ВОЗРАЖЕНИЕ ПРОТИВ НАШЕЙ СИСТЕМЫ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ РОСТА НАРОДОНАСЕЛЕНИЯ

Сущность возражения. — Отдаленность предпола­гаемых последствий. — Предположительные средства для противодействия им. — Всемогущество разума. — Примеры. — Причины одряхления. — Молодость может быть продолжена при бодрости духа, ясности ума и доброжелательности характера. — Силы, которыми мы владеем, по существу своему способны развиваться. — Полезность этих указаний уже в настоящее время. — Их значение для общества в его будущем состоянии.

Один писатель, много размышлявший над вопросом об управлении*, рекомендует рав­ную или, по его мысли, общую собственность как наилучшее средство от незаконного при­своения и бедности, являющихся в настоящее время самыми могущественными врагами че­ловеческого рода, от тех пороков, которые в некоторых случаях мешают воспитанию, а во многих — вызывают полное пренебрежение им, от всех волнений страстей, от всякой не­справедливости и эгоизма. Но нарисовав та­кую картину, казалось бы, столь же правдивую, сколь радостную, он выставляет до­вод, все разрушающий и восстанавливающий безразличие и отчаяние, именно довод о по­следующем чрезмерном росте народонаселе­ния.

* Уоллес. Различные представления о челове­честве, природе и судьбе⁸³.

Один из самых серьезных доводов против этого возражения заключается в том, что та­кое рассуждение предполагает трудности, ко­торые возникнут в слишком отдаленном буду­щем. Три четверти поверхности земного шара, которые могут быть населены, остаются не­обработанными. Обрабатываемые же площади допускают огромные усовершенствования в обработке. Население сможет возрастать еще, вероятно, несчетное количество веков, а зем­ли все еще будет достаточно для прокормле­ния жителей. Кто вообще может предсказать, как долго сама земля сумеет преодолевать все случайности, заключенные в планетной сис­теме? Кто может сказать, какие средства представятся для устранения такой отдален­ной трудности, когда впереди еще столько времени для практических мероприятий, о ко­торых мы сейчас, в наше время, не можем иметь ни малейшего представления? Было бы, Действительно, нелепо пугаться системы, столь благодетельной для человечества, толь­ко потому, что люди станут слишком счастливы и вследствие этого смогут через большой промежуток времени оказаться слишком многочисленными.

Но хотя эти замечания составляют достаточный ответ на указанное возражение, но может быть не излишне пуститься в некото­рые рассуждения, к которым это возражение естественно приводит. Говоря языком одного из авторов священного писания, земля «во веки пребывает»³⁴. Тогда возникает опас­ность ее перенаселения и потребуется средство для избавления от этого. Если это дейст­вительно так, то зачем нам быть беспечными и безразличными и считать, что не суще­ствует никаких средств противодействия это­му. Если бы мы открыли их, то это укрепило бы прочность и основательность наших пер­спектив; кроме того, можно с большим осно­ванием предполагать, что то средство, кото­рое будет представлять в будущем регулиру­ющую пружину нашего поведения, может и сейчас уже привести к благотворным измене­ниям. Дальнейшее надо рассматривать до из­вестной степени как уклонение в область пред­положений. Если они даже окажутся ошибоч­ными, то та великая система, которую они должны восполнить, останется по здравому смыслу неопровергнутой. Если дальнейшее и не даст нужного средства, то из этого не сле­дует, что такого средства вообще не сущест­вует. Великая цель всего исследования оста­нется все же в силе, как бы ошибочны ни ока­зались предлагаемые дальше рассуждения.

Вернемся еще раз к высокой мысли Франк­лина³⁵, что «когда-нибудь разум приобретет всемогущую власть над материей*. Если он будет всемогущ над всякой материей, то по­чему не над нашим собственным телом? Если разум приобретет всемогущество над мате­рией даже на больших расстояниях, то по­чему не над той, которая всегда с нами и ко­торая, как бы мы ни были несведущи относи­тельно связи, соединяющей ее с началом разу­ма, всегда останется посредником между этим разумом и внешним миром?

* Я имею только один источник, на который могу ссылаться, приводя это выражение, именно разговор с Д-ром Прайсом. Я счастлив, что после расспросов по­лучил подтверждение со стороны племянника д-ра Прайса Уильяма Моргана³⁶, неоднократно слышавше­го его от дяди.

Многие случаи, когда мысль видоизменяет внешний мир, очевидны для всех. Он видоиз­меняется согласно нашему целевым образом направленному мышлению или намерению. Мы желаем протянуть свою руку, и она про­тягивается. Мы совершаем тысячу действий того же рода каждый день, и их привычность мешает замечать то, что в них есть диковин­ного. Сами по себе они не менее удивитель­ны, чем любое из тех видоизменений внеш­него мира, которые мы вообще не привыкли замечать. Сознание меняет тело непроизволь­но. Волнение, вызванное каким-нибудь не­ожиданным словом, письмом, полученным нами, сопровождается самыми необычными переменами в нашем физическом существе, оно ускоряет кровообращение, вызывает сердце­биение, язык отказывается выполнять свои Функции, и даже известны случаи, когда чрезмерное страдание или чрезмерная радость вызывали смерть. Все эти проявления волнения мы можем как поощрять, так и сдерживать. При их поощрении могут возникнуть привыч­ные обмороки или привычные же приступы ярости. В сдерживании их заключается основ­ная задача душевного мужества. Усилия со­знания при сопротивлении страданию, как это известно из истории Кранмера³⁷ и Муция Сцеволы³⁸, относятся к явлениям того же ро­да. Можно думать, что такие же усилия, но с иной направленностью содействуют излече­нию некоторых заболеваний. Врачи очень ча­сто наблюдают, как силы духа помогают вы­здоровлению или задерживают его.

Почему зрелый человек вскоре теряет эластичность своих членов, свойственную мо­лодости с ее веселостью, не знающей удержу? Потому, что он отступает от привычек моло­дости. Он приобретает важную поступь, не­совместимую с легкомыслием молодых поры­вов. Он испытывает все заботы, вытекающие из наших ложных учреждений, они его раз­дражают, и сердце его не знает больше удов­летворения и радости.

Самое важное свойство для физического здоровья представляет бодрость духа. Каж­дый раз, как мы становимся мрачны, рассея­ны и печальны, наша жизнь сокращается на определенный отрезок времени. Упадок духа сродни смерти. Но бодрость духа придает новую жизнь нашему физическому организму и ускоряет циркуляцию соков. В организме человека, сердце которого спокойно, а вообра­жение живо, ничто не может долго оставаться в застойном состоянии.

Другое важное условие для обсуждаемого нами положения составляет ясная и точная работа ума. Если я хорошо знаю, чего я же­лаю, то мне будет легко успокоить порывы страдания и ускорить замедленную работу организма. Истинным источником бодрости духа служит доброжелательность. Доброде­тель обладает прелестью, никогда не увядаю­щей. Душа, постоянно преисполненная добро­той и сочувствием, всегда будет бодра. Чело­век, постоянно занятый вопросами обществен­ного блага, всегда будет активен.

Значение всех этих рассуждений просто и неопровержимо. Если разум сейчас в значи­тельной степени управляет организмом, то по­чему он не может расширить свою власть? Если наши непроизвольные мысли могут рас­строить или восстановить физические процес­сы, то почему мы не сумеем с течением вре­мени как в этом, так и в других случаях дать нашим мыслям, сейчас непроизвольным, опре­деленное предназначение? Если воля и сей­час может чего-то достигнуть, то почему в Дальнейшем она не сумеет достигать все боль­шего и большего? Нет ни одного разумного Начала, менее сомнительного, чем следующее: если мы обладаем в каком-нибудь отношении большой властью сейчас и если сознание по своему существу способно развиваться, то, исключая какие-нибудь чрезвычайные потрясения в природе, эта власть сможет развиться и обязательно разовьется далеко за пределы, которые мы в состоянии предвидеть. Всего не­разумнее и самонадеяннее мысль, что какой-нибудь род способностей совершенно недо­ступен воздействию человеческого сознания только потому, что сейчас он недоступен на­шим наблюдениям. Мы говорим с легкостью о пределах наших способностей, но нет ни­чего более трудного, чем определение этих пределов. Сознание, по крайней мере с точки зрения развития, беспредельно. Если бы кто-нибудь сказал диким обитателям Европы во времена Тезея³⁹ и Ахилла⁴⁰, что человек сумеет предсказывать затмения и взвешивать воздух, что он сможет так объяснять явления природы, чти не останется места для чудес, измерять расстояние от нас до небесных тел и определять их размеры, то это бы показа­лось им не менее удивительным, чем возмож­ность найти средства для сохранения челове­ческому телу вечной юности и силы.

Здесь надлежит сделать еще одно замеча­ние. Если приведенные средства должны при­вести к полному устранению немощей нашей природы, то хотя мы не можем обещать бы­строго и полного успеха, мы, вероятно, сумеем извлечь из них некоторую пользу уже теперь. Они помогут нам сохранять наши силы и поз­волят жить, пока мы живы. Каждый раз, когда наши мысли охватывают тревога и печаль, наша физическая жизнь нарушается. Каждый раз, когда томление и безразличие овладевают нами, физические функции приходят в упадок. Живость циркуляции крови соответ­ствует той крепости и бодрости, которую мы испытываем.

Поддерживая свои добрые и благожела­тельные наклонности, мы можем быть увере­ны, что в согласии с ними всегда сумеем найти что-нибудь привлекающее наш ум и занимающее его.

Как часто случается, что неожиданная добрая весть рассеивает недомогание. Как часто мы замечаем, что такие происшествия, которые для человека бездеятельного служат причиной заболевания, людьми занятыми и активными забываются и устраняются из со­знания. Для нас, несомненно, очень важно ознакомиться со значением в этом отношении сознательных намерений, навыков и настой­чивости. Я прохожу расстояние в двадцать миль в состоянии пассивности и неопределен­ности намерений и чувствую крайнюю уста­лость. Я прохожу двадцать миль, полный энергии, с определенными целями, подымаю­щими мой дух, и прихожу таким же свежим и живым, каким я начал путь. Мы за­болеваем и умираем, вообще говоря, потому, что мы согласны подвергнуться этим случайностям. При теперешнем состоянии человечества такое согласие в известной степени не­избежно. Для того чтобы единодушно отверг­ать его, надо иметь более твердые намерения и ясные взгляды. Хотя бы не всегда, но порой мы можем отказать в таком согласии.

Теперь приложим эти соображения к вопросу о народонаселении. Ум развитой и сильный имеет склонность делать нас равно­душными к чувственным наслаждениям. Сей­час они нравятся своей новизной, иначе го­воря, потому, что мы не умеем их правильно оценивать. Их ослабление по мере приближе­ния старости косвенно объясняется тем, что организм отвергает их, но непосредственная и основная причина такого ослабления заклю­чается в том, что они больше не возбуждают жара и страсти сознания. Хорошо известно, что возбужденное воображение может удво­ить и утроить половую секрецию. И сейчас привлекательность чувственных наслаждении обманчива. Мы скоро начинаем презирать чисто животные отправления, которые, если отвлечься от обольщений сознания, всегда остаются почти одинаковыми; мы начинаем ценить их только в тех случаях, когда их воз­вышает личная привлекательность или умст­венное превосходство. Мы ошибочно предпо­лагаем, что для взаимного согласия и обще­ния умов нет лучшего пути. Проявив немного внимания, мы убедились бы, что этот путь ложен и чреват опасностями и разочаровани­ями. По какой причине могу я уважать дру­гого человека или быть уважаемым им? Толь­ко потому, что уважение им заслужено, и только до тех пор, пока оно заслужено.

Поэтому люди, которые будут существо­вать к тому времени, когда земли станет не­достаточно для более многочисленного населения, перестанут плодиться, ибо их к тому ничто не будет более побуждать, ни заблуж­дения, ни обязанности. В дополнение к этому они, может быть, приобретут бессмертие. В целом это будет народ, состоящий из зре­лых людей, а не из детей. Поколения не будут сменять поколения, и истина не должна будет на исходе каждых тридцати лет возоб­новляться. Не будет войн и преступлений, ни отправления правосудия, как это теперь называется, не будет правительства. И это произойдет не в очень отдаленном времени; не исключается, что кто-нибудь из живущих теперь увидит осуществление части этих пред­сказаний. Но помимо того, не будет болезней, страданий, печали, злопамятства. Каждый человек будет ревностно стремиться к общему благу. Ум будет активен и энергичен и нико­гда не будет знать разочарований. Люди будут наблюдать постепенные успехи добра и блага и будут знать, что если порой их надежды не осуществляются, то самая эта неудача составляет необходимую часть прогрес­са. Люди поймут, что сами они представляют звенья одной цепи, что каждый приносит оп­ределенную пользу, и не останутся равнодушными к ней. Они будут стремиться познать Добро, которое уже существует, те способы, которыми оно было достигнуто, и.еще больше предстоящее им добро. Им никогда не потре­буется побуждения для действия, потому что, хорошо понимая и глубоко любя общее благо; они не смогут не содействовать ему⁴¹.