ИЗОБРАЖЕНИЕ ИСТИННОЙ СИСТЕМЫ СОБСТВЕННОСТИ

Уильям Годвин

О СОБСТВЕННОСТИ

 

Глава I

ИЗОБРАЖЕНИЕ ИСТИННОЙ СИСТЕМЫ СОБСТВЕННОСТИ

Значение этой темы. — Искажения при ее обсуж­дении. — Критерии права собственности: справедли­вость. — Она разрешает каждому человеку удовлетво­рять свои физические потребности до таких преде­лов, которые допускаются общим состоянием запа­сов. — Она же позволяет пользоваться материальным благополучием. — Оценка роскоши. — Ее гибельное вли­яние на людей, пользующихся ею. — Идея труда как источника рассматриваемой нами собственности. — Не­разумие ее. — Характер народной нравственности, про­истекающий из собственности. — Ее недостатки.

Вопрос о собственности представляет крае­угольный камень, на котором покоится все здание политической справедливости. В зави­симости от того, правильны ли наши пред­ставления о ней, они помешают или помогут нам представить себе последствия установле­ния простой формы общества без правитель­ства и устранить предрассудки, диктующие нам его сложную форму. Ничто не способно так сильно искажать наши суждения и мне­ния, как ошибочные представления, касаю­щиеся значения богатства. Наконец, системе принуждения и наказания будет положен пре дел в ту эпоху, в которую право собственности будет основано на справедливых началах.

При управлении собственностью совер­шалось бесконечное количество совершенно непоправимых злоупотреблений. Каждое из них можно было бы с большой пользой сде­лать предметом особого рассмотрения. Мы могли бы изучить притеснения, вызванные помышлениями о национальном величии или тщеславием властей. Это привело бы нас к правильной оценке разного рода обложения, относящегося к недвижимости или к торгов­ле, и имеющего своим объектом предметы не­обходимости или роскоши. Мы могли бы исследовать злоупотребления, которые присо­вокупились к коммерческой системе в виде монополий, хартий, патентов, покровительст­венных пошлин, правительственных запретов и поощрений. Мы могли бы обратить внима­ние на последствия, проистекавшие из фео­дального порядка и иерархической системы в виде сеньоральных оброков, поземельной по­дати, пошлины за провоз, наследственной пошлины, фригольдов, копигольдов и маноров¹, вассалитета и права первородства. Мы могли бы изучить права церкви в виде права на первые плоды и на десятину. Мы могли бы рассмотреть вопрос о правильности такого по­рядка, при котором человек, обладающий неограниченным правом на значительную собственность в течение своей жизни, может располагать ею по своему усмотрению тогда, когда законы природы установили предел его власти. Изучив все это, мы поняли бы огром­ное значение этих вопросов. Однако не будем на них останавливаться, но конец настоящей работы посвятим не каким-нибудь отдельным злоупотреблениям, связанным с управлением собственностью, но тем общим началам, кото­рые лежат в ее основе и которые при всей своей ложности должны рассматриваться не только как источник перечисленных выше злоупотреблений, но и множества других, слишком многочисленных и сложных для краткого перечисления.

На основании какого же критерия можно установить, что такие-то вещи, пригодные для увеличения человеческого благополучия, должны рассматриваться как ваша или моя собственность? На этот вопрос может быть только один ответ — на основании справед­ливости. В таком случае, обратимся к прин­ципу справедливости *.

* Кв. II, гл. II².

Кому должен по справедливости принад­лежать какой-либо предмет, скажем, каравай хлеба? Тому, кто больше всех нуждается в нем или кому обладание им будет наиболее полезно. Перед нами шесть человек, измучен­ных голодом, и каравай может удовлетворить их всех. Кто же вправе предъявить разумные претензии на то, чтобы одному воспользовать­ся теми свойствами, которыми наделен этот хлеб? Возможно, что все эти люди братья, а по праву первородства хлеб должен быть предоставлен одному старшему. Но разве та­кое решение было бы справедливым? Законы разных стран распоряжаются собственностью тысячью разных способов, но только один способ может быть согласен с разумом.

Легко можно представить себе случай го­раздо более яркий, чем только что изображен­ный. Я владею ста караваями хлеба, а на соседней улице живет бедный человек, уми­рающий с голоду, которому один из этих ка­раваев мог бы сохранить жизнь. Лишая его этого хлеба, разве я не поступаю несправед­ливо? А если я наделяю его хлебом, разве я не делаю как раз то, чего требует справед­ливость? Но кому же должен принадлежать по справедливости хлеб?

Предположим, что я нахожусь в хорошем материальном положении и не нуждаюсь в этом хлебе для обмена на что-нибудь другое или для его продажи, чтобы приобрести ка­кие-нибудь другие предметы, необходимые для человека. Наши животные потребности давно уже описаны и, как известно, состоят из нужды в пище, одежде и убежище. Если справедливость вообще что-нибудь значит, то не может быть ничего более несправедливого, чем то обстоятельство, что один человек обла­дает всякими излишними вещами, в то время как имеются человеческие существа, лишен­ные в значительной степени даже необходи­мого.

Но действие справедливости не останавли­вается здесь. Поскольку хватит общих запасов, каждый человек будет иметь право не только на все средства к существованию, но и на хорошее существование. Несправедливо, чтобы один человек трудился так, что губил бы свое здоровье или жизнь, в то время как другой нежился бы в роскоши. Несправедли­во, чтобы один человек был лишен досуга для развития своих интеллектуальных способно­стей, в то время как другой не делал бы ни ма­лейшего усилия для увеличения общего коли­чества благ. Способности всех людей одина­ковы. Справедливость требует, чтобы каждый человек, за исключением того случая, когда он используется иначе с большей пользой для общества, участвовал в работах, необходимых для получения урожая, из которого каждый потребляет свою долю. Эта обоюдность, об­суждавшаяся тогда, когда она была предметом особого рассмотрения, представляет самую сущность справедливости. Теперь мы посмот­рим, как обеспечить вторую часть этой обоюд­ности, именно необходимый труд, обеспечи­вающий каждому человеку право требовать свою долю продуктов.

Если мы на минуту подумаем о природе роскоши, то увидим ее в поразительном свете. Весьма понятно, что богатство каждого госу­дарства может рассматриваться как совокуп­ность всех доходов, ежегодно потребляемых в этом государстве без уничтожения материа­ла, предназначенного для такого же потребления в следующем году. Рассматривая этот Доход как результат труда жителей, чем он почти во всех случаях и является, придется сделать вывод, что в цивилизованных странах крестьянин часто потребляет не больше два­дцатой части продукта своего труда, в то вре­мя как его богатый сосед потребляет порой результат труда двадцати крестьян. Выгода, получаемая таким счастливым смертным, ко­нечно, должна считаться чрезмерной.

При этом совершенно очевидно, что усло­вия, в которых он находится, все же далеки от благоприятных. Человек, получающий сто фунтов стерлингов в год, находится в услови­ях в тысячу раз более благоприятных, если только он сам понимает, в чем счастье. Что может сделать богач со своим огромным бо­гатством? Может ли он съесть бесчисленное количество блюд из самых дорогих сортов мяса или выпить бочки вина самого лучшего букета? Умеренность в еде гораздо полезнее для здоровья, для ясности рассудка, для бод­рого расположения духа и даже для хорошего пищеварения. Почти все остальные расходы служат только для удовлетворения тщесла­вия. Никто, кроме самого низкого сластолюб­ца, не станет оплачивать даже просто обиль­ный стол, если у него не окажется зрителей, будь то слуги или гости, чтобы любоваться его богатством. Для кого наши роскошные дворцы и дорогая мебель, наши экипажи и даже сама наша одежда? Дворянин, который позволил бы впервые своему воображению углубиться в вопрос, как бы он устроил свою жизнь, если бы никто за ним не наблюдал и ему не надо было бы никому угождать, кроме самого себя, несомненно очень бы удивился, обнаружив, что тщеславие было главным дви­гателем всех его поступков.

Тщеславие ставит себе целью добиться восхищения и одобрения зрителей. Нам нет надобности обсуждать истинную цену одоб­рений. Даже признав, что оно не менее цен­но, чем люди предполагают, надо отметить, как презренна причина такого одобрения, к которому стремится богатый. «Аплодируйте мне, потому что мой предок оставил мне большое состояние». Какая в этом заслуга? Затем, первое следствие богатства заклю­чается в лишении собственника способностей к рассуждению, он становится неспособным понимать истинную правду. Богатство побуж­дает его любить то, что не удовлетворяет че­ловеческие потребности и не нужно человече­ской душе, вследствие чего уделом собствен­ника становятся разочарование и несчастье. Самое большое из всех личных благ — это душевная независимость, позволяющая нам чувствовать, что наши радости не зависят ни от людей, ни от судьбы, а также душевная активность, хорошее расположение духа, вы­текающее из труда, постоянно применяемого ради целей, внутренняя ценность которых признается нами самими.

Таким образом, мы сравнили счастье че­ловека чрезмерно богатого со счастьем чело­века, получающего сто фунтов стерлингов в год. Но вторая часть сравнения была взята в соответствии с существующими предрассуд­ками. Даже при теперешнем состоянии общества мы можем понять, что человек, кото­рый бы постоянно зарабатывал необходимые средства к существованию посредством очень умеренного труда, причем его делам не меша­ли бы сварливость или капризы соседей, был бы не менее счастлив, чем человек, уже рож­денный с этими средствами. При том состоя­нии общества, которое мы рассматриваем и при котором, как мы сейчас увидим, требую­щийся труд будет очень легким, каждому чело­веку отнюдь не будет казаться несчастьем не­обходимость проявлять умеренную деятель­ность и вследствие этого сознавать, что ника­кие удары судьбы не могут лишить его средств к существованию и чувства довольства.

Но указывалось, «что разные люди прояв­ляют совершенно разные степени трудолюбия и усердия и что поэтому было бы несправед­ливо, чтобы они получали одинаковое возна­граждение». Конечно, нельзя отрицать, что достижения людей в добродетелях, как и их полезность, ни в коем случае не могут быть сравниваемы. Очень легко установить, на­сколько теперешняя система собственности со­действует справедливому их вознаграждению. Она предоставляет одному человеку огромные богатства на основании случайности рожде­ния. Человек же, которому удается из нище­ты подняться до достатка, как известно, обычно не совершает этого перехода спосо­бами, делающими честь его добросовестности и полезности. Самые трудоспособные и дея­тельные члены общества часто лишь с боль­шим трудом спасают свои семьи от голода.

Но пройдем мимо вопроса о несправедли­вости, вытекающей из неравного распреде­ления собственности, и рассмотрим, каково должно быть вознаграждение за труд. Если вы трудолюбивы, то вы получите в сто раз больше пищи, чем вы в состоянии съесть, и в сто раз больше одежды, чем вы сможете но­сить. Где же тут справедливость? Если бы даже я был величайшим благодетелем чело­вечества, то разве это основание, чтобы ода­рять меня тем, что мне не нужно, особенно, когда имеются тысячи, которым бы эти из­лишки принесли огромную пользу? Получая их, я не приобрету ничего, кроме удовлетво­рения тщеславия, и, возбуждая зависть, испытаю жалкое удовольствие от возвраще­ния бедным под именем великодушия того, на что разум дает им бесспорное право: так по­рождаются предрассудки, заблуждения и пороки.

Учение о неправедности накопления бо­гатств лежит в основе нравственности, пропо­ведуемой религией. Целью этого ученья было возбуждение в людях личных добродетелей, которые бы противодействовали этой непра­ведности. Самые деятельные учителя церкви были силою вещей принуждены излагать ис­тинную правду об этом важном предмете. Они учили богатых, что принадлежащие им богат­ства только доверены им, что богатые должны будут дать отчет в каждом расходе, что они являются только управителями и ни в коем случае не собственниками *. Недостаток этого учения заключается в том, что оно побужда­ет нас не отказаться от нашей несправедли­вости, а лишь слегка смягчать ее.

* Кн. II, гл. II³. Взгляды Свифта⁴.

Нет истины более простой, чем та, кото­рую оно предполагает. Не существует ни одного человеческого действия и тем более ни одного действия, относящегося к собствен­ности, которое не знало бы градаций в лучшую или худшую сторону и которое нельзя было бы оценивать с точки зрения разума и морали. Человек, признающий, что другие люди обладают такой же природой, как и он сам, и способный понять, какое точно место он занимает с точки зрения беспристрастного наблюдателя, должен ясно сознавать, что деньги, затраченные им на приобретение пред­мета, не приносящего никакой пользы ему самому, использованы плохо, так как они мог­ли бы принести существенную пользу кому-нибудь другому. Человек, рассматривающий свою собственность в свете истины, будет стремиться каждому своему шиллингу дать назначение, соответствующее требованиям справедливости. Но в то же время он будет испытывать большие страдания, не зная, ка­кое же назначение должно быть дано деньгам с точки зрения справедливости и обществен­ной полезности.

Может ли кто-нибудь сомневаться в пра­вильности этих утверждений? Может ли кто-нибудь сомневаться в том, что, употребляя какую-то сумму денег, большую или малую, на приобретение предмета чистой роскоши, я становлюсь виновен в порочном действии? Давно пора, чтобы этот вопрос был правиль­но оценен. Давно пора либо совершенно отка­заться даже от упоминания таких слов, как справедливость и добродетель, либо признать, что они не позволяют нам окружать себя всяческой роскошью, в то время как другие лишены необходимых средств к существова­нию и счастью.

Религия внушала людям мысль о беспри­страстном характере справедливости, но ее учителя были слишком склонны трактовать дело осуществления справедливости не как обязанность, какой ее надо считать, а как доб­ровольное проявление благородства и велико­душия. Они призывали богатых быть мило­сердными и сострадательными к бедным. Вследствие этого богатые, давая самую нич­тожную долю своих громадных средств на так называемые дела благотворения, ставили себе это в заслугу, вместо того, чтобы считать себя преступными за то богатство, которое они сохраняли.

В действительности, религия приспособ­ляется во всех своих предписаниях к предрас­судкам и слабостям человечества. Ее создатели сообщили миру как раз такую долю истины, которую, по их мнению, мир был склонен признать. Но наступило время отложить на­ставления, предназначенные для слабых разу­мом*, и рассмотреть саму природу и сущность вещей. Если бы религия ясно предписывала нам, что по справедливости люди должны по­лучать все необходимое для их потребностей, то мы начали бы подозревать, что доброволь­ные пожертвования со стороны богатых пред­ставляют весьма обходный путь и недействен­ный способ для достижения указанной цели. Опыт всех времен учит нас, что такой поря­док дает совершенно случайный результат. Ос­новная цель, преследуемая им, заключается в том, чтобы снабжение бедных было передано на усмотрение немногих лиц, которые прояв­ляют мнимое великодушие, распоряжаясь тем, что по существу им не принадлежит, и при­обретают благодарность бедных, уплачивая лишь свой долг.

* I Кор., гл. III, ст. 1, 2⁵.

Это — система милосердия и благотвори­тельности вместо системы справедливости. Она преисполняет богатых безосновательной гордостью, вследствие фальшивых похвал, расточаемых их поступкам, и в то же время делает бедных угодливыми, так как побужда­ет их рассматривать те убогие блага, которые они получают, не как бесспорно им принадле­жащие, но как результат соизволения и ми­лости их богатых соседей.