлада, оборачивались на каждый шорох. Боялись, что утром в тумане может быть нападение. Хорошо помню марш-бросок в составе батальона, генерал Столяров ехал на БТРе нашего батальона. Опасных моментов не было. До Самашек доехали, и были только слухи, что кто-то попал в засаду. Где-то под Самашками генерала Столярова назначили комендантом Гудермеса, хотя город ещё не был взят. Меня назначили в охрану к генералу. Так я простился с батальоном, и с генералом Столяровым — через Хасавюрт — в Гудермес. «Мы в Чечне или ещё нет?» Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник: — Вдруг поступает команда: «Выдвигаемся!». Боевые части — те быстро, палатку собрал и вперёд. А нам — столовую для офицеров надо собрать, все кухни должны быть к началу передвижения вымыты. Поехали, не поймём — мы в Чечне или ещё нет. Лесочек, полянка, где тут Чечня — ничего не понятно. Простояли здесь три дня — всё, уходим. Потом на одном озере простояли. Нам сказали, что всё время здесь будем располагаться. Днём прибыли, поставили столовую, пищу приготовили, не успели всех накормить — команда: «Уходим с этого места». «Учились водить на марше…» Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан: — Первый марш войск от Моздока до границы с Чечней — это была «эпопея». Колонны войск — какая-то полу-управляемая масса. Водители учились водить машины на марше. Об уровне подготовки части водителей БТР можно судить по такому случаю: ехали и встали ночью, водитель сказал, что закончилось топливо. Через несколько минут выяснилось: он просто не знал, что есть кран переключения топлива с одного бака на другой. «Снимали, паяли, устанавливали…» Сергей Поляков, заместитель командира батальона по вооружению, майор: — Из исходного положения под Моздоком начался марш на технике, в Чечню. При совершении марша первой разведывательной роты скорость была высокая. Марш совершался по асфальтированной дороге. Командир роты резко остановил колонну, механик-водитель последней БМП не успел вовремя затормозить и ударил впереди стоящую машину. В результате аварии у стоящей впереди БМП разошлись по швам кормовые двери-баки, топливо пошло на землю, и башню заклинило. Машина осталась на ходу, но это уже трактор, такая БМП воевать не способна, если башня не вращается. Ещё четыре БМП вышли из строя из-за перегрева двигателя и недостатка масла в системе. Механики не приучены были проверять масло, охлаждающую жидкость и следить за контрольно-измерительными приборами. Эти четыре машины вышли из строя на марше, пришлось эвакуировать их в рембат, менять двигатели. Двигатели там были не всегда, механикам-водителям приходилось ждать… А БТР-70 вообще за собой таскали на тросах: два двигателя работали тяжело, перегревались, не развивали мощности в горных условиях. Да и водителям в мирное время было не до практики, в связи с передислокацией батальона из Дзержинска в Нижний Новгород надо было жилые помещения и парковую зону обустраивать. Вот БТР-80 — показали себя хорошо, всю войну прошли без существенных поломок. Из колёсной техники в батальоне были «КамАЗы», «Уралы», ЗИЛы-131. У одного «КамАЗа» вскоре двигатель вышел из строя, вскрыли — заводской брак. В батальоне по штату не было эвакуационного отделения, поэтому нам нечем было эвакуировать технику. В случае поломки приходилось цеплять две машины, чтобы вытащить одну из грязи и грунта, покрытого ледяной коркой. Нужны были тягачи, для эвакуации колёсной техники (ТК-6) и гусеничный (БТС-4). Имелись у нас несколько МТЛБ-у роты радиоэлектронной разведки. Масса МТЛБ-у с аппаратурой намного превышала базовую, была в два раза тяжелее БМП-2. Машины были оснащены аппаратурой для ведения разведки, приходилось одну оставлять с собой, в ремонтном взводе и использовать как тягач для эвакуации техники. Часто расходились по швам масляные радиаторы, масло сильно текло, что приводило к заклиниванию двигателя! Снимали, паяли, устанавливали… Хорошо, что в ремвзводе были нормальные ребята, работу делали качественно. В батальоне перед погрузкой даже не было своей станции для зарядки аккумуляторов. Спасибо, полковнику Мартынову, начальнику бронетанковой службы 22-й армии, что помог получить зарядную станцию, а то вообще бы «труба». Через два месяца службы в Чечне на такой технике механики-водители стали классными специалистами! Стали лучше следить за машинами, научились вовремя их обслуживать. Контрактники-водители автомобилей, в основном деревенские ребята, сразу показали большой опыт в эксплуатации машин. «Ночью было видно, где идёт война…» Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник: — Место дислокации меняли часто. Не успеешь приехать, только разместишься, узнаешь, где вода, сутки-трое — опять менять место. Палатки, столы, стулья, все имущество надо погрузить, а людей нет, объём работы при погрузках был большой. Первый хребет — Терский. Машины все — гружёные под завязку, «КамАЗы» с прицепами. Дороги такие, что не разъедешься. Если одна машина вставала, сразу её вторая вытаскивала. Где-то на этом хребте во время движения услышали первый бой. Нас сопровождали вертолёты, вижу, как они зашли на цель. Потом комбат рассказал, что человек пять боевиков в окопах сидели, теперь уже не сидят… Горагорское — развороченные цистерны, полуразрушенные ещё с первой войны дома. Пошли вдоль хребта. Только ночью было видно, где идёт война. Слева ракеты взлетают, значит наши, так для себя думаешь. Одни части шли по хребтам, другие по равнине. Ночью, часов в 12 — работали «Грады», залпами.
Через несколько дней после перехода границы Чечни в действующие на её территории войска пришёл приказ: всех солдат, срок службы которых составляет менеe полугода, собрать и вернуть в пункты постоянной дислокации частей. «Зачем нам надо уезжать?» Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор: — Эти ребята-срочники подходили ко мне, просили, чтобы их не отправляли на ППД (пункт постоянной дислокации — авт.): «Мы уже всё знаем, зачем нам надо уезжать?». Но приказ не обсуждается, решение было принято на государственном уровне. В сентябре-октябре надо было увольнять и ребят, которые отслужили. Хотя бывало, что и месяц ребята переслужили, никто не ныл. «Многие даже плакали…» Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения: — Меня с отделением оставили на какой-то кошаре под Горагорским охранять эту молодежь и ждать зам. командира батальона по вооружению майора Полякова. Заняли круговую оборону. Ребят было — человек тридцать, и все без оружия. У нас осталась БРДМ, пулемёт и моё личное оружие. К вечеру прислали нам на помощь старшего лейтенанта, вооруженца. Определили, где поставить посты. Ночью, чтобы было не так страшно — чёрт его знает, что может случиться — подвинулись к стоявшему рядом полку. За себя не боялся, а вот за молодёжь — это было всегда. А как раз перед этим чеченцы вырезали в пехоте несколько человек, поэтому мы и боялись, знали, что они ночью с ножами вокруг ходят. Утром вернулись в кошару. Скоро приехал майор Поляков и забрал этих срочников с собой, увёз в Моздок. Как не хотелось этим солдатам уезжать из батальона — многие даже плакали. И стыдно им было перед ребятами, что всего их на полгода младше, а уезжают… «Уезжали они со слезами…» Елена Чиж, начальник медслужбы батальона, капитан: — Когда этих мальчишек-срочников отправляли в Нижний Новгород, они все писали рапорта командиру, чтобы их оставили в батальоне. И ко мне подходили, просили, чтобы я уговорила комбата их оставить. Уезжали они со слезами. Как они не хотели уезжать! «Были спасены десятки жизней…» Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник: — Отправка молодых солдат в казармы из зоны боевых действий — это было мудрое решение. Они были призваны в мае-июне, и мы не успели их подготовить. Этим решением были спасены десятки жизней. Хотя отмечу, что ребята практически все не хотели уходить из батальона. Для батальона эти сорок человек — потеря была не очень серьёзная, нам их сразу компенсировали контрактниками.
С приходом в батальон контрактников, или, как их часто называли — «контрабасов», моральный климат в части стал весьма существенно меняться… «От законченных подонков до настоящих героев…» Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан: — Первая партия контрактников пришла в батальон под Горагорским. Замена их на срочников, которые отслужили менее полугода, прошла в течение одного дня, поэтому мы не ощутили некомплекта. Многие из контрактников воевали в первой чеченской кампании. Пришли нормальные механики-водители, по крайней мере, такие, кто когда-то водил, сидел за штурвалом БМП, некоторые были из деревенских трактористов. Наводчики пришли — из тех, кто срочку служили на БМП. В первой партии контрактников, по крайней мере, в РДР, были такие, что пришли воевать сознательно, реально отстаивать интересы Родины, защищать её, были идейно настроены. О том, что приехали сюда зарабатывать деньги, разговоров не было, тем более что конкретных обещаний денег пока и не было — всё на уровне слухов.
Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник: — Контрактники, которых к нам присылали, все были разные. Контингент — от законченных подонков до настоящих героев. Мы вынуждены были брать тех, кого нам присылали, предварительно отбирать не могли. Есть, допустим, некомплект 30 человек — мне их и привозят на вертолёте. В батальоне с ними и знакомились, распределяли по ротам. Отсеивать непригодных мы не могли. Через 1—2 месяца такие сами уходили. На боевые никто из контрактников ходить не отказывались, наоборот — рвались, даже из тыловых подразделений. Бывало, что прослужит контрактник месяц, два, три — и начинаются семейные проблемы. То жена заболела, то «кошка сдохла», хотя контракт подписывали на полгода. Приходили, просили расторгнуть контракт и отпустить домой… «Выпить — дорогое удовольствие…» Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор: — Были контрактники, что нас не устраивали. Однажды застали нетрезвыми двоих. Объявил от имени командира по десять суток ареста, они на это время были лишены «боевых». Рядовой получал в день 810 рублей, сержант — 830. Дорогое это было удовольствие — выпить. «Надо же стресс снимать…» Валерий Олиенко, командир отделения управления 2-й разведывательной роты, старшина: — А расслабляться ведь тоже было надо, после того, как постреляешь, и в тебя постреляют. Понять-то можно. Надо же стресс снимать. Все — взрослые люди. Где находили? А для чего ОБМО существует? Они же ездили в Моздок. Большинство контрактников — «солдаты удачи». Но некоторые быстро понимали, что здесь стреляют, и — обратно. Сходили один раз на боевые и всё — до свиданья. Написал рапорт, развернулся и поехал домой. Только вроде с человеком сработался, узнал его, а он — уезжает. Других прислали, опять знакомься, узнавай человека. У нас был один капитан внутренних войск, а воевал рядовым. У него на службе были какие-то проблемы. То ли его уволили, то ли сам ушёл. А ходил у нас простым разведчиком. Ну и что, что капитан, чем он отличается от других? Первый набор контрактников — все были классные пацаны, нормальные ребята. Некоторых выгоняли — раз залетел, второй. Сколько можно? Вот и выгоняли. «Пренебрежения к молодым не было…» Салех Агаев: — Первый комплект контрактников был наиболее подготовленный. Ребята были солидные, многие служили в ВДВ, спецназе, разведке. Контрактники себя «дедами» не чувствовали. Не было такого, чтобы — «Вы, срочники, идёте на боевые, а мы, контрактники, не пойдём». Пренебрежения к молодым не было. Фактов неуставных отношений вообще в той обстановке не было. В первой партии контрактников было много опытных солдат. Они увидели, что и наши солдаты-срочники многое умеют. Относились к ним не как к мальчишкам. Помню, как ко мне подошли контрактники и попросили: «Надо Липатова успокоить — опять хочет с нами идти на боевые». Старые солдаты его жалели, что парню скоро на дембель со срочной, должен остаться в живых, не стоит лишний раз жизнью рисковать. А бравады не было. Бравада — у пехоты, ей это было больше присуще. «На войну, как на заработки…» Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор: — Мне запомнился один контрактник, было ему на вид 30 лет. «Живу, — говорит, — в деревне, летом по хозяйству, а зимой делать совершенно нечего. Пока идёт война, я полгода зимой здесь воюю, а на лето уезжаю в деревню». Раньше русские мужики на заработки ездили плотничать, что-нибудь строить, а теперь — воевать… «Когда протрезвели, свалили по домам…» Пётр Ерохин, заместитель командира взвода, старшина: — В 1989 году меня призвали в ВДВ, после учебки попал сапёром в разведроту в Фергану. Знаю, что такое гасить межнациональные конфликты: участвовал в событиях в Узгене, в Оше. После срочной было Приднестровье, Абхазия, первая чеченская кампания. Распад Союза происходил на моих глазах, и параллельно — распад армии. За службу в ВДВ у меня было 54 прыжка — на воду, на ограниченную площадку, затяжные прыжки. В
|
