Численность студентов [в США] и их доля в населении соответствующей возрастной группы 7 страница

Иными словами, корпорация может быть институтом част­ного предпринимательства, но не является в реальной жизни институтом частной собственности. Если активы предприятия представляют собой прежде всего результат искусства управля­ющих, а не применения машин и других материальных объектов (а это, несомненно, справедливо для наукоемких отраслей, средств связи и так называемого “знаниеинтенсивного” сектора промыш­ленности (knowledge industries)), то собственность безусловно теряет свое значение. И если собственность является по большей мере юридической фикцией, то и подходить к ней следует более реалистически. Можно относиться к акционерам не как к “вла­дельцам”, а как к законным претендентам на какую-то фиксиро­ванную долю прибылей корпорации — но не более того¹⁸.

ЗНАЧЕНИЕ КОРПОРАЦИИ

Так что же такое корпорация? Если вернуться к первоначально­му значению этого термина, обозначавшего социальное нововве­дение позднего средневековья, предназначенное решать новые

¹⁶ В Соединенных Штатах насчот ывается около 31 иди. держателей акций, большинство которых владеет очень небольшими их пакетами. Обзор, произве­денный Нью-Иоркской фондовой биржей в 1970 году, показал, что из 30,52 млн. зарегистрированных акционеров (из общего числа 30,85 млн.) около 12,5 млн. имели ценных бумаг менее чем на 5 тыс. долларов, а 6,4 млн. — на сумму от 5 до 10 тыс. долларов. Таким образом, 18,9 млн. инвесторов, или 62%, имели ценных бумаг на сумму менее 10 тыс. долларов. В то же время институ­циональные инвесторы владеют все возрастающей долей акций крупнейших аме­риканских корпораций. К концу 1970 года, по оценкам Нью-Иоркской фондо­вой биржи, 161,9 млрд. долларов, или 25,4% всех активов находившихся в лис­тинге биржи компаний, принадлежали институциональным держателям. Если учесть незарегистрированные взаимные фонды, инвестиционные партнерства, небанковские трастовые фонды и зарубежные организации, общие институцио­нальные вложения, по оценкам биржи, превысят 40% (я признателен за эти дан­ные профессору Ф.Бламбергу из Школы права при Бостонском университе).

 

возникавшие проблемы, то корпорация служила инструментом самоуправления групп, занятых общей деятельностью (ремеслен­ные гильдии, небольшие городки, духовные учреждения); она зачастую имела общие активы, и ее существование продолжалось в течение поколений. Участниками корпорации становились те, кто нес прямую ответственность за ее деятельность, являлся на­следником прежних ее членов или был избран для выполнения тех или иных функций.

В наши дни деловую корпорацию — так же как и нынешний университет — следует рассматривать в рамках первоначальной социологической окраски данного термина. В самом деле, если внимательней присмотреться к коммерческой корпорации как модели университета, то обманчивость владения становится все более очевидной. Кто “владеет” Гарвардским или Чикагским уни­верситетами? Юридически “корпорация”, состоящая из членов наблюдательного совета или управляющих. Но в любом социоло­гическом смысле это некорректно. Университет представляет собой предприятие, действующее на основе избираемости его членов (администрация, факультеты, студенты и бывшие выпус­кники, обладающие различной ответственностью и обязанностя­ми), которые стремятся служить его целям, соблюдая должное уважение к интересам специфической университетской общины, а также к интересам более широкого сообщества, которое делает возможным его существование.

Как предпринимательская структура, корпорация состоит из правления и совета директоров, действующих в качестве попечи­телей всего предприятия — не только акционеров, но также ра­ботников и клиентов — при соответствующем уважении к инте­ресам общества в целом. Но если принять такую точку зрения, то отсюда вытекает важный логический вывод, а именно: все со­ставные части корпорации должны быть представлены в ее кори­дорах власти¹⁷. Без этого нельзя создать силу, уравновешиваю-

¹⁷ Рост доли акций, находящихся в собственности политических структур, таких, как муниципальные пенсионные фонды, колледжи, благотворительные фонды, церкви, и других групп, являющихся агентами прямого политического давления, может при определенных обстоятельствах способствовать изменению политики корпораций. Так, в результате начатой Ральфом Надером кампании мэр Нью-Йорка г-н Линдсей поручил членам правления пенсионного фонда го­рода Нью-Йорк, обладавшего 162 тыс. акций “Дженерал моторе”, проголосовать в пользу предложений, выдвинутых корпорацией; так же поступили мэры Бос­тона, Сан-Франциско и пенсионные фонды штатов Висконсин и Айова.

В то же время корпорации расширяют представительство в своих советах директоров. По состоянию на 1970 год, чернокожие американцы были избрани в советы директоров таких ведущих корпораций, как “Чейз Манхэттан бэнк”, “Коммонуэлс Эдисон”, “Ферст нэшнл сити бэнк”, “Джирард траст бэнк”, “Интернэшнл бизнес мэшинс”, “Пан-Америкэн эйруэйз”, “Стандард ойд оф Огайо”, “У.Т.Грант”, “Кодамбиа бродкастинг”, “Эквитабл лайф иншуренс”, “Дженерал моторе”, “Грейт Атлантик энд Пасифик ти”, “Мичиган консодидейтед гэс”, “Пруденшиад дайф иншуренс”, “Вестингауз бродкастинг”.

 

щую власть администрации фирмы. И что еще более важно — без такого представительства встанет вопрос о легитимности управленческой власти.

Каким образом элементы корпорации должны быть представ­лены в ее руководстве, нужно еще исследовать. Десяток лет тому назад Б.Мэннинг-младший, бывший до недавнего времени дека­ном Стэнфордской школы права, попытался представить кор­порацию в виде некоего “голосующего треста”, в котором дер­жатели акций делегируют все свои права, кроме права получать дивиденды, директорам. Чтобы осуществлять какой-то контроль над советом директоров, он предложил создать “вторую пала­ту”, “внешний орган”, уполномоченный пересматривать реше­ния совета в случае столкновения различных интересов в таких сферах, как выплата компенсаций служащим, пожертвования в пользу иных организаций (университетов, коммунальных дви­жений и т.д.), не имеющих непосредственного отношения к де­ятельности компании, столкновения с интересами общества в целом.

В мою задачу не входит оценка жизнеспособности как упомя­нутых, так и других конкретных предложений. Проблема суще­ствует, она не исчезает, и обсуждение возможных решений не является преждевременным.

 

ОТ ОТКРОВЕНИЙ К БАНАЛЬНОСТИ

 

1.Пока продолжаются споры по перечисленным выше вопросам, не следует упускать из виду одно важное соображение: откровения одного поколения часто становятся банальностью для другого Кому в наши дни придет в голову размышлять по поводу страхо­вания жизни при помощи банковских сбережений? А ведь борьба в законодательном собрании против этой идеи, выдвинутой Л.Брандисом из Массачусетса, продолжалась в течение пяти месяцев и сопровождалась ожесточеннейшими схватками, которые когда-либо происходили на Бикон-Хилл, причем один из важных доводов заключался в том, что люди не захотят добровольно до­биваться страхования и что они вообще не захотят иметь с ним дело, если не будет упразднена дорогостоящая система ходатайствования перед агентами. Обсуждение вопроса принесло Брандису общенациональное признание и помогло ему в конце кон­цов попасть в Верховный суд. Признание осталось, а сама про­блема в скором времени сошла на нет.

Урок, однако, не был усвоен, как не усвоен он в полной мере и сегодня — реформы никогда не возымеют такого потрясаю­щего эффекта, как надеются их сторонники, а результаты вряд ли будут такими губительными, как опасаются их противники. Компенсация рабочим была идеей, воспалявшей умы целого по­коления радикалов, но промышленники встретили ее в штыки на том основании, что она будто бы должна освободить рабо­чих от “персональной ответственности” за их действия. А кто сегодня станет отрицать, что меры по технике безопасности в промышленности законно входят в стоимость производствен­ных операций?

Подобные реформы всегда являются выражением пересмот­ра — ясно обозначенного или подразумеваемого — определен­ных подходов в американской “социальной философии”. Такой тип “ревизионизма” неизбежен по мере изменения людей и об­щества в целом, по мере трансформации преобладающих ценно­стей. Система частного предпринимательства стала основным институтом западного общества не за счет воздействия какой-то принудительной Силы, а потому, что ее ценности — эконо-мизация и рост выпуска материальных благ — совпадали с ос­новными потребительскими ценностями общества. Со всеми ее очевидными недостатками такая система “работала”. В наши дни, однако, сами эти ценности подвергаются сомнению, одна­ко вовсе не с тех позиций, с которых их подвергали сомнению социалисты и радикалы поколение назад, доказывавшие, что блага были достигнуты за счет эксплуатации рабочих. Подвер­гается сомнению сама идея производства большего объема по­требительских товаров, доминирующая над другими формула­ми общественной жизни. Я возвращаюсь к ранее сформулиро­ванному утверждению, что, в отличие от государственного уст­ройства, никто, собравшись коллективно, не “проголосовал” за нашу рыночную экономику. Но сегодня такое голосование на­чалось.

Мне кажется ясным, что сейчас Америка движется от обще­ства, основанного на частнопредпринимательской рыночной си­стеме, в направлении, где наиболее важные экономические реше­ния будут приниматься на политическом уровне, в условиях со­знательного определения целей и приоритетов. Опасности, со­пряженные с таким сдвигом, хорошо известны тем, кто знаком с либеральной традицией. В прошлом существовало “молчаливое согласие”, не требовавшее четкого формулирования социальной философии. В этом состояло преимущество, ибо формулы часто вызывают испытание насилием, так как смутные расхождения становятся четко определенными. Теперь, однако, очевиден про­цесс перехода от рыночного к нерыночному, политическому, типу принятия решений. Рынок рассеивает ответственность; между тем политический центр виден, вопрос о том, кто выигрывает, а кто проигрывает, ясен, и вследствие этого правительство становится ареной боев.

Но не стоит поддаваться гипнозу подобных гипотетических опасностей. Ни один социальный или экономический уклад не бессмертен, и потребительски ориентированное общество свобод­ного предпринимательства не удовлетворяет более граждан, как это было раньше. Оно должно измениться ради выживания того, что мы называем свободным (liberal) обществом.

Будет ли такая перемена “прогрессивной” — щекотливый метафизический вопрос, на который у меня нет ответа. В осно­вании существующего общества лежат индивидуализм и рыноч­ная рациональность, и громадное многообразие целей, которые ставят перед собой отдельные лица, может быть максимизирова­но путем свободного обмена. Сегодня мы движемся в направле­нии коммунальной этики в условиях, когда сама сущность ново­го сообщества четко не определена. В некотором смысле движе­ние от управления с точки зрения политической экономии к уп­равлению с точки зрения политической философии — а именно в этом состоит значение перемен — является поворотом к некапиталистическим моделям социального мышления. И таковой пред ставдяет собой продолжительную тенденцию, развертывающую ся в западном обществе¹⁸.

¹⁸ Этот очерк посвящен деятельности корпорации в американских услови­ях, но в Советском Союзе в отношениях бюрократизированного государствен­ного предприятия и общества в целом имеют место многие подобные проблемы. В рамках советской плановой системы каждое предприятие ответственно за выполнение производственных и финансовых показателей, установленных из центра. Когда предприятие “перевыполняет” план, ему позволяют оставить часть прибылей для фондов социального развития, которые используются для строи­тельства жилья для рабочих, расширения сети клубов и на другие подобные цели. Таким образом поощряется “экономизация”, поскольку предприятия не покрывают социальных издержек, возникающих в ходе их деятельности. Круп­ные советские бумажные комбинаты на берегу озера Байкал, например, опасно загрязняют озеро, однако упорно сопротивляются включению в свои расход­ные статьи дополнительных пунктов, связанных с таким загрязнением. Поскольку Советский Союз однозначно привержен идее экономического роста и экономи-зированной модели в том смысле, как я ее показал, можно утверждать, что советская система представляет собой государственный капитализм, при кото­ром главной целью общества является максимизация производства на каждом предприятии. Но в любом комплексном обществе ни одно предприятие не мо­жет осуществлять свою деятельность, преследуя лишь одну цель, и протесты уже слышны; государство вынуждено столкнуться с проблемой распределения социальных издержек. По поводу дискуссий по этим проблемам, проводящимся в Советском Союзе, см.: Goldman M. The Spoils of Progress: Environmental Pollution in the Soviet Union. Cambridge (Ma.), 1972.

 

ГЛАВА V

Общественный выбор и общественное планирование:

адекватность имеющихся теорий и методов.

Однажды Уильям Джеймс заметил, что “интеллектуальная жизнь человека почти полностью заключается в замеще­нии системы понятий, в рамках которой происходит об­ретение первичного опыта, системой теорий и представлений” 1. Концептуальная схема представляет собой ряд взаимосогласован­ных условий, группирующих различные свойства и качества пред­метов или впечатлений, возводя их на более высокий уровень абстракции, чтобы связать их или отличить от других предметов или впечатлений. В определенной мере наши интеллектуальные или политические проблемы проистекают из того, что мы пользу­емся представлениями и парадигмами, которые сформировались как результат обобщения ранее накопленного опыта. В экономи­ческой науке имеется “теория фирмы”, однако современная кор­порация — не просто фирма в увеличенном виде, и у нас нет теоретической модели, позволяющей предсказать ее поведение. Мы все еще рассматриваем человека как источник общественно­го выбора (ив таких вопросах, как планирование количества детей или рыночные предпочтения, он действительно может счи­таться таковым), но в решении большинства вопросов, воздей­ствующих на распределение ресурсов или меняющих социальный облик страны, подобной единицей является группа людей или правительство, и у нас нет адекватной теории общественных благ и социального выбора. Все мы знаем, что масштаб явлений спо­собен полностью изменить облик общества, но все же, обсуждая наши правительственные структуры, пользуемся языком, а зача­стую и представлениями двухсотлетней давности.

Поэтому одним из первостепенных вопросов является соот­ветствие наших представлений задачам текущего момента. Гово-

 

1. См.: James W. Some Problems of Philosophy. N.Y., 1916. P. 51.

 

ря о происходящих в США изменениях, я намерен выдвинуть некоторые положения, ставящие под сомнения прежние формулировки, и предложить ряд новых, возможно, более подходящих для понимания некоторых сложных проблем жизни американ­цев.

Эти вопросы, отчасти риторические, отчасти двусмысленные (каковыми являются все истинные вопросы), преподносятся здесь в виде “замечаний”. Для читателя такая форма часто бывает слож­ной. Он ожидает плавного изложения (идеально — с некоторой элегантностью выражений), постепенно приходящего к опреде­ленному заключению. Любопытно, что это типично “американ­ское” требование. Предполагается, что каждая проблема имеет решение, к которому можно идти прямым путем. Отклонение раздражает. Оно предполагает двойственность и сложность, что в американском диалекте понимается как уклончивость и колеба ние. Американская жизнь основана на опыте, а не на чувствен­ности, и это одна из сторон “национального стиля”.

ОБЩЕСТВЕННЫЙ ВЫБОР И СОЦИАЛЬНЫЕ ЦЕННОСТИ:

НЕОБХОДИМОСТЬ НОВОГО ИСЧИСЛЕНИЯ²

Понятие “большое общество” имеет долгую историю формиро­вания и восходит, пожалуй, к А.Смиту. В “Исследовании о при­роде и причинах богатства народов” он писал: “Согласно систе­ме естественной свободы, государю надлежит выполнять только три обязанности, правда, три обязанности весьма важного зна­чения, но ясные и понятные для обычного разумения: во-первых, обязанность ограждать общество от насилий и вторжения дру­гих независимых обществ; во-вторых, обязанность ограждать, по мере возможности, каждого члена общества от несправедливос­ти и угнетения со стороны других его членов; и, в-третьих, обя­занность создавать и содержать определенные учреждения, со­здание и содержание которых не может быть в интересах отдель-

² В этом и некоторых последующих разделах я обращаюсь к памятке, под­готовленной мною для Национальной комиссии по технологии, автоматике и экономическому прогрессу и для Комиссии 2000 года Американской академии гуманитарных и точных наук.

ных лиц или групп, потому что прибыль от них не сможет никог­да возместить издержки отдельному лицу или небольшой группе, хотя и сможет зачастую с излишком возместить их большому обществу”³.

Понятие “большое общество” в контексте того, каковы же, По мнению А.Смита, законные функции правительства, а по су­ществу — рамки его компетенции, — производит ошеломляющее впечатление в свете проблем сегодняшнего дня. Именно А.Смит был одним из тех людей (другим был Дж.Локк), которые “за­программировали” Соединенные Штаты Америки. Я использую этот термин, звучащий здесь весьма нелепо, вполне намеренно. Как А.Смит, так и Дж.Локк на основе некоторых конкретных философских предпосылок заложили условия для функциониро­вания общества, которому было предназначено возникнуть в США.

Основным тезисом для А.Смита было, несомненно, то, что каждый индивидуум, стремясь к определенным целям, помогает и обществу в целом. Он утверждал: “Поскольку каждый отдель­ный человек старается по возможности... употреблять свой ка­питал на поддержку отечественной промышленности и так на­правлять эту промышленность, чтобы продукт ее обладал наи­большей стоимостью, постольку он обязательно содействует тому, чтобы годовой доход общества был максимально велик. Разумеется, обычно он и не имеет в виду содействие обществен­ной пользе и не сознает, насколько он содействует ей... Направ­ляя промышленность таким образом, чтобы ее продукт обладал максимальной стоимостью, он преследует лишь собственную

³ Smith A. The Wealth of Nations. N.Y., 1937. P. 651; термин “большое обще­ство”, по моим прикидкам, появляется в трех местах работы Смита (на с. 651, 681 и 747). Но его значение следует искать в заключении первой главы V кни­ги, где речь идет о доходах государя или Содружества, и в данном контексте термин “большое общество” означает “общество в целом”. Этот момент име­ет существенное отношение к обсуждавшемуся выше. Словосочетение “боль­шое общество” стало названием книги Г.Уолдаса. Эта книга (опубликованная в 1914 году) возникла на основе курса лекций, прочитанных им в 1910 году в Гарвардском университете, и хотя первоначально тема сводилась к растущей взаимозависимости народов и вытекающим отсюда изменениям в социальной системе, задача работы заключалась не в выявлении источников или результа­тов происшедших изменений, а в том, чтобы использовать достижения социаль­ной психологии для рационального решения общественных проблем.

 

выгоду, причем в этом случае, как и во многих других, он неви­димой рукой направляется к цеди, которая совсем и не входила/ в его намерения. При этом общество не всегда страдает оттого,/ что данная цель не входила в его намерения. Преследуя свои интересы, он часто более действенным образом служит интерес сам общества, чем тогда, когда сознательно стремится служить им”⁴.

Если говорить коротко и на современном жаргоне, то уста­новленные А.Смитом условия, при которых общество может быть свободным и продуктивным, предполагают индивидуализм, ра­циональность, совершенную информацию и рациональный вы­бор; благом общества выступает совокупность индивидуальных подезностей. В данном случае А.Смит выдвинул абсолютно но­вое в истории гражданского общества положение: при свобод­ном обмене обе стороны, участвующие в сделке, могут оказаться в выигрыше. В прежние времена считалось, что богатство приоб­ретается главным образом путем эксплуатации; завоеваний, при­нуждения, обложения данью и т.п. Таким образом, экономиче­ская жизнь была игрой с нулевой суммой (zero-sum game), а вы­игрыш одной стороны был возможен только за счет другой. В заданных же А.Смитом условиях экономическая жизнь могла стать игрой с ненулевой суммой (non-zero-sum game)⁵.

Мы подошли к проблеме, поднятой в двух приведенных ци­татах из А.Смита: экономические блага существуют не в одном, а в двух видах — как индивидуальные и общественные. Инди­видуальные блага делимы, и каждый человек или семья покупа­ют определенные предметы иди услуги на основе свободного потребительского выбора. Общественные блага неделимы на объекты индивидуального владения, а представляют собой часть общественных служб (например, национальная оборона, про­свещение, украшение окружающего ландшафта, контроль за на-

⁴ Smith A. The Wealth of Nations. N.Y., 1937. P. 423.

⁵ В действительности предпосылкой роста производительности является не свободный обмен, а наличие технологии, давшей экономике возможность вый­ти за пределы “игры с нулевой суммой”. Примером ценных размышлений о путях, с помощью которых технология стала основным средством обеспечения социального равенства, может служить книга Жана Фурастье (см.: Fourastie J. The Causes of Wealth. Glencoe (111.), 1960).

 

воднениями и т.д.). Эти блага и услуги не продаются отдель­ным потребителям и не приспосабливаются к индивидуаль­ным вкусам. Их характер и объем должен устанавливаться еди­ным решением, применимым в равной степени ко всем людям. Таким образом, общественные блага являются объектом ско­рее социального иди политического, нежели индивидуального, спроса⁶.

Примечательно то, что в “большом обществе” все больше благ неизбежно будет покупаться коллективно. Не говоря об обороне, планирование городов и рационализация транспортной системы, проблемы космоса и расширение зон отдыха, ликвидация загряз­нения окружающей среды и очистка рек, решение проблем обра­зования и медицинской помощи — все эти задачи не могут быть решены отдельными индивидами, но их решение “сторицей воз­дается большому обществу”.

В настоящее время люди обладают шкалой ценностей, позво­ляющей им соотносить полезности и издержки и на этой основе осознанно совершать покупки. И все же, как я указывал в преды­дущей главе, не существует механизма, который в терминах из­держек и выгод дал бы нам возможность рассмотреть различные комбинации частного потребления и общественного приобрете­ния благ.

Все это насущные политические проблемы. Но тут возникает и теоретическая загвоздка, ибо в недавние годы экономисты и математики могли представить “рациональное обоснование” мо­дели индивидуальных предпочтений, но не функциональной мо­дели благосостояния группы. Вернемся к тому, что может быть названо “Адамом Смитом № I”. В знаменитом начале “Исследо­вания о природе и причинах богатства народов” он отмечает, что только человеческой природе свойственна склонность к об­мену и торговле. Когда животное хочет обратить на себя внима­ние, оно старается снискать расположение. Человек делает то же самое, но в большинстве случаев он предпочитает совершить сдел­ку. (“...Тщетно человек будет ожидать помощи от своих ближ-

⁶ Изложение одного из первых обсуждений этой проблемы можно найти в статье Говарда Боуэна: Bowen H. The Interpretation of Voting in the Allocation of Economic Resources // Quarterly Journal of Economics. Vol. LVIII. November 1943. P. 27-48.

 

них, надеясь только на их расположение. Он скорее достигнет своей цеди, если обратится к их эгоизму и сумеет доказать, что в их собственных интересах сделать для него то, чего он от них требует...”)

Человек предлагает другому рационально исчисленную выго­ду. Но как она рассчитывается? Какова ценность предмета иди услуги для субъекта и на основании чего он сравнивает один пред­мет с другим? Чтобы можно было сделать рациональный выбор, должна существовать мера ценностей, способная служить соизме-рителем альтернативных вариантов. Грубым и всегда имеющимся наготове мерилом служат деньги. Однако по мере увеличения их количества ценность денег снижается. Десять долларов для милли­онера стоят неизмеримо меньше, чем для бедняка. (Такая же слож­ность возникает и в применении теории равенства при вынесении наказания. Два человека могут быть оштрафованы за превышение скорости на 100 долларов. Но для богача эта сумма имеет несрав­нимо меньшее значение, чем для рабочего, платящего тот же штраф. В таком случае заключается ли равенство в одинаковом наказании или в равной возможности понести наказание?) И.Бентам пред­ложил понятие “полезности” как элемента модели рационального выбора, в которой люди ранжируют предметы, которым они отда­ют предпочтение. Но это не обеспечивает в полной мере сравне­ния подезностей (то есть того, насколько человеку один предмет требуется больше, чем другой) и не помогает определению опти­мального сочетания потребностей разных людей в тех или иных благах. Полезность, как и стоимость, приходится рассматривать как метафизическое понятие, и только цена может служить пока­зателем обмена и соизмеримости.

Опубликование в 1944 году работы Дж. фон Неймана и О.Моргенштерна “Теория игр и экономическое поведение”, рассмот­ревших условия выбора и принятие решений в сочетании с рис­ком, реабилитировало понятие полезности. Человеку не извест­ны в полной мере все последствия предполагаемого выбора, но известны альтернативы; поэтому некоторая неопределенность оказывается встроенной в систему выбора, где возможность вы­игрыша соизмеряется с возможностью проигрыша. (Простейшая игра: в условиях риска вы в случае успеха можете выиграть “ка­диллак”, в случае проигрыша — велосипед; если вы решаете не играть — получаете “фольксваген”. Если шансы определены как

50 на 50, станете ли вы рисковать или примете утешительный приз? А если шанс будет составлять 40 на 60, 30 на 70, 20 на 80, 10 на 90? В какой момент вы воздержитесь от риска?) В этих условиях возникает возможность сопоставить количественные величины ценностей и полезности (наподобие температурной шкалы, а не только ранжированного ряда), что позволяет изме­рить индивидуальные предпочтения⁷. Кроме того, используя раз­личные способы линейного программирования, можно вырабо­тать “оптимальные” решения при определении сочетания ресур­сов, максимизации полезности и т.п.

Но, переходя от индивидуальных решений к групповым, мы сталкиваемся с проблемой, состоящей, если процитировать Д.Луса и Г.Райффу, “в возможно лучшем сочетании несогласующихся предпочтений членов общества для определения компромиссного предпочтения общества в целом” и, по-видимому, оказываемся в тупике. В ходе первой значимой попытки сформулировать дан­ную проблему К.Эрроу в изданной в 1951 году работе “Обще­ственный выбор и индивидуальные ценности” показал, что пять требований, предъявляемых к обеспечению социального благосо­стояния, несовместимы (иными словами, не существует функции благосостояния, удовлетворяющей всем этим требованиям)⁸. Даже принцип права большинства, удовлетворяющий трем, а возмож­но, и четырем условиям, не выходит за рамки сформулированно­го Ж.-Д. де Кондорсе логического противоречия парадокса цик­лического большинства.

Парадоксально то, что ныне, когда действительно стало воз­можным создать рациональную модель задуманного А.Смитом и И.Бентамом мира, главные условия социальной рациональности все менее управляют “игроками” в коммунальном обществе.

Доказательством может служить элементарная теорема. Пред­положив, что имеются три избирателя — А, В и С, преимущества

⁷ См.: Neumann J., van, Morgenstern 0. The Theory of Games and Economic Behaviour. Princeton (N.J.), 1953. По вопросам чисто математического доказа­тельства возможности ранжирования потребностей см.: Marschdk J. Scaling of Utilities and Probabilities // Shubik M. (Ed.) Game Theory and Related Approaches to Social Behavior. N.Y., 1964. Бодее широкая дискуссия о теории полезности, решениях в условиях надежности, риска и неопределенности изложена в: Luce D., Raiffa H. Games and Decisions. N.Y., 1958. Chap. 2.

⁸ Переработанное издание вышло в свет в 1963 году в Нью-Йорке.

 

которых по вопросам х, у, z распределяются следующим обра­зом, мы получаем:

 

Ясно, что большинство (избиратели А и В) отдают предпочтение х перед у; в то же время большинство (избиратели А и С) отдают предпочтение у перед z; на основании принципа транзи­тивности (если человек предпочитает х, а не у, и у, а не z, то мы считаем, что он предпочтет х, а не z) следует утверждать, что х получит преимущество и перед z и, таким образом, станет выбором большинства. Но фактически избиратели В и С оказали пред­почтение z перед х. Таким образом, из этих трех положений нельзя вывести простое большинство⁹.

Предпринимались многочисленные попытки как для того, чтобы усовершенствовать первоначальные условия, считавшиеся К.Эрроу необходимыми для построения формулы группового благосостояния, так и для разрешения парадокса голосования (с помощью концепций оказания взаимных услуг, сделок или созда- ] ния того, что Э.Даунс назвал “пассионарным большинством”). Однако до сих пор, насколько я могу судить по специальной ли-